1 См. Об этом: Томашевский б.В. Десятая глава «Евгения Онегина»: История

разгадки // A.C. Пушкин: Исследования и материалы. М., 1934. (Лит. наследство.

Т. 16—18). Ср.: Обручев СВ. К расшифровке десятой главы «Евгения Онегина»

// Пушкин: Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. Ин-т литературы. М.;

Л., 1939. Вып. 4/5.

fifv Расшифрованный текст содержит много внесенных автором смыс-

ловых пропусков, но позволяет понять, что речь в нем идет об атмос-

фере, в которой готовилось восстание декабристов, и об участниках де-

кабристских тайных обществ. Четкой связи с сюжетом романа в нем

нет, но его публикация породила в советском литературоведении ус-

тойчивые гадания, не станет ли Онегин «в будущем» декабристом —

гадания, не имеющие под собой почвы в реально написанном характе-

ре главного героя и в романе как таковом.

К структурным особенностям «Евгения Онегина» относятся и так

называемые «пропущенные строфы»1. Установлено, что в части случа-

ев точками обозначены не только реально вычеркнутые автором стро-

фы: иногда «пропущенные» строфы вообще не создавались, то есть

перед читателем некий авторский художественный прием. Функции его

в целом ясны и отчасти аналогичны фунциям эллипсиса в языке. Чита-

тели так или иначе «от себя» наполняют соответствующие места смыс-

лом. Например, иногда «пропуск строф» может восприниматься как

перерыв во времени. Могут быть и иные многообразные конкретные

осмысления этого приема.

Как лирический поэт A.C. Пушкин неуклонно совершенствовался.

Набирала энергию и силу его мысль, творчество обретало характер

философской поэзии, что видно, например, по стихотворениям «Зорю

бьют... из рук моих...», «Я вас любил: любовь еще, быть может...»,

«Брожу ли я вдоль улиц шумных...», «Суровый Дант не презирая

сонета...», «Поэту» («Поэт! Не дорожи любовию народной...»),

«Элегия» («Безумныхлет угасшее веселье...»), «Стихи, сочинен-

ные ночью во время бессонницы», «Пора, мой друг, пора! покоя сер-

дце просит...», «...Вновь я посетил», «Когда за городом, задум-

чив, я брожу...», «Памятник», «Я памятник себе воздвиг

нерукотворный...» и др. В стихах нарастали мотивы грусти, внутрен-

него одиночества, непонятости и т. д., возникали размышления на темы

жизни и смерти. Однако именно такие его стихи все реже встречали

отклик в душах читателей-современников.

В русской литературе 1830-х годов вообще засвидетельствовано

заметное падение интереса авторов и читателей к лирике. Примени-

тельно к A.C. Пушкину это проявилось в ослаблении контакта с совре-

менным читателем, когда последний соприкасался с его наиболее зре-

1 См.: Гофман М.Л. Пропущенные строфы «Евгения Онегина» // Пушкин и

его современники: Материалы и исследования / Комис. для изд. соч. Пушкина при

Отделении рус. яз. и словесности Имп. акад. наук. Пб., 1922. Вып. 33/35.

237

лыми стихотворениями, впоследствии признанными вершинами пуш-

кинского творчества. Общей тенденцией в эти годы становится тяга

стихотворцев к созданию сюжетных повествовательных произведений1.

Сюжет в русской литературе первой трети XIX в. был вполне орга-

ничной принадлежностью поэзии. Однако в наиболее характерных про-

явлениях он обнаруживал себя здесь во многом иначе, чем в прозе.

Поэтический сюжет обычно лишь «эскизно», кратко «намечался» (на-

пример, путем констатации исходного события), а развивался с пред-

намеренной неравномерностью, с различными пропусками деталей,

рассчитанными на читательское сотворчество. Рационально четкие

прозаические мотивировки сюжетного развития в поэзии могли заме-

няться прихотливым ходом ассоциаций автора. Напротив, в прозе сю-

жетное развитие происходило от причины к следствию, в нем была обыч-

ной ясная внутренняя логика. Повествовательные детали вводились и

с большей или меньшей подробностью описывались в прозе в зависи-

мости от их смысловой весомости.

