2 курс 2 сем Чернов С А aka / nachala_fil

только в нём, в отличие от других речевых актов, связываются не просто понятия, но посредством них - сами вещи. Иначе говоря, самой своей формой суждение притязает на объективную значимость, иначе говоря, на то, что в самой действительности, т.е. независимо от нас, «роза – красная». В суждении я мыслю, что свойство «красноты» присуще самой розе, самой вещи, самому объекту, а не просто то, что «я связываю свои понятия о розе и о красном». Иначе говоря, суждения – это мысль о бытии, о том, как обстоит дело в действительности, «на самом деле», объективно, независимо от меня. В суждениях я пытаюсь мыслить, представить себе само бытие. Суждение – способ, которым мои субъективные представления приводятся в соответствие с объективной реальностью. Поэтому суждения и есть основной элемент знания о мире. И поэтому они подлежат оценке на истинность или ложность. Истинность, по Аристотелю, - это соответствие знания и его предмета. В истинном суждении я соединяю или разделяю то, что соединено или разделено в самом предмете. Ложное суждение разделяет то, что соединено и соединяет то, что разделено. Истинность – основное совершенство знания, которому подчинены все его прочие достоинства.

Второй раздел формальной логики и анализирует подробно все возможные виды суждений, которые различаются типом входящих в них понятияй и способом их соединения. Этот анализ совершенно необходим для построения теории доказательства, логического вывода. Например, суждения могут быть утвердительными либо отрицательными, истинными либо ложными, общими (обо всех предметах данного рода) либо частными (о некоторых), категорическими (связка - есть), проблематическими (возможно, что есть) и аподиктическими (необходимо есть). Наиболее важные и ценные для познания суждения, согласно Аристотелю, которые и составляют, собственно, науку, - это суждения истинные, утвердительные, общие и необходимые – аподиктические. Через 2200 лет после Аристотеля другой великий философ – Кант – также утверждал, что собственно науку составляют одни лишь аподиктические суждения, обладающие признаками строгой всеобщности и логической необходимости (априорное знание).

Суждения, далее, также могут, в свою очередь, соединяться друг с другом в цепочки суждений, следующих друг за другом в определённом порядке, т.е. в рассуждения, или, точнее, в умозаключения (логический вывод). Отношение логического следования – суть логики, главный предмет её исследования. Умозаключение, говорит Аристотель, есть такое отношение суждений, в котором «если признаётся истинным нечто, то необходимо следует как признаваемое истинным другое». Важно обратить внимание здесь на два момента: необходимость следования (не зависящую от воли и желаний мыслящего субъекта) и его нетривиальность, то есть содержание вывода не должно совпадать с содержанием посылок. Если мы

241

соединяем три суждения таким образом, что из признания истинности первых двух необходимо следует признание истинным и третьего, то мы построили силлогизм. Его первая и главная форма выглядит так: «если P присуще M, и M присуще S, то P необходимо присуще S». Этот логический вывод сделан по так называемой «первой фигуре» силлогизма. Традиционный пример: (1) «все люди (M) смертны (P)»; (2) «Сократ (S) – человек (M)»; (3) «следовательно, Сократ (S) смертен (P)». (1) и (2) – это посылки силлогизма (соответственно большая и меньшая); (3) – его

заключение (вывод). «Человек» - «средний термин» , т.е. посредствующее

понятие (М – от греч. mesotes – средний), которое соединяет друг с другом два других понятия - «Сократа» (меньший термин, S), и «смертность» (больший термин, P) - и выпадает (отсутствует) в выводе. «Сократ» - субъект вывода (S), «смертность» – его предикат (P). Аристотель описал еще две фигуры силлогизма, которые различаются положением M относительно S и P. Позднее была добавлена четвертая. Вся силлогистика Аристотеля представляет собой исследование умозаключений по разным фигурам, имеющим различное число и расположение посылок. В зависимости от характера входящих в силлогизм суждений Аристотель различает также многочисленные модусы силлогизмов: одна и та же фигура может иметь различные модусы.

