Глава I. Проблема определения дезертирства:

КЛАССИФИКАЦИЯ И ТИПОЛОГИЯ

§1. Феномен дезертирства глазами современников

Прежде чем освещать в нашей работе такие несомненно важные проблемы, как общая численность дезертиров или причинно-следственные связи, в настоящей главе мы сделаем акцент на наиболее важном, на наш взгляд, моменте. Здесь нам потребуется наиболее точно определить, кого именно считали дезертиром современники, оставившие исторической науке первые попытки осмысления военных событий; какими видели царских дезертиров исследователи в советский период изучения Первой мировой; и, наконец, какие явления в российской армии времен Первой мировой собирают под термином «дезертирство» в науке сейчас. Только на основе четкого понимания, кто в тот или иной период изучения дезертирства подразумевается под этим словом, можно наиболее разносторонне рассматривать остальные аспекты нашей проблемы, видя те обобщения, неточности или допущения, которые не позволяли бы нам представить полную картину.

Первая мировая война породила как ряд острых (в основном идеологического характера) споров в исторической науке, так и ряд работ на военную тематику, а так же многочисленные записки, дневники и мемуары непосредственных участников событий. Такие записи, как воспоминания Деникина, Врангеля, Свечина, Милюкова и т. д. дали бесценные и подробнейшие сведения исследователям истории Первой мировой войны. Книга же Головина является, вдобавок, одним из первых подробных исследований войны.

Вместе с этим, комментарии современников поставили перед исследователями ряд спорных вопросов. Прежде всего, это произошло из-за глубокого идеологического раскола в русском обществе начала XX века. Дальнейшие исследования также внесли сумбур во многие аспекты истории Первой мировой. Отразилось это и на проблеме дезертирства.

В вынесении своих вердиктов современники зачастую прибегают к очень размытым трактовкам и обобщениям. Особенно это касается их классификации негативных явлений в русской армии в годы войны. Это – одна из наиболее насущных проблем в рассматриваемой нами теме, и потому следует обратить на нее наше внимание прежде всего. В первую очередь мы обратимся к терминологии: без точного понимания того, что именно считать дезертирством, какие явления наиболее близки к нему, а какие просто сходны, мы рискуем запутаться как в количественных оценках дезертирства, так и в его причинно-следственных связях.

Для современников Первой мировой значение термина «дезертирство» трактовалось как «самовольное отсутствие военнослужащего от команды или от места своего служения, продолжающееся в мирное время долее шести дней, а в военное долее трех» - именно такое определение из «Устава о наказаниях» в 1914 г. приводит в своей работе П. Симмонс.¹Согласно «Большой Советской Энциклопедии», дезертирство – это «… самовольное оставление воинской части или любого иного места, где должен находиться военнослужащий, с целью уклонения от воинской службы, а также неявка с той же целью в часть или к месту службы при назначении, переводе, из командировки, из отпуска, из лечебного заведения». Как видим, содержание понятия весьма сходно, разве что «… Срок пребывания вне воинской части или того места, где военнослужащий должен проходить военную службу, не имеет значения для привлечения к уголовной ответственности, главным в этом случае является цель - уклониться от военной службы». В настоящее время, согласно ст. 338 УК РФ, дезертирство определяется как «… самовольное оставление части или места службы в целях уклонения от прохождения военной службы, а равно неявка в тех же целях на службу»². Для всех трех определений существуют свои нюансы: так, в Российской империи дезертиром в полном смысле слова считался солдат, отсутствующий в части до шести (и трех в военное время) дней, но при этом состоящий на службе более трех месяцев. «Новичок» же, трех месяцев не отслуживший, подлежал уголовному преследованию только по истечении семи дней. Более того, в полной мере дезертиров должны были подвергать наказанию только после окончания войны (в связи с которым всеми ожидалась императорская амнистия), в годы же самой войны большую часть дезертиров попросту отправляли обратно на фронт. Отсюда, следует заметить, и частая путаница в определении полноценного дезертирства в сообщениях современников, т. к. дезертиры, текущие обратно в части, благополучно перемешивались с отставшими от своих частей, «самострельщиками», «броженцами» и прочими разномастными категориями военно-подсудных. Согласно трактовке советского времени, мотива уклониться от «службы социалистической Родине» – уже достаточно для самых суровых мер. В связи с чем даже в тех случаях, когда в советских исследованиях на тему Первой мировой упоминается явление дезертирства, те же самые категории уклонистов благополучно перемешаны в одну массу под общим названием «дезертиры». В настоящей главе мы должны попытаться выявить наиболее полный облик непосредственного дезертира в Первой мировой войне – такого, каким он представлялся сперва современникам, потом советским исследователям, и каким его видят сейчас. Воссоздание этого образа поможет лучше понять те проблемы, с какими сопряжено изучение темы дезертирства и с какими исследователи сталкиваются по сей день.

