Глава 23

В январе 1940 года Пегги легла в госпиталь на операцию, которая была отложена из-за премьеры. Она провела в больнице три недели, поправляясь и ожидая, что этот год бу­дет, по крайней мере, годом, когда она почувст­вует себя совершенно здоровой. Однако, вернув­шись домой, она поняла, что состояние Джона еще более серьезно, чем ее собственное. У него были высокая температура и состояние полного упадка сил. Врачи подозревали мальтийскую ли­хорадку и положили его в госпиталь, но ни одно из проведенных исследований не дало положи­тельного результата, и через несколько дней Джон вернулся домой. В течение шести недель он чувствовал крайнюю слабость и никто, каза­лось, не знал, в чем же тут дело.

Когда пришло лето, а вместе с ним и южная жара, обрушившаяся на Атланту, Джон пишет матери:

«Писал ли я тебе, что мы обзавелись, нако­нец, бухгалтером, как и давно собирались? И с первого же вечера, как только он приступил к работе, я почувствовал огромное облегчение. Ко­нечно, вести бухгалтерию нашего предприятия «Маргарет Митчелл, писательница» — само по себе занятие не особо обременительное, но пы­таться совмещать его со всеми другими делами, которые необходимо стало делать в этом доме в течение последних трех лет, — это уже стано­вится занятием самым обременительным из всех, какие только можно себе представить.

До сих пор я сам был в некотором роде бухгалтером, и меня постоянно мучила мысль, что я на месяц-другой запаздываю с ведением учета расходов и т. п. И сейчас, когда это бремя, наконец, свалилось с моих плеч, я корю себя за то, что давно не передал эту работу кому-то другому, особенно если учесть, что плата за нее чрезвычайно мала. Человек может заниматься ею в течение одного—двух вечеров в месяц", а по­скольку мы платим только за отработанное вре­мя, то и расходы наши невелики. Зато как при­ятно сознавать, что мы с Пегги теперь свободны от этой работы!

Конечно, образно выражаясь, я катался по полу, хохоча во все горло, представляя себе фирму «Митчелл и Марш», имеющую собствен­ного бухгалтера! Это одна из тех забавных неле­постей, которые характерны для той странной ситуации, в которой мы с Пегги оказались (и которая всегда будет казаться мне странной). Но я могу смириться с одной-двумя нелепостями, если они помогут мне избавиться от необходимо­сти работать день и ночь по семь дней в неделю. Ибо меня пугает сама мысль о том, чтобы про­вести еще одно лето, работая в поте лица по ночам, и я не собираюсь больше этим занимать­ся, если есть возможность так или иначе этого избежать».

В конце концов диагноз «мальтийская лихо­радка» подтвердился, и Джону пришлось взять в своей компании «Джорджия Пауэр» неоплачива­емый отпуск на несколько месяцев.

«Поездки куда-либо — это несбыточная меч­та,— писала Пегги Грэнберри,— но я продолжаю мечтать». Летом 1940 года, несмотря на нездо­ровье Джона, у Маршей, наконец, наступила первая передышка в испытании славой. Бухгал­тер вел их счета, Маргарет Бох занималась всеми остальными делами, а Бесси по-прежнему держа­ла в руках дом. Кэрри Лу, жена Стефенса, по­могала Пегги ухаживать за больным отцом. А если учесть, что писем от читателей стало при­ходить намного меньше, то можно сказать, что у Пегги наконец-то появилось время на давно от­кладываемые дела.

Однако, как писала Пегги Грэнберри, она по-прежнему не могла выйти на улицу без того, чтобы ее не остановили и не поинтересовались, правда ли говорят, что она работает над продол­жением романа «Унесенные ветром». Сама Пег­ги в шутку называла его «Принесенные бризом», а о содержании романа с юмором писала, что это будет высокоморальный трактат, в котором у всех героев, включая и Красотку Уотлинг, изме­нятся души и характеры и все они погрязнут в ханжестве и глупости.

Появился очередной слух, пишет Пегги: по­скольку сначала она сама лежала в госпитале, а потом, когда туда же попал Джон, ей приходи­лось ежедневно навещать его, кто-то решил, что у Пегги неизлечимая болезнь крови, и ей при­шлось написать массу писем, опровергая эту вы­думку. Но следом появился другой слух: Сэлз-ник якобы выплатил Пегги премию в 50 тысяч долларов. «Неправда!» — утверждала Пегги.

Денежные вопросы по-прежнему беспокоили ее, несмотря на то, что книга не залеживалась на прилавках книжных магазинов, а отчисления от иностранных изданий были довольно значитель­ными, хотя Европа, например, переживала не лучшие времена. Были еще ройялти от киновер­сии романа, изданной также «Макмилланом», и доходы от коммерческого использования атрибу­тов романа, права на которые Сэлзник в конце концов согласился поделить. Джон выгодно вло­жил их деньги в дело, а жить они продолжали по-прежнему скромно. Единственной роскошью, которую позволила себе Пегги, стало меховое манто, да и оно было вскоре украдено из их квартиры во время последней поездки Маршей во Флориду. Нового манто Пегги себе так и не приобрела. Ездили супруги по-прежнему на сво­ем старом, девятилетней давности «шевроле».

