книги / Тысячеликий герой

мира и себя самого? Ради чего совершает тысячеликий герой свои подвиги? Один из возможных ответов на этот вопрос заключается в следующем. Целостная личность, личность-самость умеет преодоле­ вать извечную двойственность существования. Она одинаково хорошо чувствует себя в дневном мире (сознания) и в мир ночном (бессознательное). Любому человеку знакомо "вечернее" чувство важности и ценности глубин душевной жизни, необычных мыслей и чувств - и "утреннее" трезвое, чуть стыдливое и насмешливое разо­ чарование в том, что представлялось таким значимым ночью. Кэмпбелл пишет об этом так:

Однако, с точки зрения нормального бодрствующего сознания, всегда должно оставаться некоторое смущающее разум несоот­ ветствие между мудростью, добытой de profundis, и благоразу­ мием, действенным в мире света. Отсюда - привычный разрыв между оппортунизмом и благодетелью и результирующая дегенерация человеческого существования. Мученичество - для святых, обычные же люди имеют свои установления, и их нельзя оставить на произвол судьбы, подобно полевым лилиям; Петр продолжает обнажать свой меч, как в саду Гефсиманском, чтобы защитить творца и спасителя мира. Благо, принесенное из трансцендентной бездны, быстро рационализируется в ничто, и назревает потребность в другом герое, чтобы обновить мир (с.216-218).

Главный подвиг героя и состоит если не в совершенном умении изъяснить на языке освещенного мира неподвластные речи проявления тьмы, то во всегдашней готовности снова и снова мужественно браться за решение этой задачи. Метафорически это выражается заключитель­ ными испытаниями героя, уже возвратившегося из путешествия по морю ночи (символ странствий в глубинах бессознательного):

Первая проблема возвращающегося героя состоит в том, чтобы после переживания спасительного для души видения по завершении пути принять как реальность все преходящие радости и печали, все банальности и вопиющие непристойности жизни. Зачем возвращать­ ся в такой мир? Зачем пытаться сделать правдоподобным или даже интересным знакомство с трансцендентным блаженством для мужчин

иженщин, поглощенных страстями? Как сновидения, исполненные смысла ночью, при свете дня могут казаться пустыми, так и поэт,

ипророк могут оказаться в роли дураков в глазах здравомыслящих судий. Легче всего просто вверить людское общество дьяволу, а самому вернуться в божественную каменную обитель, закрыть дверь и запереть ее на засов. Но если какой-либо духовный акушер тем временем перекрыл путь отступления (сименава), тогда задача представить вечность во времени и осознать во времени вечность оказывается неизбежной (с.218).

Книга Джозефа Кэмпбелла "Тысячеликий герой" очень похожа на такую сименаву, соломенную веревку, которая не дает эго раствориться во мраке бессознательного, быть поглощенным самостью. Юнг считал случаи, когда эго ассимилируется самостью, подлинной психической катастрофой. "Образ целостности тогда остается в бессознательном, так что он, с одной стороны, разделяет архаическую природу бессознатель­ ного, а с другой - попадает в психически релятивизированный простран­ ственно-временной континуум". Солнечная богиня Аматэрасу, удалив­ шись в темный грот, обрекает землю на холодный мрак смерти. Ее свойства (свет, тепло, жизненная сила) "жизненно необходимы. Таким образом, если эго на какое-то время попадает под контроль бессозна­ тельного фактора, его адаптация нарушается, и открывается путь для всевозможных случайностей"5.

Кэмпбелл, стремившийся, как он сам говорит в предисловии, раскрыть определенные истины, замаскированные для нашего взгляда образами религии и мифологии, сведя воедино множество нехитрых примеров, использовал для этого "правду в облачении символики". Герой может пониматься не только как метафора эго, но и как символ трансцендентной функции - возникающей в процессе индивидуации уникальной психической способности находить срединную область между светом и тьмой, мыслью и чувством, сознанием и бессознательным, нуминозностью архетипа и обыденностью реаль­ ности. Функция посредничества, медиации, смягчения и примирения противоречий является главным средством поддержания психического равновесия и устойчивости личности. Отсутствие или слабость, несформированность трансцендентной функции ‘обрекают человека на дисгармоничное, смятенное существование, бесцельные блуждания в поисках потерянного рая целостности и красоты. На Востоке это называется дао - Срединным Путем. Иногда, как показано у Кэмп­ белла, этот путь тоньше волоса, но только он ведет к спасению. Отсюда - сотериологическая (спасительная или спасающая) функция мифа и его героя. Психологическая топология такого Пути и состав­ ляет основное содержание лежащей перед читателем книги.

