Выпуск 5

домик Мацубая на реке Кисэгава» (XVIII в.?), где Майко читает «Повесть

оГЪндзи», опершись на лаковый ящичек со свитками.

Визобразительном искусстве происходит разветвление образов: одни исполнения восходят по-прежнему к первоисточнику Гэндзи моногата­ ри эмаки, являясь его перепевами, хотя и очень своеобразными, а другие образы «питаются» современным им искусством, особенно лучшими до­ стижениями эпохи ГЬнроку (последняя четверть XVII в.) — гравюрой укиё-э. Изображения принца ГЪндзи и других героев «Повести», природы, архитектуры, деталей быта, костюмов меняются с течением времени со­ звучно с веяниями эпохи. В Новейшее время появились новые жанры, литературные, изобразительные, в которых мотивы Гэндзи моногатари обрели другое звучание, но это — тема дальнейших исследований.

Библиография

1 .Mostow, Joshua S. (April 1999). «Picturing» in The Tale of Genji // The Journal ofthe Association ofTeachers ofJapanese, 33 (1): 1-25.

2.Murase, Miyeko. The Tale of Genji: Legends and Paintings. New York: G. Braziller,

2001.

3.Murase, Miyeko. Iconography of the Tale of Genji : Genji monogatari ekotoba. New York: Weatherhill, 1983.

4.Shirane, Haruo. The Bridge of Dreams: A Poetics of the Tale of Genji. Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1987.

5.Hirota, Akiko. «The Tale of Genji: From Heian Classic to Heisei Comic» //Journal of Popular Culture, 31(2): 29-68. Fall 1997.

6. 1 4 1 • 1957 .

7. 1957 .

8. 1986 .

9. 20 2005 .

10. 3 2005 .

11. • 2008 .

став японской делегации на Гаагских конференциях, а также активно участвовал в работе Красного Креста в Японии. В 1897 г. Арига получил ученую степень доктора юридических наук, позже — доктора словес­ ности; в 1911 г. за работы «О международном праве во время японо­ китайской войны» («Ниссин сэнъэки кокусай хорон», 1903) и «О междуна­ родном праве во время японо-русской войны» («Нитиро тайсэн кокусай хорон», 1911) был награжден Императорской наградой Японской акаде­ мии, а в 1913 г. по приглашению Юань Ши-кая (1859-1916) служил при нем юрисконсультом. После обвинения в «антинародности» Арига Нагао вынужден был оставить преподавание.

За свою активную социальную, политическую и научную жизнь Арига написал более ста тридцати работ, некоторые из них были пере­ ведены на другие языки. Благодаря публикациям 1883-1884 гг.2 Арига принято считать первым японским социологом, писавшим системно. Кроме того, в соавторстве с Иноуэ ТЪцудзиро (1856-1944) он составил курс «Лекций по западной философии» (1883-1885), а осенью 1884 г. опубликовал в четырех томах перевод «Современной философии» («Modern Philosophy», 1877) Фрэнсиса Боуэна под названием «Филосо­ фия Средних веков. Перевод и комментарии» («Кинсэй тэцугаку яккай»). Однако более всего известны его работы по истории, международному

игражданскому праву, способствовавшие развитию народного движе­ ния в Японии Нового времени.

Трактат «О словесности» («Бунгаку рон») Арига Нагао написал в самом начале своей публицистической деятельности; работа была напечатана

вавгусте 1885 г.3 вместе с первой частью работы «О философских учени­ ях» («Сэймон тэцугаку рон»)4 под общим названием «Т^уды по словесно­ сти» («Бунгаку сосё»). Состоит трактат из вступления, десяти глав основ­ ного текста и заключения.

Всилу неполного соответствия значений понятий «бунгаку» и «лите­ ратура» в русскоязычной и японоязычной традициях, с одной стороны,

иразных значений самого понятия «бунгаку» в японской интеллекту­ альной традиции разных эпох — с другой, для перевода названия трак­ тата было выбрано слово «словесность». Разницу функционирования

влитературоведении очень близких по значению, но не всегда тождест­ венных понятий — «литература», «словесность», «изящная словесность»

2 В частности, в соавторстве с Иноуэ ТЪцудзиро и другими авторами был со­ ставлен «Философский словарь» («ТЬцугаку дзии»; апрель 1882); написаны работы «Развитие отношений между обществом и индивидом» («Сякай то кодзин то-но канкэй-но синка», «Журнал западного искусства», апрель 1883), «О развитии об­ щества» («Сякай синка рон», в 1 т. «Социология» («Сякайгаку»), октябрь 1883), «О раз­ витии религии» («Сюкю синка рон»; в2т. «Социология» («Сякайгаку»), декабрь 1883), «О развитии семьи» («ГЬкусэй синка рон», июнь 1884).

