Современная зап социология

ры концепции соглашаются в какой-то степени с известным утверждением У.А.Томаса о том, что «если люди определяют ситуации как реальные, то они реальны в своих последствиях». До какой степени это верно, будет зависеть, как я уже сказал, от специфических свойств данной социальной ситуации.

Теперь мы видим, что зависимость социальных структур от понятий и деятельности оказывается не столько препятствием, сколько средством социального теоретизирования. Иными словами, мы можем спросить, на что должно походить данное общество, чтобы люди, его составляющие, вели себя так, как они это делают.

Подытоживая эти основные принципы реалистской стратегии

всоциальных науках, можно отметить следующее. 1. Понятие реального определения является лейтмотивом для практики социального исследования на реалистической основе. 2. В области социальных наук ученый направляет свое внимание к объекту изучения, который уже неким образом определен в повседневной жизни и обыденном языке. Ученый в области социальных наук типичным образом стремится к повторному описанию этого объекта, так, чтобы выявить его сложность, способ, каким он определен своей внутренней и внешней средой как результат множества взаимодействующих тенденций. 3. Концепция объекта исследования решающим образом определяет типы метода, пригодные для его изучения. 4. Этнометодологический анализ разговорной речи не поможет нам понять норму прибыли

вкапиталистической экономике, а закон стоимости не объяснит, каким образом кому-то удается без труда окончить телефонный разговор. 5. Исторический анализ может быть или не быть релевантным для изучения особой современной ситуации.

Иными словами, вопрос о том, что нужно для объяснения наблюдаемого социального феномена, всегда получает ответ в зависимости от контекста.

4.17. Ключевые проблемы реализма

В этом переопределении объектов социального исследования всякому выбору методов изучения предшествуют вопросы социальной онтологии. Какого рода объект мы пытаемся описать и объяснить? До какой степени он произведен с помощью интерпретаций со стороны человека и до какой степени структурирован «более глубинными причинами, недоступными человеческому сознанию»? Теперь (как реалистами, так и еще кем-ни- будь) могут приводиться доводы по поводу этой вечной полеми-

121

ки в области социальной онтологии, но эти доводы, по-моему, не являются специфически реалистскими. Иными словами, они имеют отношение скорее к природе человеческих обществ, чем к природе теорий социальной науки.

Ром Харре, выдвигавший доводы в пользу интеракционистской, интерпретативистскои социальной психологии, и Рой Бхаскар, защищавший более структуралистский и материалистический подход в социальных науках, могут законным образом истолковывать свои предложения в реалистских терминах. Оба могут сказать, что предлагают для обсуждения пути постижения фундаментальных структур и порождающих механизмов социальной жизни; в чем они расходятся, так это в описаниях конституции социальной реальности и того, как эта реальность может быть познана. Реализм не фиксирует исключительных прав ни за одним из этих подходов. Но он, однако, как раз дает общую схему, в рамках которой эти альтернативные социальные онтологии могут рационально сравниваться и обсуждаться, а не отметаться, как в позитивистской и конвенционалистской традициях, в качестве «просто» дефиниционных допущений.

Реалистские философии науки, как мы видели, отказываются от ряда позитивистских допущений относительно научного теоретизирования. Из них наиболее важны, вероятно, различение теории и наблюдения и модель объяснения как охватывающего закона, которые соответственно заменяются идеей сложного переплетения относительно «теоретических» и «следующих из наблюдения» утверждений и идей объяснения как попытки представить порождающие механизмы, которые приводят к появлению экспланандума. Следствием последнего принципа будет то, что объяснение не отождествляется с предсказанием, причем последнее, строго говоря, возможно лишь там, где система естественными или экспериментальными средствами отграничена. Для практических целей мы можем в социальной науке забыть о замкнутости, так что любые предсказания, которые мы делаем, необходимо будут пробными и не обеспечат решающих критериев проверки наших теорий.

