Современная зап социология

логики эмерджентных эффектов и, наконец, анализом причин следования ложным теориям, в том числе и в сфере науки. Точно так же открытие или возобновление интереса к зарубежным социологическим течениям спровоцировало подлинную эпистемологическую рефлексию — в этнометодологии (см. выше), в понимающей социологии. Кроме того, сюда можно отнести М. Маффезоли, чьи постмодернистские позиции и защита «формистской», эстетизирующей социологии также выражены в рефлексивном и эпистемологическом стиле.

Наконец, в последний период появились собственно эпистемологические работы. Данное выражение вовсе не означает, что эти работы, скажем, более ценные, чем труды предыдущего периода (многие из которых также могли бы быть включены в эту рубрику), но все же отличия очевидны.

Определенная эпистемическая уязвимость социологии, на которую указывают работы последнего периода, может быть оценена по-разному. С исторической точки зрения ясно, что традиционные объективистские позиции французской социологии и ее вера в единство общей модели научности поставлены под сомнение. Если не принимать во внимание постмодернистские позиции или возврат к немецкой традиции, это, как правило, не порождает релятивистских или дуалистических тематик, отвергающих всякую идею научности или восстанавливающих различие между науками о духе и науками о природе. Доминирующей кажется, скорее, идея общего научного устремления, меняющегося в зависимости от условий существования каждой дисциплины и заметного в упорядоченном многообразии, единственной проблемой которого является, по-видимому, определение границ. Не относясь к нормальной науке Куна, социология может принять идею многообразия, управляемого общей метатеорией или дисциплинарной матрицей. Однако необходимо помнить, что их возврат к позитивистской ортодоксии всегда может привести к сужению этого пространства.

Сквозь призму этой перспективы французская социология действительно кажется воссоединившейся с международным развитием и при этом не утратившей своей специфики. Сегодня нет ни такого исследовательского направления, которое было бы неизвестно, ни такого, которым бы пренебрегали, даже если некоторые из них долго получали права гражданства. В отличие от предыдущих периодов, когда удаленность, интеллектуальные традиции, контексты деятельности приводили к выборочному восприятию иностранных работ, ныне это восприятие определя-

21

ется, на наш взгляд, только следствиями неясности и неудобочитаемости массовой продукции, подчиненной логике банков данных, случайностям книжной торговли и произвольности сетей обмена. Материалы, к которым может обращаться эпистемологическая рефлексия, таким образом, умножились, поэтому неудивительно, что сама рефлексия преломляется, следуя логике областей исследования и направлений.

Тем не менее перед лицом этой глобализации практик и научных трудов нам представляется, что французская социология с самого начала сохраняет определенную специфику, которую не в состоянии полностью стереть присоединение к чужим знаменам. Менее склонная к чистой теории, нежели немецкая социология, и к безразличным к теоретическому значению своих актов операционализму и прагматизму, она удерживает — поверх трансформаций и отклонений — определенный вкус к рефлексивности, быть может, не всегда уместный, но составляющий основу ее эпистемологической позиции. Наконец, французская социология выражается — ив этом, возможно, ее последняя специфическая черта — в игре амбивалентных отношений с французской философией. Значение ее различно в разных направлениях (Башляр, Альтюссер, Фуко, Гранже, Деррида, Лиотар, Серр), но в любом случае — это интеллектуальный ресурс, не способный, впрочем, привести дисциплину к приступам безрассудного энтузиазма, вызванным некоторыми из этих авторов за рубежом. Нужно ли видеть в этом один из результатов глубокой философской подготовки многих французских социологов, хранящий их от чрезмерного преклонения перед соблазнами некоторых речей? Или это следствие скрытого объективизма, унаследованного от контовской и дюркгеймовской традиции, столь третируемого доминирующими течениями французской философии? Этот вопрос еще ждет своего ответа и, скорее всего, он достоин внимания социологии знания.

1.2. Германская социология

Исследователи германской социологии, конечно, достаточно условно подразделяют социальную теорию на три основные области: социальную теорию поколения (Generation), теорию социальной среды (Social Milieu) и теорию социальной личности (Social Person). Это тройное деление, по мнению исследователей, должно не только пролить свет на положение совре-

22

менной социологии в Германии. Его главное притязание заключается в том, что такое представление о социальной теории должно привести к социологическим теориям более высокого уровня, чем даже того требует объективность социологического знания.

