История немецкой литературы. Том 3

Литература на переломе

Семидесятилетний барон Кристиан Маске фон Буков, состояние которого оценивается в 128 миллионов, ведет конкурентную борьбу со своей дочерью. Спор идет о поставках крупных партий оружия: монополии готовят войну. Благодаря искусной интриге старому Маске удается одержать победу. Однако он умирает в миг своего триумфа. Но не только эта интрига движет сюжет к развязке, к «преддверию» исторических перемен. Штернхейм пробовал показать в своей пьесе противника старого времени. Личный секретарь Крис­ тиана Маске оказывается тайным предводителем молодых романтиков-бунта­ рей. Правда, за его псевдореволюционными фразами кроются лишь честолюби­ вые планы пробраться в династию Маске. Соратник предводителя Фридрих Штадлер отмежевывается от него. Симпатии автора на стороне Штадлера, именно он представляется носителем новых моральных начал.

К циклу пьес «Из героической жизни бюргера» примыкают драмы «Шка­ тулка» (1912), «Бюргер Шиппель» (1914) и "Tabula Rasa" (1916). Вскоре после войны Штернхейм продолжил критику империалистической эры в про­ заических произведениях — сборнике новелл «Хроника начала XX века» (двухтомное издание, 1918, расширенное трехтомное издание, 1926—1928) и романе «Европа» (1919).

Экспрессионисты

Выведя в своей пьесе «Год 1913» единственного положительного героя и назвав его Штадлером, Карл Штернхейм хотел отдать дань уважения поэтуэкспрессионисту Эрнсту Штадлеру, погибшему в 1914 году. В его стихах и мировоззрении Штернхейм видел подлинную альтернативу тому обществу, которое Штернхейм называл "Juste milieu". В свою очередь экспрессионисты видели в Штернхейме и Г. Манне тех немногих представителей более старшего поколения писателей, которых они считали своими предшественниками. В твор­ честве Штернхейма их восхищала «страсть, свойственная всем поэтам, — ужас и отвращение перед духовной и нравственной затхлостью буржуазии, порабощенной той реальностью, которая бездушно и изобретательно создава­ лась самой буржуазией; теперь же буржуазию преследует, подчиняет ее, ею управляет пресловутая «сила обстоятельств», а не разум и воля» 40.

Такими высказываниями Штернхейм и Г. Манн причислялись к весьма пестрому эстетическому течению, подобных которому прежде не бывало. Литературный процесс на рубеже веков определялся немногими великанами; общность устремлений выражалась во взаимных симпатиях, реже в дружеских отношениях; «кружок Стефана Георге» был, по существу, клубом экстравагант­ ных одиночек. Для новой литературной ситуации, сложившейся накануне войны и революции, была характерна тяга к общности, к образованию группи­ ровок. Примерно так же, как во времена натурализма, только в более широких масштабах, в Берлине, Лейпциге, Дрездене и Праге молодые люди собирались вместе, открывали для себя сходство взглядов, образовывали активно действую­ щие кружки, устраивали творческие вечера и выставки; они издавали журналы (срок их жизни был недолог, но не менее тридцати из них заслуживают внима­ ния), выпускали листовки, антологии, альманахи, серийные издания.

Наряду с новыми издательствами (например, издательство «Курт Вольф ферлаг», находившееся в Лейпциге, затем в Мюнхене) для формирования ново­ го поколения писателей важную роль играли журналы — среди них журнал «Акцион», издававшийся с 1911 года Францем Пфемфертом (1879—1954),

59

Литература и литературная борьба в первой половине XX века

журнал «Штурм», редактором которого с начала его основания в 1910 году был Герварт Вальден (1878—1941), журнал «Вайсе блеттер», выходивший с 1913 года под руководством Рене Шикеле. Не изящные новеллы или солидные эссе заполняли теперь их страницы, а памфлеты, манифесты, тезисы и заявле­ ния по различным вопросам искусства или общественной жизни. Важное место занимала в журналах графика, но главным были стихи. С самого начала поэзия оказалась наиболее подходящим выразительным средством для экспрессионизма.

Экспрессионизм не представлял собою единого течения ни по своим многократно провозглашавшимся целям, ни по содержанию или форме экспрессионистских стихов. Однако не случайно литературными документами экспрессионизма стали именно сборники и антологии, которые самой своей разноголосицей и даже диссонансом высказываний и мнений давали своеобраз­ ную целостную картину.

