II. Болгаро-греческий договор

Еще в мае 1911 года, через два месяца после того как я стал у власти, вопрос о соглашении с Грецией был поднят известным другом Болгарии и болгар, балканским корреспондентом газеты «Times», г-ном [359] I. D. Bouzchier. Г-н Баучер написал мне из Афин письмо, в котором сообщал о желании греческого короля и греческого правительства вступить в соглашение с Болгарией. Посещение болгарскими студентами Афин весной 1911 года, любезный прием, встреченный ими там, — все это создало атмосферу, благоприятную для обмена мыслями с целью заключения если не союза, то по крайней мере соглашения. И г-ну Баучеру было дано понять, что болгарское правительство не имело бы ничего против того, чтобы приступить к подобному обмену мыслями. Однако ничего не было предпринято до тех пор, пока итало-турецкая война и поведение младотурок по отношению к нам, особенно ничем с нашей стороны не вызванная мобилизация их против нас в конце сентября 1911 года не заставили нас вступить в переговоры с Грецией.

Первый шаг был сделан сейчас же после этой мобилизации. 3(16) октября 1911 года г-н Панас, греческий полномочный министр в Софии, явился ко мне и сделал важное, по его словам, сообщение от имени своего правительства. Изложивши историю своих разговоров со мной, до моего отъезда в Виши, и с г-ном Т. Тодоровым, когда он оставался моим заместителем, г-н Панас заявил мне, что если я могу его уверить, что Болгария выступит (marchera) в случае, когда на Грецию нападет Турция, то он уполномочен своим правительством уверить меня, что и Греция с своей стороны будет воевать вместе с нами в случае нападения Турции на Болгарию.

Ввиду кризиса в наших отношениях с Турцией в октябре 1911 года это сообщение было чрезвычайно важно. Прежде чем получить уверение от Сербии, что она будет воевать вместе с нами, если Турция объявит нам войну, мы уже имели подобное уверение со стороны Греции. Греческое предложение было доложено царю и министерскому совету и принято ими, и я был уполномочен заявить г-ну Панасу, что Болгария поможет Греции в случае, если на эту последнюю нападет Турция и [360] при условиях, которые должны быть определены в оборонительном договоре. Он согласился.

Однако проект этого договора не был выработан, пока продолжались наши переговоры с Сербией. Только когда они закончились и после нового обмена мыслями, 14 (27) апреля 1912 года, я получил от г-на Панаса письмо, к которому был приложен avant-projet оборонительного договора.

В этом предварительном проекте не говорилось ни слова не только об автономии Македонии и Адрианопольского вилайета, но даже и о тех правах, которые были гарантированы христианским областям в Европейской Турции международными договорами и особенно Берлинским трактатом в его 23-й статье. Поэтому я заявил г-ну Панасу, что их предложение не может быть принято нами, если Греция не согласится поместить в проекте обязательство не противиться автономии. С этой целью я предложил ему следующее:

Греция со своей стороны должна обещать нам никоим образом не сопротивляться возможному требованию со стороны Болгарии предоставлению Македонии и Адрианопольскому вилайету административной автономии с равными для всех населяющих ее народностей правами.

Это изменение не было принято греками. Тогда я заявил, что если не будет упомянуто, по крайней мере, хотя бы обязательство для нас — бороться за права христиан, проистекающие из договоров, то я не могу подписать договора. Г-н Панас ответил мне, что окольным путем я хочу добиться опять-таки автономии, так как я имею в виду ст. 23-ю Берлинского договора.

Действительно, в это время в Болгарии происходили многолюдные митинги, на которых выносились резолюции, требовавшие проведения в жизнь реформ, предусмотренных этой статьей. Пример был дан в Софии. 29 апреля под председательством д-ра Хр. Стамбольского и под патронажем гг. Ив. Вазова, д-ра Ив. Д. Шишманова, [361] д-ра Ст. Сарафова, Ив. Грозева, Г. Георгова, инженера Станишева и других был устроен импозантный митинг. По примеру столицы митинговое движение охватило всю страну.

Я не скрыл от г-на Панаса, что я стремился именно к выполнению ст. 23-й, но, чтобы не раздражать греческих susceptibilites, я предложил во вступлении и в ст. 2-й проекта и договора, там, где говорится о правах христианских народностей, упомянуть не только о правах христиан concedes (султанами), но и decoulant des traites. Г-н Панас заговорил тогда со мной весьма возбужденно и уверял меня, что если я имел в виду ст. 23-ю Берлинского договора, то мое предложение не будет принято.

Афины молчали довольно долго. Г-н Панас часто заходил ко мне будто бы сообщить мне, что ответа еще нет, но больше с целью убедить меня, чтобы я отказался от предложенного мной добавления. Но я настаивал. В конце концов, около 10 мая, г-н Панас сообщил мне, что греческое правительство приняло мое предложение о правах, вытекающих из договоров. И так как было уже решено, что 18 мая (1 июня по н. ст.) царь и я выедем в Берлин, где предстояло болгарским царю и царице сделать свои первые официальные визиты, мы поторопились подписать договор с Грецией до нашего отъезда. Он был подписан г-ном Панасом и мной 16(29) мая 1912 года. Его ратификация владетелями обеих стран произошла позже, уже после нашего возвращения из Берлина. Что касается нашей военной конвенции с Грецией, то она вырабатывалась с нашей стороны генералами Никифоровым и Фичевым и была подписана только в сентябре 1912 года. Здесь же я должен добавить, что, по недостатку времени, не было достигнуто соглашения с Грецией о проведении границы в Македонии. Г-н Панас, впрочем, сказал мне, что греки отказались начать переговоры с австрийцами, так как эти последние дали им понять, что будут требовать Солунь. [362]