3В печать работа была принята 24 апреля 1885 г.

4 Согласно «Реестру работ Мэйдзи» (Мэйдзи бунгаку сёмоку»), а также архиву ученого, вторая часть работы «О философском учении», которая, похоже, плани­ ровалась третьим томом собрания «Т^уды по словесности», не была завершена.

и«письменность» — пытался прояснить еще В. Г. Белинский в статье «Об­ щее значение слова тштература». Так, «под литературою разумеется или словесность народа, исторически развившаяся и отражающая в себе народное сознание, или какая-нибудь отрасль словесности, обнимаю­ щая собой известную сторону искусства или науки. Так, в последнем слу­ чае, говорится: литература эстетики, литература истории, литература математики, медицины, технологии и т. д., разумея под этим собрание всех сочинений, относящихся до того или другого из исчисленных пред­ метов. Понятие о литературе тесно связано с понятием о книгопечата­ нии», хотя в то же время «все, что находит свое выражение в слове, все это принадлежит к области словесности: и народная поговорка или по­ словица — и курс философии; и народная сказка или песня — и эпиче­ ская поэма или драматическое произведение как великого поэта, так

ибездарного сочинителя; и летопись, и история, и ученое сочинение,

иучебник и лексикон, и каталог книг, и книжка о легчайшем способе от­ ращивать волоса и истреблять мух» [Белинский. С. 286]. К письменности критик относит «словесные произведения, которые народ, не знавший еще книгопечатания, почел достойными сохранить от забвения по­ средством письменного искусства» [Там же]. Но несмотря на подобное разграничение в начале статьи функций «литературы» и «словесности»

иутверждением, что «письменность и литература относятся еще к словесности и как постепенные моменты ее развития» [Там же], к концу статьи Белинский употребляет слово «литература» исключительно в зна­ чении «художественная литература» («состав нашей книги <•••> исключи­ тельно светская изящная (беллетристическая) литература» [Там же. С. 323] и т. д.), что дает основания для перевода бунгаку именно как «сло­ весность», а не «литература» или «письменность», хотя бун и указывает

впервую очередь на письменную традицию.

На сегодняшний день библиография работ о деятельности Арига от­ носительно скудна и посвящена преимущественно его работам по социо­ логии, юриспруденции и дипломатии, а взгляд на его наследие с позиций истории литературно-критической, эстетической и/или философской мысли в Японии представлен не очень широко. Однако работы по твор­ честву раннего периода ученого — в том числе и по трактату «О словесно­ сти» — все же существуют: некоторые исследователи вскользь упомина­ ют трактат «О словесности», некоторые уделяют ему больше внимания. Основным источником сведений общего плана о работе Арига стала не­ большая статья «Размышление о [трактате] “О словесности”Арига Нагао» исследователя японскойлитературы Нового времени Сэки Рёити ( И — 1917-1978) где помимо обозрения главных идей, изложенных Арига, также приводятся мнения других японских исследователей, чьи работы на данный момент, к сожалению, недоступны.

В «Собрании работ по истории литературной критики эпохи Мэйдзи» («Мэйдзихихё-си сёрон», «Васэда бунгаку»; июль 1939) ХонмаХисао (1886-1981) писал: «Работу “О словесности” я не считаю литера­ турной теорией, <...> поскольку в ней понятие литература несколько

отличается от того, что мы называем литературой» [цит. по: Сэки. С. 288], но при этом добавил: «так или иначе, только в те времена это было не что иное, как теория литературы»5[цит. по: Там же. С. 289]. И посколь­ ку «в плане истории культуры работа вызывает немалый интерес», то Хонма Хисао выделил четыре существенны момента в трактате Арига Нагао:1)возражения против европейских идеологических течений того времени; 2) противопоставление китайской философии тэцугаку ( ) европейской [философской] мысли, представленной наукой ригаку ( )6, и отстаивание ценности первой; 3) согласование европейской науки с китайской [философской] мыслью на основе последней; 4) рас­ смотрение с позиций конфуцианства бунгаку как одной из форм «мате­ риализации» сущности син ( ) философии тэиугаку.

