7.3. Язык и картина мира

Если мы признали, что языковая система, имеющаяся в сознании человека, влияет на восприятие окружающего мира, представляет инте­рес сам маханизм такого влияния.

В современной науке эта проблема разрабатывается в рамках концепций: картина мира - языковая картина мира (подробный анализ проблемы см.: Роль человеческого фактора в языке: язык и картина мира. – М., 1988).

Большинство исследователей при решении этой проблемы исходят из положения о двух уровнях сознания: языковом и неязыковом, и, соответственно, о двух картинах мира: языковой и концептуальной, последняя обычно именуется просто картина мира как субъективный образ объективной реальности. Эта картина мира опредмечивается в искусстве, вещах, жестах, языке, технологиях и т.д.

Возникает вопрос, как связаны между собой эти картины и как язык, будучи важнейшим средством репрезентации этой картины, спосо­бен осуществлять переход от одной концептуальной картины к другой.

Для начала заметим, что концептуальные картины людей, относящихся к одной лингвокультурной общности, не совпадают (из-за раз­личий в опыте, психике и т.п.). Однако язык, будучи средством общения, "выравнивает" эти картины, апеллируя к "общему" - отсюда и термин "общение". (Если такого общего оказывается мало, понимание не наступает, тогда можно услышать: "мы говорам на разных языках".)

Поэтому на социологическом уровне анализа обычно говорят об абстрактном инварианте когнитивного сознания членов определенной лингвокультурной общности. Понятным образом, эта общеэтническая концептуальная картина мира фиксируется в языке.

В науке существуют разногласия относительно кумулятивной функции языка: является ли язык "вместилищем знаний" или "формой струк­турации и фиксации знаний". Полагаем, что принципиальных причин для подобного противостояния (см.: Этнопсихолингвистика. 1988, с. 28, и др.) нет, дело, вероятно, в точности высказывания.

Вместилищем знаний является человеческое сознание, и эти зна­ния могут быть и неязыковыми, и языковыми; т.е. языковые знания -это особый пласт знания, который координирует с неязыковыми знани­ями и именуется языковой картиной мира.

Именно в этом пункте возникает проблема возможности адекват­ного соотношения концептуальных картин мира при их представлений на разных языках, т.е. в каждой лингвокультурной общности существу­ет какой-то остаток знаний, который обычно не эксплицируется в язы­ке, он просто подразумевается. Это так называемые фоновые знания.

Как правило, внутри одной лангвокулъ гуркой общности эти фоно­вые знания более-менее совпадают, что дает возможность общения и взаимопонимания. Но при вхождении в другую лингвокультурную общность индивид испытывает значительные затруднения. Например, если русскофон узнает, что кто-то закончил школу в 15-16 лет, он сразу сделает вывод, что это умный ребенок (ибо обычно школу заканчива­ют в 17 лет), если студент сдал экзамены экстерном, значит, он что-то особенное, ибо экстернат не предусмотрен положением о высшей школе. Или, если человек назовет себя по месту рождения: питерский (ленинградец) из С.-Петербурга, - можно предположить, что де­ло имеем соответственно с "рабочей косточкой" (человеком, пережившим блокаду), новым русским с его ностальгией по дореволюционному блеску северной столицы. Для представителя другой лингвокультурной общности это требует дополнительных объяснений. Особенно это каса­ется шуток, анекдотов и т.п.

Иногда ученые (О. Ахманова) в фоновых знаниях выделяют социокультурный фон (то, что в принципе известно всем членам общности; социальное устройство, обычаи, обряды, традиции и т.п.) и историко-филологический фон (это знание истории и литературы). В известной степени это деление имеет смысл, поскольку овладение первым типом требует только бытия в данной общности, а овладение вторым - обуче­ния. Однако с точки зрения говорящего и слушающего механизм реализа­ции фоновых знаний один - "подразумевание". Так, если ученица в ответ на требования матери учиться на одни пятерки отвечает: Я тебе не Ленин, - подразумевается тот факт, что все общество знает, что Ленин был круглым отличником. Точно так же упоминание о расплетен­ной косе в украинской песне есть знак лишения целомудрия.

Фоновые знания в речи могут объективироваться только в высказывании, и, как было показано, не всегда прямо.

Однако не следует отрицать и того, что потенциально фоновые знания заложены и в слово, и в категории (ср. этнический ореол Б.Серебренникова). См., например, значение слов береза, калина, вер­ба, клен, которые являются поэтическими символами государств; или шаровары, сарафан как знаки национальной самобытности; или собственные имена: Пушкин, Манилов; или неопределенность среднего рода в украинском языке.

Понятным образом, когда человек рубит березу на дрова, пьет калину от простуды, шьет летний сарафан или зубрит стихотворение Пушкина, ему не до этнического компонента. Но когда президент, критикуя телевидение, говорит, что на экране с утра до ночи шарова­ры, когда В. Белинский пишет о квасном патриотизме, когда о ком-ни­будь скажут: укр. та воно таке тихе, то мы понимаем, о чем речь.

Фоновые знания действительно концептуальны. Но они привязаны к значениям языковых единиц и могут актуализироваться через них, ср. укр. теплих вареників захотів (о желании чьей-либо смерти). Для этнопсихолингвистики фоновые знания интересны в двух аспектах: механизм их вовлечения в высказывание (ср. шутку: укр. дайте води напитися, бо так їсти хочеться, щo ніде переночувать) и транс­ляция культур.

Овладение фоновыми знаниями предполагает не только изучение языковой системы, но вхождение в данную лингвокультурную общность, овладение соответствующей языковой картиной мира.

Языковая картина мира, замечает В. Телия (1988, с. 177), - это информация, рассеянная по всему концептуальному каркасу и свя­занная с формированием самих понятий с помощью манипулирования в этом процессе языковыми значениями и их ассоциативными полями, что обогащает языковыми формами и содержанием концептуальную систему, которой пользуются как знанием о мире носители данного языка.

Язык окрашивает через систему своих значений и ассоциаций концептуальную модель мира в национальные цвета.

Может быть, наибольшее значение это имеет в философском творчестве, особенно для 20 в., с его пристальным вниманием к слову, целыми школами лингвистической философии.

Известный философ и переводчик В. Бибихин в предисловии к переводу работ М. Хайдеггера пишет, что его перевод, "строго говоря, невозможен, поскольку каждое слово, каждая частица своего родного языка услышаны им заново во всем размахе их современного и исторического звучания".

Переводчик отмечает также "нетронутое философское богатство русского слова", которое еще не нашло достойного осмысления. "Хайдеггер не ходил и не мог ходить путями, намеченными нашим языком. Впечатление неполной просвеченности слова, обрыва смысловых связей, "лишних", провисающих словесных значений, общей "сырости" текста создастся целиком переводом и совершенно отсутствует при чтении не­мецкого оригинала, поражающего, наоборот, полновесным участием всех сторон слова в мысли", поскольку Хайдеггер совершил долгую "шестидесятилетнюю работу продумывания родного слова" (Хайдеггер М., 1993, с. 3-14).

Таким образом, можно утверждать, что языковая картина мира - это факт национально-культурного наследия. И овладеть ею в полной мере можно, лишь овладев этим наследием. Иногда говорят: чтобы вы­учить язык, нужно прожить с этим народом жизнь. Смягчая категорич­ность, скажем: если не жизнь прожить, то пуд соли съесть необходимо.