В сентябре 1939 года Марши сменили квар­тиру, переехав в дом № 1268 по Пьедмонт-аве-ню. Район был по преимуществу жилой, и окна многих домов выходили на Пьедмонтский клуб автолюбителей и его прелестные сады.

Арендная плата за квартиру составляла 105 долларов в месяц — сумма, приемлемая для кошелька Джона, особенно если учесть, что в квартире была свободная комната, которая ис­пользовалась в качестве кабинета для секретаря Маргарет Бох в течение рабочего дня и для бухгалтера по вечерам. Таким образом, от офиса в отеле «Нортвуд» теперь можно было отказать­ся.

Случаи пиратства в отношении романа в раз­личных странах продолжали беспокоить Пегги, и свое беспокойство она объясняла слабым здо­ровьем Джона и собственной «склонностью» к катастрофам. Ведь в конце концов никто не мог знать лучше, чем она, что, говоря о своем неже­лании писать в будущем новые книги, Пегги действительно не намеревалась этого делать. Вот почему вопрос денег был для нее столь волную­щим.

Пегги всегда хотелось быть знаменитой, но интерес к ней стал несколько ослабевать по мере того, как сходил на нет ажиотаж, вызванный фильмом. В июне реклама фильма исчезла со щитов вдоль дорог и со стен домов, и планиро­валось попридержать его до Рождества, с тем чтобы потом выпустить на широкий экран впер­вые по доступным ценам.

К этому времени — 6 февраля — фильм получил уже девять премий Академии кино­искусства: как лучший фильм, за лучшее испол­нение женской роли (Вивьен Ли), за лучшее исполнение мужской второстепенной роли (То­мас Митчелл), лучшее исполнение женской вто­ростепенной роли (Хэтти Макданиэл). И в этот момент убрать фильм из кинотеатров на шесть месяцев, до того, как средний зритель успеет с ним познакомиться, значило в конечном счете гарантировать ему огромный зрительский инте­рес.

Утром 25 октября 1940 года на своем новом сверкающем автомобиле марки «меркьюри» Мар­ши отправились в Ричмонд, штат Вирджиния, навестить друзей — семейство Давди. Еще до отъезда Пегги договорилась о встрече с Джейм­сом Кэбелом и его женой Ребеккой, жившими в Ричмонде постоянно.

Литературные «звезды» по-прежнему сильно интересовали Пегги, и после выхода в свет «Уне­сенных ветром» она предприняла усилия, чтобы встретиться с некоторыми из своих любимых писателей. При этом как-то забывая о том, что ее собственное стремление к покою и уединению вполне могут разделять и другие литературные знаменитости.

Она попыталась было завязать переписку с такими писателями, как Старк Янг, Стефен Бе-нет, Харви Аллен, Джулия Петеркин и другими, но ее инициатива не была поддержана, как это произошло, скажем, в случаях с Грэнберри, Бри-скелем или Давди.

Подсознательно Пегги надеялась, отправляясь в Ричмонд, что ей удастся встретиться с Элен Глазгоу, уже очень старой и больной женщиной. И в этом она рассчитывала на помощь Кэбела — племянника Глазгоу и друга Брискеля.

Встреча автора «Унесенных ветром» и знаме­нитой вирджинской писательницы, едва не бого­творимой Пегги, все же состоялась, хотя не обошлось без трудностей. Глазгоу была столь слаба, что Пегги отправилась на встречу с ней одна, без Джона.

Эту встречу, состоявшуюся в спальне Глаз­гоу, Пегги считала одной из тех замечательных возможностей, которые открыла перед ней пуб­ликация ее книги (к оставшимся она, по словам Джона, относила появление новых друзей).

Несмотря на болезнь, Элен Глазгоу продол­жала работать над новой книгой, называвшейся «В этой нашей жизни», и Пегги испытывала тре­пет при виде благородства этой женщины.

Во время встречи Пегги по-домашнему посо­ветовала Глазгоу «не принимать ничего близко к сердцу» и высказала мнение о том, какой огром­ный успех и общественное признание имеет эта плодовитая и уважаемая писательница, и «это не просто недолгая вспышка бурной славы, а солид­ный успех, растущий из года в год и основанный на правде созданных ею характеров и правдиво­сти их изображения».

Когда на следующий год Элен Глазгоу по­лучила Пулитцеровскую премию, Пегги послала ей поздравительную телеграмму и в ответ по­лучила письмо, в котором мисс Глазгоу писала:

«Я сохранила чудесные воспоминания о ва­шем мимолетном визите и о часе, проведенном вами у моей постели».

