Сказкин С.Д. - Очерки по истории западно-европейского крестьянства в средние века - 1968

силы, таким образом, превращался в первостепенную задачу. Колонат и решал эту задачу, поскольку колон мог иметь семью и потомство.; Разоряемое лр££ХЬ-ЯНСТВО, потеряв свою землю, частично превращалось в арендаторов чужой земли и становилось мало-помалу слоем зависимых от крупных землевладельцев, т. е. фактически, а затем и юридически оказывалось в положении колонов. Так в разлагавшемся рабовладельческом хозяйстве появились'элементы будущего феодального "строя. МелІШе производство и здесь Ьыло госггадствуіѳщим, но при этом мелкий индивидуальный производитель находился в таких условиях, которые позволяли ему, платя оброк, восстанавливать и воспроизводить свою рабочую силу. В этом заключалась прогрессивность новых общественных отношений в сравнении с прежними, чисто рабовладельческими.

Нам остается решить вопрос о том, чем же объясняется то обстоятельство, что так назьіцаемы^_«ва2варские>> народы не знали развитого рабовладельческого способа производства, а перешли к феодализму на основе распа'- да первобытнообщинного строя?

Предшествующее изложение уже подготовило ответ на этот вопрос. Мы видели, что рабовладельческое общество в его развитом виде, в каком оно существовало в древней Греции или в Риме, представляло собой сочетание двух классов: рабовладельцев (действительных или потенциальных, ибо всякий свободный человек мог стать рабовладельцем) и рабов. Воспроизводство общественных отношений в этих обществах шло за счет завоеваний новых территорий и массового обращения их жителеи в рабов. Но такой строй производственных отношений в силу специфики воспроизводства самой рабочей силы не мог быть универсальным и охватывающим все общества древности. Напротив, одно конкретное общество существовало за счет другого, ибо это другое выполняло для первого роль поставщиков рабочей силы. Когда завоевания стали затруднительными, как это бйло в поздний период Римского государства, рабовладельческое хозяй-

мелкого хозяина — земледельца, имевшего собственную запашку и собственную семью, т. "е. создать такую систему хозяйствования, при которой воспроизводство рабочей

60

силы совершалось в хозяйстве непосредственного производителя. Последнее оказалось возможным потому, что как ни медленно развивались производительные силы в рабовладельческом хозяйстве и даже, может быть, не столько в самом рабовладельческом хозяйстве, сколько в недрах оставшегося, хотя и обреченного на гибель крестьянского хозяйства, все же был достигнут известный прогресс, который и обусловил доходность мелкого хозяйства колона, доходность, достаточную для удовлетворения нужд господствующего класса.

По-иному обстояло дело у «варваров», тех германских и славянских племен, которые окружали Римское государство. Для тех слоев «варварского» общества, которые начинали возвышаться в качестве «благородных» (nobiles, как называл их Тацит) над массой просто свободных своих соплеменников — сородичей (ingenui — по той же терминологии) и знаменовали собой начало имущественного неравенства в этом обществе, рабы (а они были и в таком обществе) не составляли класса^на который возлагалась бы вся тяжесть физі^еского труда.

"Здесь^абьГпредставляли прослойку несвободаыхГ^сарактерную для самой ранней ступени рабовладения, для так называемого «патриархального рабства», при котором отдельные, имевшиеся лишь у некоторых членов племени, рабы или входили в состав семьи такого «рабовладельца» и вели образ жизни мало чем отличавшийся от жизни господина, наряду с ним выполняя те или другие хозяйственные функции, либо, как римские 'колоны, были мелкими самостоятельными хозяевами, сидевшими на земле господина и уплачивавшими ему определенный оброк. Именно так и определяет их положение тот же Тацит, подчеркивая, что рабы у германцев используются «не по-нашему», не так, как в Риме, а каждый имеет свое хозяйство и своих пенатов (т. е. богов своего очага) наподобие римских колонов (ut coloni) и платит своему господину оброк. Такое положение рабов у древних германцев и у древних славян объясняется, во-первых, невозможностью получать рабов в большом количестве, как это было возможно для сильного Римского государства, а во-вторых, и отсутствием необходимости в таком количестве рабов для формирующегося господствующего класса, который не был так развит, как господствующий класс рабовладельческого общества эпохи расцвета и

61

не требовал той массы прибавочного продукта, который нужен был римским или греческим рабовладельцам для поддержания их образа жизни и уровня развитого рабовладельческого общества. Отсутствие специфических исторических условий, давших возможность появлению развитых рабовладельческих обществ (большое и сильное государство, добывающее войной рабочую силу в виде пленных, превращаемых в рабов), и, наоборот, наличие условий, благоприятных для воспроизводства рабочей силы в недрах хозяйства самого непосредственного производителя, обусліэвили пе_реход разлагавшегося_пе2вобытнообщинного строя^у-^ ва рва ров»' при мо к феодальному, минуя развитый рабовладельческий строй. То обстоятельство1 что сам рабовладельческий строй на почйе Европы с развитием своего npOTHBogera^JL^-Jipou^ce своего разложения стал переходить к формам производственных отношений, аналспгичным ^фщдатіьньім" (кол6- 'нат), только ус ко р ялсГІгр бцесс "разложен ия_ігертюйьнжь общишшш-^^роя^ «варваров^ѵііавая им в руки те достижения производительных сил, которые "были созданы

внедрах рабовладельческого общества.