Если, далее, критерии выбора теории в социальных науках имеют сугубо объяснительный характер, то как нам оценивать объяснения? Напомним, что реалистская модель объяснения включает в себя три основные ступени: постулирование возможного механизма, попытку собрать свидетельства в пользу или против его действительного наличия и элиминацию возможных

122

альтернатив. Следовательно, объяснительный механизм формируется, если:

1)постулируемый механизм способен объяснить определенные феномены;

2)у нас есть достаточные основания верить в его действительное существование;

3)мы не можем мыслить никаких равносильных альтернатив. До сих пор все было хорошо, но эта абстрактная модель не

помогает нам в социальных науках в такой, например, ситуации, когда от нас требуется выбрать между несколькими альтернативными теориями и связываемыми с ними механизмами, а объект исследования сложен и сверхдетерминирован. Любые указания с необходимостью будут неясными, но я полагаю, что следующие принципы достаточно нетривиальны. Вопервых, нам не надо пугаться теоретической абстракции, так как в рамках этой схемы «следующие из наблюдения» утверждения не имеют никакого особого преимущества. Сущности не должны умножаться без необходимости, но и не должны исключаться только потому, что они ненаблюдаемы. Во-вторых, реалистское акцентирование расслоения реальности должно заставить нас осознать необходимость согласования частных объяснений внутри более широкого контекста. Это не значит, что для объяснения мельчайших социальных событий надо обращаться к социальной тотальности, но это означает, например, что микроэкономические теории должны соединяться с утверждениями об экономических системах и их воспроизводстве и они несостоятельны в той мере, в какой у них такая связь отсутствует. Иными словами (и это может считаться третьим принципом), априорные соображения такого рода должны играть некую роль в оценке социальных теорий.

Итак, реалистская стратегия социальных наук должна детальным образом заняться концепциями интерпретации, которые были разработаны в рамках герменевтики и критической теории. Однако в противоположность прагматизму реализм настаивает на объективности онтологии. Философская онтология показывает, что должны иметься как нетранзитивные, так и транзитивные объекты науки (вещи, структуры, механизмы и т. д.), а онтологии отдельных наук объясняют нам, в пределах современного знания, каковы эти объекты. Это противоположно логическому эмпиризму и попперовскому критическому рационализму, которые рассматривают реализм как метафизический тезис либо бессмысленный, либо по меньшей мере непосредственно

123

недоказуемый. Прагматисты, со своей стороны, могут разрешить такого рода реализм по тем же самым (прагматическим) основаниям или же ограничить себя условной и непроблематической поддержкой принятых в настоящее время научных принциповонтологии. Наконец, рационализм может включать в себя ограниченное принятие реалистской онтологии, но настаивает на том, чтобы сочетать это со специальной теорией нашего знания о ее объектах.

Различение между сферами реального, актуального и эмпирического образует базис для реалистской критики эмпиристской доктрины «актуальности» каузальных законов (т. е. что они значимы для событий или состояний). Это, как показывает Бхаскар, означает обобщение специального случая закрытых систем и, таким образом, «препятствует постановке вопроса о тех условиях, при которых опыт действительно принципиально значим в науке».

Что касается отношения между наукой и философией, реализм занимает промежуточную позицию между антифилософской философией прагматистов и рационалистским пониманием философии как судьи для науки. Эмпиристские, конвенционалистские и прагматистские философские подходы — все они притязали быть философией для науки, но эмпиризм имел слишком ограничительный характер, а конвенционализм и прагматизм были слишком терпимы, чтобы предлагаемое ими руководство могло быть значительной помощью. Большую часть времени они в основном использовались как контрвооружение против оружия и направленное; одна позиция могла быть использована для нейтрализации ограничительных предписаний другой.

До какой степени все это будет справедливо и для реализма? Я думаю, что в значительной части его вклад негативен, ибо, как я доказывал, это «позиция, естественная для ученых» (если только они не оказываются весьма неуверенными в отношении своих оснований в некой отдельной сфере или же пытаются согласовать свою практику с комплексом сверхутонченных философских категорий). Однако эти два условия достаточно хорошо описывают эндемическое состояние социальных наук, которые, таким образом, представляют, по моему мнению, одну из областей науки наряду с другими (другим кандидатом могла бы быть физика микромира), где реалистский подход носит достаточно спорный характер, чтобы поднять ряд интересных фундаментальных вопросов. В следующей главе я

124

рассмотрю импликации реалистской метатеории для современных социальных наук.