Н.Калина, кандидат философских наук

Моим отцу и матери посвящается

Предисловие

"Истины, содержащиеся в религиозных учениях, все равно настолько искажены и систематически перелицованы, - пишет Фрейд, - что масса людей не может признать в них правду. Это тот же самый случай, как когда мы рассказываем ребенку, что новорожденных приносит аист. Здесь мы тоже говорим истину в символическом облачении. Ибо знаем, что означает эта боль­ шая птица. Но ребенок этого не знает, он улавливает только момент искажения, считает себя обманутым, и мы знаем, как часто его недоверие к взрослым и его строптивость бывают свя­ заны как раз с таким его впечатлением. Мы пришли к убеж­ дению, что лучше прекратить манипулирование символическими масками истины и не отказывать ребенку в знании реальных обстоятельств, применительно к ступени его интеллектуального развития*".

Цель этой книги как раз и состоит в том, чтобы раскрыть некоторые из этих истин, выступающие для нас в облачении религиозных фигур и мифологических персонажей, сопоставив множество не слишком сложных для понимания характерных фрагментов, и, тем самым, выявить издревле присущий им смысл. Древние учителя знали, что говорят. Коль скоро мы снова учимся прочтению их языка символов, нам требуется овладеть искусством составителей антологий, с тем чтобы дать совре­ менному человеку услышать, чему они учили. Но прежде нам следует изучить саму грамматику символов, и вряд ли найдется лучший инструментарий, - в качестве ключа к ее тайнам, - чем современный психоаналитический подход. Если не рассмат­ ривать его выводы как последнее слово в нашем обсуждении, он может послужить собственно подходом к рассмотрению. Следующий шаг - свести воедино множество мифов и народных сказок со всех концов света, дабы можно было услышать, о чем говорят сами символы. Так станут непосредственно видны все смысловые параллели; таким образом мы сможем представить

*Зигмунд Фрейд, Будущее одной иллюзии (Психоанализ. Религия. Культура; М., Ренессанс, 1992), сс.54-55.

ПРОЛОГ

МОНОМИФ

Миф и сновидение

Слушаем ли мы со снисходительным интересом какогонибудь конголезского колдуна с горящими глазами или читаем с изысканным восторгом утонченные переводы мистической поэзии Лао Цзы; пытаемся ли вникнуть в сложную аргументацию Фомы Аквинского или внезапно улавливаем удивительный смысл при­ чудливой эскимосской сказки - всегда мы встречаем одну и ту же, изменчивую по форме, но все же на удивление постоянную историю и, вместе с тем, один и тот же вызывающе настойчивый намек на то, что неизведанное, где-то ждущее нас, много больше, чем когда-либо можно будет познать и поведать.

По всему населенному миру, во все времена и при любых обстоятельствах человеческое мифотворчество никогда не увя­ дало; всякое порождение человеческого тела и духа есть плод вдохновения, черпаемого из этого живого источника. Не будет преувеличением сказать, что миф является чудесным каналом, через который неистощимые потоки энергии космоса оплодот­ воряют человеческую культуру во всех ее проявлениях. Религии, философии, искусства, формы социальной организации перво­ бытного и исторического человека, озарения первооткрывателей

внауке и технике, сами сновидения, вспышками врывающиеся

внаш сон, - все это зарождается в изначальном, магическом круге мифа.

Просто удивительно, что самая незатейливая детская сказка обладает особой силой затрагивать и вдохновлять глубокие пласты творчества - так же, как капля воды сохраняет вкус океана, а яйцо блохи вмещает в себе все таинство жизни. Ибо мифологические символы - не продукт произвола; их нельзя вызывать к жизни волею разума, изобретать и безнаказанно подавлять. Они представляют собой спонтанный продукт психики, и каждый из них несет в себе в зародыше нетронутой всю силу своих первоистоков.

В чем же заключается секрет этого неподвластного времени видения. Из каких глубин мозга оно берет свое начало? Почему за многообразием своих одежд мифология повсюду оказывает­ ся одинаковой? И чему она учит?

Сегодня многие науки занимаются решением этой загадки. Археологи проводят раскопки руин Ирака, Крита и Юкатана. Этнологи расспрашивают хантов, живущих на берегах Оби, и буби из африканских племен, живущих в долинах Фернандо-По. Генерация ориенталистов не так давно открыла для нас священ­ ные писания Востока, а также доиудейские источники нашей Библии. Между тем, другая армия ученых - настойчивых иссле­ дователей - еще в прошлом столетии начала работу в области этнопсихологии, пытаясь установить психологические основы языка, мифа, религии, развития искусства и моральных норм.

