2 курс 2 сем Чернов С А aka / nachala_fil

многолик, пёстр, текуч и разнообразен, как и его государство. Из этой беспорядочной свободы и вырастает потихоньку тирания.

Тирания – следствие демократии. Как ненасытное стремление к богатству неизбежно губит олигархию, так и ненасытное стремление к свободе разрушает демократию. Её уничтожает именно то, к чему она стремится, что считает благом. Демократическое государство опьяняется свободой сверх должного, «в неразбавленном виде», когда к власти в нём приходят дурные виночерпии, поощряемые толпой, которая хочет полной свободы. Всё принудительное вызывает у демократа возмущение. Поэтому под предлогом свободы перестают почитать родителей, отец начинает бояться сына, учитель боится школьников, школьники ни во что не ставят учителей, «лошади и ослы привыкли здесь выступать важнои с полной свободой, напирая на встречных, если те не уступают им дороги», и кончается дело тем, что люди перестают считаться с законами – «чтобы уже вообще ни у кого и ни в чём не было над ними власти»32. Всё же чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону. Из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство. Народ привык особенно отличать и возвеличивать кого-то одного. Как ни ценит толпа свободу, ей необходимы идолы. Тиран и вырастает из этого корня, как ставленник народа, его представитель, выразитель. Имея в руках такой аргумент и послушную толпу, разве тиран удержится от крови своих соплеменников, «врагов народа»? «Напротив, как это обычно бывает, он станет привлекать их к суду по несправедливым обвинениям и осквернит себя, отнимая у человека жизнь». После этого у него один выбор

– либо погибнуть от руки нажитых врагов, либо же стать тираном «и превратиться из человека в волка». Сначала тиран приветливо всем улыбается, даёт множество обещаний, раздаёт землю народу, притворяется милостивым и кротким. Потом он начнёт вовлекать граждан в какие-то войны, «чтобы народ испытывал нужду в предводителе», чтобы народ обеднел, больше думал о хлебе насущном и меньше о политике. «А если он заподозрит кого-нибудь в вольных мыслях и в отрицании его правления, то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю»33. Всё это сделает тирана всё более и более ненавистным для граждан. Влиятельные лица будут высказывать ему недовольство происходящим. Тогда, чтобы сохранить власть, «тирану придётся всех их уничтожить, так что в конце концов не останется никого ни из друзей, ни из врагов, кто бы на что-то годился». Тиран зорко следит за тем, кто мужествен, кто разумен, кто влиятелен – он не может быть спокоен, пока в государстве есть такие люди, и не успокоится, пока не очистит от них государство. Так народ из подчинения свободным людям попадает в

32Там же, с.381. 563e.

33Там же, с.386. 567a.

231

рабство деспоту и неумеренную свободу меняет на самое тяжёлое и горькое рабство – рабство у рабов. Нет более жалкого государства, чем тираническое. Нет и более жалкого и несчастного человека, чем тиран. Тиранический характер легко распознать: такие люди либо наслаждаются своей властью над другими, либо пресмыкаются. От подчинённого они требуют лести и полной готовности к услугам, если нуждаются в человеке, то сами льстят ему, льнут без стеснения, делая вид, что близки ему, но как добьются своего – опять чужие, холодны и равнодушны. Самый отъявленный негодяй, по Платону, - и самый несчастный человек. Тираническая душа несчастна, она всегда неудовлетворена, её лучшие стороны подавляются и тиранятся низменными страстями. Всю жизнь тиран полон страха и мучается. Он тиранит не только государство, но и близких, и самого себя. Власть неизбежно делает его завистливым, вероломным, подозрительным, несправедливым, недружелюбным и нечестивым. Тиран творит и поддерживает всяческое зло, поэтому он несчастен и сделает несчастными своих близких.

Платон убеждён в том, что чем порочнее и несправедливее человек, тем он несчастнее. Самый счастливый человек – добродетельный и справедливый, властвующий над самим собой. У всех, кроме человека разумного, удовольствия не вполне подлинны, скорее это «тени» удовольствий: «они пасутся, обжираясь и совокупляясь, и из-за жадности ко всему этому лягают друг друга, бодаясь железными рогами, забивая друг друга насмерть копытами – всё из-за ненасытности, так как они не заполняют ничем действительным ни своего действительного начала, ни своей утробы»34. Тиран – дальше всех от того действительного блага, к которому стремится и его собственная душа, поэтому он и несчастнее всех.