В уже упоминавшейся работе «Размышление о [трактате] “О словесности” Арига Нагао» Сэки Рёити говорится, что рецепция этой работы в «истории японской литературы до сих пор остается несколько туман­ ной», а занимаемое ею место «следует считать достаточно неопределен­ ным» [Там же. С. 288]. Исходя из вышеизложенного, исследователь по­ ставил перед собой две основные задачи: прояснить обстоятельства появления этой работы и степень влияния концепции японского искус­ ства и культуры Эрнеста Фенеллозы на формирование идей Арига Нагао. Но перед тем как перейти к непосредственному анализу содержания трактата, Сэки Рёити говорит о знаковости и неслучайности включения работы «О словесности» в список под общим названием «О философских учениях», а также о близости в этом произведении понятия бунгаку к по­ нятию тэцугаку, используемому Арига в книге «О развитии общества» («Сякай синка рон», 1883). Сэки [Там же. С. 295] также пишет о том, что слово бунгаку Арига употребляет в значении «наука» (гакумон), которое было сформировано как «законы и установления» согласно способам при­ ведения к гармонии и синтезу мотиаи ( ) пути до ( ) . В этом контек­ сте несколько неожиданно и не совсем понятно выглядит упоминание о работе Арига Нагао Судзуки Садами в фундаментальном исследовании понятия бунгаку/литература в Японии, где ре еративно пересказыва­ ется мнение Вада Сигэдзиро7: попытка Арига объяснить западный кон­ цепт «искусство художественного слова» (literary art) через почерпнутые в свое время у Конфуция идеи синтеза и гармонии была «чем-то натяну­

5 В оригинале — . То есть бунга­

ку-рон можно перевести и как «теория литературы» или «литературная теория», хотя в случае с названием работы перевод не будет соответствовать содержанию трактата.

6 В работе Арига Нагао использовал слово ригаку для обозначения не только

естественных наук; речь идет о науке в самом широком значении, т. е. определен­ ных дисциплинах как системах методов исследования и подходов при критиче­ ском анализе явлении и в практической деятельности.

7Речь идет о работе «Понятие “бунгаку” вначальный период Мэйдзи» («Мэйдзи сёки ни окэру “бунгаку”-но гайнэн», 1963).

тым» и неестественным. «Однако это свойство “натянутости” очевидно, возникло вследствие попытки постичь современный западный концепт “искусство” посредством идей конфуцианства. Позиция Арига может представлять наиболее вестернизированных ученых его времени, поку­ да они были вовлечены в подобного рода занятия. Несомненно, так случилось лишь потому, что концепты literature и bungaku совпали на­ столько, что bungaku был выбран для перевода английского термина и служил [способом] объяснить его вопреки степени искажений в процессе [описания и объяснения]» [Suzuki Sadami. Р. 121]. На этом интерес к ра­ боте Арига у Судзуки Садами как исследователя истории и функциони­ рования понятия бунгаку в японской письменной культуре естествен­ ным образом исчерпывается.

Литератор Хисамацу Сэнъити ( 1894-1976) в статье «Лите­ ратурная критика Цубоути Сёё» (журнал «Родной язык и литература» 1932), где впервые было указано на связь между работами двух авторов, акцентирует внимание на фрагментах, посвященных искусству в общем, а не на литературе в значении «художественное слово»: «Следуя господи­ ну Арига, <..•> сущность искусства состоит в синтезе. В жизни людей есть вещи гармоничные и лишенные гармонии, но только то, что гармо­ нично, и есть искусство» [цит. по: Сэки. С. 289]. И поскольку в работе, по мнению японского исследователя, Арига так и не смог прояснить суть понятия бунгаку, то его трактат значительно проигрывает «Сущности прозы» Цубоути Сёё (к тому же написан он был скорее «чтобы показать, как искусство пригодно для исправления законов и установлений» [цит. по: Там же]). Однако последнее обстоятельство не помешало Хисамацу Сэнъити рассматривать трактат как одну из работ по литературе как искусству художественного слова, т. е. бунгаку-хёрон

Общее содержание трактата можно поделить на несколько тематиче­ ских частей. Первая часть — это объяснения основного предназначения

ипользы практического применения европейских наук (в первую оче­ редь речь шла о химии, физике, механике, политэкономии и психологии)

иих сущностного отличия от китайской философской мысли. Во вто­ рой части излагается эстетическая концепция Арига Нагао, созданная преимущественно на представлениях о красоте как некоей квинтэссен­ ции, высшем результате действия законов существования и функциони­ рования «здорового» общества — у Арига эти представления о ормились в идеальную модель общества — основанного на принципах гармонии

исинтеза.