Аристотелю удалось создать силлогистику и логику как науку вообще благодаря фундаментальному открытию: он первым обозначил буквами понятия, входящие в суждение (или, что то же самое, заменил буквами термины (слова), входящие в предложение), в результате чего стала наглядно видимой в чистом виде логическая форма мысли и рассуждения, независимая от содержания. Благодаря этой своеобразной «алгебре мышления» стало очевидным, что вывод получается не в результате понимания содержания посылок, но вследствие одной лишь их формы и

способа соединения – совершенно независимо от значения «переменных» (содержания понятий, содержания мысли). Иначе говоря, логический вывод можно сделать – и он будет совершенно верным – не имея никакого представления, о чём в нём идёт речь, о каких предметах мы рассуждаем и существуют ли вообще в действительности такие предметы. Если «все фемины гантируются», и «куздра – это фемина», то она вне всяких сомнений «гантируется». Сам вывод логически правилен, и мы можем сделать его совершенно независимо от того, существуют ли в мире некие куздры и фемины и знаем ли мы, чем они, собственно, занимаются. Логика изучает лишь формальную правильность рассуждений вне всякой зависимости от их содержания и отношения к реальному миру. Поэтому можно логически безупречно и совершенно «доказательно» нести абсолютный вздор. Логика устанавливает лишь зависимость между истинностью одних суждений и истинностью или ложностью других, но об истинности самой по себе она ничего не говорит. Силлогизм лишь

242

переносит истинность посылок на вывод: если истинны посылки, то вывод также необходимо истинен. Аристотель увидел также в составе наших суждений и предложений различие между логическими переменными и логическими постоянными. Переменные – это термины (понятия) и заменяющие их буквы. Их значение образует смысл, содержание предложения, его семантику (связь термина или понятия с внеязыковой реальностью, действительностью). Логические постоянные – это способы соединения переменных, их отношения между собой в предложении (синтаксис): «и», «или», «если, то», «быть присущим всякому», «не быть присущим ни одному», «быть присущим некоторым», «не быть присущим некоторым» и т.п. В учении Аристотеля, таким образом, уже заключена идея символической логики, созданной преимущественно в XIX в. О ней, однако, речь пойдёт позднее.

Силлогизмы, в свою очередь, также могут соединяться в цепочку, которая называется доказательством. Если провести аналогию между миром мыслей и физическим миром, то можно сказать так: понятие – это логический атом, суждение – «молекула» мысли, умозаключение – логическое «тело», и из этих тел составляются целые логические «миры» (теории). «Доказательство» в аристотелевском понимании и есть логическое выведение (аподейксис), но не всякое, а выведение из истинных посылок. Доказательство возможно только в науке. Доказательство возможно только относительно общего (сущности). Относительно единичного в чувственно воспринимаемом индивидууме ничего доказать нельзя. В доказательстве, правда, может фигурировать единичная сущность (Сократ), но доказывается нечто только о её общем свойстве. Это справедливо и относительно, скажем, нарисованных геометрических фигур. Рассматривая нарисованный и таким образом единичный, чувственно воспринимаемый треугольник, я могу доказать лишь такое положение, которое относится к данному «типу» треугольников, т.е. «идеальному» (мыслимому) треугольнику. Если бы в вещах не было ничего общего (сходного, повторяющегося, устойчивого), то наука былы бы невозможна. Аристотель, открыв умозаключение и силлогизм, смог впервые эксплицитно сформулировать в общем виде саму идею науки: вся совокупность человеческих знаний может быть упорядочена, причём однозначным образом, так как одни знания логически следуют, «вытекают» из других. Среди всех научных знаний можно выделить наиболее важные и общие, «архаи», «прота», «принципы», из которых можно чисто логически, не обращаясь к опыту, «дедуцировать» всё остальное. Наука возможна исключительно благодаря принципам и доказательству. Цель науки - вывести в однозначном порядке и с логической необходимостью всё научное знание о сущности вещей из некоторых первых начал всякого знания. По мнению Аристотеля, наука должна содержать в себе одно лишь абсолютно достоверное, доказанное

243

знание и не может включать в себя никаких мнений, гипотез, предположений и т.п. Она должна состоять сплошь и целиком из аподиктических истин.

Вспомним, однако, о «если». Поскольку в силлогизме истинность посылок лишь переносится от посылок к выводу, постольку истинность вывода зависит от истинности его посылок. Эти посылки в свою очередь либо могут быть доказаны, либо нет. Если они могут быть «доказаны», то это означает лишь, что можно найти для них такие посылки, из которых их можно вывести. Если и эти посылки могут быть доказаны, то у них также есть свои предпосылки и т.д. «Доказательство» есть только лишь выведение – более ничего. Эта цепочка предпосылок, далее, не может, однако, уходить в бесконечность, так как знание всегда конечно. Кроме того, если бы эта цепочка уходила в бесконечность, то всё наше знание до бесконечности (вечно) оставалось бы недоказанным и наука была бы неваозможна. Мы никогда не знали бы точно, является наше знание «наукой» или не является. Если хоть что-то можно доказать, если наука вообще возможна, то цепочка предпосылок должна быть конечной. Таким образом наука необходимо должна иметь какие-то самые первые предпосылки для всякого доказательства. Ясно, что эти первые посылки сами в принципе никогда и никоим образом не могут быть доказаны, раз они - первые. Доказать можно лишь второе, третье и т.д. Всё доказанное в науке в конечном счёте исходит из недоказанного и недоказуемого.