Тема 11. Философия аристотеля

Аристотель (384-322 до Р.Х.) в течение двадцати лет был учеником Платона, членом платоновской Академии. Он основал в Афинах Ликей – философскую школу перипатетиков (прогуливающихся). Сохранившиеся труды Аристотеля представляют собой в основном записи лекций, читавшихся в Ликее (так называемые эзотерические сочинения). Они составляют «корпус аристотеликум» - свод его сочинений, которые по традиции разделяются на четыре группы: 1) книги по логике, позднее названные «органоном» (орудием); 2) этические сочинения; 3) естественнонаучные работы (физика); 4) метафизика. Всего, согласно одному из дошедших до нашего времени александрийских списков,

34 Там же, с.411. 586b.

232

Аристотель написал 146 сочинений. Не все они дошли до нас, а некоторые из дошедших работ отсутствуют в этом списке.

Аристотелевскую классификацию знаний и наук мы уже рассматривали во втором вопросе первой темы (структура философии). Аристотель был крупнейшим философом и учёным античности, он первым построил философию как энциклопедическую научную систему. Он внёс выдающийся вклад в создание и развитие ряда конкретных наук (астрономии, минералогии, ботаники, зоологии, риторики, психологии и т.д.), а также впервые чётко отделил собственно философское знание (первую философию, названную позднее метафизикой) от конкретнонаучного знания. Метафизика Аристотеля, которую он сам называл также познанием божественного, послужила в Средние века теоретической основой христианской естественной теологии. Сочинения Аристотеля резко контрастируют по стилю с высокохудожественными диалогами Платона, да и всеми сочинениями его предшественников. Можно сказать, что Аристотель – создатель собственно учёности вообще, как типа духовной деятельности, первый учёный-профессор, систематик, который совершенно не интересуется красотами стиля и слога и сразу берётся за суть дела, опираясь прежде всего на самое тщательное, всестороннее, скрупулёзное изучение фактов, их систематизацию, обобщение, анализ понятий, длинные и сухие рассуждения, логику и доказательство – как это и имеет место в работах современных физиков, химиков, биологов и т.д. В этом отношении он заметно отличается от предшествовавших ему мудрецов, философов, мыслителей, учителей мудрости, просветителей.

Правда, учение Аристотеля в целом невозможно понять без учёта влияния предшествующих философов и в особенности Платона. Можно даже сказать, что Аристотель, при всей его самобытности, - первый великий платоник, но он подверг философию Платона глубокой критике и существенной трансформации, стремясь сделать учение об идеях плодотворным для систематического эмпирического познания мира. Вместе с тем строгую научность Аристотеля следует отличать от современного понимания «научности». В основе учения Аристотеля в целом лежат два понятия, которые были отброшены новой наукой XVII-XX вв.: формы, как сущности (метафизика субстанции) и цели как причины движения и развития вещей (телеология). Арабские учёные средневековья и христианские схоласты канонизировали Аристотеля, называя его Князем философов или просто Философом с большой буквы. Его учение было использовано для фундаментального обоснования и систематизации христианского богословия. Поэтому борьба со схоластикой и церковным авторитетом в начале Нового времени со стороны «новой философии» и «новой науки» была борьбой и против авторитета Аристотеля, учение которого стало точкой отталкивания и систематической критики со стороны Бэкона, Декарта, Галилея и т.д. Новая экспериментально-

233

математическая физика была антиперипатетической. С другой стороны, Кант видел в Аристотеле родоначальника всей мноковековой традиции догматической метафизики, которой он положил конец своей сокрушительной критикой чистого разума. Однако, судя по всему, в современной философии произошла своеобразная реабилитация Аристотеля, и его учение стало предметом многочисленных исследований и нового истолкования.

§1. Логика и теория познания Аристотеля.

Логика Аристотеля имела определяющее влияние на последующую духовную историю Запада. Она стала основой так называемой традиционной, или формальной, логики. Нас интересует здесь не Аристотель, а логика, поэтому мы будем говорить лишь о сути дела, о сущности, составе и значении созданной им науки, не заботясь особенно о том, чтобы строго отделить то, что сказано самим Аристотелем от сказанного другими знатоками и теоретиками формальной логики.

