§2. Дезертирство глазами советских историков: «классовая борьба» в действии

Классовая борьба, согласно Большой Советской Энциклопедии, это «борьба между классами, интересы которых несовместимы или противоречат друг другу»¹. Классовая борьба также «представляет собой основное содержание и движущую силу истории всех антагонистических классовых обществ». Первая мировая война, казалось бы, является для марксистско-ленинской концепции практически эталоном классовой борьбы, где столкнулись империалистические устремления правящих буржуазных верхушек и кровные интересы угнетенных масс. Такой подход к истории Первой мировой, однако, сложился в советской исторической науке не сразу. Советская наука 1920-х – 30-х гг. оставила своим последователям бесценный подарок – пласт опубликованных в те годы документов и дневников современников, которым намного позднее воспользуются многочисленные исследователи более позднего времени. А пока, к концу 30-х гг. интерес к истории войны, заклейменной еще В. И. Лениным «империалистической», «антинародной»,²довольно быстро упал. Ряд работ, написанных еще участниками ее событий, охотно был выкуплен и опубликован военными академиями, но с чисто практическими целями. Некоторые эмигрировавшие генералы царской армии, такие, как Головин, тесно сотрудничали с научными и военными учреждениями. Так, опираясь на данные Отдела Военной Статистики советского Центрального Статистического управления, Головин производит свои расчеты.³

С оттоком публикаций и воспоминаний о войне, советское общество надолго лишилось целого пласта своей исторической памяти о Первой мировой, место которой, однако, быстро заняли Революция и Гражданская война. Первая мировая, таким образом, ограничившись рядом работ в основном военно-исторического характера, осталась на втором плане в исторической науке. Высказывание же о войне Ленина надолго «закрепило» за ней уничижительную оценку. Не имея опоры на полные источники, первые советские ученые в своих оценках не избежали в известной мере «схематичности» в своих построениях. В свете такого подхода, многие проблемные вопросы, связанные с Первой мировой, в советской науке 1930-1960-х гг. практически не получили освещения; сама же война получила множество идеологических штампов в рамках марксистско-ленинской концепции, что надолго обусловило рассмотрение многих ее аспектов. Особенно это затронуло оценку боеспособности армии в «царский» период войны. В связи с этим, в контексте предреволюционных событий, у нас возникает проблема идентификации дезертирства, т. е., что мы можем считать дезертирством, а что – актом классовой борьбы. У советской науки такого вопроса не возникло, и дезертирство, наряду со многими общественными явлениями начала XX века попало в рамки классовой борьбы. Сложно сказать, само ли по себе дезертирство не вызывало интереса у исследователей или же оказалось в числе идеологических табу. Ни напрямую, ни косвенно в исследованиях 20-х – 30-х гг. это явление не заявлено, тем более не выделяется из общей картины войны.

Исходя из общей картины народных движений, наполнявших русское общество в годы Первой мировой, в представлениях ранних советских исследователей, можно попытаться составить цельный портрет дезертира императорской армии. Во-первых, он не видит смысла в войне и не понимает ее целей, поскольку цели эти прямо антинародны по своей сущности. Во-вторых, уклонение могло видеться с позиции марксизма не как измена родине, а как проявление сопротивления воле правящего класса (позднее это найдет отражение в теории «пассивного сопротивления народа»). И в-третьих, он интернационален и глубоко политизирован в своей восприимчивости к социалистическим идеям. Акцент на интернациональность народных масс, их национальное и социальное единство в антивоенном порыве, активно развивался в советской науке в период 20-х – 30-х гг. Впервые прозвучал этот мотив в работах В. Ленина,¹и был надолго усвоен в дальнейшем.²Таким образом, в период 30-х – начала 40-х годов в советской исторической науке, по мере спада интереса к Первой мировой войне, задвигается вовсе на дальний план разработка хотя бы даже косвенным образом настоящей проблемы. В данный период дезертирство, как и многие другие общественные явления началаXX в., наделили чертами классовой борьбы и на какое-то время благополучно забыли. Это забвение не спало даже в годы Великой Отечественной войны, когда интерес к военному наследию России на фоне всеобщего патриотического подъема резко возрос. Полагаем, излишним будет задаваться вопросом, почему о таком явлении, как дезертирство в русской (пусть даже императорской) армии, не вспоминали в годы «апогея сталинизма».

В период сталинизма возобладало восприятие войны как антинародного заговора правящего класса – соответственно, больше внимания стало уделяться антиправительственным выступлениям войск и актам неповиновения. По-видимому, и дезертирство могло попасть в этот спектр средств сопротивления масс.

В период же «холодной войны» проблема дезертирства в советской науке окончательно застывает и перестает подвергаться какому-либо выделению в контексте истории Первой мировой, несмотря на оживление интереса к этой войне. Усвоенный опыт Великой отечественной, а также открытие ряда военных архивов за истечением 50-тилетнего срока давности привлекли к изучению Первой мировой немало ученых. В определенной мере на этом этапе затронули экономический и социальный аспекты войны, решились более пристально рассмотреть ее связь с Революцией, однако в отношении дезертирства наука лишь синтезировала усвоенные подходы и взгляды на проблему. Идеологические же штампы в рассмотрении войны сместились в область критики вклада союзников в боевые действия. Облик дезертира, таким образом, сохраняет свои классовые черты и тенденцию к социальной борьбе; само дезертирство, однако, стараются не выделять, ограничиваясь общими замечаниями о состоянии императорской армии. При этом подчеркивается та негативная роль, которую сыграло в управлении армией царское правительство. Такие тенденции в оценке русской армии наиболее ярко выражены в фундаментальной работе по истории Первой мировой И. И. Ростунова.¹Выражает же общее отношение советской историографии к данному явлению, на наш взгляд, утверждение в «Советской Военной Энциклопедии»: «Дезертирство обусловлено … классовыми противоречиями между офицерским составом и солдатской массой…» и «Дезертирство возрастает при ведении несправедливых, непопулярных в народе войн … Так, широкие размеры дезертирство приняло … в армиях империалистических государств в конце 1-й мировой войны, особенно в кайзеровской германии».²

Таким образом, дезертир советского периода изучения так и не был рассмотрен вне контекста социальной борьбы. Из-за этого трудно установить его принадлежность к определенной социальной группе, формы его уклонения, специфические черты, категории и т. д. Тем не менее, за советской историографией Первой мировой войны имеются попытки задаться вопросом, как дезертирство повлияло на боеспособность и воинский дух царской армии. Однако отношение советской научной парадигмы к Первой мировой ставит вопрос о дезертирстве в весьма двойственное положение – таким образом, не ясно до конца, воспринимать ли явление дезертирства как положительное или как отрицательное в рамках классового подхода. Отсюда, на наш взгляд, становится неясна и его роль в войне. В связи с этим, советский период исследований в истории Первой мировой войны оставил после себя весьма неопределенные и спорные суждения по этой проблеме, с какими нам придется еще столкнуться в настоящей работе.