Закон Юма. Субъективная неслучайность случайного выбора

Поскольку, по нашему определению, именно протосознательные процессы порождают сознание, то из сказанного следует: случайность как таковая не может восприниматься сознанием как нечто, присущее реальности, случайные события должны всегда оправдываться в сознании человека неслучайными причинами. Покажем, что этот тезис эмпирически подтверждается и, следовательно, может претендо­вать на статус закона, который в честь первооткрывателя идеи будем называть законом Юма.

290

Конечно, стоит сделать оговорку: случайность как таковая не может быть дана сознанию непосредственно, но сознание может по­строить логическую идею случайности. В этом нет противоречия. Ведь сознание может логически предполагать возможность своего отсутствия, хотя никогда не сможет это осознать, может допустить, что оно смерт­но, но, тем не менее, никогда не осознает состояние смерти. Вообще, сознание может построить множество не данных нам в опыте идей: идею бесконечности, всеобщей справедливости, толерантности к неопре­делённости или даже что-нибудь более экзотичное — например, поро­ждать у драматурга Э. Ионеску идею спонтанного превращения людей в носорогов, реализованную им в своей известной пьесе. Таким же образом и случайность может быть сконструирована в сознании как логи­ческая возможность, которая, тем не менее, никогда не переживается нами как непосредственно явленная данность.

Рассмотрим ряд наблюдений и экспериментов, подтверждающих, что непосредственное переживание случайности вообще недоступно знанию и что даже логическая идея случайности оказывается очень трудной для осознания.

Неизбежность принятия случайного за закономерное

• Мышление первобытных людей А. Юбер и М. Мосс удачно на­звали «гигантской вариацией на тему принципа причинности»'. Как отмечает Л. Леви-Брюль, первобытные люди не знают слу­чайности: по их мнению, не случайно начинается дождь, не слу­чайна удача или неудача на охоте или рыбной ловле, у них не бы­вает несчастных или счастливых случаев и т. д. Все события име­ют свои мистические причины. Эти причины скрыты за общим названием явлений или предметов. Поэтому надо обращать вни­мание не на видимость явлений, а на реальные общие причины. Так, если древние люди собирались охотиться на бизона, то глав­ное, что они должны были сделать, — договориться с духом (име­нем) бизона, чтобы реальный бизон пришел на охотничью тропу и разрешил себя убить. Бессмысленно взаимодействовать с кон­кретным бизоном. Надо вызывать те или иные события, обраща­ясь к причинам, т. е. к духам, а не размениваться, как современные люди, на повседневную суету. Поэтому подавляющее большинство

' Цит. но Топоров В. Н. Первобытные представления о мире. // Очерки истории естественнонаучных знаний в древности. М., 1982, с. 28.

291

их действий будет направлено на выполнение ритуала охоты и общение с духом бизона, а не на собственно охотничьи действия. Даже жребий для первобытных людей — лишь отражение объек­тивного положения дел, ведь его результат заведомо не случаен. Поэтому-то с помощью жребия можно даже обнаруживать скры­тую информацию — например, о том, кто из подозреваемых нару­шил какое-либо охотничье табу и тем вызвал гнев духа бизона, кого из них, тем самым, следует подвергнуть, по указанию жре­бия, суровому наказанию — часто более суровому, чем даже за убий­ство соплеменника¹. Кстати, древние греки, назначавшие должност­ных лиц по жребию, тоже понимали, что случай как веление богов не может нарушить законов судьбы.

^- Вряд ли стоит специально доказывать, что религиозный человек, искренне веруя в чудеса, уверен в их обусловленности — пусть и сверхъестественной. Как говорят христиане, ни один волос не упадёт с головы человека, не будь на то божья воля. Нарушение божественной гармонии выступает для верующего проявлением козней дьявола. Поэтому животное, нарушившее природные нор­мы (например, петух, якобы несущий яйца), торжественно приго­варивалось в средневековой Европе к сожжению на костре.

• Известно множество описаний так называемых «невероятных совпа­дений». Вот, например, история, потрясшая воображение К. Юнга: одна немка в 1914 г. купила в Страсбурге фотопластинку, сделала фотографию своего маленького сына и оставила её для проявле­ния. Однако началась война, и женщина не смогла вернуться в Страсбург за фотографией. Два года спустя во Франкфурте она купила пластину для съёмки, чтобы сфотографировать свою дочь. Когда фотографию напечатали, оказалось, что пластина была ис­пользована дважды и снимок дочери наложен на старую фотогра­фию её сына. Поразительно, но люди не склонны видеть в подоб­ных историях игру случая. Христиане приписывают им проявле­ние Божественного промысла, а К. Юнг в XX столетии создаёт «теорию синхронности»: невероятные совпадения встречаются в нашей жизни гораздо чаще, чем можно было бы предположить из рациональных соображений, а потому они являются результатом действия неизвестных сил вселенского порядка.

• В социальных условиях, отрицательно воздействующих на созна­ние, чувство судьбы особенно велико. Вот вывод, к которому

' См. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994.

292

присходит В. Франкл на основании своих впечатлений от пребыва­ния в немецком концлагере: «Узники лагеря боялись принимать решения и проявлять какую бы то ни было инициативу. Это про­истекало из чувства, что находишься во власти судьбы и что не следует пытаться каким-то образом влиять на неё; вместо этого лучше позволить судьбе определять ход событий» '. Известно так­же» что в экстремальных ситуациях увеличивается количество обра­щающихся к Богу даже из числа убеждённых, атеистов.