Франкфуртская школа

Первое значительное изменение в социальной теории в Германии связано с удалением от университетской службы целого поколения социологов, ставших известными в последние десятилетия. Уходят на покой Юрген Хабермас во Франкфурте, Томас Лукман в Констанце, Никлас Луман в Билефельде, а также многие другие из того военного поколения, которое уже в последние годы 2-й мировой войны, несмотря на очень молодой возраст, занималось активной деятельностью. Их энергичный стиль борьбы «проявился» во время съезда Немецкой социологической ассоциации 1964 г. в Гейдельберге, посвященного празднованию 100-летнего юбилея Макса Вебера, в знаменитом диспуте между Юргеном Хабермасом и Теодором Адорно. С одной стороны, герменевтика и толкование текста, с другой — коммуникативная способность и ее обоснованность в личной убежденности и общем обязательстве. Необходим более тщательный, чем это возможно сейчас, анализ различий между использованием языка и производством письменных текстов в новом поколении, которое в настоящее время приходит к власти не только в немецкой социологии.

Юрген Хабермас — наиболее оригинальный ум поколения так называемой «Франкфуртской школы». В его работах социальная теория получила явный неомарксистский оттенок. Анализ любой социальной среды (milieu) и современных социологических проблем, которые Хабермас всегда представляет в терминах эмпирических и сугубо социологических дефиниций, следует начинать (согласно направлению социальной теории, предложенному Хабермасом) с рассмотрения истоков социальной теории от Вебера до Парсонса в оригинальных интуитивных находках, почерпнутых Марксом у Гегеля. После недавнего крушения марксистско-ленинских социетальных структур Востока следует ожидать обращение Франкфурта к ортодоксии, контуры которой уже просматриваются.

По Хабермасу, за этим должно последовать всеобщее освобождение, таящее в себе свойственную ученым свободу «herrschaftstreie Diskurse», поскольку социальная теория начинается с либеральной концепции общества. Но читателю, и тем

23

более молодому писателю, следует обратить внимание на презрение к здравому смыслу, которым проникнута (как неким «критическим» гарантом от эмпирической очевидности нежелательных социальных изменений) категориальная основа кантианскогегельянской традиции в социальной теории. В непосредственно следующем за этим поколении, которое за десятилетия или более научилось противостоять любым формам «Herrschaft», сохраняя таким образом эту доминирующую концепцию социальной теории, уже произошли некоторые, хотя и не столь существенные изменения: во Франкфурте Ульрих Оверман (Oevermann) работал над «объективной герменевтикой» — методом транскрипции текста с целью выявления глубоколежащих значений персональных изречений, что позволяет «объективно» обнаружить их скрытый смысл; Клаус Оффе (Бремен) занялся политологией, в то время как Веллмер в Берлине оставался наиболее близок к исходным интересам Хабермаса в социальной философии. Можно наблюдать лишь общие черты значительного распространения этой франкфуртской среды идей в последующем поколении немецких и других социологов.

Кроме продуктивности школы, образованной каким-либо ученым, часто превосходящей конечный продукт самого ученого, существует производительность поколения (особенно в науке), которую также называют школой. Итак, для того чтобы прояснить некоторые факты из мнения поколения, я собираюсь рассмотреть среду и поколение (а не личность и поколение).

Разные поколения Франкфуртской школы

Третье поколение франкфуртской традиции упрочило свои позиции и слишком широко распространилось по миру, чтобы его можно было назвать «школой» или перечислить поименно. Более глубокие корни этого явления становятся очевидными при дальнейшем изучении немецкой социологии. Роль оппозиции к критической социальной теории была ранее заявлена Никласом Луманом, который использовал «системную теорию» как номиналистическую замену любой теории и всей общей социологии, без всякого уважения к ее истории. То внимание, которое системная теория уделяет рукописям, шрифтам, совсем не связано с самими историческими текстами. Лумана интересуют только рукописи как таковые; оставленные монахами или математиками для случайного или намеренного чтения, эти рукописи должны заново открыться системными исследователями как свидетельства прошлой вовлеченности в социальную жизнь. Конструирование теории сводится к производству текста, в самом стро-

24

гом смысле, что вызвало немало жестких нападок исследователей в традиционных областях социологии. Людвиг Ландгребе довольно рано начал критиковать недостатки подхода Лумана в своем эссе, описывающем подъем нового поколения социальных теоретиков с момента принятия Лумана членом Вестфальской Академии наук.