Курт Пинтус (1886—1972), один из ведущих теоретиков экспрессионизма, включил в сборник «Сумерки человечества» (1919) стихи 23 поэтов, распре­ делив их по тематическим разделам; в мелодическом созвучии самых разных инструментов и голосов ему слышалось музыкальное единство «поэтического оркестра». Но это единство, общность всех поэтов проявляется лишь как «интенсивность и радикализм чувств, убеждений, выразительных средств, формы», эта интенсивность заставляет поэтов «вновь вести борьбу против человечества той эпохи, которая приближается к концу, ради страстного жела­ ния готовить, звать новое, лучшее человечество» 41.

60

Литература на переломе

Общность поэтов определялась в известной мере социальными предпосыл­ ками. Почти все они были выходцами из семей средней буржуазии, они закон­ чили гимназию, университет. Однако вполне благополучная жизнь их отцов — обычно предпринимателей или чиновников — не казалась им достойной подра­ жания. Им предстояло приспособиться к уже окрепшему империалистическому государству, не способному дать ни жизненных целей, ни приемлемых альтер­ натив. Единственную силу, противостоящую современному социальному укладу и культуре, они видели в самих себе — в выражении своей ненависти, своей тоски.

Все это имело существенные последствия для формирования своеобразного художественного метода. Он опирался в значительной мере на отрицание поэзии своих ближайших предшественников, задачей которой являлось лишь «изучение действительности для ее копирования». Правда, экспрессионисты видели определенные положительные моменты в натурализме, ибо тот, как писал К. Пинтус, «избрал объектом искусства вездесущую действительность, которую раньше предпочитали не замечать». Упреки же в адрес натурализма сводились к тому, что «копирование того или иного явления не раскроет существа реальности, а анализ отдельных частностей не сможет верно отразить всеобъемлющее бытие» 42.

Отказ от критического и аналитического подхода к действительности не означал, однако, сознательного или бессознательного разрыва с искусством критического реализма, его достижениями на рубеже двух веков. Требование приблизить культуру к «существу реальности» было отчасти справедливым, ибо указывало на действительные недостатки современного буржуазного «реализма». От «Будденброков» Т. Манна и впрямь пролегала линия, которая привела к популярности «семейных романов», подобных тем, автором которых был Рудольф Герцог (1869—1943); в них предприимчивый буржуа представал в ореоле добропорядочности («Люди с Нижнего Рейна», 1903; «Вискоттены», 1905; «Штольтенкампы и их женщины», 1917).

С другой стороны, теоретикам экспрессионистской поэзии их мировоззрен­ ческие принципы не позволяли разработать более глубоких представлений о реализме. Они требовали «преодолеть» действительность за счет высвобожде­ ния эмоциональной энергии субъекта; тем самым и происходил разрыв между явлением и сущностью: «Освободить действительность от абриса ее явленности, освободить от этой явленности нас самих, преодолеть ее благодаря про­ никновенной силе духа, победить и подчинить ее себе благодаря интен­ сивности чувств, их большой взрывной мощи — такова единая воля новейших поэтов»43.

Страстное желание проникнуть в существо реальности помогло экспрес­ сионистской поэзии дать важный импульс для развития литературы, на который оказался неспособен критический реализм прежних периодов. Однако именно эта заявка на преодоление и изменение реальности благодаря лишь «про­ никновенной силе духа» и «интенсивности чувств» поставила перед экспрес­ сионизмом задачи, которые он не мог разрешить. Война повлекла за собою значительные социальные сдвиги в обществе, и экспрессионисты получили воз­ можность увидеть, что объективная реальность имеет свои законы, не подчи­ няющиеся субъективной воле отдельных личностей. Этот конфликт между суровой, неподатливой действительностью, с одной стороны, и эстетическими устремлениями, отвлеченными мировоззренческими идеалами экспрессионис­ тов — с другой, обусловили конечный распад экспрессионизма в литературе, начавшийся по окончании первой мировой войны.

61

Литература и литературная борьба в первой половине XX века

Ранняя экспрессионистская поэзия

Своеобразное единство экспрессионистского течения не в последнюю оче­ редь проявлялось в том, что в целом оно как бы заслоняло отдельных его представителей: сущность и художественные достижения экспрессионистов трудно проследить в творчестве отдельных авторов, тем более что жизненный и творческий путь многих поэтов-экспрессионистов рано оборвался.