* Представление о ничем не обусловленной случайности почти не встречается в истории мысли до XX в. Этого представления нет ни в античной философии², ни в средневековой теологии. Даже Новое время сохранило взгляд на случайность лишь как на про­явление неведомых причин. Как отмечает Лейбниц, «все мудре­цы согласны, что случай есть нечто только кажущееся, как и сча­стье: только незнание причин дает им обоим существование». Исходя из этого, Лейбниц формулирует «великое начало разум­ности»: ничто не совершается без причины или достаточного основания³. Современная естественнонаучная методология, отка­зываясь от объяснений с помощью ссылки на какие-то сверхъес­тественные процессы или чудеса, по существу также выражает уверенность: все явления имеют рационально постижимые при­чины. Вот современная формулировка, уже упомянутая во вступ­лении: «Отказ от детерминизма, по сути дела, парализует науку, так как научное объяснение природы беспричинных явлений не­возможно» ⁴. Психологика лишь добавляет: отказ от детерминиз­ма вообще невозможен для сознания — он парализует не только науку, но и любую другую сознательную деятельность.

¹Франкл В. Доктор и душа. СПб. 1997. с. 206-207.

² Античный хаос являет собой лишь исходную точку бытия, которую не надо пытаться понять или помыслить. «Понять хаос означает определить, отграничить, эйдитизировать, понять как космос. Но, значит, не понять как хаос», — пишет В. С. Библер (На гранях логики культуры. М., 1997, с. 37). Реально мыслимым для греков было вставление о судьбе.

³ Лейбниц Г, В. Соч., 4. М., 1989, с. 334, 429. Психологика, повторюсь, трактует такое начало разумности» иначе, чем Лейбниц. Вслед за Юмом она ориентируется на субъективность процесса поиска причин. Но полагает, что для любого сделанного выбора (даже полностью случайного!) сознание человека обязательно найдет разумную причину или достаточное основание.

⁴Кармин А. С., Бернацкий Г. Г. Лекции по философии. Екатеринбург, 1992, с. 244. Ср. М. Г. Ярошевского (Психология творчества и творчество в психологии. // Вопросы психологии, 1985, 6, с. 14); «Научное знание по своей природе является знанием детерминистским».

293

Наверное, одной из первых европейских научных теорий, вклю­чивших в себя идею случайности, была кинетическая теория га­зов. Но хотя в ней поведение элемента непредсказуемо (не детер­минировано), всё же детерминировано поведение класса элемен­тов в целом. Эта теория вызвала широкую полемику среди философов. Еще труднее входила в жизнь статистическая термо­динамика. И всё же XIX в. приучил научное сообщество к идее стохастического детерминизма. На этой идее построено учение Ч. Дарвина. Начинают развиваться прикладные статистические исследования (статистика страхования, демографическая и сель­скохозяйственная статистика). И всё же идея принципиальной слу­чайности в природе прочно вошла в науку лишь в XX в. (вероят­ностное поведение электрона, случайные пробы в процессе на­учения у бихевиористов, бифуркации И. Пригожина и т. п. — к этой же тенденции можно отнести и введённое выше представле­ние о буридановых проблемах). Случайность, однако, всё равно остаётся более формальной логической возможностью, чем субъек­тивно переживаемым опытом. Поэтому учёные нашего столетия очень мощным сопротивлением встретили весьма робкое проник­новение случайности в квантовую механику и молекулярную био­логию! «Чувство детерминированности, — пишет Г. Башляр, — это чувство фундаментального порядка, некое спокойствие духа»'. А. В. Юревич, анализируя процесс научного объяснения, форму­лирует ещё убеждённее: «Стремление к причинно-следственно­му восприятию мира действует на бессознательном уровне, ред­ко рефлексируется человеком, но даже будучи отрефлексировано, остаётся «сильнее» его» ². Вот типичное высказывание Л. Л. Гуровой, вроде бы принимающей идею случайности в научении: «В решении задачи могут иметь место хаотические пробы, дей­ствия «наугад», которые по отношению к самой задаче можно рас­сматривать как случайные. Если же мы примем во внимание от­ношение задачи к опыту человека, её решающего, то такой спо­соб действий, по-видимому, окажется не случайным, а закономерным... Даже самое плохое решение по своим внутрен­ним механизмам отличается от бросания игральной кости, но эти механизмы не всегда могут быть обнаружены»³.

' Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987. с. 101.

² Юревич А. В. Психология научного объяснения. //Научный прогресс: когнитив­ные и социокультурные аспекты. М., 1993, с. 113.

³ Гурова Л. Л. Психологический анализ решения задач. Воронеж, 1976, с. 13.

294

Два, может быть, самых выдающихся мыслителя начала XX в. отрицали случайные процессы в природе: 3. Фрейд говорит, что в области психического нет ничего произвольного¹; а А. Эйнштейн высказывает аналогичное представление для области физическо­го. Сам Эйнштейн признавался, что им периодически овладевал «демон причинного объяснения», Вспомните его афоризмы о том, что Бог не играет в кости и что без веры во внутреннюю гармо­нию мира не могло бы быть никакой науки. Если даже с трудом и признаётся, как в квантовой механике, что окружающий нас мир в принципе (а не но нашему незнанию) подчиняется статистиче­ским закономерностям, то всё равно одновременно признаётся и причинное воздействие — только уже не на сами события, а на вероятности их осуществления: «В квантовой механике мы встре­чаемся с парадоксальной ситуацией — наблюдаемые явления по­винуются закону случая, но вероятность этих событий сама по себе эволюционирует в соответствии с уравнениями, которые по всем своим существенным особенностям выражают причинные законы»². Человеческий ум стремится всё объяснять неслучай­ными причинами!

• Гуманитарные науки исходят из того, что в тексте не бывает ниче­го случайного (вспомните их установку на «совершенное един­ство смысла»). Представление о случайности как о мире без принци­пов появляется лишь в конце XIX в. — например, в текстах Ф. Ниц­ше и С. Малларме. Однако подобные тексты выражают скорее пессимистическое мировоззрение: мир воспринимается не как ис­ходный хаос, который никогда не имел никаких принципов, а как мир, утративший свои принципы. Спонтанность творчества дол­гое время в истории человечества воспринималась просто как божественный дар.