В течение всей своей профессиональной деятельности Луман преподавал в Билефельде: многие из его студентов остались там же. Именно в Билефельде Луман раскрыл чрезвычайную важность системной теории. Кажущийся беспроблемным переход системных концепций в смежные области (наук) был менее приемлемым для социологов, чем для их соседей в социальной политике, экономике, юриспруденции и даже в музыке и поэзии.

Эта же история передачи власти в немецком социологическом истеблишменте с разрывом в поколение повторяется в области социальной феноменологии. Пример тому — третье поколение ученых-феноменологов, которое образовал Т. Лукман после своего переезда из школы социальных исследований (New School for Social Reslarch) в Нью-Йорке во Франкфурт в 1965 г. К 1972 г. во Франкфурте не осталось ни одного ведущего социолога: Хабермас оказался в своей 10-летней «ссылке» в Старнберге (Бавария). Тенбрук перебрался в Тюбинген как последователь Дарендорфа, который к тому времени уже начал политическую карьеру, Граф Кроков рано отошел от университетской жизни и начал писать книги об исторических проблемах Востока и Запада; Вольфганг Запф уехал в Маннгейм для создания исследовательского института, а затем перешел в Берлинский центр искусств и наук (WZB). За десять лет Франкфурт, подобно Гейдельбергу и другим более ранним центрам социологии, был опустошен, —лучшее доказательство неприспособленности по- коления-68, которое следовало бы назвать социальным движением.

Интерес к социологии концентрируется вокруг трех отправных точек (немецкого происхождения). Вильгельм Дильтей (1839—1911), наиболее выдающийся и ранний критик Гегеля, предложил желающим понять преимущества «Geisteswissenschaften» изучать успехи поколений, вместо гегельянского движения «Geist». Шестьюдесятью годами позднее Карл Маннгейм (1893—1947) стал первым социологом, развивающим концепцию поколений с целью пересмотра теории классовых конфликтов Маркса. Представитель этого же поколения, мой учитель социо-

25

логии, политической науки и социальной философии в Геттингене Хельмут Плеснер (1892—1985), был среди первых социологов, предложивших и развивших эмпирические методы изучения состава поколений интеллигенции, а именно ученой среды университетских профессоров в Германии и в Голландии. Эти исследования, проведенные перед войной, сначала в Кельне, а затем в Геттингене, не принесли ему всеобщего признания со стороны его коллег по профессии. Анализ ученой среды, по мнению Плеснера, значительно облегчал раскрытие структуры личности, чем рассмотрение последней с точки зрения поколения. Здесь лежит реальная основа моей классификации второго порядка, предложенной выше для осознания различий и особенностей внутри социальной теории.

Изменения в поколениях вносят изменения и в профессиональные элиты. Другими словами: социальные изменения и их внутренняя обоснованность в изменяющихся структурах власти и элиты проявляются через их поколенный состав. Социальные теории, которые рассматривают лишь одну из сторон этого троякого феномена, едва ли могут привести к полному пониманию двух других, хотя односторонность, чаще всего, является признаком восстановления после разрушения. Восстановление социологии в Германии после второй мировой войны началось с возвращения социологической элиты из ссылки: Рене Кёниг работал во время войны в Цюрихе, Адорно и Хоркхаймер занимались исследовательской работой и даже издавали журнал в США. Хельмут Плеснер поддерживал полулегальное существование социологического «Homo Absconditus» в Голландии, находившейся под немецкой оккупацией.

Первое поколение послевоенной социологии в Германии было обучено этими тремя «Kurfursten». To, что позже стало известно как Франкфуртская школа, возглавляемая Теодором В. Адорно (1903— 1969), фактически было явной неомарксистской социальной теорией. Для Франкфуртской школы были свойственны не слишком удачные процессы институциональной «чистки»: Хоркхаймер был отвергнут Адорно и испытал вскоре судьбу, сходную с судьбой Зигфрида Кракауэра (Kracauer), и конфликт Хабермаса с Франкфуртской школой мог бы быть рассмотрен под этим же углом. «Die Koiner Schule» стала центром восстановления эмпирического неопозитивизма в Германии (Рене Кёниг (1905— 1992), развивая при этом стиль школы-поколения, тесно связанного с американской социологией. Третьим центром стало более старшее поколение, лидировавшее еще до войны.