Всего лишь несколькими годами ограничилось литературное творчество Георга Гейма (1887—1912). Он был одним из самых одаренных и харак­ терных представителей экспрессионистской поэзии.

Разрыв с семьей (отец Георга Гейма был прусским чиновником юстиции), скандал в школе (Гейм исключен из берлинской гимназии), студент юриди­ ческого факультета без желания учиться, стажер-судья без всякой склонности к своей профессии — такова биография поэта, почти стереотипная для многих экспрессионистов. Однако далеко не у всех подобные биографические обстоя­ тельства порождали столь радикальные бунтарские настроения, как у Георга Гейма: «...безысходный энтузиазм душит меня в это банальное время. В своих грезах наяву я вижу себя Дантоном, бойцом на баррикаде, я не мыслю себя без фригийского колпака» 44.

Этот энтузиазм ненависти находил для себя выход только в литературе. Китс, Шелли, Бодлер, Верлен, Рембо, а из немецких поэтов — Клейст, Граббе и Бюхнер стали кумирами для Георга Гейма и его поколения. В 1911 году вышел сборник стихов Георга Гейма «Вечный день», оставшийся единствен­ ным прижизненным изданием. Уже посмертно была напечатана книга "Umbra vitae" («Тени жизни», 1912). Ему виделось, как на города ложились тени, а в них росли «гигантские демоны». В тяжелых ритмах и полных контрастов образах запечатлены видения переворотов и «Войны»:

Пробудился тот, что непробудно спал. Пробудясь, оставил сводчатый подвал. Вышел вон и стал, громадный, вдалеке, Заволокся дымом, месяц сжал в руке.

(Перевод Б. Пастернака)

В 1912 году Гейм утонул, катаясь на коньках на Хафеле.

Многие из поэтов-экспрессионистов стали жертвами войны: Альфред Лих­ тенштейн (1889—1914), Эрнст Вильгельм Лотц (1890—1914), Эрнст Штадлер (1883—1914), Август Штрамм (1874—1915), Георг Тракль (1887—1914). Для тех, кто остался в живых, экспрессионизм оказался лишь общим промежуточ­ ным этапом для дальнейшего самоутверждения в весьма различных направ­ лениях. Он имел совершенно несхожее значение для Иоганнеса Бехера и Гот­ фрида Бенна, для Вальтера Газенклевера и Рудольфа Леонгарда, для Фран­ ца Верфеля и Ивана Голла. Понятие «поэт-экспрессионист» имеет, таким образом, довольно ограниченное приложение, поскольку оно адекватно харак­ теризует лишь нескольких рано умерших поэтов, чей творческий путь прежде­ временно оборвался. Экспрессионистскую поэзию определяет, по существу, ряд основных мотивов, которые появились в разрозненных стихах примерно полусотни поэтов; затем эти мотивы видоизменялись, причем диалектика ли­ тературного процесса была такова, что он приводил этих поэтов к совершенно различным результатам.

62

Литература на переломе

Собственно говоря, лирика раннего экспрессионизма не принесла с собою принципиально новых тем по сравнению с поэзией предшественников. Его основное содержание достаточно отчетливо прослеживается в первых сбор­

зившееся не только в стихах, но и во всем жизневосприятии неутолимое стрем­ ление прорвать оболочку отчужденности между людьми благодаря первоздан­ ным человеческим чувствам любви и дружбы сделало Эльзу Ласкер-Шюлер одним из ведущих поэтов экспрессионизма. Ее стихи также лишь продолжали мотивы «позднебуржуазной поэзии», однако эти стихи были новыми по лири­ ческой экспрессии и силе обобщения. Элегическое предощущение кризиса и упадка в духе Рильке и Гофмансталя сменилось в стихах Э. Ласкер-Шюлер экспрессионистским мотивом «конца света».

«Конец света» — именно так называлось одно из напечатанных в 1911 году стихотворений ставшего впоследствии жертвой нацизма Якоба Ван Годдиса (1887—1942):

Слетает шляпа с головы буржуя, Крик в воздухе сковал безликий страх.

Треск падающих крыш. И слышно — негодуя, Вздувается вода в размытых берегах.

Уж буря здесь. Плотин крутые груди Штурмуют дикие моря ордой валов.

Инасморком застигнутые люди,

Игулкий грохот рухнувших мостов.

