§2. Советские историки о количестве дезертиров

Подобно оценке, данной характеру Первой мировой войны, численность дезертирства в ней долгое время оставалась неизменной в советской исторической науке. Отдел Военной Статистики в выпущенном в 1925 году сборнике документов сделал попытку «констатируя недостаток материала … собрать все, что возможно».²Число, названное Головиным, не вступало в серьезную конфронтацию с официальной статистикой (на основе цифр которой он и произвел свои подсчеты). Поэтому в 20-е годыXX века ранние советские историки лишь «округлили» его до двух миллионов, восприняв вполне устроившее их заключение Головина. По сути, так и оставалось до периода частичной реабилитации русской армии в Первой мировой.

В военные годы и с окончанием Великой Отечественной обострение отношений с Западом диктовало новую постановку вопроса: главным камнем преткновения в этой связи стала боеспособность русской армии в мировой войне – ведь ее роли, в т. ч., для благополучия на Западном фронте, теперь уделялось особое внимание. Так, И. Ростунов, оценивая организованность фронтов, их взаимодействие, налаживание поставок на фронт и оперативность работы Ставки, не находит никаких существенных проблем, что в корне противоречит воспоминаниям современников.¹При этом цифры Отдела Военной Статистики все так же оставались единственным официальным сводом потерь от дезертирства. В период «оттепели» и позднее внимание исследователей было поглощено в основном рабочим и крестьянским движением. Рассматривали как стачки и демонстрации за мир, так и разложение армии в контексте всеобщего подъема в пользу прекращения войны.²Особое внимание уделялось реакции царизма и карательному аппарату, что нашло отражение в некоторых специальных работах. Так, М. Гернет отмечает рост недовольства офицерством к концу 1916 года в армии и особенно на флоте.³В свете подобных тенденций, за разложением армии остался штамп революционной борьбы, под который, видимо, попало и дезертирство с фронтов. Не последнюю роль в этой борьбе отводили большевистской агитации в войсках и деятельности советов рабочих и солдатских депутатов.

Советская историческая наука, таким образом, разработала и пронесла через весь период своего существования целый ряд своеобразных аспектов проблемы дезертирства в царской армии. Во-первых, это политизированность феномена дезертирства, наделение его «политической сознательностью» и органичное включение его в общую картину классовой борьбы в военные годы. Во-вторых, это интернациональность дезертирства и сосредоточение на его очень активной роли в событиях до и во время революции, что придало столь негативному социальному явлению, как дезертирство, почти что положительный окрас в некоторые моменты, сколь бы странно это ни звучало. И в-третьих, это приверженность к «экономическим» сторонам проблемы: нехватке боеприпасов и продовольствия и т. д., что обусловило столь долгую неизученность таких сторон дезертирства, как восприятие солдатом войны, морально-этические аспекты, и т. п.