- •Isbn 978-5-06-005701-0 © фгуп «Издательство «Высшая школа», 2007
- •1 Марта 1815 г. Попытки реванша со стороны Наполеона и его последу-
- •Iftf с характером эпохи приходится связывать и широко распростра-
- •XIX в. (1800-1830-е годы)» художественно-эстетическая сторо-
- •1840-Е годы у критиков поколения в.Г. Белинского. Это применение
- •1846) — Драматург, получивший известность в основном как ко-
- •XVIII—XIX вв. Постепенно сменялись тягой романтиков к мистике либо
- •1 Жихарев сп. Записки современника. М.; л., 1955. С. 561.
- •1 Дмитриев м.А. Соч. С. 283.
- •1 Вяземский па. Соч.: в 2 т. Т. 2. М., 1982. С. 264.
- •1 Из литературы о в.А. Жуковском см., напр.: Семенко и. Жизнь и поэзия
- •Infidelites» (1818, совместно с a.A. Жандром), а также несколько нео-
- •1839 Г. Вышло второе ее издание.
- •1 См., напр.: Грибоедов a.C. Горе от ума. М., 1988 («Литературные памятники»).
- •1 Лотман ю.М. Беседы о русской культуре. М., 1997, с. 334.
- •1805 Годах приобрел известность благодаря своим басням и сатирам,
- •1 Офицер-герой Алексей Петрович Бурцов умер в 1812 г. От тяжелых ран,
- •1 Ф.Н. Глинка был допрошен лично царем Николаем I, который отпустил его
- •1820-Х годов с весьма разными людьми (a.A. Бестужевым-Марлинс-
- •XIII и XIV вв., нередко случается, что глазам зрителей на одном и том
- •1828—1829 Гг. Выйдя в отставку, выступал в периодике со статьями, в
- •1 Поэма Боратынского «Наложница» («Цыганка») вызывала критику иного
- •1 «Плутовской роман» имеет богатую многовековую традицию. В русской ли-
- •1814—1816 Гг. С лейб-гвардии Уланским полком находился в Дрездене,
- •1 Относительно упомянутых Пушкиным «шишей» сам Загоскин разъясняет в
- •1 Роман м.Н. Загоскина даже вдохновил a.C. Пушкина на написание своего
- •Глава xvl Видок, или Маску долой! Глава XVII. Выжигин раскаива-
- •1832), «Муромские леса» ( 1831 ), «Неистовый Роланд» ( 1835) и др.;
- •1 Сходным образом начинается написанная многим позже «Ятагана» повесть
- •25 Августа 1823 г.), однако тот через несколько месяцев завел роман с
- •XIX в. Писалось немало. Общеизвестны отличающиеся особой ярко-
- •1 У «Песни о вещем Олеге» имеются связи с думой к.Ф. Рылеева «Олег ве-
- •1 Цит. По: Пушкин в прижизненной критике. 1820 — 1827. Спб., 1996. С. 201.
- •1 См.: Фомачев ca. «Подражания Корану»: Генезис, архитектоника и компо-
- •1 Их поколенье миновалось —
- •1 См. Об этом: Томашевский б.В. Десятая глава «Евгения Онегина»: История
- •1834 Г. Был назначен адъюнкт-профессором по кафедре всеобщей ис-
- •1 К «Ревизору» примыкает драматическая сцена «Театральный разъезд после
- •11 Февраля 1852 г. Гоголь сжег рукопись второго тома «Мертвых
- •1Нн# Сохранившиеся рукописи н.В. Гоголя отображают именно такой
- •0 Том, как все более обогащалось новыми гранями лермонтовское
- •1 Есть сведения, что именно Темрюковна навела мужа на мысль создать лич-
- •1800-1830-Е годы — время работы в литературе величайших рус-
- •1777 Г., из которых многие переправленные явились после в свет под
- •1Де пиршеств раздавались клики,
- •Vega и Калдерона.
- •I и настоящего времени), имеющие между собою связь и некоторое един-
1 Дмитриев м.А. Соч. С. 283.