Однако наиболее поразительны откровения, пришедшие к нам из психиатрических клиник. Смелые и поистине эпохальные работы психоаналитиков незаменимы для изучающего мифо­ логию; ибо, как бы мы ни оспаривали детали их подчас противо­ речивых толкований конкретных случаев и проблем, Фрейд, Юнг и их последователи неопровержимо продемонстрировали, что логика мифа, его герои и их деяния актуальны и по сей день. В отсутствие общезначимой мифологии каждый из нас имеет свой собственный, непризнанный, рудиментарный, но тем не менее подспудно действующий пантеон сновидений. Новейшие воплощения Эдипа и персонажи нескончаемой любовной истории Красавицы и Чудовища стоят сегодня на углу Сорок второй стрит

иПятой авеню, ожидая, когда поменяется сигнал светофора. "Мне приснилось, - написал молодой американец автору

одной из постоянных рубрик в агенстве печати, - что я перек­ рываю крышу своего дома. Внезапно я услышал доносящийся снизу голос своего отца, который обращался ко мне. Я резко повернулся, чтобы лучше слышать, и в это время молоток вы­ скользнул из моих рук, пополз вниз по покатой крыше и исчез за ее краем. Я услышал глухой удар, как при падении тела.

Сильно испугавшись, я спустился по лестнице и увидел сво­ его отца, лежащим на земле; его голова была в крови. Убитый горем, рыдая, я стал звать свою мать. Она вышла из дому и обняла меня. ’Успокойся, сынок, это несчастный случай, - сказа­ ла она. - Я знаю, ты будешь заботиться обо мне, даже если его не стало’. Когда она поцеловала меня, я проснулся.

Я самый старший ребенок в семье, мне двадцать три года. Уже год, как я не живу со своей женой; почему-то мы не можем с ней поладить. Я очень люблю своих родителей, и у меня никогда не возникало никаких проблем с отцом, за исклю­ чением того, что он настаивал, чтобы я вернулся к жене, а я не мог быть счастлив с ней. И никогда не буду"1.

Здесь незадачливый муж открывает нам с поистине удиви­ тельным простодушием, что вместо того чтобы направлять свою духовную энергию на любовь и проблемы супружества, в тайных уголках своего воображения он остается зависим от теперь уже нелепо анахроничной драматической ситуации сво­ его первого и единственного эмоционального опыта, траги­ комического детского любовного треугольника - сын, соп­ ерничающий с отцом из-за любви матери. Очевидно, самыми долговременными из склонностей человеческой психе являют­ ся обусловленные тем фактом, что изо всех животных мы до­ льше всех остаемся у материнской груди. Человеческие сущес­ тва появляются на свет слишком рано; они еще незавершенны, еще не готовы к встрече с миром. Поэтому всей их защитой от опасностей вселенной является мать, опекой которой продле­ вается внутриутробный период развития2. Поэтому спустя ме­ сяцы после катастрофы рождения зависимый ребенок и его мать составляют одно целое не только физиологически, но также и психологически3. Любое продолжительное отсутствие родительницы вызывает у младенца чувство беспокойства и как следствие этого - импульс агрессивности; когда мать вынужде­ на останавливать в чем-то ребенка, это также вызывает аг­ рессивную реакцию. Таким образом, первый объект враждебной настроенности ребенка оказывается тождественен объекту его первой любви, и его первым идеалом (который впоследствии сох­ раняется в качестве бессознательной основы всех образов бла­ женства, истины, красоты и совершенства) является идеал двуединства Мадонны и Младенца4.

Несчастный отец является первым радикальным вторжением инородной реальности в блаженство этого земного воплощения совершенства внутриутробного состояния; поэтому он в пер­ вую очередь воспринимается как враг. На него переносится заряд агрессивности, первоначально направленный на "плохую" или отсутствующую мать, в то время как сильное стремление к "хорошей", находящейся рядом, кормящей и оберегающей матери (обычно) остается. Это имеющее решающее значение

детское распределение импульсов смерти (танатос: деструдо) и любви (эрос: либидо) формирует основу хорошо извест­ ного теперь эдипова комплекса, на который около пятидесяти лет тому назад указал Зигмунд Фрейд как на одну из основных причин неспособности нас, взрослых, вести себя как разумные существа. Как выразился Фрейд: "Царь Эдип, убивший своего отца Лая и женившийся на своей матери Иокасте, является просто олицетворением исполнения наших собственных детских желаний. Но мы оказались более удачливыми, чем он, так как, не став психоневротиками, все же смогли отвратить наши сексу­ альные побуждения от своих матерей и забыть нашу ревность к своим отцам"5. Или, как он пишет: "Таким образом, в каждом зафиксированном отклонении от нормальной сексуальной жизни мы должны были увидеть задержку в развитии и инфантилизм"6.

