1 Ф.Н. Глинка был допрошен лично царем Николаем I, который отпустил его

со словами «ты чист». Однако впоследствии он был все же арестован в связи с тем,

что о его причастности к декабристам упорно свидетельствовал Григорий Перетц,

сын банкира-миллионера (Перетц настолько упорствовал в своих показаниях, что

даже в пылу ажиотажа предлагал... подвергнуться пытке — с условием, чтобы ря-

дом пытали Глинку!). См. об этом подробно: Базанов ВТ. Вольное общество лю-

бителей российской словесности. Петрозаводск, 1949.

В результате Глинка попал под некое сильное подозрение, хотя объективны-

ми доказательствами против него следствие не располагало. Это подозрение и по-

служило причиной его служебного перевода в Петрозаводск.

В Библии этому соответствует следующее место:

«Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы сво-

,ей, так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены

мне. Когда ложусь, то говорю: «когда-то встану?», а вечер длится, и я

ворочаюсь досыта до самого рассвета» (Иов 7).

Как видим, у Ф.Н. Глинки, действительно, читателю представлено

«свободное подражание», что и обозначил сам автор в полном назва-

нии произведения. Здесь нет стремления буквально воспроизвести сло-

весную основу библейского текста: передается сердечное чувство, сне-

дающее Иова, — как понимает его Глинка. С желанием достичь

наибольшей непосредственности в этой передаче чувства связана, по

всей видимости, и внешняя безыскусность текста (например, «Иов»

Ф.Н. Глинки, в отличие от ломоносовского, написан в основном белым

стихом с вкраплениями рифмованных строчек, как и в приведенном при-

мере). По поводу «Иова» один из критиков писал в 1859 г. в «Москов-

ском вестнике»: «Белые стихи г. Глинки не растягивают и не ослабля-

ют мысли, что так легко случается при отсутствии определяемых

рифмою границ; они читаются легко и притом не теряя своей силы»1.

«Таинственная Капля» — поэма Глинки, основанная на новоза-

ветном апокрифе о животворящей капле млека Богородицы, спасшей

жизнь умирающему ребенку жены разбойника. Впоследствии, соглас-

но апокрифу, этот выросший младенец сам стал разбойником и был рас-

пят справа от Христа («разбойник благоразумный»).

Поэт-офицер Глинка начал в годы юности с «военно-бивуачных»

мотивов, отчасти близких поэзии Д.В. Давыдова (про которого в сти-

хотворении «Партизан Давыдов» писал, что он «Умом, пером остер он,

как француз, Но саблею французам страшен» ). Однако затем в его твор-

честве быстро проявились «народность выражения», имевшая след-

ствием создание прекрасных народных песен, и особая высокая духов-

ность, позволившая Ф.Н. Глинке написать «Иова», «Карелию»,

«Таинственную Каплю» и другие произведения, имеющие не только

чисто художественное, но и религиозно-нравственное значение.

«Письма русского офицера» и другие образцы документально-ху-

дожественной прозы Ф.Н. Глинки позволяют ощутить, что его яркий

талант простирался шире пределов поэзии. Вот, например, письмо, в

котором рисуются картины сражения за Смоленск в 1812 г.:

»к .«Я видел ужаснейшую картину — я был свидетелем гибели Смо-

ленска. Погубление Лиссабона не могло быть ужаснее. 4 числа непри-

1 Цит. по книге: Зверев В.П. Федор Глинка — русский духовный писатель. М.,

2002. С. 412.

118

ятель устремился к Смоленску и встречен, под стенами его, горстью

неустрашимых Россиян».

«Погубление Лиссабона» (намек на разрушившее этот город

страшное землетрясение) сравнивается с тем, что творили с русским

городом захватчики. Чуткость автора к словесному тексту проступает

уже в этой короткой цитате: так, вместо «неприятель устремился» и

«был встречен» Глинка говорит, динамизируя и актуализуя описывае-

мое, просто «встречен». Далее он повествует:

«5 числа, с ранней зари до позднего вечера, 12 часов продолжа-

лось сражение перед стенами, на стенах и за стенами Смоленска. Рус-

ские не уступали ни на шаг места; дрались как львы. Французы, или,

лучше сказать, поляки, в бешеном исступлении лезли на стены, ломи-

лись в ворота, бросались на валы и в бесчисленных рядах теснились

около города по ту сторону Днепра». ну» <**>'

Язвительное «французы, или, лучше сказать, поляки» напоминает

о многочисленных польских соединениях, перешедших на сторону На-

полеона (в их рядах был, например, и небезызвестный Ф.В. Булгарин).

Современник Глинка подмечает и стремление этих поляков всячески

демонстрировать французским «хозяевам» свое усердное рвение (об

этом же рассказал позже Л.Н. Толстой в известном эпизоде из «Войны

и мира», когда польские уланы без необходимости бросились форсиро-

вать пред ликом Наполеона реку и бессмысленно тонули на его глазах).