4.2. Реализм и социальные науки

Ключевая тема реалистского натурализма, которая разрабатывается М. Арчер, Р. Бхаскаром и Y. Аутвейтом, — это смысл, придаваемый структурным понятиям в общественных науках. С их точки зрения, в отличие от редукционистских форм позитивистского натурализма, к которым склонен прибегать бихевиоризм, реалистский натурализм подчеркивает расслоение реальности в качестве общего метафизического принципа. В форме, отстаиваемой здесь, он принимает еще и «герменевтический» принцип: понятия и теории общественных наук должны иметь вещественную, реальную связь с теориями «действователей», действующих субъектов в жизненном мире. Тогда в центре социальной онтологии должно стоять оправдываемое здравым смыслом представление о физически различных лицах, способных к независимому действию, — то, что Харре и Секорд иронически назвали «антропоморфной моделью человека».

Если чуть больше разработать эту мысль, получится набор аналитических истин, который Стивен Луке называет «тривиальным социальным атомизмом»: «Общество состоит из людей с добавлением правил и ролей. Правилам следуют (или, наоборот, не следуют), и роли исполняют люди. Кроме того, существуют традиции, обычаи, идеологии, системы родства, языки — все это пути, какими люди действуют, думают и говорят». Методологические индивидуалисты, конечно, способны превратить это в нетривиальные редукционистские положения онтологического или объяснительного или того и другого характера.

4.21. Социальные понятия

Социологические понятия, с точки зрения У. Аутвейта, можно плодотворно классифицировать, исходя из видоизмененного различения эмпирического реализма, трансцендентального идеализма и трансцендентального реализма. Эмпиристы либо настаивают на редукционистском анализе понятий типа общества или социальной структуры, либо, по моде эмпирического реализма, толкуют общество на базе биологических или системных аналогий как эмпирически данный, самостоятельно существующий объект. Теории трансцендентального идеализма, отвергая этот тип холизма, восстанавливают понятие общества

125

как абстрактный принцип общения, социации, реализуемый в действиях и восприятиях индивидов. Наконец, для трансцендентального реализма «общество есть и вездесущее условие (материальная причина) и непрерывно производимый результат человеческой деятельности».

По его мнению, прежде чем более подробно рассмотреть существующие понятия социальной структуры, следует отметить усиливающуюся тенденцию в социальном теоретизировании отождествлять уровень «действия» со свободой, а «структурный», или «системный», уровень — с ограничениями. Противопоставление «действия» «системе», или «структуре», — одно из наиболее распространенных во всей традиции социального теоретизирования.

Совершенно противоположно этому социология социального действия строит понятие социальной системы как производное от социального действия и взаимодействия, социальный мир как созидаемый его членами, которые тем самым обрисованы как активные, целенаправленные, индивидуально и социально творческие существа. Следовательно, проблема этих «двух социологии» находит отзвуки во множестве других социальных тем, например в противостоянии либеральных и анархистских политических теорий, с одной стороны, и фашизма или сталинизма

— с другой. Еще важнее то, что эти социологии можно рассматривать как выражение коренного дуализма в отношениях человека к реальности. В одно время мы чувствуем себя свободными, зависимыми и творческими в нашей общественной жизни; в другие моменты ощущаем подавленность от «нашего общественного положения и связанных с ним обязанностей». Или, поменяв знаки, мы, наоборот, можем ужаснуться от чувства нашей экзистенциальной свободы и впасть в сартровскую дурную веру, уютную гарантированность беспроблемной социальной рутины. На этом фоне попытка добиться примирения «двух социологии» на уровне социальной теории и методологии может оказаться неуместной. И все же любая адекватная социальная теория, безусловно, должна быть чувствительной к нашей интуиции в этом.