Во сне нередко видят люди, будто Спят с матерью; но эти сны - пустое, Потом опять живется беззаботно7.

О печальной участи жены человека, чувства которого оста­ ются незрелыми, так и не выйдя за рамки детского романа, можно судить по иному, внешне бессмысленному, современно­ му сновидению; и здесь мы начинаем ощущать, что вступаем в сферу древнего мифа, но претерпевшегр любопытный поворот.

"Мне приснилось, - пишет встревоженная женщина, - что большой белый конь повсюду следовал за мной. Он испугал меня, и я оттолкнула его. Оглянувшись, чтобы посмотреть, про­ должает ли он следовать за мной, я увидела, что конь прев­ ратился в мужчину. Я велела ему зайти в парикмахерскую и остричь свою гриву, что он и сделал. Когда он вышел оттуда, то выглядел совершено как человек, за исключением того, что у него были конские копыта и голова, он следовал за мной пов­ сюду. Он приблизился ко мне, и я проснулась.

Я замужняя женщина, мне тридцать пять лет, у меня двое детей. Я замужем уже четырнадцать лет и уверена, что муж не изменяет мне"8.

Бессознательное посылает в наш мозг разного рода фан­ тазии, химеры, ужасы и иллюзии - будь то во сне, средь бела дня или в состоянии безумия; ибо под фундаментом сравнительно упорядоченного строения, которое мы называем нашим соз­ нанием, мир человека простирается глубоко вниз, в неизведан­

ные пещеры Аладдина. Там нас, кроме драгоценных камней, ожидает и опасный джинн: предосудительные или сдерживае­ мые психические силы, которым мы не захотели или не осме­ лились дать волю в нашей жизни. И они могут оставаться там неведомыми для нас до тех пор, пока какое-то случайное слово, запах, вкус чашки чая или взгляд не коснется магической пружины, и тогда наш мозг начинают посещать опасные пос­ ланники. Они опасны потому, что угрожают самому остову нашей уверенности в будущем, на который мы сами опираемся и на ко­ тором строим свою семью. Но они также дьявольски плени­ тельны, ибо сулят ключи от целого царства, где нас ждет за­ манчивое и пугающее приключение открытия самого себя. Разрушение мира, который мы построили и в котором живем, и себя в нем; а затем возрождение к новой, более смелой, чистой, всеобъемлющей и истинно человеческой жизни - вот в чем соб­ лазн, обещание и ужас этих тревожных ночных визитеров из мифологического царства, которое мы носим в самих себе.

Психоанализ, современная наука толкования сновидений, научила нас не оставлять без внимания эти бестелесные обра­ зы. Она открыла путь, позволяющий им выполнить свою рабо­ ту. Опасные кризисы индивидуального развития спокойно про­ ходят под ограждающим присмотром опытного знатока языка и законов сновидений, который принимает на себя роль и обязан­ ности древнего мистагога, или проводника душ, колдуна из пер­ вобытных лесных святилищ, где вершится таинство инициации. Врач - это современный властитель мифологического царства, знаток всех тайных путей и заклинаний. Его роль точно соот­ ветствует роли Древнего Мудреца из мифов и сказок, слова ко­ торого помогают герою пройти через испытания и ужасы фан­ тастического приключения. Он - тот, кто, следя за этим невероятным приключением зачарованной ночи, вдруг появля­ ется и указывает на сверкающий магический меч, который сразит ужасного дракона; рассказывает о ждущей впереди не­ весте и замке, полном сокровищ; прикладывает целительный эликсир к смертельным ранам и наконец возвращает победи­ теля обратно, в нормальный мир повседневной жизни.

Теперь, когда, учитывая все сказанное, мы обращаемся к рассмотрению многочисленных удивительных ритуалов прими­ тивных племен и великих цивилизаций прошлого, становится очевидно, что их цель и фактическая задача заключались в том, чтобы перевести человека через пороги преобразования, кото-