К тому времени, когда Марши вернулись из Ричмонда, приготовления ко второй премьере фильма «Унесенные ветром», назначенной на 15 декабря 1940 года, шли полным ходом. И хотя сама Пегги не участвовала непосредственно в подготовке этого мероприятия, но беспокоилась о каждом новом усовершенствовании и жалова­лась Элен Давди на тот «фурор», который «ки­ношники» произвели в ее жизни.

Само выражение «вторая премьера» было смешным и нелепым, но Сэлзник считал, что это добавит значительности моменту перехода от политики предварительного заказа билетов на фильм и высоких цен на них к обычной практи­ке проката. Сэлзник лично наблюдал за реклам­ной кампанией перед «второй премьерой», и спи­сок указаний, отправленных им своим подчинен­ным, начинался с директивы: «Не публикуйте никаких рекламных статей о Маргарет Митчелл». Когда весть о премьере все же дошла до Map шей, Сэлзник был поражен той поддержкой, ко­торую они оказали его планам.

В октябре месяце в Америке было продано лишь 1600 экземпляров книги «Унесенные вет­ром» по первоначальной цене в три доллара, а киноверсия романа была временно изъята из продажи в связи с шестимесячным перерывом в прокате фильма. Джон писал семье Давди, что даже если «вторая премьера» и не вернет роман в список бестселлеров, но и не повредит его продаже никоим образом.

Доход от «второй премьеры» должен был пойти на военную помощь Великобритании, а потому было бы естественным, если бы на вто­рой премьере «Унесенные ветром» представляла английская звезда — Вивьен Ли. Но Сэлзник, рассчитывая на эффект, который произвело бы появление двух лауреатов премии Академии ки­ноискусства на сцене, объявил, что Хэтти Мак-даниэл также приедет в Атланту и что они с мисс Ли сыграют перед зрителями знаменитую сцену затягивания корсета Скарлетт перед барбекю в Двенадцати Дубах.

Взбешенная тем, что Сэлзник покусился на ее театральные права, Пегги дала волю своему гневу в письме к Лу: «Конечно, я могла бы подать на него в суд, и я бы сделала это, если бы не эти несчастные и ни в чем не повинные дамы из общества "Атланта помогает Великобри­тании"».

Ее согласие, однако, не потребовалось, по­скольку Хэтти Макданиэл заявила, что в расист­скую Атланту она приедет только под конвоем. Сама мисс Макданиэл, первой из черных актрис удостоенная премии Академии киноискусства, ро­дилась в городке Уичитта, штат Канзас, а вырос­ла в Денвере, штат Колорадо, и несмотря на то, что Сью Майрик много занималась с ней, дотош­но обучая ее диалекту и повадкам южных негров, у мисс Хэтти не было никакого желания ехать в Атланту, где ей пришлось бы жить в какой-нибудь комнатенке в негритянском гетто.

На этот раз, однако, не было ни одного из тех «буйств», которые в избытке присутствовали на первой премьере. Были толпы народа, но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с прошлогодними. Вивьен Ли приехала, но на душе у нее было неспокойно: Англия воевала, а дом в Лондоне был разрушен во время немецкой бом­бардировки. Через несколько дней они с Лоурен-сом Оливье уже были на борту теплохода, воз­вращаясь в Англию, где Оливье должны были призвать на военную службу.

В день «премьеры» разразилась настоящая буря. Лил дождь, а ветер был таким сильным, что самолет мисс Ли опаздывал и Пегги при­шлось самой вести прием для прессы.

Прибывающие толпы людей проходили через Гранд-портал — декорации, изображавшие фасад Тары, были уже демонтированы,— но отношение ко всему происходящему было несколько иным, чем в прошлогодний вечер настоящей премьеры. Да и сама Пегги в течение недели, предшество­вавшей событию, которое кто-то из ее «непочти­тельных» друзей назвал «вторым пришествием», ясно видела, что энтузиазма у людей поубави­лось.

Очередной приливной волны общественного интереса, которой она ожидала, на этот раз не было, но вместо облегчения Пегги испытывала нечто похожее на разочарование. Именно тогда, когда интерес к ней широкой публики стал осла­бевать, противоречивость в отношении Маршей к славе стала еще более очевидной. В письме к Гершелю Брискелю Пегги почти жалобно пишет: «Мне кажется, что это война повинна в падении интереса публики ко мне, ну и, естественно, выборы отвлекли внимание». Это утверждение, похоже, говорит о том, что Пегги начинала ве­рить, что ажиотаж вокруг «Унесенных ветром» будет вечным, и потому она была лишь слегка обижена на то, что выборы в ноябре 1940 года президента Ф. Рузвельта на беспрецедентный третий срок и угроза для Соединенных Штатов быть втянутыми в европейскую войну помешали этому. И если это было действительно так, а ее письмо к Брискелю оставляет в этом мало со­мнений, то похоже, что тщеславие уже потребо­вало от Пегги Митчелл свою жертву.