Всвязи с этим следует поставить еще один вопрос —

оприроде зависимости в докапиталистических фор-

мациях.

Само собой разумеется, что господствующий класс всякого антагонистического общества есть класс эксплуататоров, противостоящий классу эксплуатируемых, ему подчиненному. Но формы и виды зависимости и эксплуатации могут быть весьма различными, и это различие зависит в первую очередь от степени развития производительных сил. Самая возможность эксплуатации вытекает из того факта, что отдельный непосредственный производитель владеет такими орудиями производства, которые дают ему возможность получать не только необходимый продукт, но и продукт сверх необходимого, который и может стать объектом захвата, а следовательно, источником эксплуатации одного человека другим. Эта эксплуатация и осуществляется раньше всего в форме

обращения непосредственного производителя в раба. И раб, и крепостной — мелкие производители, как бы ни •было велико хозяйство представителя господствующего класса, будь то огромная латифундия римского рабовладельца или огромная вотчина средневекового феодала.

62

И в том, и в другом случае хозяйство есть арифметическая сумма индивидуальных усилий рабов или совокупность мелких индивидуальных хозяйств крепостных и необходимо внеэкономическое принуждение, чтобы выжать из них прибавочный труд или его продукт. Поэтому и тот, и другой являются в большей или меньшей степени собственностью другого человека, который смотрит на них в первом случае (т. е. в том случае, когда непосредственный производитель является рабом), просто как на рабочий скот, как на живой инвентарь своего хозяйства,

иможет неограниченно им распоряжаться, во втором — распоряжается их рабочей силой по своему усмотрению

идо известной степени тоже рассматривает крепостного как живой инвентарь своего хозяйства, хотя и ограничен в праве распоряжения крепостным как личностью. Непосредственным результатом таких отношений является «срастание» работника со своими орудиями и средствами производства: прикрепление раба к набору орудий труда или живому инвентарю господского хозяйства, при помощи которых он выполняет специфические работы, или надел крепостного, к которому крепостной часто прикреплен наследственно. Вполне естественно, что такое срастание .работника -с условиями его труда достигает -своей высшей классической фо,рмы и лолучает наиболее полное адекватное выражение в случае свободной частной собственности работника на условия его труда и средства производства.

Однако этот способ производства, т. е. мелкое производство на основе индивидуального труда мелких производителей даже в том максимально благоприятном для производителя случае, когда он является «свободным частным собственником своих, им самим применяемых условий труда»1 1 , лишь до известной степени гарантирует развитие производительных сил, и эта степень весьма невысока. «Этот способ производства,— говорит Маркс,— предполагает раздробление земли и остальных средств производства. Он исключает как концентрацию этих последних, так и кооперацию, разделение труда внутри одного и того же производственного процесса, общественное господство над природой и общественное регу-

лирование ее, свободное развитие общественных произ-

11 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с . Соч., т. 23, стр. 771.

63

Глава III

ОБЩИНА — ДЕРЕВНЯ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЕВРОПЕ

В раннее средневековье деревня была единственной формой- 'поселения и вместеіТтем единственной организационной формой мелкого экономически независимого хозяйства .непосредственного производителя. Деревенскую общину в Заіпадной Европе мы застаем уже в виде либо «большой семьи», либо соседской общины варварских іправд с большими или меньшими лережитками родовых отношений. Не касаясь специфической ^восточноевропейской общины с ее уравнительным характером, отметим, что ів период формирования феодального способа 'производства европейская" деревня ^ ж ^ " CJГeдатвej^нoe_jв^дeниeJпo крайней мере основной частЫб~~земли — пашней~~и7 таким образом, для запада ЕвроПБГІ*се~слоры и контроверзы, связанные с русской пе- редельно-уравнительной общиной, не существуют. На это в свое время обратил внимание Маркс: «Ее (русской общины.— С. С.) эквивалент на Западе—германская община, возникновение которой относится к весьма недавнему времени. Она еще не существовала в эпоху Юлия Цезаря и уже .не существовала, .когда германские племена покоряли Италию, Галлию, Испанию и т. д.

между индивидуальными семьями общины; вероятно и обработка велась группами, сообща. На -самой германской почве эта община более древнего типа преобразовалась путем спонтанного развития в земледельческую общину в том виде, в каком она описана'Тацитом. С того времени мы ее теряем из виду. Она погибла .незаметно в обстановке непрестанных войн и переселений...

Но... печать этой «земледельческой общины» так ясно выражена в новой общине, из інее вышедшей, что Маурер, изучив последнюю, мог восстановить и первую. Но-

пастбища, пустоши и пр. остаются еще общей собственностью, была введена германцами во всех покоренных странах. Благодаря характерным особенностям, .позаимствованным у ее прототипа, она іна протяжении всего средневековья была единственным очагом свободы и народной жизни» 13.