4.22. Структурация практики

С точки зрения авторов данной концепции, необходимо приизнать то, что Гидденс называет «дуальностью структуры». «Структуры следует концептуализировать не просто как налагающие ограничения на человеческую деятельность, но как обес-

126

печивающие ее возможность... В принципе всегда можно изучать структуры на основе их структура ции как ряда воспроизводимых практических обычаев. Исследовать структурацию практики — значит объяснять, как структуры формируются благодаря действию, и, обратно, как действие оформляется структурно». Более конкретно, это требует признания, «что понятие действия логически связано с понятием власти, если последнюю истолковать в широком смысле как способность добиваться результатов». Гидденс предлагает анализировать власть, исходя из категории «ресурсов»: «Действующие субъекты черпают ресурсы в производстве взаимодействия, но эти ресурсы выступают как структуры господства. Ресурсы — это средства, с помощью которых используют власть в обычном сложившемся порядке социального действия; но одновременно они суть структурные элементы социальных систем, возобновляемые в ходе социального взаимодействия. Социальные системы складываются как упорядоченные виды практики, воспроизводимые во времени и пространстве, во власти и пространстве; тем самым власть в социальных системах можно трактовать как явление, требующее воспроизводимых отношений автономии и зависимости в социальном взаимодействии».

Очевидно, что здесь налицо по виду обещающая попытка заново переосмыслить в понятиях отношения между действием и структурой в социальной жизни. Принципиальным считается вопрос о том, как могла бы реалистская метатеория опереться на этот и другие теоретические подходы? С точки зрения данного подхода, было бы ошибкой прямо переходить от метатеории к субстантивной, предметной теории, выдавая фальшивую метатеоретическую гарантию для конкретной формы теории. Но в то же время реалистская позиция явно повышает опасность в противопоставлении структуры и деятельности. Настаивая на реалистском толковании теории, можно усилить искушение свести одну к другой.

Сведение деятельности к структуре или деятелей к «носителям» структурных свойств правильно отождествляли с центральной проблемой в переформулировке марксизма Альтюссером, но Джон Урри в ряде текстов предполагал, что, возможно, эта опасность внутренне присуща реалистскому истолкованию марксизма или, в том же отношении, всякой другой социальной теории. В марксизме производство и присвоение прибавочной стоимости толкуется как скрытый механизм, который «создает цены, заработки, доходы, прибыль, ренту и т.п. феноменальные фор-

127

мы. Однако такая концепция проблематична в двух отношениях. Во-первых, она может приводить к взгляду на такие общества, как на характеризуемые некоей «выраженной совокупностью» свойств, все аспекты или элементы которой — просто феноменальные формы определенной внутренней сущности или механизма. И, во-вторых, она не дает точного описания тех видов практики, в которые должны включиться индивиды, чтобы с необходимостью породить эти феноменальные формы. Многие аспекты капиталистического общества не являются непосредственным выражением его центрального механизма. Они — результат тех форм социальной практики и борьбы, которыми вынуждены заниматься самостоятельные субъекты».

Нужно отметить, что противоположная тенденция растворять структуры в действии и взаимодействии может показаться более естественным следствием реалистскои позиции. Реализм в естественных науках, как отмечают указанные авторы, часто опирался на предполагаемую реальность сущностей, постулированных научными теориями, а не на истинность самих теорий. Теории электрона приходят и уходят, но мы знаем об электронах слишком много и слишком хорошо умеем управлять ими, чтобы сомневаться в их реальности.

4.23. Общество и социальные институты как символы

Согласно теории реализма, общество и институты внутри него не должны восприниматься как независимо существующие реалии, о которых мы порождаем символы. Скорее они сами — символы, которые мы описываем при объяснении определенных проблемных ситуаций. Так, понятие тредюниона или университета следует трактовать как теоретическое понятие, оправдываемое его объяснительной силой, а не как описательное понятие, оправдываемое его соответствием независимой реальности. Считается, формы социального и естественно-научного объяснений одинаковые, но их онтологические предпосылки и метафизические структуры совершенно разные. За символами действительности, которые придуманы в целях объяснения в естественных науках, кроется реальный мир действенных вещей; но за символами, придуманными для объяснения социальных взаимодействий посредством социальных действий, не лежит ничего, кроме самих действователей, их приспособительного поведения и их идей.