Уже «роман в стихах» «Евгений Онегин» и такие поэмы Пушки-

на, как «Граф Нулин», «Домик в Коломне», неоконченный «Езерский»

и другие, развивают сюжет в манере, свойственной прозе — поступа-

тельно, с обилием подробностей, с логически ясными переходами по-

вествования от причины к следствию, равномерным вниманием к дета-

лям и т. п.). В них при этом полноценно сохраняются метр и стиховая

структура в целом, а в случае «Евгения Онегина» и «Домика в Колом-

не» — также специальная стиховая строфика: например, «Домик в

Коломне» неожиданно написан итальянскими октавами, о чем поэт в

начале поэмы шутливо говорит:

Четырестопный ямб мне надоел:

Им пишет всякий. Мальчикам в забаву

Пора б его оставить. Я хотел

Давным давно приняться за октаву...2

1 Здесь и далее подразумевается объективно выраженный словесными сред-

ствами сюжет, сюжет в прямом узком смысле термина. Понятие «лирический сю-

жет», подразумевающее условно реконструируемый исследователем процесс «раз-

вития чувства» в произведении и имеющее определенное хождение в

литературоведческой среде, в пособии не обсуждается и не имеется в виду.

2 О данной поэме A.C. Пушкина см.: Фомичев CA. К творческой истории по-

эмы «Домик в Коломне»: (Наблюдения над рукописью) // Временник Пушкине-1

кой комиссии, 1977 / АН СССР ОЛЯ. Пушкин, комис. Л., 1980.

Объективно карамзинисты резко углубили намечавшиеся класси-

цистами повествовательные тенденции в поэзии. В то же время сти-

хотворное произведение, содержащее подробно развитый по «прозаи-

ческому» образцу сюжет, в принципе, может быть освобождено от

стихотворной формы, и это не столь уж трудная процедура (в данном

случае подразумевается чисто теоретическая возможность подобных

действий художника). Встречным образом, рассказ или повесть могут

быть переработаны в повествовательную поэму.

«Евгений Онегин», обозначенный Пушкиным как «роман», и

«Медный всадник», обозначенный автором как «повесть», являя со-

бой великолепно удавшиеся примеры создания поэтических аналогов

жанрам прозы, помимо жанровых названий заимствовали у прозы и ис-

торически сложившиеся в ней вышеупомянутые особые приемы сю-

жетоизложения и более широко — некоторые свойственные прозе при-

емы развития художественного содержания. Как итог, нараставшие на

протяжении 1830-х годов тенденции к повествовательности, логичес-

кой проясненности и гипертрофированной сюжетности в сфере поэзии

могут быть мотивированно истолкованы как ее структурная «прозаи-

зация».

Следует оговориться, что повествовательные поэтические произве-

дения 1830-х годов сохраняли такой важный признак, в ту эпоху одно-

значно увязывавшийся с поэзией, как рифмовка. Тем интереснее, что у

A.C. Пушкина в эти годы проявлялся скепсис в отношении рифмы.

В «Домике в Коломне» он иронически предупреждает читателя о

своем переходе на глагольную (то есть наиболее примитивную) рифму:

«Отныне в рифмы буду брать глаголы». А в «Путешествии из Москвы

в Петербург» (заметка «Русское стихосложение») Пушкин пишет:

«Думаю, что со временем мы обратимся к белому стиху. Рифм в рус-

ском языке слишком мало. Одна вызывает другую. Пламень неминуе-

мо тащит за собою камень. Из-за чувства выглядывает непременно

искусство. Кому не надоели любовь и кровь, трудный и чудный, вер-

ный и лицемерный, и проч.». Пушкин и сам неоднократно прибегал к

безрифменному стиху — хотя в самом своем прогнозе «перехода» на

него поэзии оказался неправ, не приняв во внимание (или «не посчи-

тав за рифму») ассонансы.