Аристотель создал такую науку, говорил Кант, которая на протяжении двух с лишним тысяч лет не была ни опровергнута, ни в чём бы то ни было существенном пересмотрена, но лишь дополнена и расширена (причём не всегда удачно). Возможно, что одна из причин такого положения дел заключается в самом характере логики как формальной науки. Аристотель первым исследовал мышление не с точки зрения его содержания, отношения к предметам или выражения в языке, но исключительно с точки зрения его собственной внутренней формы. Мысли людей столь же разнообразны и изменчивы, как и их предметы, однако во всём разнообразии этих мыслей и знаний о мире можно найти устойчивые и повторяющиеся формы или структуры, которые не зависят от содержания мысли – ни от её предмета, ни от её носителя в данный момент (т.е. от того, о чём эта мысль или кому она принадлежит), иначе говоря – нечто объективно-реальное в самом мышлении. Эти всеобщие формы как бы «погружены» в бесконечно разнообразный и переменчивый материал ощущений, восприятий, эмоций, вещей, которые мы знаем и т.п., и остаются незаметными для самого мыслящего человека. Они как бы заслоняются предметом, о котором мы думаем. Аристотелю впервые удалось отделить эти общие формы от бесконечно разнообразного содержания и описать их в чистом виде. В этом заключается бессмертная заслуга Аристотеля перед наукой. Осознание, изучение, систематизация этих форм самого мышления представляет собой большую ценность, не меньшую, чем описание сил природы, химических элементов, видов растений или животных – всего того, на что направлена мысль. Более того, по мнению Канта и Гегеля это выявление чистых и всеобщих форм

234

мышления имеет, в отличие от эмпирического, конкретно-научного знания абсолютную ценность, так как формы мышления не зависят от его эмпирического содержания и, следовательно, не изменяются ни при каком развитии и расширении познания. Число этих форм конечно (в отличие от потенциально бесконечного числа возможных эмпирических предметов и явлений), поэтому они могут быть выявлены и описаны исчерпывающим образом, т.е. логика как наука может достичь совершенного и законченного состояния, стать абсолютным знанием. Отсюда ясно, далее, что метафизика, как наука об абсолюте и как абсолютное знание, может и должна опираться именно на логику, а не на эмпирическое знание (физику). И действительно, от Аристотеля (или даже Парменида) метафизика как учение о сверхчувственном, неизменном бытии опирается именно на логику, на общие формы мышления. Кант, например, подчёркивает, что всякая подлинная метафизика черпается в самой мыслительной способности человека. А логика – это наука о мышлении, в которой разум обращается к самому себе и исследует самого себя. Логика – это самопознание разума. Поэтому она имеет совершенно исключительное значение для метафизики. Гегель же просто отождествляет логику и метафизику, поскольку для него общие формы мышления и есть истинное, вечное содержание мира, сама высшая и подлинная реальность, само божественное. Правда, такая трактовка мышления требует перестроить традиционную логику, создать новую, диалектическую логику. Но о ней речь впереди, вернёмся к логике формальной.

Она определяется обычно не просто как наука о мышлении, но как наука о формах, правилах или законах мышления. А именно, она изучает понятия, суждения и умозаключения (рассуждения). Иногда её определяют и более просто как науку о рассуждениях. Центральные и основополагающие понятия логики как науки – понятия формы мышления, понятие истины и понятие логического следования. Логика изучает не все вообще высказывания, рассуждения, мысли, но лишь те, которые могут быть истинными или ложными. Скажем, психологическая ассоциация не может быть истинной или ложной. Таковым может быть лишь некоторое суждение (идея, мысль), которое выражает себя в языке в виде

предложения, а именно - некоторого утверждения либо отрицания.

Именно суждение есть, собственно, знание. Ни чувственное восприятие, ни понятие само по себе ещё не есть знание и оно изучается в логике лишь постольку, поскольку из понятий составляются суждения. Умозаключения (рассуждения) – это цепочки логически связанных суждений, т.е. способы связывания и упорядочивания наших знаний. Теорию умозаключений интересует именно связь (зависимость) между истинностью и ложностью различных суждений, т.е. отношение логического следования (вывода). Поэтому логика как наука имеет смысл и значение лишь в том случае, если существует различие между истинным и ложным. Логика и выясняет

235

всеобщие формальные условия истинности мышления, т.е. его согласия с самим собой. Разумеется, что есть ещё содержательное условие истинности знания – его согласие с предметом знания - которое логика не принимает во внимание и которое устанавливается преимущественно посредством опыта.