В своем исследовании Н. Н. Головин первым поставил этот вопрос. По его наблюдению, колоссальная бюрократизация российской армии в те годы не только не удовлетворяла потребности верховного командования в статистических данных, но и изрядно путала общую картину происходящего. Как отмечает Головин, известная уже тогда легенда о «миллионах дезертиров» смогла появиться во многом благодаря путанице в определении самого явления дезертирства. Так, согласно его замечанию, отпущенные в отпуск или отправленные за снабжением, а также отпущенные в связи с ранением солдаты сливались в «колоссальное число людей, живущих в тылу и разъезжающих по железным дорогам».¹Упоминаемая здесь легенда о «миллионах дезертиров» еще не раз привлечет наше внимание, поскольку в каждом из рассматриваемых нами аспектов проблемы у нее имеются свои постулаты. Ее не раз пытались развенчать исследователи Первой мировой войны, в т. ч. Головин. Обращаясь к данным статистики, он пытается вычленить «подлинных» дезертиров из массы солдат, по той или иной причине не принимавших участие в войне в различные периоды времени. Разрастание мифа о повальном дезертирстве из армии, по его мнению, обусловлено такими факторами, как запутанность бюрократической машины учета личного состава, проблема с комплектованием частей и дисциплиной, а так же «пессимистическое настроение, предшествовавшее революции»²(имеется в виду февральская революция). Из представленного в этом мифе громадного числа «дезертиров» он выделяет различные категории солдат, хотя и отчасти схожие с дезертирами, но принципиально иные по своей сути. Головин отмечает, что «эти два миллиона не представляли собой дезертиров из Армии, а лиц, «сошедших с учета».¹Среди предполагаемых «дезертиров» он представляет, в целом, такие категории военнослужащих: оказавшиеся на занятых врагом территориях; эмигранты; «законно не возвратившиеся раненые и больные»; отправленные в увольнение; командированные в тыл за снабжением; уклонившиеся от призыва; отставшие от своих частей.²С 1 апреля 1917 г. к этому числу прибавляются солдаты, «достигшие предельного возраста. И только после всего этого следуют т. н. «зарегистрированные дезертиры». Зарегистрированные и незарегистрированные (т. е., не выявленные и не привлеченные к ответственности) дезертиры, по мнению Головина, в сумме и составляют ту самую категорию, которую можно с полной уверенностью назвать дезертирами царской армии. Особое место в его освещении, однако, занимает революция: с ней Головин проводит, «разделение» дезертирства на «незаконное» и «законное», т. е., прикрытое революционными лозунгами. К образу дезертира, таким образом, в его глазах добавляется категория особых уклонистов, приобретающая, по его сообщениям, чуть ли не организованный характер. В рамках явления дезертирства Головин описывает деятельность солдатских комитетов и советов, приведшую, по его словам, к «стихийно начавшейся демобилизации».³На классификацию дезертирства Головиным, таким образом, оказывает влияние его субъективное видение событий революции, что, несомненно, следует иметь в виду при обращении к его труду. При всем при том, Головин провел серьезную исследовательскую работу с опорой на источники и данные официальной статистики, стараясь на всем ее протяжении сохранять объективность; это видно, в частности, в его критическом подходе к мифам и домыслам современников о войне.

В своей работе «Искусство вождения полка» А. А. Свечин уделяет немало внимания в т. ч. той же проблеме с отчетностью. А. А. Свечин отмечает появление порой до нескольких сотен «мертвых душ» в полковых списках после каждого сражения.¹Естественным следствием из этого является приведение в беспорядок статистики потерь: невозможно установить точно, кто из солдат погиб, кто попал в плен, а кто дезертировал. Самое примечательное, что снижение числа этих «нематериальных» солдат подчас считалось невыгодным: так, интендантские списки на снабжение части было принято завышать.²Частично это может так же работать на опровержении мифа о «многочисленных дезертирах» – немалая часть таких «мертвых душ» могла на самом деле представлять другую категорию среди потерь личного состава армии: пропавших без вести, павших, пленных. Особое внимание в своей работе Свечин уделяет экономической и тактической составляющей полководческого ремесла; дает он и подробные рекомендации касательно личных качеств командующего и работы с личным составом. В отдельной категории нарушения дисциплины он упоминает случаи мародерства, что не могло не подрывать общий настрой войск. Примечательны в этом плане его рассуждения о подверженности тех или иных родов войск негативным явлениям, что выводит классификацию нарушителей на новый уровень. «Главные разбойники на войне — не пехота, которая не может унести на себе ничего, и даже не казаки, седла которых не могут разбухать до бесконечности, а артиллерийские парки и интендантские транспорты. – пишет Свечин. – В Галиции я посетил богатую усадьбу, из которой артиллерийский парк вывез в течение 4 ночных часов, пока дом оставался без охраны, 40 парных повозок всякого добра; быстрота укладки, которой никогда не достигали крупнейшие столичные предприятия по перевозке мебели!».³Выделяет он, вслед за Головиным, тех же отставших от частей и «броженцев» - по его опыту, такие появлялись активнее всего в условиях окружения или отсутствия продовольствия.