26

Философские традиции, критическое отношение к Гегелю и Марксу, но позитивное к современным социальным теориям философии жизни и их «conditio humana», утвердились в Геттингене под руководством Плеснера (1892—1985). Эти три центра были доминирующими в германской социологии с начала 1950-х и до конца 1960-х; их ослабление в 1962—1970 гг. привело к феномену «Herrschaftsfolge», описанного выше. Эта несомненная очевидность превосходства (названного «Herrschaft» в немецком языке) опирается на ряд «невидимых» понятий и теоретических конструкций, таких как письмо, текст, герменевтика. В частых методологических диспутах (как, например, известный «PositivismusStreil») данные теории нашли достаточно сильное выражение, но при этом они не касались наиболее уязвимых фундаментальных проблем марксизма, оставшихся незатронутыми и после разделения нации.

1.3. Американская социология

Американская социология представлена многими яркими именами, но в этом созвездии, как звезда первой величины — имя Питирима Александровича Сорокина, русско-американского социолога. Его творчество трудно определить принадлежностью к какому-либо одному социологическому направлению. Он интересуется и глобальными вопросами исторического процесса. Исторический процесс, по Сорокину, есть цикличная флуктуация типов культуры, каждый из которых — специфическая целостность и имеет в основе несколько главных посылок (представление о природе реальности, методах ее познания).

Сорокин выделяет три основных типа культуры: чувственный (sensate) — в нем преобладает непосредственно чувственное восприятие действительности; идеациональный (ideational), в котором преобладает рациональное мышление; идеалистический (idealistic) — здесь господствует интуитивный вид познания. Каждая система «истин» воплощается в праве, искусстве, философии, науке, религии и структуре общественных отношений, радикальное преобразование и смена которых происходят в результате войн, революций, кризисов. Кризис современной «чувственной» культуры Сорокин связывал с развитием материализма и науки и выход из него видел в будущей победе религиозной «идеалистической» культуры. Сорокин один из основателей (родоначальников) теорий социальной мобильности и социальной стра-

27

тификации. Развитое Сорокиным учение об «интегральной» социологии (охватывающей все социологические аспекты культуры) оказало значительное влияние на современную социологию.

Сорокин создает позитивистскую модель социологии, основанную на бихевиоризме. Социологическая концепция этого периода сформировалась под влиянием идей О. Конта, Э. Дюркгейма, М.М. Ковалевского, Е. В. Де-Роберти, Л. И. Петражицко-го, Г. Зиммеля, а также В. М. Бехтерева и И. П. Павлова. Сорокин, оставаясь на позициях социального бихевиоризма, разрабатывает основные положения теории «социальной стратификации» и «социальной мобильности», которые были изложены в книгах «Социология революции» (1925) и «Социальная мобильность» (1927). Но уже в конце этого периода, под влиянием философии Э. Гуссерля, Сорокин все больше обращается к проблемам философии культуры, критикуя «голый эмпиризм». Это нашло отражение, в частности, в работе «Современные социологические теории» (1928).

Далее в его творчестве на передний план выдвигаются проблемы культуры, которым отводится роль определяющего фактора социальной жизни и поведения человека. Итогом работы этого периода было создание интегральной системы социологии культуры.

В последующие годы интересы Сорокина уходят от этнографических к социальным проблемам, но он все же несколько раз возвращается к данной теме: так, в 1917 г. была опубликована одна из наиболее полных работ по религии коми — «К вопросу о первобытных религиозных верованиях зырян». Основная идея работы: реликты тотемизма как исторически первой формы религии сохраняются в мировоззрении коми до начала XX века. Заметим, что Сорокин, как и Э. Дюркгейм, вкладывает в понятие «тотемизм» несколько иное содержание, чем классическая этнография после Дж. Мак-Леннана. Основы тотемизма, по Сорокину, заключены в разделении окружающего мира на сакральное и профанное, и этим он и пытается объяснить содержание религиозно-мифологических верований коми. Выводы Сорокина находились в русле современных ему исследований, которые позже привели к обоснованию роли двойного принципа в культуре обществ с дуальной социальной организацией, что наиболее полно было сделано в структурной антропологии Леви-Стросса.