Непосредственно в художественное творчество случайность как технический приём по-настоящему проникает только в XX в. В середине века Дж. Поллок использует случайность при создании живописных произведений. Дж. Кейдж в 1952 г. создаёт алеато-рику (от лат. alea — жребий) как осознанный приём при создании серьёзных музыкальных произведений ³. Стоит добавить; сегодня

' Фрейд 3 Психология бессознательного. М.. 1990. с. 291.

²БорнМ, Моя жизнь и взгляды. М.. 1973, с. 151.

Правда, еще в Древнем Китае учащимся для разработки предлагали музыкальные темы, построенные с помощью игральных костей, но. во-первых, жребий для древ­не столь случаен, как для нас, а, во-вторых, так сочинялась не настоящая музыка, а задания для экзамена. Позднее некоторые музыканты баловались, сочиняя с помо­щью жребия простенькие пьесы на потребу публики. Моцарт, говорят, изобрёл целую игру с двумя игральными кубиками, цифровой таблицей и несколькими тактами музы­ки для сочинения вальсов – см. Когоутек Ц. Техника композиции в музыке XX века. М., 1976, с. 236-240.

295

работы Поллока упали в цене на аукционах, да и алеаторику все­рьёз воспринимают далеко не все выдающиеся музыканты.

' Если кто-нибудь и провозглашал, что он верит в великую роль случайности в истории, то это является, по-видимому, тем исклю­чением, которое лишь подтверждает правило. Выдающийся врач и ученый Ш. Николь утверждал, что научные открытия происхо­дят лишь благодаря случаю. Ж. Адамар в ответ задаёт ему во­прос: почему же тогда свои открытия в медицине совершил доктор Николь, а не какая-нибудь из его санитарок? «Случай — вот един­ственный законный повелитель во всей вселенной», — заявляет Наполеон², который, тем не менее, абсолютно верил в собствен­ную удачу, а еще больше — в предусмотрительность и безошибоч­ность собственных решений, т. е. в неслучайность своих побед.

• Представление о прогнозирующей роли случайности до сих пор сохранилось в культуре в виде гаданий, пасьянсов, веры в приме­ты, астрологические прогнозы и т. п. Поразительно, но ещё в 1986 г. до 40% американцев верили в то, что некоторые числа являются счастливыми ³. На протяжении всей истории человечества игра со случаем вызывает своеобразный азарт угадывания, чем созда­ется неувядающий интерес к азартным играм. Такое угадывание оправдано не только тем, что в глубине души человек чувствует: удача или неудача — это перст судьбы, к которому надо прислу­шаться. Оно оправдано в первую очередь уверенностью, что ве­роятность угадывания — если «правильно» угадывать — должна быть выше, чем абсолютно случайное попадание⁴. Идея суще­ствования «правильной» стратегии угадывания случайного ряда

'Адамар Ж Исследование психологии изобретения в математике. М., 1970.

²Максимы и мысли узника Св. Елены. СПб, 1995, с. 47. Стоит учесть, что для Наполеона после Ватерлоо признание роли случайности — это ещё и способ оправ­дать своё поражение.

³См. Плаус С. Психология оценки и принятия решений. М., 1998, с. 196.

⁴ В экспериментальной психологии известен многократно подтверждённый эф­фект Ирвина: в играх со случайным результатом люди приписывают большую вероят­ность появлению желательных явлений, чем нейтральных, и потому склонны переоце­нивать вероятность своего успеха

297

весьма популярна—вспомните хотя бы «Пиковую даму» А. С. Пуш­кина. Игроки, увлекающиеся игрой в рулетку (например, Ф. М. До­стоевский), создают собственные правила, хотя им хорошо извест­но, что случайный процесс нельзя предугадать.

• Существуют и правила, общие для практически всех игроков. Так, почти вес они уверены, что после серии проигрышей вероятность выигрыша возрастает или что после многократного выпадения «красного» пора ставить на «черное». Вспомним рассказ Алексея Ивановича—героя романа Ф. М. Достоевского «Игрок»: «Я слы­шал ещё третьего дня, что красная, на прошлой неделе, вышла двадцать два раза сряду... Разумеется, вес тотчас оставляют крас­ную и уже после десяти раз, например, почти никто не решается на неё ставить». Этот «эффект Алексея Ивановича» был подтверж­дён многочисленными экспериментами. Было показано, что ис­пытуемые действительно склонны приписывать одному из двух равновероятных событий тем большую вероятность появления, чем чаще подряд повторялось другое '.

• Социальные психологи, изучая поведение человека в обыденных и экспериментальных ситуациях, обнаружили, что люди всегда находят объяснение случайным событиям. У человека есть «по­требность жить в рациональном мире», заявляют психологи ². Эксперименты в области восприятия и мышления также приво­дят исследователей к выводу: «Для многих людей невыносима неопределённость, необозримость многообразия факторов и сил, мешающих чётко действовать и ясно мыслить»³. Целое направ­ление экспериментальных исследований по так называемой кау­зальной атрибуции доказывает, что модели случайных событий всегда трудно понимаемы людьми. В. П. Трусов в конце своего обзора этих исследований добавляет: не только трудно понимае­мы — они вообще «чужды людям» ⁴.

• Э. Лангер продавала испытуемым лотерейные билеты (ценой 1 дол­лар), которые могли выиграть 58 долларов. Перед розыгрышем испытуемых просили назначить цену за свой билет. Испытуемые, которые сами тянули свой билет, просили за него в среднем около

¹Брунер Дж. Психология познания- М.. 1977, с. 34.

²Poducka В. Understanding psychology and dimensions of adjustment. N.Y., 1980, p. 409. ³Вертгеимер Ы. Продуктивное мышление. М., 1987, с. 279.

⁴Трусов В. П. Социально-психологические исследования когнитивных процессов Л., 1980,с. 115.

297

9 долларов, а те испытуемые, которые получили его от экспери­ментатора, — только 2 доллара, Таким образом, собственный вы­бор при вытягивании билета рассматривался участниками экспе­римента как причина, влияющая на результат случайного собы­тия (что нелепо, если событие действительно случайно)'.