Трактат начинается с выражения глубокой обеспокоенности автора состоянием дел в современном ему японском обществе: «...дух времени вмиг изменился, и во время реформ исин поднялся ураган научения у Америки и западных стран <•••> прежнюю цивилизацию подвергают презрению, и все толкуют о теориях равенства прав господина и слуги, концепциях равноправия отцов и детей, ведут разговоры о равенстве мужчин и женщин и стремятся [этому] соответствовать, учреждают по­ литические партии — все это поистине достигло своего апогея. И хотя

впрошлом году наметилась тенденция к спаду такой активности, ситуа­ ция не ясна, человеческие сердца колеблются между культурой Востока

икультурой Запада, и похоже, что стратегия еще не определена. … Трехтысячелетнюю китайскую цивилизацию называют большим про­ махом. Говорят, что путь хозяина и вассала, отцов и детей, мужчин и женщин, старшего и младшего брата, друзей — все это на самом деле призрачные мечты желтой расы. Сравнивают прежнюю цивилизацию Японии с прежней цивилизацией Запада, которые гармоничны, как лед

иогонь» [Арига Нагао, С. 2-4].

Рассуждения общего плана о полезности освоения европейских точ­ ных наук ригаку для эффективного развития страны изложены Арига Нагао в первой и второй главах: «Получение знаний в области сельского хозяйства, промышленности, добычи руды, мореплавания, транспорта, связи и гигиены благодаря химии, физике, механике, геологии и биоло­ гии поистине не исчерпывается [познаниями] языка, изобретение паро­ вых машин, так сказать, перевернуло образ жизни простых людей, а изо­ бретение электроприборов совершило повторный переворот — все это вместе и есть дары науки. В нашей стране — если сравнивать хранимую небом старину и нынешние времена Мэйдзи — нынешние выдающиеся люди перенимают искусство производства в области необычных наук.... Не останавливаться на углублении знаний лишь о птицах и зверях, травах и деревьях, металлах и камнях, а изучать и международные от­ ношения, посредством научных исследований улучшать во много крат,

кпримеру, такую науку, как политэкономия, и благодаря как раз этой науке добывать знания о международной торговле — а это очень даже не мало! — и, используя психологию, внести больше ясности и понимания

впути развития образования и т. д.» [Там же. С. 5-6]. Однако основной идееи в первых двух главах выступает убежденность автора в необходи­ мости ограничивать с еры приложения последних достижений науки

итехники, а также использовать их обдуманно и в гуманных целях: «Если бы меня спросили, в чем должна состоять культура страны как то наи­ высшее, чего можно достичь благодаря науке то, отвечая на этот вопрос,

ябы сказал: безусловно, изобретения в области науки могут использо­ ваться как во благо, так и во вред, поэтому обязательно среди людей, не имеющих отношения к науке, должны быть те, кто, делая добро, не вер­ шит зла. К примеру, использование взрывчатки для подрыва горной породы и прокладывания новой дороги есть благое дело, но злом будет использовать ее — подобно партии нигилистов в России — для убийства людей. И в момент развития культуры следует прекратить все войны

иустановить спокойствие в стране; и наоборот, не могу сказать, что из­ начально наука должна служить разработкам более совершенного ору­ жия. <"•> И я не стану даже комментировать мнение людей, утверждаю­ щих, что конкуренция способствует развитию, а великий мир — это удел дикарей» [Там же. С. 6-8].

Втретьей главе «Неправомерное исправление законов и установле­ ний наукой» рассматриваются европейские науки — этика дотоку-ри-

гаку (moral science или ethics), политология сэйдзи-гаку (political science) и юриспруденция ходзи-ригаку (science of law или jurisprudence) — как наиболее влиятельные механизмы при формировании «законов и уста­ новлений» ( ) на Западе: следовательно, они в полной мере становят­ ся средством, при помощи которого в эти законы вносятся правки. Также объясняется предназначение химии, физики, механики, политэконо­ мии и психологии с признанием уже в третий раз пути развития ки­ тайской цивилизации ошибочным: «Хотя сущность науки и состоит в анализе форм-образов, текстов-установлений, но законы и установ­ ления — это не то, что может быть исправлено посредством научного анализа. ". Таким образом, если следовать методам анализа и при­ знать их достаточными для исправления законов и установлений, то на­ ука уподобится механизму, что управляет развитием страны, а тогда сле­ дует признать, что цивилизация Китая, которой уже больше трех тысяч лет,— великий просчет. Но ведь очевидно, что анализа не достаточно для исправления законов и установлений» [Там же. С .10-12]. И поскольку хи­ мики занимаются изучением основных элементов разных веществ, фи­ зики — свойствами тел, политэкономия — законами торговли и рынка, психология — психическими состояниями человека (чувствами, ощуще­ ниями, внимательностью, памятью, интеллектом, воображением, реши­ тельностью, волей, эмоциям и т. д.), тексты сё ( фиксируют разного рода изменения, а законы предопределяют поведение человека, то пер­ венство отдается законам и установлениям (т. е. предписаниям), а чело­ веческие качества следуют за ними, т. е. подчиняются законам. Однако у каждой расы — и у австралийцев, и у индейцев, и у англичан, и у китай­ цев — качества эти разные, потому критике подвергается необходимость огульного заимствования европейских наук и ставится под сомнение их резонность и полезность. После критики в четвертой главе западноевро­ пейских мыслителей — в частности, «Общественного договора» Руссо и некоторых общих идей о равенстве Иеремии Бентама (1748-1832), анг­ лийского социолога, илософа и теоретика политического либерализ­ ма — подчеркивается непригодность и даже пагубность этих идей для японцев и Японии того времени. В конце главы, как мантра, снова повто­ ряется мысль: «Если и дальше так пойдет, то не останется опровержении тому, что трехтысячелетняя китайская цивилизация — большой про­ счет» [Там же. С. 21].