Кант обращает внимание ещё на некоторые оттенки понятия логики. Он обращает внимание, во-первых, на то, что в мире всё происходит не как попало, но согласно каким-то правилам. И душа человека, его мышление также подчиняются определённым правилам. Нельзя мыслить без всяких правил вообще. Но, во-вторых, правила есть разные: наряду с такими, которые нужны лишь в некоторых случаях, существуют необходимые правила, т.е. такие, без которых вообще невозможно обойтись, которые не зависят ни об объектов, ни от ситуации, ни от субъектов. Которые необходимо соблюдать всем, всегда и везде – если, конечно, мы стремимся к истине. Эти правила, в-третьих, касаются одной лишь формы мышления. Кант говорит также, что логика – это «искусство разума», или «техника учёности вообще». Он обращает внимание на то, что отвлекаясь как от объектов мышления, так и от субъектов, и требуя согласия разума с самим собой вообще как таковым, логика говорит не о том, как мы мыслим (психологически), но о том, как мы должны мыслить. Логика должна нас учить правильному применению рассудка. Итоговое определение Канта гласит: «Логика есть наука о разуме не только по форме, но и по материи, - априорная наука о необходимых законах мышления, но не в отношении отдельных предметов, а всех предметов вообще; следовательно, - наука о правильном применении рассудка и разума вообще, но не о субъективном употреблении, т.е. по эмпирическим (психологическим) принципам, не о том, как расудок мыслит, а об объективном применении, т.е. по принципам a priori, о том, как он должен мыслить»35. Современные определения логики соответствуют основным положениям Аристотеля и Канта. Например, в одном учебнике логика определяется как наука о том, как мы должны мыслить, чтобы наши мысли, выраженные в языке (суждения, рассуждения, теории), были истинны. Другой учебник определяет логику как науку, отличающую правильные рассуждения от неправильных на основании одной лишь их формы. Иначе говоря, логика выявляет общие схемы правильных рассуждений.

Надо сказать, что логические сочинения Аристотеля, составляющие его органон (organika biblia), охватывают более широкий круг проблем, чем традиционная формальная логика. Логика Аристотеля составляет часть его учения о знании. Можно сказать, что аристотелевский органон содержит в себе теорию познания, и прежде всего – теорию научного познания. В нём

35 Кант И. Логика. Пособие к лекциям // Кант И. Трактаты и письма. М., 1980. С.323324.

236

рассматриваются три главные проблемы: 1) вопрос о вероятном знании, способах его поиска и обоснования (диалектика); 2) вопрос о достоверном знании и методах его доказательства (аналитика, силлогистика, теория дедукции); 3) вопрос о методах установления посылок для доказательства

(теория индукции).

Диалектика Аристотеля, в отличие от диалектики Платона, представляет собой не путь к знанию высшей степени достоверности, а напротив, теорию хотя и не вполне достоверного, но правдоподобного знания. Это знание – не научное, но Аристотель понимал, что знание такого рода играет важнейшую роль в жизни людей и поэтому необходимо его научное исследование. Специальный трактат, посвящённый этому вопросу, «Топика», рассматривает «общие места» (topoi, «топосы»), или точки зрения, с которых можно и нужно рассматривать любой предмет или обсуждать трудный вопрос, вести дискуссию для того, чтобы получить как можно более достоверное знание. Возможно, что аристотелевская диалектика появилась как теоретическое осмысление или обобщение практики совместного публичного обсуждения сложных вопросов в суде или народном собрании (начинать или не начинать войну?). Можно выработать нечто вроде общей техники, методики, приёмов или общих рекомендаций для подобного обсуждения. Здесь речь идёт о мнениях, их столкновении, методах их испытания с упором на опровержение. Аристотель систематически перечисляет эти «топосы», которые вошли в качестве обязательных правил в «диалектику» средневековых университетских диспутаций: обратиться к мнению «экспертов», т.е. сведущих в данном вопросе людей, к авторитетным текстам; анализировать смыслы слов, понятий, учитывая их многозначность, неопределённость и т.п.; выявить сходство и провести различия; давать определения; рассмотреть противоречия в мнениях, расхождения, сопоставить их друг с другом; наметить классификацию предметов, найти их родо-видовые отношения и т.д. Основным материалом для построения топики послужили диалоги Платона. Топика Аристотеля – общая методология этих диалогов.