(Перевод Г. Петникова)

Много лет спустя Бехер вспоминал: «Две эти строфы, эти восемь строк, казалось, превратили нас в совсем иных людей, они возвысили нас, вырвав из бюргерской затхлости, которую мы ненавидели, но не знали, как от нее избавиться. Эти восемь строк открыли нам выход... мы пели их, бурчали себе под нос, мы шли с ними в церковь и, твердя их про себя, сидели с ними на велогонках. Мы выкрикивали их друг другу на улицах, будто лозунги, с од­ ного тротуара на другой...» 45

63

го экспрессионизма, диалектически связанную с метафорикой «конца света». Жизнеощущение неукротимой молодости, стремление к новым горизон­ там пронизывает в равной степени как стихотворение Ван Годдиса «Конец света», так и стихотворение «Юные кони» Пауля Больдта (1883—1918 или 1919), причем оба этих стихотворения представлялись современникам клю­

чевыми для экспрессионистической поэзии.

Под собою не чуя ног, вслед за ветром несется в погоню по зеленым лугам табунок:

кони юные! Юные кони!

Над бурьяном, над ямой с водой распластались в летящем беге серый в яблоках, чалый, гнедой, вороной, белый, рыжий, пегий!

Конь покорно замедлит шаг, подойдет и вздохнет глубоко. В человечьих жестких глазах робко дрогнет конское око.

В простых образах природы, лишенных манерности и формалистических изысков, звучит мечта о полнокровной, стремительной жизни, причем в дру­ гих стихах эта мечта перерастает в мечту о переменах и преобразованиях в обществе. Действительно, в поэзии раннего экспрессионизма вновь появля-

64

Литература на переломе

ется ряд ключевых понятий, утративших былое значение в современной бур­ жуазной литературе. Так, например, Франц Верфель (1890—1945) назвал одно из своих стихотворений «Призыв к революции» (1914). В нем, правда, нет конкретных представлений о социальной революции, но все же есть пафос отрицания существующего жизненного уклада:

Всю низость постигни, и сам вырастай, Проклятие крикни, и смело сгорай, Против старого мира воздвигни новой жизни

сверкающий край! (Перевод Вл. Пяста)

С пафосом отрицания связан еще один мотив ранней экспрессионистской поэзии: страстная, но несколько расплывчатая мечта о братстве всех людей. «Быть близким тебе, человек! — единственная мечта». Этими строками начи­ нается стихотворение, открывающее сборник стихов Франца Верфеля «Все­ мирный друг» (1911), а заканчивается оно следующими строками:

Моему желанью быть со всеми И с тобою вместе не препятствуй! Да настанет на планете время Общечеловеческого братства!

Местом подобной встречи неизменно оказывается город. Именно здесь разворачиваются основные события, находящие свое отражение в стихах. Ритмы города, быстрая смена контрастных образов привели к тому, что вслед за не вполне удачными попытками натуралистов экспрессионисты, по суще­ ству, первыми открыли «поэзию большого города». Бехер пел свой «гимн городам». Гейм за­ клинал «демонов города».

А. Лихтенштейн запечатлел в па­ стельных «моментальных сним­ ках» будни города. Пауль Цех (1881—1946) посвятил свои стихи пролетариям предместий и промышленных районов Рура.

Рене Шикеле видел в городе арену будущей решающей схват­ ки в борьбе за власть; на бес­ конечных улицах города поэтыэкспрессионисты встречали тех, кого считали близкими себе: ни­ щих, проституток, отверженных. Но здесь же им виделись также

5—1233

Литература и литературная борьба в первой половине XX века

Мы троны крушим,

что над нами стояли когда-то,

Со смехом короны

швыряем старьевщикам мы,

Сбиваем засовы

стяжелых дверей каземата

Ис петель срываем

глухие ворота тюрьмы. К нам сходятся толпы,

и мы этим бывшим изгоям

Вручаем оружье —

становится грозен их взгляд. Над нами восходит

зажженная праведным боем

На небе заря, и громады растут баррикад.

Взаимосвязь подобных устремлений с предельно экспрессивным поэти­ ческим языком, взрывающим порою все привычные нормы, воплотил в своих стихах Эрнст Штадлер. Точная форма для него — это «нега», «райская неволя».

Если, словно стены, рухнет форма, Пронесутся над землею штормы, Форма — нега, райская неволя,

Яж перепахать затеял поле. Форма — это теснота и шоры, Мне нужны вселенские просторы.

Форма блещет холодом бесстрастным,

Яже сострадаю всем несчастным. Если я отдам себя до дна, Жизнь вознаградит меня сполна.