Идея случая, отмечает Ж. Пиаже ², отсутствует в детском мышле­нии, где всё связано со всем и ничто не случайно. Ребенок, уверя­ет исследователь, постоянно всё обосновывает «во что бы то ни стало». Случайная встреча двух явлений а природе и двух слов в разговоре не зависит, по мнению ребенка, от случая. Эта встреча оправдывается доводом, который ребенок выдумывает, как уме­ет. Ж. Пиаже выводит свою позицию из анализа как детских «по­чему?» (которые ставятся так, «как если бы ребенок совершенно изгонял случай из хода событий»), так и тех объяснений («потому что»), которые дети дают взрослым и друг другу.

• К этому же относятся и наблюдения над развитием речи у детей. При овладении речью дети имеют тенденцию применять обнару­женные ими языковые правила во всех возможных случаях. Д. Слобин называет это явление феноменом сверхрегуляризации. Ребё­нок ведёт себя так, как будто действует по принципу «избегай исключений». Ожидаемое отсутствие исключений как раз и озна­чает восприятие ребенком языка как строго детерминированного. Сам этот феномен проявляется: в речевых ошибках; в том, что ребёнок стремится к использованию единой формы во всех кон­текстах; в том, что общие правила усваиваются раньше частных, устойчивые исключения — раньше неустойчивых и т. д. Своеоб­разным примером этого феномена может служить и то, что дети избегают омонимичных грамматических форм. Например, хро­нологически первой формой окончания творительного падежа лю­бых существительных в речи русских детей оказывается форма -ом, характерная для существительных мужского и среднего рода, а не более частотная форма -ой, характерная для существитель­ных женского рода. Обычно это объясняется тем, что суффикс -ом имеет лишь одну омонимичную грамматическую форму (оконча­ние прилагательных мужского и среднего рода в предложном па­деже), а суффикс - ой — пять (окончание прилагательных един­ственного числа мужского рода в именительном падеже, женского

' См. ХекхаузенХ. Мотивация и деятельность, 2. М., 1986, с. 110.

²Пиaжe Ж. Речь и мышление ребенка. М., 1994.

298

рода в родительном, дательном, творительном и предложном па­дежах) '.

• В экспериментах В А. Иванникова испытуемому предъявлялась случайная бернуллиева последовательность двоичных знаков, а испытуемый должен был после предъявления каждого знака этой последовательности предсказать, какой знак будет следующим. Анализ зависимости предсказания от предшествующих предъяв­ленных знаков привел к такому резюме этих исследований: «Пытаясь предсказать очередной сигнал в бернуллиевой после­довательности, человек ведет себя так, как будто он считает предъявляемую последовательность не случайной, а закономер­ной... Человек строит свои предсказания так, как будто он имеет дело не с последовательностью, независимой от своих собствен­ных предсказаний («игра с природой» в терминах теории игр), а с последовательностью, которая меняется по воле активного парт­нера («игра с противником»)... При беседе после опытов испыту­емые говорили, что им было очень трудно искать закономерность, которой руководствуется экспериментатор, выбирая очередной символ. Некоторые из них сообщали, что временами им «удава­лось найти эту закономерность и начать подряд правильно угады­вать как частые, так и редкие сигналы». Но тогда, мол, «экспери­ментатор сразу менял свою закономерность» ².

• Аналогичный результат получил Дж. Фельдман ³, который просил испытуемых предсказать, какая из двух букв (К или Р) появится на экране, одновременно сообщая экспериментатору всё, что им приходит в голову в процессе решения этой задачи. Каждая буква появлялась в соответствии с таблицей случайных чисел: буква К с вероятностью 0,7 и буква Р — 0,3. Испытуемые, тем не менее, рассматривали такую задачу как интеллектуальную проблему и постоянно создавали гипотезы (например: сейчас появится «се­рия из буквы К» или «серия из двух букв К и одного Р», или даже предсказывали еще более сложные серии). Хотя реальные собы­тия постоянно опровергали гипотезы испытуемых, тем не менее, пред­положение о существовании закономерности появления букв ими не

' Слобин Д. Когнитивные предпосылки развития грамматики. // Психолингвистика. М., 1984, с. 186-195.

² Фейгенберг И М., Иванников В. А. Вероятностное прогнозирование и преднастройка к движениям. М.. 1978, с. 81-104.

³ Фельдман Дж. Моделирование поведения в эксперименте с двоичным выбором // Вычислительные машины и мышление- М., 1967.

299

отвергалось. Более того. многие испытуемые обвиняли экспери­ментатора в том, что он специально меняет последовательность чередования букв К и Р, чтобы ввести их в заблуждение и сбить с толку.

Сознание самостоятельно вносит закономерность и в любое предъявленное изображение. Вспомним законы гештальта: эле­менты изображения объединяются в осознаваемую фигуру не слу­чайно. Даже если предъявленное изображение бессмысленно для испытуемых, они всё равно порождают фигуру, соединяя элемен­ты изображения в связное целое: по фактору близости, или пото­му, что элементы симметрично расположены, или просто потому, что так связанные элементы образуют, как говорят гештальтисты, хорошую форму. В целом законы гештальта «свидетельствуют о стремлении восприятия к достижению наиболее простой в струк­турном отношении конфигурации» '. Вот как это поясняет Р. Арн-хейм. На рисунке:

в центре пересекающихся линий одни люди видят белый круг, другие — квадрат, хотя изображения этих фигур в реальности не существует. Это и означает, что мы структурируем, т. е. приписыва­ем закономерность, пустому полю. Другой пример: когда стрелки часов совпадают друг с другом (например, в полдень), то кажет­ся, что большая стрелка, сцепленная с маленькой, застывает на месте и лишь затем в результате кажуущегося скачка продолжает своё равномерное движение. Совпадение двух стрелок — самая простая структура, именно поэтому мы стремимся эту структуру удержать. Всё сказанное означает: элементы, случайно оказав­шиеся пространственно расположенными в каком-либо простом (закономерном) отношении, осознаются как единое целое, а не как элементы, случайно расположенные вместе в пространстве.

