Зарубежные поездки и защита докторской диссертации

Над Канадой небо сине, Меж берез дожди косые. Хоть похоже на Россию, Только все же не Россия.

А. Городницкий

После знакомства с ведущими научными школами нашей страны мне очень хотелось поработать за рубежом. Я мечтал о Массачусетском технологическом институте, Кембридже и Оксфорде, при этом прекрасно понимая, что это пустопорожние мечты. Несколько встреч с иностранными учеными неожиданно привели к приглашениям. Так в Москве на семинаре я познакомился с Питером Цоллером (позднее он стал всемирно известным ученым), и он пригласил меня на месяц в Гренобль, профессор Кейт Барнетт (фантастически обаятельный и умный человек) пригласил меня в Оксфорд, а Гаэтано Ферранте (темпераментный и искрометный сицилиец) в Палермо. Все это прекрасные ученые, чудесные люди. Однако эти приглашения были еще в период существования или в фазе развала СССР. Чтобы отправиться за рубеж, нужно было решить очень сложные проблемы. Первой из них было получение разрешения на поездку. Для этого нужно было пройти целый ряд комиссий, в том числе в Областном комитете партии. Кроме того была вероятность получить задание от КГБ (я много раз видел как писали отчеты для КГБ сотрудники ИОФ АН, возвратившиеся из-за рубежа). Я, собственно, ничего не имел против КГБ, да и был членом КПСС, но такая перспектива вызывала во мне какое-то внутренне отвращение. Ехать к людям в гости с камнем за пазухой казалось мне какой-то низостью. Кроме того нужно было получить валюту и купить билет на самолет в Москве в специальной кассе. В общем, никуда я не поехал, хотя ближе всего к осуществлению была поездка в Палермо, даже была виза. Уже рухнул «железный занавес», но бедность была страшная, так что на заявление в итальянское консульство, отпечатанное на привезенной с собой в чемодане портативной машинке, я приклеил фотографию жвачкой, поскольку найти и купить в Москве клей не удалось. Дальше я просто не нашел денег на самолет. Потом Гаэтано мне сказал, что меня собирались поселить в гостинице в центре Палермо, где точно в сроки моего визита мафия взорвала прокурора. Эта информация лишила меня сожалений о не состоявшемся визите. Все-таки итальянцы замечательные ребята, почти как мы, и умеют прекрасно успокаивать.

В общем, я продолжал сидеть в Воронеже, в то время как почти все мои друзья и знакомые побывали (и не раз) заграницей. А приглашения шли потоком. Я стал относиться к этому как к забавной игре и даже повесил перед собой карту мира, где красными флажками отмечал города и страны, куда еще не поехал, и таких мест становилось все больше и больше. Наконец, совершенно неожиданно мои московские друзья, попавшие в Канаду, – Федя Ильков и Максим Амосов прислали приглашение, сначала на конференцию, с полной оплатой всех расходов, а затем их начальник канадец китайского происхождения Си Лян Чин (Дерево, одиноко стоящее на вершине горы) пригласил меня поработать в 1994 году четыре месяца в университете Лаваль провинции Квебек. Пошла мода на русских, и все университеты мира стремились нас заполучить.

Уже перелет на самолете принес новые впечатления. Поразил контраст между нашим угрюмым пограничником (солдатом срочником), который долго и мрачно сверял мое лицо с фотографией на паспорте и улыбающемся канадским таможенником с длинным «хвостом» волос на затылке и перстнем на пальце, который только спросил меня зачем я приехал и весело шлепнул отметку в паспорте. В самолете со мной летели знаменитые в хоккейном мире В. Тихонов и В. Третьяк. Весь полет они просидели скромно в серых мятых одежках, а перед прилетом в Монреаль переоделись в роскошные кремовые костюмы и превратились в матерых бизнес-боссов, которых встретили такие же выглядящие на миллион долларов канадские коллеги. Меня в Квебеке встретил Чин, и срочно началось оформление всевозможных разрешений карточек и страховок. Я попал в страну закона и порядка. После российского бандитизма это было очень приятно. Рассказывать о Канаде, ее природе, промышленности, науке, людях можно очень долго, но это отдельная тема. Коротко мои впечатления – это марсиане, т.е. люди с совсем другими точками отсчета. Очень хорошо налажена жизнь и бизнес. Люди живут внутренне довольно изолированно друг от друга, но для дела легко образуют команду и командную игру. Очень скучные человеческие отношения, а психологически канадцы остаются всю жизнь очень хорошо развитыми и трудолюбивыми подростками лет двенадцати. В общем, такой большой пионерский лагерь, прекрасно функционирующий без воспитателей.