Первая часть формальной логики и теории доказательного, достоверного знания - учение о понятии. Среди множества слов языка Аристотель выделяет те, которые обозначают понятия мышления. Вопрос о сущности понятия – один из центральных в философии и наиболее сложных. Способность мыслить, разум или рассудок – это прежде всего способность создавать или «иметь» понятия. Человек мыслит «в понятиях». Он «имеет понятие» тогда, когда он понимает «суть» вещей, событий, т.е. «схватывает» в многообразии ощущений и восприятий их единство, их сущность – нечто «существенное», общее, сохраняющееся. Аристотель говорит также, что понятие – это определённость вещи, но взятая «вне связи». У меня есть понятие треугольника, если я способен понять, что нарисованная фигура – «это треугольник» и способен отличить этот

237

предмет от других, например, от окружности. В понятии треугольника я мыслю общую сущность всех возможных треугольников – лишь то, что присуще всем им без исключения, отвлекаясь от того, что их отличает друг от друга. Всякое понятие по существу своему – общее и абстрактное (отвлечённое). Иначе говоря, в понятии мыслится общий признак, присущий многим предметам. Когда я определяю, что «данная фигура – треугольник», то я мыслю данный в чувственном восприятии единичный предмет опосредствованно – через признак, общий ему с рядом других предметов, и тем самым я связываю его с ними, включаю его в некоторую общность, в некоторое единство. С другой стороны, я отвлекаюсь от всего многообразия необщих, индивидуальных, неповторимых свойств (всего, с точки зрения мышления, или сущности, несущественного). В этом сила и слабость мышления: оно схватывает общую сущность вещей, но «саму» отдельную конкретную вещь, её существование – схватить не может. Единичное, многообразие даны лишь чувственности, созерцанию.

В основе образования понятия лежат, таким образом, умственные операции сравнения восприятий, отвлечения, выделения общего. Очень важно обратить внимание на этот пункт: понятие не есть «образ», наглядное представление, нечто чувственное или интуитивное. Понятие – именно единство образов, некая «схема» или правило схватывания и построения наглядных образов, но не сами образы чувственности или воображения. Понятие – логическая функция единства в чувственном многообразии. Можно «мысленно представить» себе какой-нибудь треугольник, но этот смутный образ не есть само понятие треугольника, - но лишь образ, построенный воображением сообразно понятию. Треугольник вообще, как понятие, наглядно представить невозможно.

Поэтому в науке одна из важнейших и первых задач – правильное определение понятий. Оно, по Аристотелю, должно быть таким (в науке), чтобы было возможным доказательство, дедуктивное умозаключение. Определение должно выделить действительно общий признак, соответствовать действительной общей сущности данного предмета. Из теории понятия ясно, что понятия бывают разной степени общности. Общность понятия зависит от количества охватываемых им предметов и от количества мыслимых в нём общих признаков. Чем шире круг предметов, подводимых под данное понятие, тем меньше оно должно содержать в себе признаков (оно становится всё абстрактнее, отвлекается от большего числа различий). Как говорят логики, чем больше объём понятия, тем меньше его содержание. Например, объём понятия «многоугольник» больше, чем объём понятия «треугольник» (оно охватывает, кроме треугольников, ещё и все остальные многоугольники), но зато оно и более абстрактно (в нём не мыслится один из признаков - число три), а понятие треугольника более содержательно, так как кроме всего того, что мыслится в понятии многоугольника, мы мыслим к тому же и число сторон – три. Ясно, далее,

238

что определение возможно только потому и только тогда, когда имеется ряд или род вещей, а в этом роде есть виды, подвиды и т.п. и, наконец, индивиды. Ясно, что нечто однократное, абсолютно уникальное, неповторимое, стоящее вне всякой связи и ни на что не похожее не может быть определено, и вообще не может быть мыслимо. По Аристотелю,

очевидно, такой вещи в мире быть не может, ведь само понятие «индивида» включает в себя «вид». Индивид всегда «в ряду», всегда – «один из». Бытие вещи даёт форма, а форма – общее. Мыслимо и познаваемо лишь общее.

Главное определение в науке – через указание рода и видового отличия (специфического признака). Например, «квадрат – это прямоугольный четырёхугольник, у которого все стороны равны». Ясно, далее, что определения субординируют и упорядочивают, т.е. классифицируют понятия. Согласно Аристотелю, мир представляет собой совокупность индивидуумов, вещей или субстанций, образующих виды, роды и т.п. общности. Наука должна быть соответственно системой родовидовых понятий. Род – это «материя» индивида, а вид – его «форма», т.е. конкретная модификация материи. Материя и форма – это две «причины» вещи (условия её бытия). Полное определение вещи, согласно Аристотелю, должно указать все её «причины». «Знать то, что есть [данная вещь] и знать причину того, что она есть – это одно и то же». Что Аристотель называет «причиной», мы рассмотрим немного позже.