О-Минералов 33
литераторов, из которого вскоре получилась «Беседа». В своем днев-
нике от 3 февраля 1807 г. он записал:
«A.C. Шишков приглашал князя Шихматова прочитать сочинен-
ную им недавно поэму в трех песнях "Пожарский, Минин и Гермоген";
но он не имел ее с собою, а наизусть не помнил, и потому положили
читать ее в будущую субботу у Гаврилы Романовича (Державина. —
ЮМ.). Моряк Шихматов необыкновенно благообразный молодой че-
ловек, ростом мал и вовсе не красавец, но имеет такую кроткую и свет-
лую физиономию, что, кажется, ни одно нечистое помышление никогда
не забиралось к нему в голову. Признаюсь в грехе, я ему позавидовал: в
эти годы снискать такое уважение и быть на пороге в академию... За
ужином, обильным и вкусным, A.C. Хвостов с Кикиным начали шутя
нападать на Шихматова за отвращение его от мифологии, доказывая,
что это непобедимое в нем отвращение происходит от одного только
упрямства, а что, верно, он сам чувствует и понимает, каким огромным
пособием могла бы служить ему мифология в его сочинениях. "Избави
меня Боже,— с жаром возразил Шихматов,— почитать пособием вашу
мифологию и пачкать вдохновение этой бесовщиной, в которой, кроме
постыдного заблуждения ума человеческого, я ничего не вижу. Пошлые
и бесстыдные бабьи сказки — вот и вся мифология. Да и самая-то древ-
няя история, до времен христианских — египетская, греческая и римс-
кая — сущие бредни, и я почитаю, что поэту-христианину неприлично
заимствовать из нее уподобления не только лиц, но и самых происше-
ствий, когда у нас есть история библейская, неоспоримо верная и сооб-
разная с здравым рассудком. Славные понятия имели эти греки и рим-
ляне о Божестве и человечестве, чтоб перенимать нелепые их
карикатуры на то и другое и усваивать их нашей словесности!"
Образ мыслей молодого поэта, может быть, и слишком односто-
ронен, однако ж в словах его есть много и правды1»,
В следующую субботу в доме Державина чтение поэмы состоя-
лось (декламировал ее не сам автор, а A.C. Шишков). Жихарев запи-
сал в дневнике:
«Развернув тетрадь, князь приготовился было читать ее, но
A.C. Шишков не дал ему разинуть рта, схватил тетрадь и сам начал чте-
ние. Стихи хороши, звучны, сильны и богатство в рифмах изумитель-
ное: автор вовсе не употребляет в них глаголов, и оттого стихи его сжа-
ты, может быть даже и слишком сжаты, но это их не портит. Не
постигаю, как мог он победить это затруднение, составляющее камень
претыкания для большей части стихотворцев. <...> Шишков читал тво-
1 Жихарев СП. Записки современника. С. 351—352.
34
-рение своего любимца внятно, правильно и с необыкновенным одушев-
лением. Я от души любовался седовласым старцем, который так живо
сочувствовал красоте стихов и передавал их с такою увлекательнос-
тью: судя по бледному лицу и серьезной его физиономии, нельзя было
предполагать в нем такого теплого сочувствия к поэзии. Я запомнил
множество прекрасных стихов...»1
С. Шихматов в этом своем произведении предстает как даровитый
продолжатель русской одической традиции XVIII в.:
Порвите все свои заклепы,
Развейте ужас, что я рек,
О ветры, волн цари свирепы!
Пожарский с россами притек,
И россы с ним непобедимы!
Уже там сильною рукой
Готовит помощь Трубецкой;
Отвсюду смертью обстоимы,
Враги еще возносят рог,
Надежны на свою твердыню;
Вещают их уста гордыню,
И сердце буйное: несть Бог.
Но се — как пруги ненасытны,
Скопившись тучею густой,
Летят на нивы беззащитны,
Пленяясь жатвою златой,
Пожрать надежду земледельцев —
Бегут сарматы без числа,
Из челюстей исхитить зла
Москвы погибельных владельцев,
Прибавить россам годы бед.
Примчались—разлились в долине,
О нашей хвалятся кончине
И строят знаменья побед.
Мечтающи полсвета вскоре
Послышать в узах под собой,
1 Жихарев СП. Записки современника. С. 358.
К слову сказать, «седовласому старцу» Шишкову на тот момент было всего
лишь 52 года.
3* 35
Столпившись, восшумев как море,
Идут начать с Пожарским бой.
О собственно литературно-эстетических взглядах Шихматова мож-
но получить представление из его стихотворения «Приглашение дру-
зей на вечернюю беседу» (1809):
Потом начнем судить, пристрастия отстав,
Как складным делать слог, — и примем за устав
Обычаю отнюдь не покоряться духом,
Но искушать слова и разумом и слухом;
Вернее в дни сии держаться старины;
Хоть можно иногда, без смертный вины,
Легохонько сметать пыль с древности языка.
Беды в ceto деле нет — да в том беда велика,
Что мы, сХКетая пыль, сдираем красоту
И любим без ума чужую нищету,
Презрев несметные отцов своих богатства.
Поэт не против новизны — он против того, чтобы под ее эгидой
внедрялась в культуру «чужая нищета», «сдирающая красоту» и «не-
сметные богатства» русского поэтического языка.
Державин, по воспоминаниям СП. Жихарева, возвращаясь после
вышеописанных чтений, «отозвался о князе Шихматове, что "он точно
имеет большое дарование, да уже не по летам больно умничает"»1.
А для A.C. Шишкова Шихматов был примерно тем же, чем для
Державина Семен Бобров, — главной поэтической «надеждой». По
воспоминаниям С. Т. Аксакова, Шишков находил в его произведениях
«такие красоты, каких немного у Державина, да и у Ломоносова»2.
Наконец, вспомним еще раз, что «Шихматов и Пушкин» казались
равновеликими фигурами такому опытному литературному критику и
яркому поэту, как В.К. Кюхельбекер3.