Всякое доказательство – опосредствование, поэтому всё доказанное или опосредствованное знание предполагает наличие непосредственно истинного, первичного знания, и основывается на нём. Но если в самом основании всего научного, аподиктического, достоверного знания лежат недоказуемые, ни из чего не выводимые положения, то откуда они берутся, как их найти, на каком основании признаётся их истинность? Аристотель различал три типа предпосылок для доказательства: 1) аксиомы; 2) предположения; 3) постулаты. Постулат, по-гречески, - требование. Это положение, которое принимается в качестве исходного в силу каких-то принудительных причин, даже если оно не только не очевидно, но и не правдоподобно. Предположение – это относительно недоказуемое утверждение, «весьма правдоподобное с виду», которое временно принимается в отдельной науке для установления логических связей, для упорядочивания того, что пока известно. Аксиомы же – это абсолютно первые, абсолютно недоказуемые, абсолютно очевидные, «необходимо истинные» положения. Аксиомы – это первые условия возможности либо научного знания вообще, либо - данной частной науки. Из сказанного ранее об определении и выводе ясно, что аксиомы – суждения, которые касаются высшего рода либо в наших знаниях вообще, либо в данной области знания (в данной науке).

244

Высшая аксиома всего научного познания, согласно Аристотелю, – это первый закон логики: «невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не было присуще одному и тому же и в одном и том же смысле». Это – закон противоречия или запрета противоречия («неверно, что A и не-A», где A – некоторое суждение; или: «неверно, что S есть P и S не есть P»). Или: два взаимно противоречащих друг другу суждения не могут быть оба одновременно истинными. Закон формулирует первое и минимальное условие связности мышления (связывания понятий в суждения), упорядоченности знаний. Если мы утверждаем, что «S и есть, и не есть P», то мы ничего не утверждаем. Разрешение допускать противоречия означает утрату различия между истинным и ложным. Теряет смысл сама логика, так как исходя из противоречия можно «доказать» всё что угодно (в математической логике из формулы «A и не-A» следует истинность любой формулы). Интересно, что этот закон Аристотель формулирует не в своих логических сочинениях, а в «Метафизике», и что в несколько изменённой формулировке этот закон был высшим принципом докантовской онтологии. Два других высших закона логики – закон тождества (A=A, в ходе логического вывода одним термином следует обозначать одно и то же понятие) и закон исключённого третьего («A или не-A», то есть два взаимно противоречащих суждения не могут оба одновременно быть ложными: истинно либо А, либо не-А, третьего не дано). Высшие аксиомы, согласно Аристотелю, определяют «сущее как таковое», все роды «сущего», поэтому они имеют одновременно и логический, и онтологический характер. Из этого следует, что первые начала всех наук должны исследовать и устанавливать логика и метафизика. Основоположник всей экспериментирующей науки Нового времени и классического эмпиризма Ф.Бэкон также полагал, что предмет метафизики

– «аксиомы наук».

Существуют также аксиомы, лежащие в основе ряда наук либо одной науки. Например, в основе ряда наук, изучающих количественные отношения (математики), лежат аксиомы величины: если к равным прибавить (отнять) равные, то получим равные и т.д. Архимед сформулировал соответствующие более конкретные аксиомы для статики (весов) и гидростатики. Например, если плечи рычага равны и грузы на них равны, то весы находятся в равновесии; если плечи неравны, а грузы равны, то перевесит более длинное; если плечи равны, а грузы неравны, то перевесит больший груз и т.д. Все эти аксиомы самоочевидны, т.е. их истинность усматривается умом непосредственно, из них самих (а не опосредствованно, т.е. посредством выведения из других). Это – «общие достояния ума». Достаточно просто ясно помыслить эти суждения, чтобы увидеть их истинность. Следовательно, согласно Аристотелю, есть такие знания, истинность которых усматривается не только независимо от других знаний, но и независимо от опыта, одним лишь «умом» (мышлением),

245

независимо от всякого чувственного восприятия предметов внешнего мира. Например, аксиомы статики Архимеда невозможно доказать или опровергнуть опытом: не только потому, что опытное измерение всегда приблизительно, но и потому, что в случае противоречия аксиомы опыту мы всегда сделаем вывод о неточности измерения (несовершенстве опыта). Здесь, однако, надо учитывать некоторые важные тонкости.