Как прозаик Ф.Н. Глинка обладал картинно-сюжетным мышлени-

ем впечатляющей силы. Вот в немногих словесных образах он набра-

сывает панораму гибнущего в пожаре древнего города:

«Наконец, утомленный противоборствием наших, Наполеон при-

казал жечь город, которого никак не мог взять грудью. Злодеи тотчас

исполнили приказ изверга (Глинка даже выделил курсивом оба слова,

четко характеризующие «исполнителей» и «заказчика» осуществляе-

мого преступления против человечности. — ЮМ.). Тучи бомб, гранат

и чиненных ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви. И дома,

церкви и башни обнялись пламенем — и все, что может гореть, — за-

пылало!.. Опламененные окрестности, густой разноцветный дым, баг-

ровые зори, треск лопающихся бомб, гром пушек, кипящая ружейная

пальба, стук барабанов, вопль старцев, стоны жен и детей, целый на-

род, падающий на колени с воздетыми к небу руками: вот что представ-

лялось нашим глазам, что поражало слух и что раздирало сердце!.. Тол-

пы жителей бежали из огня, полки русские шли в огонь (курсив

мой. — ЮМ.)\ одни спасали жизнь, другие несли ее на жертву».

И поэзия и проза Федора Глинки — по сей день непомеркшие стра-

ницы истории русской литературы.

119

Кондратий Федорович Рылеев (1795—1826) — поэт, выпускник

Петербургского кадетского корпуса, участник заграничного похода рус-

ской армии в 1814—1815 гг. Перейдя на государственную службу, стал

членом тайного Северного общества декабристов. После восстания на

Сенатской площади был приговорен к смертной казни и повешен вме-

сте с Пестелем, Каховским, Бестужевым-Рюминым и С. Муравьевым-

Апостолом 13 июля 1826 г.

Ф.Н. Глинка вспоминал:

*? «Рылеев, как жаль, как и многие тогда, сам на себя наклепывал!

<...> Эта тогдашняя черта водилась и за Пушкиным: придет, бывало, в

собрание, в общество и расшатывается. «Что вы, Александр Серге-

евич!» — «Да вот выпил 12-ть стаканов пуншу!» А все вздор, и од-

ного не допил! А все это для того, чтоб выдвинуться из томящей мо-

нотонии и глухой обыденности и хоть чем-нибудь да проявить свое

существование. Хотели воли, поля для деятельности. Но Рылееву эта

привычка нахватывать на себя дорого обошлась! Мне сказывали, что

он и пред тайным судом будто выговаривал: «От меня все зависело!

Я один все мог остановить и всему дать ход!» А мне и теперь кажет-

ся, что этого не было: не заметно было его особенного влияния ни-

какого!»1 •*-*

Как поэт К-Ф. Рылеев успел весьма достойно раскрыться несмот-

ря на свою короткую жизнь. Современников восхищала дерзновенная

смелость его стихотворения «К временщику», в котором угадывался

намек на всесильного тогда приближенного Александра I графа

A.A. Аракчеева. В послании «А. П. Ермолову» он призвал героя Оте-

чественной войны 1812 г. прийти на помощь грекам, восставшим про-

тив турок, и «спасать сынов Эллады». В стихотворении «На смерть

Бейрона» неустрашимый Рылеев упомянул про отказ Александра I ока-

зать восставшим грекам-единоверцам помощь и в итоге заявил, что «ти-

раны и рабы» рады внезапной смерти поэта.

В поэзии Рылеева выделяется, прежде всего, цикл так называе-

мых «дум»: «Олег Вещий», «Святослав», «Боян», «Мстислав Уда-

лый», «Михаил Тверской», «Димитрий Донской», «Курбский»,

«Смерть Ермака», «Димитрий Самозванец», «Иван Сусанин»,

«Петр Великий в Острогожске», «Державин» и др. Думы писались в

1821 — 1823 годах и были изданы отдельной книгой в 1825 г.

ЛШ ' Глинка Ф.Н. К.Ф. Рылеев// Русская старина, 1871. Т. IV. С. 245.

Судя по этим воспоминаниям, с Рылеевым случилась трагедия, однотипная

обстоятельствам трагической гибели поэта Н. Гумилева, также любившего созда-

вать себе небезопасный имидж «заговорщика».

120

В центре цикла образы национальных героев России, хотя некото-

рые думы содержат образы противоположного звучания. Впрочем,

Курбского, олицетворяющего «позор и славу русских стран» («сла-

ва» — напоминание о его удачных действиях в качестве воеводы Ива-

на Грозного), поэт стремится изобразить не просто как предателя Ро-

дины, а как раздираемую внутренними противоречиями «трагическую

фигуру». По словам Рылеева, его «неистовый тиран/Бежать отечества

заставил» (в трактовке личности Ивана Грозного поэт опирался на кон-

цепцию Карамзина). Еще менее удачна дума «Димитрий Самозванец»,

герой которой изображен внеисторически и напоминает опереточного

злодея (в данном случае можно предположить опосредованное влия-

ние одноименной трагедии А.П. Сумарокова). Видимо, именно подоб-

ные конкретные произведения вызвали в свое время критику дум

A.C. Пушкиным, писавшим, например, В.А. Жуковскому, что они «и

целят, а все невпопад»1.