В университете Лаваль я вел как научно-исследовательскую работу, так и прочитал курс лекций для аспирантов по физике взаимодействия лазерных полей релятивистской интенсивности с веществом. Экспериментальная группа Чина была интернациональной. В нее входили канадцы, русские, американец и иранец. Американец Стив Огст – молодой скромный отличный парень с золотыми руками, невероятно работящий. Иранец, хоть и аспирант, был постарше. Его командировало правительство. Он был бывшим(?) военным разведчиком и направлен осваивать лазерную физику и нелинейную оптику. Все канадцы в исследовательской группе Чина были аспирантами. Основные усилия группы были направлены на изучение многофотонной ионизации атомов молекул и генерации на них высоких гармоник. Мы много обсуждали самые различные физические процессы, после чего Чин ставил задачу, на решение которой срочно бросались все силы группы. Университет удивил хорошей технической поддержкой. На первом этаже физфака находились чистые помещения, уставленные новыми станками, на которых рабочие могли изготовить по эскизу самые сложные механические детали. Отлично работали компьютерные системы, в том числе с удаленным доступом к суперкомпьютерам. Здесь впервые я познакомился и начал работать с такими компьютерными системами научных вычислений как пакеты MAPLE и MATLAB, которые Чин тут же для меня купил. В результате нашей совместной деятельности с Чином родились две статьи, в которых были выдвинуты важные идеи: теоретически обосновывалась высокая эффективность генерации гармоник на молекулах по с равнению с атомами и впервые предлагался ступенчатый механизм генерации гармоник (ионизация, надпороговая динамика и фоторекомбинация).

В профессиональном плане все было очень хорошо. А вот с самим Чином вначале дела пошли не так гладко. Нужно сказать, что это очень проницательный и жесткий человек. Сотрудники называли его за глаза slave driver – погонщик рабов. В отношениях со мной он с самого начала исходил из моего безусловного желания остаться в Канаде. А таких планов у меня не было, поскольку я понимал, что несчастным я могу быть в разных странах, а счастливым (пусть и без гарантии) только в России. Причин этому было много, как личных, так и профессиональных. Наблюдая за новыми эмигрантами, я заметил две обязательные особенности их разных судеб. Во-первых, все они высказывали сильное озлобление к родине. Меня это удивляло, поскольку я их хорошо знал, и раньше ничего подобного за ними не наблюдал. Объяснение этого феномена на самом деле достаточно простое. Эмиграция – это тяжелый и болезненный процесс, и чтобы найти для него силы, нужно психологически сжечь за собой все мосты. Кстати, потом с годами этот негатив к родине полностью проходил. Во-вторых, эмигрант должен отработать на новую страну и работодателя достаточно длительный срок, «выкупив» свое право на гражданство. Это требует длительного напряжения сил, в среднем около семи лет. Не у всех хватает заряда. При мне вся канадская пресса писала о нашумевшем случае, когда на восьмом году пребывания эмигрант из России расстрелял из автомата всю небольшую компанию, в которой он работал, поскольку они много лет забирали себе все его изобретения и так и не помогли с получением гражданства. В итоге, он получил пожизненное заключение, откуда написал подробные воспоминания о случившемся, и их опубликовали. У Чина сотрудники тоже бывали на грани срыва, но обошлось без жертв, если не считать, что один из наших угодил сначала в психиатрическую лечебницу, а затем подался в местную религиозную секту.

В Канаде я пересекся со своим хорошим московским знакомым Мишей Ивановым, который покинул родину и сменил гражданство на канадское. Мы совершили восхитительную автомобильную прогулку вдоль великой реки Святого Лаврентия и долго не могли наговориться о физике, жизни и людях. Много лет спустя я встретил его в Воронеже, куда он приехал уже из Берлина с женой по приглашению сильной группы воронежских физиков, работавшей под руководством замечательного ученого и человека проф. Н.Л. Манакова. Миша стал почетным профессором ВГУ, и я очень этому рад. Он остался в физике однолюбом известной в мире многофотоники идеи активного электрона, выдвинутой его другом и покровителем П. Коркумом, прекрасным экспериментатором, обаяние и интуиция которого не могли оставить равнодушным ни одного общавшегося с ним физика.