• У Феллер утверждает, что во время Второй мировой войны боль­шинство англичан считали: гитлеровская авиация бомбардирует южный Лондон по заранее заданной ей схеме. Это убеждение было

'Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие. М.. 1974, с. 27. 65 и др.

300

связано с тем, что в одни секторы города бомбы попадали не­сколько раз, а другие остались вообще нетронутыми. Англичане усматривали в этом закономерность и на этом основании строи­ли стратегию своего поведения во время бомбежек. Когда же эксперты поделили всю территорию южного Лондона на множе­ство маленьких секторов площадью 0,25 кв. км, то оказалось, что соответствие распределения попадания бомб в эти сектора с рас­пределением Пуассона оказалось поразительным, т. е. бомбы сбрасывались абсолютно случайно '.

• Принято считать, что игроки в баскетболе бывают с «холодными» или «горячими» руками. Игрок с «горячей рукой» — это игрок, кото­рый совершил серию удачных бросков. Предполагается, что у него больше шансов забросить мяч. Тренеры меняют стратегии своих команд, чтобы защититься от «горячих рук». Однако Т. Джилович,

Р. Валлон и А. Тверски провели статистический анализ и доказа­ли, что результат бросков, сделанных одним игроком, не зависит от успешности предшествующей серии бросков. Идея независи­мости (т. е. случайности попадания) вызвала резкое неприятие. Национальный баскетбольный комитет США был просто разгне­ван ². Как мы увидим далее, ошибки имеют тенденцию к повто­рению, а значит, эффект «холодной руки» возможен. Однако дан­ный пример важен не тем, есть ли на самом деле «холодные» или «горячие» руки. Удивляет другое: критики этого исследования не обсуждали корректность полученных данных, а действовали по принципу, высказанному чеховским героем: этого не может быть, потому что не может быть никогда — т. е. просто выражали неве­рие в случайность.

Как показывают исследования, родители детей, страдающих забо­леваниями крови, упрекают в этом себя или других, потому что убеж­дены: кто-то должен быть в ответе за судьбу ребенка. Жертвы наси­лия часто убеждены в том, что они сами отчасти спровоцировали его³. Людям, замечают психологи, после тяжелых ударов судьбы, затрагивающих их самих или их близких, нестерпимо думать об игре случая, о бессмысленности происшедшего и полном отсутствии кон­троля над ситуацией.

• Существуют экспериментальные данные о том, что люди и животные имеют тенденцию приписывать случайному успеху статус

' Феллер В. Введение в теорию вероятностей и её приложения. М., 1967, с. 145,

²См. Плаус С. Психология оценки и принятия решений. М., 1998, с. 146-147.

³ См. Хекхаузен X. Мотивация и деятельность, 2. М., 1986. с. 110.

301

закономерности. Например, Б, Скиннер вырабатывает у живот­ных оперантные условные рефлексы, когда какие-либо действия животного подкрепляются экспериментатором. Это, в соответ­ствии с законом эффекта Торндайка. приводит к тому, что жи­вотное научается произвольно повторять эти действия. «Предпо­ложим, — пишет Скиннер, — что мы будем давать голубю не­большое количество еды независимо от того, что он делает. Когда пища предъявляется первый раз, он выполняет какие-то поведен­ческие реакции — и происходит обусловливание. Тогда более ве­роятно, что при предъявлении пищи снова будет наблюдаться то же самое поведение... Обычно данное поведение достигает час­тоты, с которой оно подкрепляется. В дальнейшем оно становит­ся постоянной частью репертуара птицы» даже если пища предъяв­лялась в такое время, которое не связано с поведением птицы. Видимые реакции, которые были установлены таким образом, включают резкие наклоны головы, переступание с ноги на ногу, наклоны и шарканье ногами, повороты вокруг своей оси, неесте­ственную походку» '. Скиннер называет такое поведение суевер­ным. Он утверждает: подкрепление всегда что-то подкрепляет, по­скольку неизбежно совпадает с каким-либо поведением животно­го. И если интервалы между предъявлением пищи невелики, то такая «суеверная» реакция проявляется почти мгновенно и сохра­няется, даже если будет подкрепляться только изредка.

• Психоаналитик Д. Винникот интерпретирует переживания малень­ких детей вполне в духе суеверного поведения по Скиннеру. Ког­да младенец голоден, он вполне определенным образом сообщает матери об этом (плачем). В ответ на его просьбу мать дает ему грудь. Однако в итоге, утверждает Винникот, у ребенка возникает иллюзия, что это именно он породил материнскую грудь. Имен­но так, мол, у младенца появляется ощущение его собственной магической, творческой силы и всемогущества. Показательно, что даже такой далёкий от психоанализа учёный, как В. П. Зинченко, видит в позиции Винникота «глубокую правду» ².

• Г. Бейтсон описывает исследование А. Бейвеласа. Учитывая осо­бенности этого эксперимента, я привожу текст дословно. Бейт­сон пишет: «Перед испытуемым ставят доску, на которой имеется несколько кнопок, и просят его найти правильный способ нажатия

¹Скиннер Б. Ф. Оперантное поведение. // История зарубежной психологии. Тек­сты. М., 1986, с. 89-90.

² Зинченко В. П. Психология доверия. Самара, 1999, с. 23-24.