Острое противоборство «Беседы любителей русского слова» и
«Арзамаса», как и взаимные отличия собственного словесно-художе-
1 Жихарев СП. Записки современника. С. 353.
2 Аксаков СТ. Воспоминание об Александре Семеновиче Шишкове//Л/сса-
ков СТ. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. М., 1955. С 273.
3 Из недавних исследований творчества Шихматова см.: Воронин Т.Л. Твор-
чество С.А. Ширинского-Шихматова. Автореферат дисс. канд. филол. наук. М.,
2002.
36
ственного творчества его конкретных участников, напоминают, что раз-
личные индивидуальные стили — не просто средство выражения, а сред-
ство «преобразования» мысли; причем по своей способности к такому
преобразованию они заведомо неравны. Это обстоятельство отрази-
лось, например, во взаимных отличиях стилей представителей «труд-
ного слога» (держапинскяя школя) и представителей «легкого» слога
(карамзинистов). Первые ориентировались на особенности слога ху-
дожников, у которых ассоциативные связи резко доминируют над при-
чинно-следственными, логическими (прежде всего, сказанное касает-
ся Державина). «Ясность слога», за которую выступали вторые,
склонялась все же к чисто логической проясненности. Это ограничива-
ло семантические возможности индивидуальных художественных сти-
лей последователей Карамзина. Вышеупомянутое противоборство, как
мы уже оговаривались, несводимо к борьбе вокруг вопроса о «старом и
новом слоге».
Державинская школа ориентировалась не только и не столько на
старые слова и церковнославянизмы, сколько на особенности совре-
менной устно-разговорной речи со свойственным ей паратактическим
развертыванием содержания, с ее эллипсисами, анаколуфами, инвер-
сиями и т. п.; напротив, карамзинисты прививали русской поэзии «орга-
нический» синтаксис, характерный для книжно-письменной речи ин-
доевропейских языков (особенно для сферы аргументированного
рассуждения), отличающийся гипотактическим строем. Объективно
судя, карамзинисты возобновили основные сумароковские принципы
работы над художественным словом1
Устно-разговорная ориентация в развертывании содержания рез-
ко повышала ассоциативность художественного мышления; делала тек-
сты произведений семантически «сгущенными», затрудненными для
восприятия. Книжно-письменная ориентация приводила к логизации
художественного содержания; даже к сближению поэзии (в плане се-
мантической организации) с прозой, и не только художественной (эво-
люция Карамзина в ученого-историка).
При этом весьма интересно, что и современникамилсамиш пред-
ставителями «легкого слога» отмечался факт невыразимости сред-
ствами их стилистики определенны* тем 44 идей. Забегая вперед, отме-
1 Впрочем, если Сумароков, говоря о «вычистке языка», призывал опираться
на его национальные, русские ресурсы, то карамзинисты предполагали «очищать
язык» также путем импортирования слов и калькирования оборотов из западноев-
ропейских языков (галлицизмы, германизмы и т.п.). См.: Минералов Ю.И. Исто-
рия русской словесности XVIII века. М., 2003.
37
тим, что поэты, начинавшие свою деятельность как последователи Ка-
рамзина, действительно сталкивались с тем, что их «расслабленные» в
образно-метафорическом плане стихи, содержание которых плавно
развивается от причины к следствию, оказываются неприспособлен-
ными к развертыванию определенного рода проблематики.
Так, в этой неприспособленности был убежден ПА Вяземский,
писавший в автобиографических заметках: «Еще один мой недостаток:
не обращено внимания на то, что не все может и должно выражаться
поэтическим языком. Стих капризен и щекотлив: он не все выдержи-
вает,., (курсив мой. — Ю. М. ) Мысль может быть и правильная и даже
блестящая, но рифмою оседланная, она теряет цену свою, а поэзии цены
не придает»1.
В повествовательных стихах карамзинистов, неуклонно выдержи-
вающих причинно-следственные связи, прибавилось легкости, ясно-
сти и логики, но резко убавилось ассоциативной неожиданности, об-
разно-художественной многозначительности. Из них ушло не просто
буйство красок, ушла даже не «неожиданность» метафор — ушло,
прежде всего, то, что передается в словесном искусстве функцио-
нально плодотворно примененными сложными и простыми метафо-
рами и ассоциативными «поворотами» развития содержания: ушла
«планетарная» масштабность событий, военных и гражданских, фи-
лософско-художественная глубина их осмысления, ушла духовно-фи-
лософская проблематика (требующая не столько силы доводов, сколь-
ко внутренней убежденности, сердечного горения), ушла энергия,
сочетавшаяся с краткостью. Все это раньше было в поэзии великого
Державина.
Любопытные соображения высказал в начале XIX в. поэт и фило-
лог А.Ф. Мерзляков, писавший, что «самая гладкость и легкость суть
качества относительные, а не существенные. Стихотворец так же мо-
жет быть иногда и тяжелым, и шероховатым, как быстрым и легким, по