Деникин А. И., в свою очередь, размышляя о причинах столь страшного разложения русской армии, обращает внимание в основном на проблемы политического, общественного характера, а так же обращает пристальное внимание на офицерство и низшие командирские чины. Напрямую к проблеме массового дезертирства в войсках это, на первый взгляд, не относится, но он замечает по крайней мере одно очень любопытное явление в офицерских кругах: «повальное бегство офицеров из строя».¹Здесь, однако, имеется в виду отдаление командиров от своих подчиненных, их частый переход в штабы и даже вовсе отход от непосредственного участия в боевых действиях в виду малого опыта и недостатка офицерской выучки. Так, Деникин приводит слова генерала Мышлаевского: «… военные училища пополняют не столько войска, сколько пограничную стражу, главные управления и даже в значительной мере гражданские учреждения».²Однако считает ли он сам такие случаи сродни дезертирству? – определенно нет. Среди непосредственно негативных веяний в солдатских массах Деникин упоминает само «дезертирство», а так же «палечников» - солдат, умышленно наносивших себе легкие ранения с целью уклонения от участия в боевых действиях. При этом, стоит отметить, равноценность «палечников» и дезертиров в его восприятии – спорный вопрос.

Все же зачастую современники, в т. ч. Деникин, не проводят какого-либо четкого разграничения между этими категориями.³В своих опасениях насчет младших офицерских кадров и комитетов вкупе с общим разбродом в частях, Деникину вторит П. Н. Врангель⁴. Тревожное сообщение П. Н. Милюкова о «не столь благонадежных войсках, как могло показаться»⁵, впрочем, так же далеко от конкретики. По сути, среди современников событий Первой мировой преобладает скорее строгое изложение событий или описание явлений на фронте и в тылу, нежели попытки анализа и извлечения исторических уроков, какие мы встречаем у Головина и отчасти Деникина. Дезертирство и схожие с ним явления у них зачастую не выдвигаются отдельной категорией военных потерь России в войне, да и сами эти явления упоминаются обобщенно и размыто. Тем не менее, у ряда современников уже тогда возникла мысль разделять различные случаи уклонения. И хотя само понятие «типы дезертирства» было выдвинуто в науке намного позднее, попытка внести ясность в общую картину дезертирства была предпринята практически сразу после войны.

В своем видении явления дезертирства современники войны практически не выдвигают его четкую классификацию, во многом потому, что рассматривают проблемы российской армии в годы войны комплексно, ставя перед собой цель выявить главную причину ее упадка. Этот мотив прослеживается в той или иной степени у каждого из рассматриваемых нами авторов: так, для Деникина «корень всех зол» – духовный кризис армии и общества, для Головина – неслаженность действий командования и Ставки, бюрократизация армии, для Врангеля и Свечина – проблемы со снабжением. Дезертирство для них - органичная часть общего упадка российской армии и оттого не представляет собой самостоятельного объекта исследования. Поэтому под дезертирством современники понимают, по сути, любой вид невыполнения солдатами своих воинских обязанностей. С классификацией дезертирства у современников тоже далеко не все выглядит однозначно: с одной стороны, приводя отдельные категории уклоняющихся, они, однако, практически не пытаются осмыслить качественные различия между ними. Наполнение термина «дезертирство», таким образом, остается почти у всех современников чрезвычайно размытым, отчего трудно порой определить, какую из приводимых категорий они относят к дезертирству. Четкое деление дезертирства на различные формы в своем анализе приводит, пожалуй, только Головин – главным его достижением можно назвать деление дезертирства на «легальное» и «нелегальное»: такая классификация позволила ему взглянуть на проблему дезертирства несколько иначе, чем это получилось у других современников. Увидев такое расхождение в формах уклонения солдат от службы, он смог дать более точные оценки количеству дезертирства, а также предложить ряд принципиально новых мыслей касательно причин дезертирства в императорской армии.