302

кнопок. Ему сообщают, что после того как он нажмет их правиль­но, прозвучит звонок. Испытуемый начинает нажимать кнопки, и после того как он нажмет, скажем, 50 кнопок, раздается звонок. Тогда экспериментатор спрашивает его, знает ли он, как это де­лать, и не повторит ли он это ещё раз. Испытуемый снова нажи­мает кнопки, и после того, как он нажал около 45 кнопок, раздает­ся звонок. Его снова просят повторить опыт, и звонок раздается, скажем, уже после 40 нажатий. Субъекту кажется, что он проде­лывает опыт всё лучше и лучше. Когда число нажатий кнопок уменьшается приблизительно до 20. Бейвелас прекращает экс­перимент и говорит ему, что между кнопками и звонком нет ника­кой связи, что звонок только механически воспроизводит вероят­ностную гипотетическую кривую обучения. После этого испыту­емый, как правило, пристально смотрит в глаза Бейвеласу и говорит, что тот обманывает его. Это, конечно, справедливо за исключением того, что субъект ошибается относительно той лжи, которую он приписывает Бейвеласу. Правда состоит в том, что Бейвелас лгал вначале, когда говорил испытуемому, что суще­ствует связь между звонком и кнопками. Субъект, однако, не зная этого, продолжает развивать свою теорию связи между кнопками и звонком — часто очень сложную теорию, со многими оговорка­ми, например: «На этом этапе последовательности не следует на­жимать кнопки очень быстро; если вы работаете слишком быст­ро, то единственный способ исправить ошибку — начать всё сна­чала» и т. д. Субъект абсолютно уверен, что всё им проделанное связано с построенной им теорией и что его опыт подтвердил ее. Существует, как я понял Бейвеласа, единственный способ рассе­ять иллюзии испытуемого в отношении его теорий о кнопках. Он заключается в том, что испытуемому предлагают самому прове­сти эксперимент на другом субъекте. Только проделав это и уви­дев, что у второго испытуемого тоже возникли аналогичные, хотя и не тождественные, иллюзии, он понимает суть ситуации и убежда­ется в правоте экспериментатора» '. На мой взгляд, эксперимент Бей­веласа — убедительное свидетельство того, что ничем в реаль­ности не подкреплённое убеждение в правильности собственных случайных действий приводит и человека, пользуясь термином Б. Скиннера, к «суеверному» поведению.

¹ Бейтсон Г. Некоторые особенности процесса обмена информацией между людьми //Концепция информации и биологические системы. М.. 1966, с. 174-175.

303

Неспособность сознания генерировать случайные ряды

Для решения буридановых проблем субъект должен использовать жребий или какой-нибудь другой способ рандомизации. Следовательно, мозг обязательно должен иметь какой-нибудь аналог генератора случайных чи­сел. С физиологической точки зрения это вполне вероятно. Во всяком слу­чае, вычислительные возможности мозга столь велики, что ему бы ничего не стоило породить подобный генератор, а для некоторых мозговых про­цессов он кажется просто необходимым. Но, согласно закону Юма, слу­чайный процесс как таковой не может быть дан сознанию. Отсюда вытекает, что на сознание человека наложен запрет: оно не способно гене­рировать случайные ряды. (Из этого запрета можно вывести достаточно неожиданное предположение: вычислительные возможности, предостав­ляемые мозгом сознанию, должны быть ограничены так, чтобы субъект не мог, как правило, непосредственно в сознании («в уме») совершать ариф­метические операции по построению такого ряда. Может быть, именно поэтому, а не из-за неведомых ограничений вычислительных возможнос­тей мозга, субъект обычно не способен без специальных подручных средств (т. е. без бумаги и карандаша или без калькулятора) выполнять некоторые достаточно простые арифметические операции?)

• Если бы человек умел генерировать случайные ряды, то он дол­жен был бы отличать случайную последовательность от неслу­чайных. В. Вагенаар предъявлял испытуемым серии белых и чёр­ных точек на сером фоне. Испытуемые должны были определить, какая из предъявленных серий кажется наиболее случайной. Се­рии различались числом повторений (когда за чёрной точкой идёт чёрная, а за белой — белая). В объективно случайной серии, обра­зованной двумя равновероятными альтернативами, повторения должны встречаться в 50% случаев. Люди, однако, предпочитают считать случайной не такую серию, а ту, в которой повторения не превышают 30-40%! '

П. Бэкен просил студентов представить возможную последовательность орлов и решек в результате 300 подбрасыва­ний монетки. Итог: люди не могут создать такую последователь­ность как серию неслучайных событий — они предполагают бо­лее частое чередование орлов и решек, чем на самом деле может

¹См. Плаус С. Психология оценки и принятия решений, М., 1998, с. 198-199.

304

возникнуть. В. Вагенаар показал, что эта тенденция проявляется ещё ярче, когда испытуемых просят составить последовательность из более чем двух возможностей. Правда, А. Нюрингер показал, что после нескольких тысяч проб генерации случайных последо­вательностей с получением обратной связи о результате, испыту­емые способны создавать длинные ряды, подходящие под пара­метры случайных последовательностей '. Последний результат, на мой взгляд» говорит лишь о хорошей обучаемости людей, кото­рые научились соответствовать заданным параметрам, а не о вы­работанном умении после столь длительного обучения создавать реальные случайные ряды-

• Если попросить испытуемых сознательно генерировать случай­ные ряды цифр, то, как показывают различные эксперименты, эта задача оказывается для них практически невыполнимой, «непо­сильной» - они привносят в свой ответ определённую организа­цию ². Даже у образованных испытуемых, хорошо понимающих смысл задания, можно обнаружить статистически значимые зна­чения коэффициента корреляции между разными частями сгене­рированного ими ряда «случайных чисел».

• Естественным подтверждающим экспериментом является запол­нение людьми различных лотерейных карточек. Всем заведомо известно, что выигрышной стратегии в задаче случайного угады­вания не существует. Тем не менее, владельцы лотерейных биле­тов оказались не способны моделировать случайный процесс. Так, в Польше было проведено обследование нескольких тысяч купо­нов, заполненных в лотерее, требующей угадать (вычеркнуть) пять чисел из 90. Оказалось, что существует стратегия заполнения, принятая большинством населения: избегать крайних чисел на заполняемой карточке; заполнять купон равномерно; избегать последовательностей из рядом стоящих чисел, например, 21, 22, 23, 24 и 25; не зачеркивать чисел в примыкающих друг к другу клетках карточки; выбирать числа так, чтобы фигура, которая получается при соединении выбранных чисел линией, была бы ориентирована горизонтально ³.