Уже Аристотель поставил коренную проблему теории научного познания, поскольку фактически он различает вопрос о происхождении того или иного знания и его содержании. Он бы признал справедливость слов Канта: без сомнения, всё наше познание начинается с опыта, но далеко не всё его содержание происходит из опыта.

Действительно, аксиомы образуют в науке основу основ. Вопрос об их сущности и происхождении – принципиальнейший в теории познания и философии науки. Аксиомы, согласно Аристотелю, не устанавливаются произвольно, не являются предметом «конвенции» (простого «соглашения» между учёными). То, что называется «аксиомами» в современной науке, после создания математической логики и формальных исчислений, соответствует аристотелевскому понятию постулата. Аксиомы же в аристотелевском смысле обладают не только истинностью, но и высшей степенью достоверности (самоочевидностью). Они являются основой и источником всякой другой «аподиктической» (доказанной) достоверности в науке. Эти аксиомы «очевидны», но не эмпирически или психологически. Они «очевидны» для «ума» как такового, иначе говоря, чисто логически, или умозрительно. Это значит, во-первых, что их отрицание скрывает в себе логическое противоречие. Во-вторых, это значит, что мыслимое в них содержание, строго говоря, не имеет эмпирического происхождения. В- третьих, они не могут быть «даны» никому непосредственно и изначально, так как не представляют собой простых констатаций эмпирических или психологических фактов.

Каким же образом они устанавливаются? На этот вопрос отвечает теория индукции. Надо сразу заметить, однако, что индукция лишь наводит ум на аксиомы, т.е. аксиомы можно установить лишь на основании индукции и исключительно благодаря ей, но содержание аксиом не сводится к тем знаниям, которые составляли содержание индуктивных умозаключений. И истинность аксиом, и их безусловная логическая «очевидность» усматривается умом из них самих, а не из найденных фактов и эмпирических обобщений, и лишь в этом смысле – «непосредственно». Если бы не только происхождение, но и обоснование аксиом было индуктивным, то они не обладали бы логической необходимостью и не могли бы быть первичной основой науки и всех доказательств в ней.

Индукция - противоположность дедукции. В «Топике» она определяется так: «индукция есть восхождение от отдельного к общему,

246

например, если знающий штурман - лучший штурман, а знающий возничий - лучший возничий, то во всяком деле знающий - лучший». Индукция в общем ходе человеческого познания, несомненно, предшествует дедукции. Она доставляет тот материал, из которого впоследствии строится собственно наука. Знание первоначально возникает из чувственного восприятия и опыта, путем индукции, постепенного обобщения. Это первоначальное опытно-индуктивное знание, во-первых, всегда относится к единичному, частному или ограниченно общему. Во-вторых, оно всегда недостоверно, всегда может быть опровергнуто или исправлено новыми фактами. Но другого пути к науке нет. «Нет ничего в интеллекте, чего первоначально не было бы в чувствах» - такова лапидарная формула Аристотеля, послужившая много позднее общим принципом философского эмпиризма. Ум первоначально побуждается к деятельности именно внешним воздействием на органы чувств и чувственным восприятием, и первый продукт деятельности ума – опытное, эмпирическое знание. Хотя конечная цель науки – строгое доказательство всех своих положений, последовательное логическое выведение всего особенного из первых общих начал, из определений, аксиом и постулатов, однако путь к науке ведет лишь через чувства, опыт и индукцию. Индукция, отталкиваясь от непосредственного чувственного восприятия единичного, отдельных вещей, индивидуумов, ищет наиболее общие роды вещей, внутри которых она различает виды согласно их отличительным признакам. Это различение делает возможным определение через указание рода отличительного признака. Таким образом появляется возможность классификации всех предметов науки и дедуктивного выведения. Именно эту программу Аристотеля стремился реализовать Евклид в своих «Началах», положивших начало математике как дедуктивно-доказательной системе знаний. Каждая книга «Начал» начинается с определений, аксиом и постулатов, и последующие положения доказываются, исходя из них.