Ранние социологические работы Сорокина писались на основе неопозитивистско-бихевиористической методологии. В сво-

28

ей первой книге «Преступление и кара, подвиг и награда. Социологический эпод об основных формах общественного поведения

иморали» (1913) социальный феномен (сфера «надоргани-ки») определяется им как «социальная связь, имеющая психическую природу и реализующаяся в сознании индивидов», то есть всякое взаимодействие, если оно обладает психическим характером, суть социальное явление. Такое явление будет обладать как чисто психологической, внутренне психологической, так

исимволической, внешней природой. Игнорируя индивидуальные внутрипсихологические процессы, социолог, по мысли Сорокина, призван описывать только внешние факты, то есть не всю социальную жизнь. Отсюда Сорокин констатирует три основные формы актов поведения людей — дозволенные, должные и рекомендуемые, как не противоречащие представлениям о должном и дозволенном, а содержащие в себе «сверхнормальную роскошь». Каждая из этих форм существует как бы в связке с соответствующей ей оппозиционной санкцией: рекомендуемым актам (подвиг или услуга)—награды; запрещенным (преступле- ние)—кара; дозволенным—«должные реакции» поведения.

Согласно Сорокину, теоретическая социология распадается фактически на три основных раздела: 1) социальную аналитику (социальная анатомия и морфология); 2) социальную механику (ее объект—социальные процессы); 3) социальную генетику (теория эволюции общественной жизни).

Сорокин формирует представления о социальной генетике (или социальной динамике). Он определяет исторические тенденции, или линии развития, обнаруживающиеся вне повторяющегося во времени развития как всей социальной жизни, так и отдельных ее сторон, или институтов, и объясняет отклонения и отступления от этих тенденций.

Начав социологический анализ с простейшей клетки общества — социального взаимодействия, — разложив ее на составные компоненты, Сорокин приходит в конечном итоге к выводу о том, что причинно-функциональная связь всех частей социального взаимодействия приводит к образованию коллективного единства. Как и в любой социологической концепции, перед Сорокиным стоит проблема решения дилеммы «общество — личность». Если реализм (Дюркгейм) эту проблему решал в пользу целого (общества), а номинализм (Вебер) в пользу личности, то Сорокин решал ее по-своему: «Общество, или коллективное единство как совокупность взаимодействующих людей, отличная от простой суммы невзаимодействующих индивидов, суще-

29

ствует. В качестве такой реальности sui generis оно имеет ряд свойств, явлений и процессов, которых нет и не может быть в сумме изолированных индивидов. Но, вопреки реализму, общество существует не «вне» и «независимо» от индивидов, а только как система взаимодействующих единиц, без которых и вне которых оно немыслимо и невозможно, как невозможно всякое явление без всех составляющих его элементов. Термины, подобные «социальному сознанию», «душе народа», «национальному духу» и т. д., могут фигурировать только в качестве поэтических образов; взятые же в своем буквальном смысле, они не соответствуют действительности».

Ярчайшим представителем американской социологии является Олвин Тоффлер, футуролог, публицист, один из авторов концепции «сверхиндустриальной цивилизации». Его имя вошло во все серьезные социологические и философские словари. Его книги на интеллектуальном рынке идей получили широкую известность, переведены на многие языки и стали бестселлерами. Очередная книга под названием «Сдвиг власти. Знания, богатство и насилие на пороге XXI века» (1990) стала, по мнению самого автора, завершением «трилогии», подвергающей анализу основные тенденции человеческого общества на пути к новому, информационному этапу его развития. Есть пространное реферативное изложение на русском языке двух первых работ «трилогии»: «Футурошок», «Третья волна» и кратко «Сдвига власти». Тоффлеровская интерпретация новейших тенденций в технологическом и социальном развитии современного общества, глобальных проблем человеческой цивилизации осуществляется в рамках имеющей широкое распространение на Западе группы теорий типа «постиндустриализма». Тоффлер был одним из первых, кто стал предупреждать о возможных опасностях, вытекающих из культов технологических императивов. Под напором ускоряющегося темпа перемен зашатались прежние религиозные, национальные, общинные, профессиональные устои жизни людей. Для сохранения душевного равновесия, самовосприятия жизни, для того, чтобы избежать шока от столкновения с будущим, люди должны стать несравненно более приспособленными и пластичными по сравнению с прошлыми временами.

«Футурошок» (1970) — книга о факторах ускорения, о социальных и технологических изменениях. Сердцевиной проблемы эскалации ускорения в обществе Тоффлер считает знание, которое служит основным горючим для машины технического прогресса. В «Третьей волне» (1980) ученый предпринимает круп-

30