(«Форма — это нега»)

Экспрессионистская драматургия — Георг Кайзер

Тот же эмоциональный настрой, та же раскрепощенность формы дали, однако, в драматургии гораздо менее убедительные результаты. Теоретики экспрессионизма лишь с известными ограничениями могли сослаться на кри­ тические и аналитические пьесы Штернхейма, образцом для которых служили комедии Мольера. Такие экспрессионисты, как Рейнхард Зорге (1892—1916; «Нищий», 1911), Пауль Корнфельд (1889—1942; «Соблазн», 1913), Эрнст Барлах (1870—1938; «Мертвый день», 1912; «Бедный кузен», 1912), за­ печатлели в своих пьесах современность с меньшей силой проникновения в историческую и общественную суть явлений. Однако с тем большим эмо­ циональным накалом они изображали страдания, которые несет человеку капиталистическое общество, и попытки борьбы с ним.

В пьесе Вальтера Газенклевера (1890—1940; «Сын», 1914) со всей ха­ рактерностью проявляются новые тенденции. Как и во многих экспрессио-

66

Литература на переломе

нистских стихах, неприятие современного общества выражено здесь в непри­ миримом конфликте «отцов и детей». Хотя персонажи сильно стилизованы (автор именует их лишь «отец», «сын» и «друг»), они все же обладают опре­ деленной социально-исторической конкретностью.

«Отец» — враг. Он тиранит домашних; его закостеневшие понятия о дол­ ге, требование беспрекословного послушания делают его типичным предста­ вителем правящих классов. Его сын противостоит деспотическому укладу, он требует для себя осмысленной, свободной личной жизни и старается уйти из-под власти отца. Его бунт носит характер социального протеста. Под звуки «Марсельезы» основывается «Союз молодежи против всего мира»; сегодня «борьба против отца стала тем же самым, чем... сто лет тому назад была месть князю». Однако вся громогласная патетика приводит лишь к уничтожению отца. Сын остается, по существу, таким же беспомощным и растерянным, каким был и прежде.

Страдание и протест являются главными темами в пьесах Георга Кайзе­ ра (1878—1945). Хотя его и не причисляют непосредственно к поколению «экспрессионистов», тем не менее он считается одним из наиболее ярких драматургов «экспрессионистского десятилетия». Впрочем, плодотворная творческая работа Георга Кайзера (он написал более 70 пьес) продолжалась вплоть до периода активной борьбы немецкой «литературы в изгнании» против фашизма («Солдат Танака», 1940; «Музыкальная шкатулка», 1942).

Э. Барлах. «Бедный племянник» (1919)

67

5*

Литература и литературная борьба в первой половине XX века

Пьесы Кайзера порой называли «головоломками», во всяком случае, им присуща та строгая логика, которая в свое время произвела сильное впечатле­ ние на Бертольта Брехта. Пьеса представлялась Кайзеру «геометрической проблемой». Идеи пьесы пояснялись и проверялись на конкретных примерах, с помощью типизированных персонажей и продуманного, хорошо сконструи­ рованного сюжета. При этом не происходило разрыва между идеалом и эсте­ тической аналитикой. Кайзера объединял с экспрессионистами нравственный максимализм. Существует только одна задача, писал Кайзер в своей работе «Видение и образ» (1918), — «обновление человека». То, что капитализм обесчеловечивает человека, было для него очевидным. Следовательно, вопрос состоял лишь в том, каким образом можно добиться того, чтобы «новый человек» стал реальностью.

Пороки современного общества Кайзер демонстрирует в своей пьесе «С утра до полуночи» (1912).

Кассир провинциального банка встречается с экзотически красивой да­ мой. Мечты о богатой, полной удовольствий жизни рождают в нем безудерж­ ное желание вырваться из монотонной повседневности. Он крадет 60 000 ма­ рок. В этих деньгах заключена его надежда: «Свободное человечество. Взлеты и падения — человек. Никаких рангов — никаких слоев — никаких классов. Беспредельное освобождение для страстей от повседневной работы и по­ дачек за нее. Пусть нет чистоты — зато есть свобода. Вот плата за мою дерзость». Кассир попадает в круговорот невероятных событий, в результате которых он понимает: «На золото всех банков мира нельзя купить то, что является настоящей ценностью».

Ни азарт толпы во время берлин­ ской «шестидневной гонки», ни ночные увеселительные заведения

68