На протяжении 1830-х годов повествовательные тенденции у Пуш-

кина нарастали в поэтических «крупных формах» — поэмы «Домик в

Коломне», «Медный всадник», стихотворные сказки и др. Сказки Пуш-

кина даже вызвали к жизни гениального «Конька-Горбунка», стихот-

ворную сказку молодого П. П. Ершова.

239

Петр Павлович Ершов (1815—1869) — поэт-сибиряк, ро-

дился в Ишимском уезде Тобольской губернии в семье чиновника,

закончил философско-юридическое отделение Петербургского

университета. В студенческие годы опубликовал сказку «Конек-

Горбунок» (1834). Писал лирические стихи, рассказы, сочинил

пьесу «Суворов и станционный смотритель» (1835). После

окончания университета вернулся на родину, где добросовестно

служил учителем, затем директором Тобольской гимназии и от-

далился от литературной жизни.

Параллельно Пушкин развернул успешную работу в жанрах, по-

вествовательных по самой своей природе — прозаических («Повести

Белкина», роман «Дубровский», повести «Пиковая дама», «Капитан-

ская дочка» и др.). Не случайно на фоне повествовательных поэм Пуш-

кин пишет свою лаконичную по форме прозу. Между такой поэзией и

такой прозой есть чисто структурная близость1.

Найденная Пушкиным форма сжатой лаконической прозы впос-

ледствии оказала влияние на И. С. Тургенева, да и для стиля А. П. Че-

хова при его формировании была весьма небезразлична2. Подобно тому

же Тургеневу, начинавшему как поэт, Пушкин не без труда освоил про-

заическое творчество. «Повести Белкина» («Выстрел», «Метель»,

«Гробовщик», «Станционный смотритель», «Барышня-крестьянка»)

были первыми художественными прозаическими произведениями, за-

конченными А. С. Пушкиным — примыкающая к ним «История села

Горюхина» была тоже начата в Болдине, но осталась недописанной)3.

Прозе Пушкина исследователи уделяли немало внимания4. Ей да-

1 Любопытно «совместное бытование» прозы и сюжетной поэзии в рамках

неоконченных пушкинских «Египетских ночей».

2 См.: Минералов ЮМ. История русской литературы XIX века (40^60-е годы);

Минералов Ю.И., Минералова И.Г. История русской литературы XIX века (70—

90-е годы).

3 Разумеется, работа в сфере литературной критики, публицистики, как и твор-

чество в иных прикладных для литературы жанрах, успешно практиковались Пуш-

киным как ранее, так и позже «Повестей Белкина». Ср. такие его произведения,

как «Путешествие в Арзрум», «Вольтер», «Записки бригадира Моро-де-Бразе»,

«Джон Теннер», «Путешествие из Москвы в Петербург» и т. п. («Джона Теннера»

некоторые исследователи склонны относить к разряду художественных произведе-

ний).

4 См., напр.: Виноградов В.В. Стиль «Пиковой дамы» // Пушкин: Временник

Пушкинской комиссии / АН СССР. Ин-т литературы. М.; Л., 1936; Лежнев А.

ОАП

вались весьма различные интерпретации (вплоть до популярной одно

время гипотезы о «пародийности» «Повестей Белкина»).

Останавливает на себе внимание уже лишенный романтических

украшений, но при этом глубоко своеобразный слог пушкинской худо-

жественной прозы. Слог этот в основных своих чертах сформировался

весьма рано — уже ко времени работы над «Арапом Петра Великого».

От многих приемов выразительности, активно применявшихся в прозе

современных ему прозаиков-романтиков, Пушкин демонстративно от-

казывается. Создается впечатление, что его внутренне не удовлетво-

ряет и чересчур нагруженный перифразами слог представителей карам-

зинской традиции. Известно, что П. Мериме усматривал в слоге

пушкинской прозы влияние языка французской прозы XVIII в. Он даже

писал Соболевскому:

«...Я... перевел повесть Щушкина] «Пиковая дама». Мне кажет-

ся, что фраза пушкинской «Пиковой дамы» совершенно французская,

я подразумеваю французский язык XVIII в., потому что не пишут боль-

ше с должной простотой в наше время. Я себя спрашиваю иногда, уж

не думаете ли вы, Бояре, по-французски перед тем, как написать по-

русски?»1

Субъективные ощущения П. Мериме частично основаются на фак-

те родства двух индоевропейских языков, русского и французского,

имеющих ряд однотипных лексико-синтаксических черт. Следует отме-

тить, что такая ранняя стабилизация прозы A.C. Пушкина в сфере сло-

га не означает отсутствия в ней внутреннего художественного разви-

тия, эволюции. Наглядно и очевидно эволюционировало семантическое

наполнение этого слога. Глубина философско-художественного осмыс-

ления Пушкиным как писателем проблем сущего быстро и неуклонно

увеличивалась по мере его творческого развития. Достаточно сравнить

в данном плане того же «Арапа Петра Великого» с «Пиковой дамой»

(или с относительно близкой к нему по изображаемой эпохе «Капитан-

ской дочкой » ). Пушкин не просто брался за все более сложные темы —

он все глубже осмысливал даже внешне аналогичную проблематику.

Проза Пушкина: Опыт стилевого исследования. М., 1937; Фомичев CA. Проза

Пушкина: (Начальный этап и перспективы эволюции)// Временник Пушкинской

комиссии / АН СССР ОЛЯ. Пушкин, комис. Л., 1987; Петрунина H.H. Пушкин

на пути к роману в прозе: «Дубровский» // Пушкин: Исследования и материалы /

АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом). Л., 1979. Т. 9; СидяковЛ.С. Художе-

ственная проза A.C. Пушкина. Рига, 1973, и др.

1 Французский текст цит. по: Виноградов А/С Мериме в письмах Соболев-

скому. М., 1928. С. 99 (перевод наш).

16—Минералов 241

Параллельно прозе вышеотмеченное происходило с Пушкиным-по-

этом — достаточно указать на «Медный всадник», сопоставив его с

ранними поэмами.

Повествователь в «Повестях Белкина» умело подается автором

читателю как обычный человек, простодушно записавший несколько

услышанных от других бытовых историй. Между тем в самих сюжетах

этих историй проступает весьма сложный символический смысл, ощу-

тимый даже в их заглавиях. При этом они умело вписаны в обширный

культурно-исторический и литературный контекст. Столь же глубоко

символично многое и в «Пиковой даме» — начиная с перипетий кар-

точной игры.

A.C. Пушкин осуществил философское углубление ряда бытовав-

ших до него в русской прозе сюжетно-композиционных традиций. Он

преобразовал сентименталистские мотивы своего учителя Н.М. Ка-

рамзина (например, «Метель», «Барышня-крестьянка»), философс-

кой фантастики В.Ф. Одоевского («Гробовщик», «Пиковая дама»), ро-

мантической беллетристики Марлинского («Выстрел») и т. д. Есть

основания говорить и о том, что пушкинская проза в известном смысле

драматургична. Наконец, по ряду несомненных признаков, наподо-

бие обилия лирических мотивов, это проза поэта в литературоведчески

конкретном смысле. Тем самым проза Пушкина представляет собой итог

проведенного автором синтеза жанров.

Любовные линии, как правило, играют большую роль в прозе

A.C. Пушкина. Это характерно уже для «Метели», «Станционного

смотрителя» и «Барышни-крестьянки». Особняком в данном плане

стоит «Пиковая дама», где есть искреннее чувство Лизы и слабые рос-

тки аналогичного чувства, шевелящиеся в душе Германна, но перекры-

ваемые маниакальным желанием обогатиться. Зато в центре «Капи-

танской дочки» именно трогательная любовь Петруши Гринева и Маши

Мироновой. Любовь эта дана на фоне страшных перипетий Пугачевс-

кого восстания, и его главарь невольным образом многократно вмеши-

вается в судьбы героев.

Как историческая повесть «Капитанская дочка» относится к

классике жанра. Пушкин глубоко изучил изображаемую эпоху. По сте-

пени проникновения в нее, естественности подачи ее реалий пушкинс-

кую повесть можно сравнить, прежде всего, с романом Л.Н. Толстого

«Война и мир». Отлично выписаны выглядящие буквально «как жи-

вые» главные герои — стремянной Савельич, Пугачев, семья Миро-

новых. Параллельно, как почти всегда у Пушкина, повесть глубоко

«утоплена» в мир литературы, пронизана сетью связанных с ним ассо-

циаций.