В общем, я вернулся домой и засел за завершение докторской диссертации, посвященной многочастичным процессам в атомах по действием сильного светового поля. Для всех пишущих докторские диссертации наш ректор А.М. Болдырев создал отличные условия, выделив отдельную лабораторию с новенькими персональными компьютерами, подключенными к интернету. Кстати, практически все «жильцы» этой комнаты скоро стали докторами наук, в том числе я, М.В. Шитикова, С.М. Алейников, А.В. Лобода, М.Н. Кирсанов. Дело продвигалось хорошо, но ясности с местом защиты не было. Я ориентировался на ИОФ АН, но судьба распорядилась иначе. На одной из конференций в Суздале Ю.Н. Демков, – наш известнейший ученый в области теории атомных процессов, заведующий кафедрой квантовой механики СПбГУ, пригласил меня на семинар. Я поехал, но в последний момент пришлось взять с собой шестилетнего сына, поскольку оставить его было не с кем. Гостиницы не было, и нас приятели разместили ночевать в Институте Арктики и Антарктики в помещении с огромным аквариумом на раскладушках в спальниках. Наутро после короткой белой ночи оказалось, что кроме нас и Демкова на семинар никто не пришел, и Юрий Николаевич выслушал мой часовой доклад в полном одиночестве (если не считать сына). После завершения обсуждения Ю.Н. предложил защищаться у него в совете.

Совет принял решение, что защита будет проходить по докладу без написания «кирпича», поскольку у меня к этому времени было более 50 статей и монография. Экспертиза работы была дотошнейшая. Достаточно сказать, что моими оппонентами были назначены проф. А.В. Тулуб (зав кафедрой квантовой химии СПбГУ), проф. В.К. Иванов, проф. А.И. Шерстюк, а ведущей организаций – кафедра теоретической физики Московского физико-технического института, где на семинар по моей диссертации пришли человек тридцать, в том числе два академика. В совет Демкова входили такие легендарные личности, как академики Л.Д. Фаддеев и О.А. Ладыженская. Защита прошла в знаменитом центральном корпусе СПбГУ на Васильевском острове очень успешно, и я считаю этот день моим вторым большим научным рождением. Общение со всеми этими людьми было для меня величайшей честью и замечательной научной и человеческой школой. Например, А.В. Тулуб не только детально проверил всю работу от корки до корки, но и вел со мной длительные общенаучные и философские беседы, а его отзыв насчитывал 27 страниц текста, который он сам отпечатал на машинке. Сам Юрий Николаевич Демков, был участником войны и обороны Ленинграда, а его понимание людей и тонкий юмор меня просто покорили (кстати, Валя Островский был любимым учеником Ю.Н.). Через два дня после защиты я уехал во Францию по гранту НАТО, поэтому диссертационное дело мне пришлось оформить в рекордно короткий срок.

Следующие три года 1995-1997 прошли в подготовках в России научной составляющей и поездках во Францию в Лабораторию атомной и молекулярной физики им. Эмми Коттон в Орсэ под Парижем. Пригласил меня Кристоф Блондель. Сын генерала, он окончил престижную Эколь Нормаль и руководил небольшой группой, в которой изучали отрицательные ионы. Случилось так, что их теоретик Мишель Кранс, – дама с очень большим научным и административным весом, ушла в высокие научные правительственные структуры, и группа осталась без теоретической поддержки. Вот тут Кристоф и вспомнил про меня (мы встречались с ним в Новосибирске на конференции). В итоге, мне пришло приглашение, и я заявился к ним в невероятно высоком статусе. Только что назначенный директор института, подобострастно улыбаясь, сам переносил письменный стол для меня. Так, что продемонстрировал настоящее низкопоклонство перед иностранцем и высоким чином. НАТО имело отношение к данной работе совершенно номинальное, поскольку никаких военных приложений, конечно здесь не просматривалось. Речь шла о демонстрации «человеческого лица» этой организации в виде поддержки общения ученых из ранее различных военных блоков. Группа Блонделя изучала фотоотрыв электронов от отрицательных ионов в электрическом поле с получением кольцевых картин интерференции электронных волн де Бройля. Экспериментальная установка группы была довольно простенькая, в сравнении с той, что я видел у группы Делоне в ИОФ АН. Но ее принципиальным отличием было то, что она работала, и на ней получали прекрасные результаты. В научном отношении группа произвела на меня самое лучшее впечатление. Прекрасное образование всех сотрудников сочеталось с большой продуманностью и можно сказать изяществом решений. Сам Кристоф является олицетворением французского стиля, вкуса и образованности. Если в научном и общекультурном плане я чувствовал себя с ним совершенно комфортно, то в утонченности и стиле жизни мне было до него очень далеко. В лаборатории я встретил еще двоих русских, моего старого знакомого и ученика И. Кияна и В. Акулина, с которым ранее мы были знакомы лишь немного. Общение с ними доставило мне много приятных минут, а В. Акулин мимолетно, кажется без всяких усилий, зародил во мне ряд новых идей. В частности, он познакомил меня с проф. Миллсом, который подарил мне несколько оттисков своих работ. Эти работы стимулировали затем в Воронеже цикл исследований по реологии бетонов.