Законы гармонии и синтеза мотиаи, которые по своей природе про­ тивоположны анализу бункай ( )Арига рассматривает в следующей, пятой главе под названием «Правильность исправления законов и установлений посредством гармонии». По его мнению, это законы, по кото­ рым из существующих в реальности элементов создается — а не расчле­ няется на составляющие, как при анализе — видение того, каким должен быть человек будущего. К примеру, в Китае законы и установления были созданы путем отбора из числа многих человеческих характеристик ка­ честв положительных — верности, сыновней почтительности и прочих добродетелей — и отказа от им противоположных. «Поэтому посвятив­

ший себя занятиям синтеза называется святым человеком, а место син­ теза и сохранения этих качеств называется бун, а потому синтез есть самое ценное, чем может обладать человек... <•••> Бун— это разделение знаков, это тексты, говоря по-японски, это узор “ая"; отличаясь сущностно от [отношений] господина и слуги, отцов и детей, супругов братьев

идрузей и приводя [эти взаимоотношения] к гармонии, просто создает семью, создает общество, создает уезд, создает страну; даже сочетаясь с блистательным и сущностно отличаясь от солнца и месяца, звезд и Инь

иЯн, не разрушает сочетаний и являет собой непреходящую красоту» [Там же. С. 23-24]. В ходе логических рассуждений в духе европейской науки Арига называет семь возможных ступеней гармонии или синте­ за: начав с познания «свойств вещей», через «истинность намерений», «правильность сердца», «владение телом», «семейное хозяйство» и до «управления государством» и «спокойствием в Поднебесной». «Законы, по которым в подобной последовательности осуществляется гармония,— от малого до великого, от начала и до конца — есть один из примеров ев­ ропейского научного аналитического мышления “analytical iogic” и нет того, что отрицалось бы путем таких [размышлений]» [Там же. С. 26]. Та­ ким образом, центральная мысль Арига состояла в доказательстве раз­ личными способами, что исправление законов и установлений возмож­ но лишь при условии гармонии и синтеза мотиаи.

Четыре последующие главы — «Красота синтеза», «Почему важна кра­ сота гармонии», «Почему истинна важность гармонии» и «Почему истин­ ность гармонии полезна» — посвящены проблемам эстетики, а точнее понятию би ( ). Но в самом начале Арига опять возвращается к одной из центральных идей своей работы, а именно отстаиванию самодостаточ­ ности китайской цивилизации и глубины ее философской мысли по срав­ нению с европейской: «Нет надобности спорить о том, что методы ста­ новления китайских законов и установлений были такими, как описано

впредыдущем разделе, и хотя те, кто не знает об этом, измеряет все по­ средством европейской науки и говорит о бесполезности развития ки­ тайской учености, занимается анализом и не ведает о синтезе, — это все­ го лишь люди с узким кругозором, когда, имея знания о стенах, не ведают

одоме и, имея знания об ушах, глазах, легких и почках, не ведают о це­ лом организме» [Там же. С. 26-27]. В трактате Арига попытался обосно­ вать существование двух отличных друг от друга видов красоты, а имен­ но красоты эстетической и этической.

Как очень последовательный ученик своего учителя, Арига не только прилежно посещал лекции Эрнеста Фенеллозы по экономике, политоло­ гии и философии, а также переводил для американского профессора ин­ тересовавшие его тексты, но и в разработке собственной эстетической концепции использовал некоторые его идеи. Прежде всего, само опреде­ ление искусства и красоты у Арига было близко к тому, что называл ис­ кусством Фенеллоза. Он писал: «Искусство есть собирательное название для поэзии, музыки, живописи, архитектуры, скульптуры и проч., то, что на французском языке в дословном переводе называется beau, од­