¹См. Плаус С. Психология оценки и принятия решений, М., 1998. с. 199-200.

²АминевГ А. Вероятностная организация центральных механизмов речи. Казань, 1972,с. 121-135.

³См. Козелецкий 10. Психологическая теория решения. М,, 1979, с. 162-167. Напомню, что кроме стратегии, принятой большинством, существуют ещё и собственные стратегии отдельных игроков.

305

• Своеобразный аналог доказываемого положения проявляется и в невозможности для испытуемого выполнять полностью хаоти­ческие движения в произвольном темпе. При многократном произ­несении любых звукосочетаний, печатании на машинке наборов бессмысленных знаков и пр. обязательно обнаруживаются рит­мические группировки движений ¹.

Принятие решения в детерминированной и случайной среде

Тезис: люди быстрее и эффективнее решают задачу, формально имеющую одинаковое решение и в случайной, и в детерминированной среде, если эта задача сформулирована как детерминированная. Основ­ная трудность в экспериментальной проверке этого утверждения — со­здание такой задачи, которая имела бы одинаковое решение при уста­новке испытуемых на детерминированную среду и при их установке на случайную среду. В своём первом в жизни экспериментальном иссле­довании мне отчасти удалось преодолеть эту трудность².

В первой серии эксперимента испытуемым предъявлялись после­довательности двоичных знаков с заданием для каждой: «В течение 5 ми­нут найти правило построения этой последовательности, позволяющее продолжить её сколь угодно далеко». Тем самым у испытуемого созда­валась установка на то, что каждый элемент последовательности нахо­дится на своём месте строго по заданному правилу, что в предъявлен­ной последовательности заведомо нет ни одного случайного элемента, т. е. что сама задача имеет строго детерминированное решение.

(Например, испытуемым предъявлялась последовательность:

01100101001001001000100100..,

Решение состоит в разбиении этих знаков следующим образом:

01 10; 01 010; 010010; 01000 10...)

Во второй серии эксперимента испытуемые должны были за те же 5 минут найти максимальную по числу знаков группу двоичных цифр, повторенную без изменений в разных местах последовательности не менее трех раз. Это задание допускает наличие в ряду «шума», т. е. слу­чайных знаков, появление которых можно не объяснять и на которые

' См. Рокотова Н. А. и др. Моторные задачи и исполнительная деятельность. Л., 1971.

² Аллахвердов В. М, Преобразование алфавита и мышление. // Вопросы общей и прикладной психологии, Л.. 1970, с. 10-12.

306

можно не обращать внимания. (Для примера: в приведённой выше по­следовательности правильным решением является выделение одной из двух групп знаков, повторенных без пересечений три раза, а именно: 100100 или 010010.)

В середине каждой серии испытуемым предъявлялась одна и та же контрольная последовательность: трижды подряд повторенный на­бор из 14 двоичных знаков. Точное выполнение заданий обеих серий должно было привести к одинаковому решению: к выделению регуляр­но повторяемой последовательности в 14 знаков — это и есть как заданное детерминированное правило, так и группа из максимального числа зна­ков, трижды подряд повторенных в этой последовательности.

В первой серии 17 испытуемых (из 21) определили этот ряд как периодическую последовательность в 14 знаков менее чем за 2 мин. Четверо испытуемых за отведенное время с заданием не справились. Во второй серии участвовало только 9 испытуемых, из них только один нашел максимально повторяющуюся группировку в 14 знаков за 4 мин. 20 с. Остальные 8 за отведенные 5 минут так и не дошли до этого максимума. Различие столь разительное, что для уверенного утверждения о (преимуществе «установки на детерминированность» не требуется даже увеличивать число испытуемых. Но когда я спрашивал психологов, не знакомых с этим экспериментом, в какой серии, на их взгляд, будет получено более эффективное решение, большинство достаточно уверенно отвечало, что во второй... Так что, полученный результат должен выглядеть неожиданным для научного сообщества.

NB. Более важным для дальнейшего результатом этого иссле­дования (и, признаюсь, неожиданным для меня как эксперимен­татора) было другое. По комментариям испытуемых, в процессе решения выяснилось, что в разных сериях они применяют разные стратегии решения задачи. Все они группируют какие-то знаки, стоящие вместе в предъявленной последовательности, а далее оперируют ими как отдельными знаками большего алфавита. Так, в приведенной выше последовательности:

01100101001001001000100100...

за отдельные элементы принимаются разные сочетания знаков, например - 10, 000 или 1001. Но обнаружилась разница: при «установке на детерминированность» испытуемые прежде все­го обращают внимание на редкие для данной последовательно­сти сочетания знаков (в нашем примере 11 win 000), а при уста­новке на выделение группы знаков из «шума» — на наиболее

307

частые сочетания знаков (10 или 1001)'. Это эмпирически обнаруженное явление кажется логичным: если ни один знак не случаен, то наиболее редкое сочетание знаков также не случайно, а потому, как «узел» в головоломке, в первую очередь требует к себе особого внимания; если же заведомо известно, что неко­торые знаки могут стоять в ряду случайно, то редкими сочета­ниями знаков разумнее всего вначале, пренебречь.

Сказанное молено пояснить примером. Допустим, ученый прово­дит серию экспериментов: а) по проверке гипотезы о строго детерми­нированной закономерности; и б) по проверке гипотезы о статистической закономерности. В первом случае, если гипотеза, в основном, подтверждается, то его прежде всего будут интересовать те ред­кие случаи, когда результат эксперимента ей не соответствует: преж­де всего, он начнёт искать погрешности в методике, технические неполадки и т. п., чтобы объяснить загадочное для него отклонение данных. Во втором случае, когда он знает, что за счет не контролируемых в эксперименте факторов результат этого эксперимента име­ет статистическую природу, он практически не обращает внимания на те данные эксперимента . которые сильно расходятся с остальны­ми. Более того, если они уж очень сильно расходятся со всеми други­ми данными, то ученый даже имеет право не включать их в обработ­ку при статистическом анализе.