Орсэ находится вблизи от Парижа, поэтому все субботы и воскресенья я бродил по этому очаровательному городу с его никогда не унывающими обитателями. Кажется, я изучил Париж лучше Воронежа. Каждый может в нем найти ровно то, что ищет. Науку или искусство, высокое или низкое. Однако не все было столь прекрасно. Еще перед отъездом во Францию один мой знакомый долго мне втолковывал, что никогда не надо забывать, что главная черта французов – эгоизм. И живых примеров оказалось немало.

Но результаты нашего трехлетнего сотрудничества были весьма положительны. Двое аспирантов Кристофа защитили докторские диссертации (у одного я был оппонентом), и мы написали, правда, независимо, очень неплохие работы по теме. Попутно я побывал на нескольких важных конференциях в Германии и Австрии.

За это время удалось сделать еще несколько интересных работ, заслуживающих упоминания. Одна из них была вызвана размышлениями над быстрым развитием как лазерной, так и ускорительной физики, и у меня возник вопрос, что будет, если столкнуть электронный пучок с огромной энергией с движущимся ему навстречу лазерным импульсом сверхвысокой интенсивности. Моим ответом была работа с предсказанием возникновения пробоя вакуума, т.е. образования электрон-позитронной лавины. Интересно отметить, что сразу после доклада результата на международной конференции в Стенфорде, где располагается мощный линейный ускоритель, прошел семинар с обсуждением этой идеи. Конечно, реализовать соответствующий эксперимент они еще не могли, поскольку не хватало энергии электронов и интенсивности лазерного поля, но, думаю, теперь это время уже не за горами.

Вторая важная работа была посвящена одновременному отрыву двух электронов от атома в сильном лазерном поле. Дело в том, что все теоретические работы до этого времени рассматривали ионизацию атома как отрыв одного электрона. Затем может произойти и отрыв второго, и так далее. Однако в зависимости выхода ионов от интенсивности лазерного поля в эксперименте появился некоторый извив, «колено», природу которого понять не удавалось. Я, продолжая еще свои ранние работы в этой области, рассчитал процесс, в котором первый улетающий электрон совсем вблизи атома набирает такую энергию, что ему удается выбить второй электрон, и они улетают вместе. Согласие с экспериментальной зависимостью было весьма убедительным. В процессе вычислений мне удалось преодолеть большие технические трудности, – исходный шестикратный интеграл свести к однократному, поэтому все вычисления можно было произвести на простом домашнем компьютере. Дальнейшая судьба работы весьма поучительна. Над этой же задачей бились и два немецких ученых, которые пытались произвести вычисления на суперкомпьютере и в результате получили ошибочный результат. Понимая новизну и важность полученного мною решения, я направил статью в известный журнал Physical Review Letters, в котором публикуются все важнейшие физические работы. Оттуда пришла отрицательная рецензия, работа была признана не заслуживающей публикации. Спустя некоторое время именно в этом журнале я обнаружил опубликованной полную почти построчную копию своих результатов за подписью этих немецких физиков. Ситуация еще раз повторилась с другой работой уже в самом Physical Review. Снова полное воспроизведение формул и основных результатов, только в расширенном варианте. Так что обсуждаемая у нас в стране проблема плагиата не нова и вовсе не ограничивается рамками отечества. Кстати, подобной беззастенчивости в наших журналах мне, слава богу, пока не доводилось встречать. Так что, есть над чем подумать, особенно в связи с настойчивым требованиями к ученым публиковаться именно в зарубежных журналах. Своеобразный и, как мне кажется, прекрасный ответ на это дал наш гений Г. Перельман, опубликовавший свои замечательные исследования просто в интернете. Попробуй, укради то, что лежит прямо на площади на глазах у тысяч людей?

А мне пришло время принимать решение, либо продолжать странствовать по миру (был заманчивый вариант в Англии в Лондоне, Империал колледже у проф. Дж. Коннерейда с исследованием переменной валентности, по которой у меня вышла в это время работа, развивающая идею профессора), занимаясь чужими задачами, либо осесть дома и пытаться развернуть серьезную самостоятельную работу на родине. Я выбрал второй вариант и ошибся. У нас ровным счетом ничего не сдвинулось с места. При упоминании науки любое руководство только досадливо морщилось. Нужны были «схемы», а не дело.