Эту критику было бы совершенно неосновательно распространять

на думы «Димитрий Донской», «Смерть Ермака», «Иван Сусанин» и

др. В большинстве дум Рылеев весьма живо и энергично создает яркий

по образности и неординарный по смысловому ракурсу словесный сю-

жет. Его лучшие думы можно явно признать предшественницами исто-

рических баллад А.К. Толстого.

Развернувшись как поэт в основном в первой половине 1820-х го-

дов (то есть в период, когда в литературе уже однозначно победил ка-

рамзинизм и она шла его дорогой), Рылеев проявлял заметные усилия

уйти на какую-то свою особую «тропку». В нем чувствуется симпатия к

державинской линии, тогда совсем недавно угасшей. Образность дум

Рылеева неоднократно побуждает вспомнить о высокой одической тра-

диции XVIII в. Но речь идет о сходстве относительном: в основном о

сходстве образного строя, а отнюдь не принципов развития содержа-

ния:

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии летали,

Бесперерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали...

Ко славе страстию дыша,

1 О сложном и внимательном отношении A.C. Пушкина к творчеству К.Ф. Ры-

леева в целом см.: Сиповский В.В. Пушкин и Рылеев // Пушкин и его современни-

ки: Материалы и исследования / Комис. для изд. соч. Пушкина при Отд-нии рус.

яз. и словесности Имп. акад. наук. СПб., 1905. Вып. 3.

I Ol

В стране суровой и угрюмой,

На диком бреге Иртыша

Сидел Ермак, объятый думой.

Дума «Смерть Ермака» впоследствии превратилась в одну из са-

мых сильных русских народных песен. Текст ее при пении обычно не-

сколько сокращается, что и естественно в силу специфики вокально-

поэтических жанров (песня избегает быть слишком затянутой и

длинной). Это «жанровое переопределение» произведения из так на-

зываемой «думы» именно в песню весьма показательно. Как точно пи-

сал ПР. Державин, «песня держится всегда одного прямого направле-

ния, а ода извивчиво удаляется к околичным и побочным идеям. Песня

изъясняет одну какую-либо страсть, а ода перелетает и к другим »'.Думы

как раз «держатся одного направления», не «перелетая к другим». А

вот в одах XVIII в. (Ломоносов, Петров, Державин) мысль по мере на-

добности именно «извивчиво удалялась» к самым различным побоч-

ным темам.

\щ> Интересно, что думу «Державин» К.Ф. Рылеев начинает с нагне-

тания образных картин явно в духе именно державинской поэзии:

С дерев валится желтый лист,

Не слышно птиц в лесу угрюмом,

В полях осенних ветров свист,

И плещут волны в берег с шумом.

Как иная личность, как другой индивидуальный стилист — нако-

нец, как человек уже другой литературной эпохи! — Рылеев, конечно,

не владел державинской словесной палитрой. Он по мере сил лишь

субъективно изображает («портретирует») державинский слог (с

этим следует сопоставить то, что говорилось выше об аналогичных уси-

лиях К.Н. Батюшкова в послании «К Никите»).

В стихотворении «Гражданин» (1824) Рылеев даже прямо заяв-

ляет, что как личность не удовлетворен временем, в которое живет:

Я ль буду в роковое время

Позорить гражданина сан

И подражать тебе, изнеженное племя

Переродившихся славян? ¦**.

1 Из книги Державина «Рассуждение о лирической поэзии, или Об оде»

(1811-1815).

122

Далее он утверждает, что нынешние юноши «не готовятся для бу-

дущей борьбы За угнетенную свободу человека» и что среди них не найти

«ни Брута, ни Риеги». Однако помимо этих «древнеримских» (Брут) и

испанских (Риега) гражданских ассоциаций Рылеев чуть раньше в вы-

шеприведенной оде определенно указал как на свой идеал поэта-граж-

данина, «певца народных благ», «гонимых оборону» и «зла неприми-

римого врага» на смелого и прямодушного ПР. Державина. Как на

образец русского государственного деятеля он так же определенно ука-

зывал в оде «Гражданское мужество» ( 1823) на екатерининского ад-

мирала Н.С. Мордвинова (в этой оде опять «портретируется» одичес-

кий стиль Державина), и»!*- г

Иными словами, подспудные личные тяготения Рылеева объектив-

но разобщали его с «очистителями языка»-карамзинистами и их «лег-

кой поэзией». Приятельствуя в литературном мире первой половины