Итак, сознание человека направлено на то, чтобы угадывать прави­ла, по которым с ним играет природа. Оно постоянно ожидает события, которые вытекают из этих правил. Человек не может сознательно предста­вить себе не только того, что этих правил нет, но и того, что их хотя бы иногда нет, т. е. действительно не знает о случайности, И такое свойство сознания способствует как поиску наилучшего решения буридановых про­блем, так и более эффективному познанию реальности. Философы долго доказывали друг другу, что беспричинных, т. е. абсолютно случайных, со­бытий не бывает. Сточки зрения закона Юма, спор между индетерминиз­мом и детерминизмом — не более чем игра ума, эквивалентная рассужде­ниям о том, каким представляется мир слепому от рождения человеку.

Из этого не следует, что детерминизм ложен. Просто закон Юма ничего не говорит о том, каков на самом деле мир. Человек может прийти

¹Поэтому, кстати, испытуемые, решая приведенную выше задачу с установкой ни детерминированность, испытывают определенные затруднения, так как удвоение единиц оказывается уникальным сочетанием знаков, на который обращается основное внимание, хотя данное сочетание несущественно для нахождения правила построения последовательности.

309

к выводу, что детерминизм логически недоказуем, и назвать свое миро­воззрение индетерминизмом, но ни один человек в здравом уме и трез­вой памяти реально помыслить беспричинность не может. Это напоми­нает философские пируэты, восходящие к Юму, Канту и ряду других классиков философии. Вот, например, как такой пируэт исполняет кан­тианец А. И. Введенский: «Если наш ум невольным образом представ­ляет себе всё происшедшее насквозь подчиненным закону причинности (а наш ум, несомненно, так и поступает), то из этого ещё не следует, чтобы оно и на деле было таковым... В том, что события не сполна подчинены закону причинности или даже вовсе ему не подчинены, нет ничего немыслимого, хотя и нет никакой необходимости» '.

Тем не менее, я не отрицаю онтологический статус причинности. Речь идёт только о том, что эта тема лежит за пределами психологическо­го анализа. Рассуждения о том, каков мир вообще, просто не входят в компетенцию психологики. Хотя она и признаёт, что детерминистский взгляд на мир — неизбежное свойство сознания. Повторюсь: человек может сконструировать представление о случайности как о логической возможности. Так же, как он может сконструировать представление, что, кроме него, в мире никого и ничего не существует. Но его реальное поведение будет всегда противоречить и индетерминизму, и солипсизму. Человек умеет жить в случайной среде — т, е. в среде, где хотя бы некоторые события непредсказуемы, но не потому, что они для него действительно случайны, а потому, что он вынужден думать, будто при­чины и взаимосвязь между событиями ему пока неизвестны. Хотя они, полагает он, конечно же, существуют.

Подведём итоги. Психологика в качестве идеализированного объекта выбирает представление об идеальном мозге. Это значит, что мозг е теории рассматривается как система, автоматически перераба­тывающая всю поступившую информацию, выделяющая в ней все име­ющиеся закономерности и на их основе планирующая (в соответствии с заданными критериями) поведение управляемого им организма. Ина­че говоря, мозг рассматривается как идеальный вычислитель (или, если угодно, как идеальный логик и математик ²).

' Введенский А. И. Статьи по философии. СПб, 1996, с. 59.

²Напомню вступительные предуведомления: логико-математические науки пре­тендуют лишь на формальную правильность (непротиворечивость) своих утвержде­ний, а не на их истинность. Сравнение идеального мозга с идеальным вычислителем обозначает лишь, что мозг как автомат работает безупречно правильно, т. е. не совер­шает ошибок в выполнении тех операций, которые осуществляет по заранее заданным правилам (или, что одно и то же, по законам физиологии).

309

Всеми структурными ограничениями на мозг в теории можно пре­небречь. Те ограничения на преобразования информации, с которыми мы реально сталкиваемся в жизни или в эксперименте, следует объяс­нять исключительно логикой процесса познания. Человеческий организм в цепом идеально предназначен для этого. Основная функция мозга — пе­реработка информации с целью познания реальности. Другие функции мозга хоть и являются необходимыми, тем не менее, могут рассматри­ваться только как обеспечивающие эту главную функцию — т. е. как вспомогательные. Примером вспомогательной функции может служить обеспечение жизнедеятельности организма, ибо, если это обеспечение не осуществляется, мозг не будет способен ни получать, ни перераба­тывать информацию, поелику просто не будет существовать.

Все операции по переработке информации мозг способен легко вы­полнять автоматически, для этого ни психика, ни сознание не нужны. Пси­хика же без мозга, как и без организма в целом, существовать не может. В частности, она не может без мозга владеть какой-либо информацией или как-нибудь ее перерабатывать. Психика не проверяет правильность вычис­лений, осуществляемых мозгом, да она и не способна этого делать: вычис­ления производит мозг, а не психика. Если надо сложить 7 и 8, то только мозг может получить в результате 15 (или, если нужно, 16). Психика только пользуется результатами вычислений. Однако раз возникнув, психика на­чинает далее функционировать по своим собственным законам, не объяс­нимым физиологическими причинами, хотя, разумеется, не противореча­щим законам физиологическим. Психика инодетерминирована мозгом.

Идеальный мозг часто попадает в буриданову ситуацию где име­ющиеся у него критерии не дают возможность выбрать наилучший ва­риант предсказания будущего развития событий, а, следовательно, и наилучшее поведение. В такой буридановой ситуации протекают протосознательные процессы: из всех возможных вариантов ожиданий слу­чайным образом выбирается любой вариант; случайный выбор, однако, трактуется не как случайный, а как закономерный (закон Юма). Пред­полагаемая закономерность задаётся специальному механизму — со­знанию — как догадка о причинах, действующих в реальности. Вероят­ность правильного угадывания, разумеется, ничтожно мала, но ошибка не ухудшает стратегию случайного выбора. Зато удача может принести фантастический успех.

310