Взаимосвязь индукции и дедукции, следовательно, такова, что отношение первичного и вторичного, предшествующего и последующего, непосредственного и опосредствованного в процессе познания изменяется на прямо противоположное: то, что в действительности первично (общее, род, сущность), по времени познается позднее, из отдельного и особенного (индивидов и видов). В науке же оно (общее) становится первым, теперь уже по логическому порядку, который соответствует действительному порядку вещей, который первоначально, в чувственном восприятии и опыте, был ещё скрыт.

Аристотель, таким образом, исходит в теории познания из принципа эмпиризма лишь в том смысле, что общее, или сущность вещей, непосредственно и независимо от чувственного восприятия и опыта не познаётся. Никакого «врождённого», «готового» знания в душе нет. Ум «в возможности» – всё, но актуально он, до того, как начал действовать –

247

ничто. Всякое действие ума, т.е. мышление и познание, начинается с опыта, с чувственного восприятия. Достичь познания сущности вещей без их

чувственного восприятия, без тщательного и всестороннего эмпирического

изучения и постепенного обобщения невозможно. Существо, лишённое способности ощущения, никогда ничему не научится и никогда ничего не узнает. Первое основание индукции и всякого познания – это прирождённая всему живому способность ощущать. Всякое познание начинается с ощущения, с чувственного восприятия внешнего мира.

Однако уже в этом первом начале знания Аристотель сразу же находит двойственность. Ощущение оказывается парадоксальным тождеством активности и пассивности.

Содной стороны, ощущение – не во власти ощущающего, «ибо необходимо, чтобы было ощущаемое». Чувственное восприятие вообще – «страдательная» способность человека, т.е. его способность испытывать внешнее воздействие, подвергаться воздействию внешнего предмета и каким-то образом «принимать его в себя» – «воспринимать». Ощущение возникает тогда, когда тело человека, его органы чувств приводятся в движение и что-то «претерпевают». Аристотель абсолютно, непоколебимо убеждён в том, что предметы познания существуют независимо от нас, что ощущаемое существует до акта ощущения. В этом отношении он – материалист. Иначе как через посредство чувственного восприятия, воздействия на телесные органы чувств реальный предмет не может быть нам дан, у нас нет иного доступа к внешнему миру, чтобы получить знание

онём. «Изнутри» он нам никоим образом не дан. И именно внешний предмет, воздействуя на органы чувств, превращает присущую нам способность ощущения - в действительное ощущение. В человеке заложена лишь возможность чувствовать, и эта возможность ощущения реализуется, становится действительностью и деятельностью «чувствования» человека лишь благодаря действительности внешнего предмета, его «актуальности» и его действию. Ощущение возникает лишь тогда, когда в состоянии органа чувств и внешнего предмета есть различие (если вода той же температуры, что и тело, то я не ощущаю её тепла или холода), и в акте внешнего воздействия «неподобное» в человеке, испытав действие, становится «подобным». В акте ощущения происходит некое «уподобление» человека внешнему миру. Аристотель использует даже образ восковой дошечки: внешнее воздействие оставляет «оттиск», «отпечаток» в душе. Воск «уподобляется» перстню, человек в чувственном восприятии «уподобляется» внешнему миру.

Сдругой стороны, однако, мы должны иметь способность к ощущению. Ведь воздействие света или тепла на камень не вызывает в нём ощущений. И когда ощущение возникает в результате внешнего воздействия, то оно принадлежит мне, находится «внутри» и создаётся моей душевной «силой»: именно я ощущаю, и «ощущение» – это моя

248

деятельность. Не случайно мы говорим (и совершенно верно): «я вижу», «я слышу» и т.д. Чувственное восприятие, «видение» и «слышание» – это весьма сложная и активная деятельность человека. Аристотель обращает внимание далее на то, что до акта ощущения внешний предмет и органы чувств разделены и различны, но ощущение возникает в результате их соединения, некоего слияния в одно целое, которое и есть «ощущение». И поскольку ощущение вызывается действием внешнего предмета и это действие вызывает изменение состояния органа чувств, т.е. приводит его в движение, т.е. также вынуждает действовать, то в акте ощущения

деятельность объекта и деятельность субъекта совпадают: это одна и та же деятельность. Неоднократно Аристотель подчёркивает эту мысль: как только ощущение (а тем самым и внешний предмет для нас) становится действительным, мы не можем разделить ощущение и ощущаемое, или,

более общо – не можем отделить предмет знания от знания о предмете: «знание есть в некотором смысле то, что познаётся, а ощущение – то, что ощущается». В некотором смысле «дуща есть всё сущее». Аристотель учитывает результаты, полученные софистами.