Ф. Энгельс отмечает значительное влияние на общину галлоримских порядков. «Чем дольше,— говорит он,— жил род в своем селе и чем больше постепенно смешивались германцы и римляне, тем больше родственный характер связи отступал на задний план перед территориальным; род растворялся в общине — марке...

Так незаметно, по крайней мере в странах, где удержалась община-марка — на севере Франции, в Англии, Германии и Скандинавии,— родовая организация переходила в территориальную и оказалась поэтому в состоянии приспособиться к государству» 14.

Значение марки-общины в истории средневековья очень велико. Энгельс, «говоря о германском «варварстве», обновившем угасавшую римскую цивилизацию, высказал чрезвычайно плодотворную мысль об общинемарке. «Если они,— говорит он о германцах, да и обо всех «варварах»,— по меньшей мере в трех важнейших странах, в Германии, Северной Франции и Англии, сумели спасти и перенести в феодальное государство оскр-

66

ЛОк настоящего родового строя в форме общины-марки и тем самым дали угнетенному классу, крестьянам, даже в условиях жесточайших крепостнических порядков средневековья, локальную сплоченность и средство сопротивления, чего в готовом виде не могли найти ни античные рабы, ни современные (пролетарии,— то чем это было вызвано, как не их варварством, не их способом селиться родами, свойственным исключительно периоду варварства?» 15.

Община в ее западноевропейской форме, только что выше охарактеризованной, была, 'по-видимому, распространена повсюду в Европе (за исключением славянского Востока). Кое-где она приняла своеобразные формы. Так, Маркс отмечает, например, румынскую общину, в--которой ...часть земель самостоятельно возделывалась членами общины как свободная частная собст-

вместного труда частью служили резервным фондом на случай неурожаев и других случайностей, частью государственным фондом на покрытие военных, церковных и других общинных расходов. С течением времени военная и духовная знать вместе с общинной собственностью узурпировала и связанные с нею іповинности» 16.

В целом Маркс называет общинную собственность в той форме, в -какой она сохранилась на Западе, «старогерманским институтом, сохранившимся «под іпокровом феодализма» 17 И 'что в данном случае Маркс имеет в виду весь период средневековья, доказывает тот факт, что Маркс говорит об этом в связи с «огораживаниями» в Англии в XVI—XVIII вв. которые окончательно уничтожили эту общинную собственность.

Нет никакого сомнения в живучести общины-марки. Во Франции, особенно на севере, она -просущество- вала вплоть до буржуазной революции конца XVIII в. приблизительно в том же виде, в каком она сложилась в пору «варварских» завоеваний. Lex Salica уже знает наследование земли, правда, іпо мужской нисходящей линии, за отсутствием которой земля переходила к об-

Щине. В последующее время круг (наследников расширился и уже к VIII в. мы имеем ту форму общины, которая стала классической для всего запада Европы: частное владение на приусадебную и іпахотную землю плюс общинные угодья (леса, выгоны, пастбища, пустоши и т. д.).

Каковы были те изменения, которые внес процесс феодализации в общинные порядки? Нет никакого сомнения в том, что община как организация мелких производителей пережила период 'Крепостничества и «существовала не только там, .где мы имеем впоследствии подчиненные вотчинной власти первоначальные поселения свободных германцев, но часто даже и там, где мы встречаемся с поселениями, возникшими из хозяйств рабов, посаженных па землю. Можно сказать поэтому, что вотчина — сеньория была наложена на общину, так оказать, сверху, причем там, где мы встречаем в средние века наряду с хозяйствами общинников хозяйство самого сеньора-вотчинника, последнее всегда подчиняется распорядку деревенской общины, а не наоборот. Это вытекает и из самого существа феодальной формации, в основе которой лежит мелкое экономически самостоятельное хозяйство непосредственного производителя. Само хозяйство сеньора, его запашка, как сфера применения барщинного труда крепостных, является на первых порах лишь в такой мере более крупным хозяйством, чем -крестьянское, в какой барский двор как потребительская единица больше, чем двор -крестьянский. Но как производственная организация барский двор (домен) вначале — простая сумма мелких хозяйств и вследствие этого сама пахотная земля вотчины обычно разбросана череополосно между полосами крестьян.

Нельзя смешивать два понятия: «крупное хозяйство» феодала раннего средневековья, которое использует крестьянскую барщину и является организацией для осуществления этой барщины, и собственно «крупное производство», ведомое в расчете на рынок, которое в средние века, да и то уже сравнительно поздно, оказалось возможным только в виде экстенсивных систем вроде английского овцеводства, но именно здесь оно сразу же стало применять не барщинный, а вольнонаемный труд, как более интенсивный и, самое главное, не наносящий ущерба для хозяйства, главную ценность ко-

68

__алы\іендой усадебная—,и—ааішш—земля -нллодятся в *—ЦД£тном владении. j ) f a земля сначала представляет^тги^ б^рсобствшшостьрзатем, с развитием феодализма,— разнообразные формы феодальных держаний, болыиин-

69