Ясно, наконец, что если определение даётся через указание ближайшего рода и видового отличия, то в конечном итоге в основе всех определений должны лежать самые общие понятия, которые далее уже определить невозможно. Эти понятия предельной общности, основные понятия мышления Аристотель назвал категориями. Любое понятие через ряд определений в конечном счёте восходит к той или иной категории, как высшему роду. Категории – это одновременно и высшие роды бытия, и высшие виды или способы «сказывания», суждений. Всякое слово, выражающее понятие, обозначает или субстанцию (вещь, предмет), или

количество, или качество, или отношение, или «где» (место), или

«когда» (время), или положение, или обладание (присущность), или действие, или страдание (претерпевание, испытывание действия). Любое слово в любом нашем суждении о мире может быть отнесено к одной из этих десяти рубрик или категорий (способов высказываться) мышления. Категории – не столько понятия, сколько основные виды понятий, самые общие формы понятий. Весь потенциально бесконечный материал мысли должен укладываться в это небольшое число логических, категориальных форм. У Платона иерархия идей (т.е. общностей, понятий, видов и родов) имела характер пирамиды с одной вершиной: есть лишь одно высшее понятие и лишь один предельный род бытия – благо. У Аристотеля же любая последовательная иерархия (ряд последовательных обобщений)

239

понятий приводит к одной из нескольких категорий, каждая из которых несводима к другой, представляет собой самостоятельный род бытия и первичное, далее неразложимое (элементарное) понятие ума (или акт мышления). Можно сказать, что категории, согласно Аристотелю, - это и наиболее общие формы бытия, и наиболее общие формы мышления, и наиболее общие формы языка, речи.

Одна из важнейших и труднейших проблем последующей истории философии – поиск и систематизация категорий. По мнению Канта, у Аристотеля нет принципа для систематического выявления всех без исключения категорий: он просто «наткнулся» на некоторые из них, но не мог определить их точное число и доказать, что их должно быть именно столько-то. Действительно, однозначного и окончательного ответа на вопрос о числе категорий в текстах Аристотеля нет. Неясно, каким образом он их нашёл. Обстоятельно он рассмотрел лишь первые четыре категории, добавив к ним в «Метафизике» отсутствующее в трактате «Категории» движение. Поскольку категории – это одновременно и разряды бытия, и соответствующие им разряды мышления, то учение о них относится одновременно и к логике, и к метафизике (онтологии). И действительно, в последующей истории философии учение о категориях целиком вошло в состав метафизики (онтологии), оно рассматривалось как учение о бытии вообще, о наиболее общих видах и формах бытия, как о учение о всеобщих предикатах сущего. В логике же осталось учение о понятиях вообще и их видах, без специального исследования категорий.

Основная форма, в которой существуют наши знания о мире – это суждения. Мыслить и знать – значит прежде всего «судить», «иметь суждение». Когда мы размышляем, говорим и рассуждаем о вещах, мы соединяем слова (и обозначаемые ими понятия) друг с другом в определённом порядке в цепочки - предложения, которые называются суждениями лишь в том случае, если они так связывают понятия, что получается утверждение или отрицание чего-то о чём-то (в отличие, например, от восклицаний или приветствий и других речевых актов), т.е. если они направлены на некоторый предмет и могут быть соотнесены с ним и поэтому могут быть истинными или ложными, т.е. соответствовать действительному положению дел или не соответствовать ему. Элементарная общая форма всякого суждения «S есть P». В этом суждении S – субъект суждения, т.е. то, о чём я что-то утверждаю, тот предмет, о котором я мыслю. P – это предикат суждения, т.е. то, что я утверждаю о субъекте, то, что я ему приписываю. Обычное традиционное определение суждения гласило, что оно есть отношение двух понятий или связывание субъекта и предиката. Однако Кант обратил внимание на то, что в суждении отношение субъекта и предиката мыслится посредством связки «есть», т.е. глагола, обозначающего бытие. Это, согласно Канту, не случайно, но имеет глубочайший философский смысл: в суждении, и

240