«Действие ощущаемого и действие ощущающего, - пишет Аристотель, - суть одно действие». Звук как «колебание воздуха», как внешняя деятельность звучания, и звук как слуховое ощущение, как деятельность слышания – это одна и та же деятельность, хотя и в разных «материях». Что, собственно, находится «во мне», когда я «слышу»? Во мне, как слышащем, находится энергия звучащего. Я слышу не воздух и не его движение, а форму этого движения, которая совпадает с формой движения колокола и формой движения моего органа чувства. Даже в простейшем случае перстень оставляет в воске не свою материю (золото), а свою форму. В акте оттиска золото перстня и воск отождествляются не в своей материи,

ав своей форме. Форма же сама по себе – не материя, ибо разные материи могут иметь одну и ту же форму. Даже в этом простейшем случае видно, что форма – деятельность, ибо форму воска нужно создать, он должен принять форму перстня, и лишь после этой деятельности отпечатывания мы видим форму как устойчивый и неизменный образ. В акте ощущения внешний предмет также входит в орган чувств не своей материей, а своей формой. Если бы камень, который я вижу, вошёл в глаз своей материей, я бы уже ничего не увидел. Во мне находится не камень, а «форма» камня, или его «идея». Наши представления – «это как бы предметы ощущения, только без материи».

Ощущение, как и всякое познание – форма. Само «ощущение», как и всякое познание, всякая мысль, есть не орган чувств и не «материя» мозга,

аих состояние, способ их движения, их деятельность, «энергия», «функция». «Душой» мы и называем «вместилище форм», их совокупность. Душа, пишет Аристотель, «есть как бы рука: как рука есть орудие орудий, так и ум - форма форм». Но эти формы душа «имеет» не в

249

действительности, а в возможности. Форма же вещи, или её идея – это её сущность. Поэтому сущность вещи и понятие ума – это одна и та же форма, хотя и «в разных материях». Поскольку, далее, форма – это деятельность, «энергейя», то «душа» – это «действенность» тела, способ его существования как «единства», как одного целого. Поскольку форма – сущность, то душа – сущность тела. Поэтому Аристотель, в отличие от Платона, не признаёт бессмертия души. Внутренняя, «дущевная» жизнь человека существует лишь до тех пор, пока тело сохраняет свою «действенность», свою «энергейю» и «энтелехию», своё «динамическое» единство с окружающим миром. Смерть и есть утрата этого двойного (внутреннего и внешнего) единства тела, этой действенности, его единой «формы», т.е. исчезновение «души».

Однако в душе есть нечто вечное, не связанное с телом, а тем самым – сверхличное, сверхиндивидуальное. Эта «часть» души – ум. Проблема ума

– главная для всей теории познания, и даже – для теории бытия. Деятельность ума, по Аристотелю, с самого начала лежит в основании опыта, в основании самой индукции. Конечно, существо, у которого нет способности ощущать, ничему не научится и ничего не узнает. Но и существо, имеющее способность чувствовать, но не имеющее ума, тоже не получит никакого знания. Ощущение само по себе – ещё далеко не знание. Для того, чтобы возникло знание о «предметах», их свойствах и отношениях, мы должны иметь другую способность - схватить текучие и переменчивые ощущения, удерживать их в памяти, различать их и соединять друг с другом воедино ощущения от разных органов чувств. Память неразрывно связана со способностью воображения, благодаря которой мы можем иметь представление вещи и в её отсутствие, без её воздействия на органы чувств. Если в ощущении мы зависим от присутствия предмета, то в воображении душа свободнее. Более того,

способность воображения, как свободная, спонтанная деятельность

человека, лежит в основе возникновения всякого чувственного образа, поскольку в нём соединяются в одно целое многие ощущения. Ведь соединение ощущений в наглядный образ само не есть ощущение – оно производится деятельностью ума и памяти. Более того, «без воображения невозможно никакое составление суждений», т.е. мышление. Человек не может мыслить без образов, но суть дела в том, что ум не есть эти образы – он есть нечто более глубокое, «чистое», свободное от всяких элементов чувственности.

Благодаря способности памяти и воображения чувственные восприятия не забываются, накапливаются, соотносятся друг с другом и как бы «накладываются» друг на друга. Благодаря этому наложению или синтезу многократных восприятий, благодаря активной деятельности «ума» образуется опыт относительно данного предмета и относительно ряда сходных предметов, в результате чего постепенно выделяется

250