По мнению Аутвейта, обсуждение теории действия и методологического индивидуализма может помочь нам прояснить эти

128

темы. Основные усилия реалистской критики позитивистской и неокантианской метатеории направлены против их тенденции сводить онтологию к гносеологии и обе, в конечном счете, к методологии. Очевидно, что раз мы правильно поняли категории онтологических отношений между действием и структурой согласно линиям, намеченным гидденсовской концепцией «дуальности структуры» и «трансформационной моделью социальной деятельности» Бхаскара, то мы сможем увидеть проблемы редукции в теории действия и методологическом индивидуализме в надлежащем свете, а именно как методологические вопросы о целесообразных уровнях абстракции, осуществляемых в каждом отдельном случае практиками исследовательского процесса. Другими словами, если верно, что система отнесения к категории действия — это «попросту подход, более глубоко и точно проникающий в суть того, каким образом общество существует только в индивидах, находящихся в определенных социальных отношениях», то это не потому, что структуры не реальны и только теория действия имеет законную опору в базисной персоналистской онтологии Стросона, но потому, что для определенных целей это подходящий уровень абстракции, на котором можно работать.

Следовательно, данное онтологическое взаимоотношение между структурой и действием не есть только дело методологии, но эти два измерения — методология и онтология — могут и должны быть аналитически разведены. Методологический индивидуализм следует рассматривать просто как метод, целесообразный в одних контекстах и неуместный в других; путаница возникает, когда индивидуалисты пытаются идти дальше и фундировать свою методологическую программу в эмпирической реалистской онтологии, о чем сигнализируют такие термины, как «базис», «объяснение на твердой фактической основе» и т. п. (Проявлений этой путаницы — идеологическое клеймо, будто всякий, кто возражает методологическому индивидуализму, приговорен к презрению как проводник идей, логически ведущих к созданию концентрационных лагерей.) Содержательные проблемы индивидуализма, противопоставляемого холизму, имеют чрезвычайно широкий разброс и не могут быть затронуты здесь, но важно остановить эту тенденцию смешивать методологию и философию. Аутвейт отмечает, что недавно в своей книге Сюзан Джеймс показала, что методологическое противопоставление индивидуализма холизму нужно освободить от логически непоследовательного философского спора о возможности све-

дения высказывании о социальных структурах к высказываниям об индивидах. Согласно Джеймс, оставить аргументацию на этом уровне — значит пренебречь разнообразием социальных теорий и различными интеллектуальными (объяснительными) интересами, которые они предназначены удовлетворять. «Сосредоточиваясь на идее редукции, традиционный спор пропускает более глубокое и важное разделение: холизм и индивидуализм основаны на соперничающих воззрениях на природу индивидов, каждое из которых дает начало отличительной программе, как объяснять социальный мир. В свете этой интуиции проблему можно увидеть по-новому. Вместо того чтобы заниматься разнообразными критериями сводимости теорий, изучают отношения между собой и сравнительную силу двух родов причинного анализа: с одной стороны, того, который апеллирует к свойствам социальных целостностей, дабы объяснить черты индивидов, а с другой — того, который стремится объяснять характеристики социальных целостностей как результат индивидуальных черт».

Таким образом, утверждает Аутвейт, Джеймс показывает, что спор между холизмом и индивидуализмом — это «спор между равными партнерами», руководимыми разными интересами, с которыми они подходят к данному предмету. Поэтому, даже когда редукционизм, с одной стороны, и идеологическая подозрительность, с другой, исключены из обсуждения, остаются причины для неудовлетворенности «индивидуалистов» объяснениями в категориях социальных целостностей — безразлично, видят ли они их как образования, содержащие незаконную реификацию абстрактных сущностей или просто как неполные объяснения. Холисты, наоборот, остаются неудовлетворенными объяснениями, которые подчеркивают значение автономного выбора, делаемого индивидами, доказывая, что этот выбор причинно маловажен и что истинно важны структурные давления, формирующие действия индивидов, кем бы они ни были.

Надо признать как факт, что структурные понятия вроде «класса» — понятия «теоретические» и открытые для обсуждения. Но из этого не следует ничего особенного для подтверждения их «первичности» в объяснении. Многие из наиболее интересных объяснений в истории и общественных науках, если они вообще возможны, вынуждены принимать холистскую форму в том смысле, что настаивание на индивидуалистской редукции может показаться невыносимо искусственным.

130