242 Д|

«Мышление литературными стилями» внутренне осложняет и обо-

гащает художественный мир пушкинской прозы1. Более живо, чем мы,

это ощущали современники, а современные писатели в меру личных

сил учились пушкинскому умению синтезировать многообразные голо-

са, доносящиеся из культурно-исторического прошлого, вписывать со-

здаваемое произведение в современный культурный контекст.

Художественной самобытности и в литературе и в несловесных ис-

кусствах талантливые авторы достигают отнюдь не самоцельным вы-

думыванием чего-то небывалого, абсолютно нового. Образы, сюжеты,

сюжетные мотивы и т. п., ранее кем-то созданные и давно присутству-

ющие в литературном процессе, незаменимы такой выдумкой, сколь

бы «свежа» и «оригинальна» она ни была. Дело здесь в специфичес-

ких свойствах художественной семантики. Смысловая насыщенность

той или иной новинки не может идти ни в какое сравнение с теми ог-

ромными смысловыми наслоениями, которыми «обросли» так называ-

емые «вечные» или просто долго живущие в литературе образы и сю-

жеты. Помимо всего прочего такие традиционные сюжеты и образы

«опутаны» сложнейшими ассоциативными связями с многочисленны-

ми явлениями искусства и жизни. Если писателю удается применить

все это по-своему, создав, например, собственный образ «вечного»

образа или «повернутый» по-своему образ традиционного сюжета, ав-

тор получает в создаваемом произведении своего рода конденсат худо-

жественного смысла. Но именно потому, что это не просто некий «кир-

пичик», где-то взятый и уложенный в новую постройку, а нечто активно

воздействующее на содержание произведения «изнутри» и притом воз-

действующее в самых непредсказуемых направлениях, таким конден-

сатом надо уметь пользоваться. И, по всей видимости, такое умение

жестко обусловливается силой самобытного дара, яркостью творчес-

кой личности художника.

Пушкин в своем личном творчестве как бы заставил родную словес-

ность на огромной скорости промчать то расстояние, которое западные

литературы естественным порядком проходили на протяжении веков. Он

создал «национальные варианты» основных имеющих международное

хождение образов и сюжетов и содержательно переосмыслил их. Внешне

эти его действия выглядели то как увлечение греческой антологией или

Байроном, то как подражания Корану или песням южных и западных сла-

1 Как еще один пример этого, сравните примеры, разбираемые в работе: То-

машевский Б.В. Пушкин и романы французских романтиков: (К рисункам Пушки-

на) // A.C. Пушкин: Исследования и материалы. М., 1934. (Лит. наследство;

Т. 16—18).

16* 243

вян, то как преломление опыта шекспировских хроник (в народной драме

«Борис Годунов») и т. д. и т. п. Но так он ввел в русский обиход и преобра-

зовал, адаптировал к нашей ментальности и традициям нашей словеснос-

ти целые мощные образно-ассоциативные ряды.

A.C. Пушкин — гений русской литературы, благодаря кото-

рому она за короткое время сделала мощный рывок вперед. Каж-

дая написанная им строчка бесценна. Пушкинская традиция ока-

залась неисчерпаемой по своим возможностям на протяжении

уже почти двух веков. Она по-прежнему воздействует на лите-

ратурный процесс. Пушкин — по сей день путеводная звезда по-

этов, прозаиков и драматургов.

НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОГОЛЬ

(1809-1852)

Николай Васильевич Гоголь (Гоголь-Яновский) — великий проза-

ик и драматург, сын малороссийского помещика-комедиографа, друга

и соседа одного из ярчайших писателей конца XVIII в. В.В. Капниста;

учился два года в Полтавском уездном училище, затем в «гимназии

высших наук» г. Нежина; с конца 1828 г. жил в Петербурге, где с фев-

раля 1831 г. преподавал историю в Патриотическом институте; затем в