pancov-100let-kpk

детельствует сохранившаяся в архиве характеристика, выданная ему Бюро парткома МЛШ. В ней говорится: «Нариманов идеологически выдержан. Особо надо подчеркнуть большую добросовестность, с ка! кой он относится ко всякой возложенной на него общественно!пар! тийной работе. Дисциплинирован. По академической линии активен, способности хорошие... Рекомендуется использовать его на руководя! щей партийно!организационной работе»34.

Прошел «чистку» и Дун Исян, тоже продолживший работать пре! подавателем. Что же касается Чжоу Давэня, то комиссия по «чистке» вынесла тогда следующее решение: «В виду новых обвинений, вы! двинутых против землячества, вопрос о Чугунове передать в ИКК»35. И только апелляционная комиссия ИКК и ЦКК ВКП(б) на своем заседании 20 мая 1930 г. постановила «считать т. Чугунова прове! ренным»36.

Но в 1931 г. к вопросу о «землячестве» вернулись вновь. И теперь уже в связи с возвращением в Москву Чэнь Шаоюя (под новым псев! донимом — Ван Мин). К тому времени, под давлением Мифа, нахо! дившегося уже в Китпе в качестве представителя, Чэнь Шаоюй стал одним из лидеров китайской компартии. Осенью 1931 г. он прибыл в Москву, чтобы возглавить делегацию КПК в Коминтерне. Сразу по прибытии Ван Мин начал активно сотрудничать с НКВД, фабрикуя заведомо ложные дела на честных китайских коммунистов, которые по тем или иным причинам лично его не устраивали37. Надо ли гово! рить, что основные усилия он направил на истребление своих старых врагов Чжоу Давэня, Юй Сюсуна и Дун Исяна, реанимировав, каза! лось бы, закрытое дело «Цзянсу!чжэцзянского землячества»?

22 декабря 1931 г. на собрании в общежитии студентов и препо! давателей МЛШ Юй Сюсуна «как антипартийного» элемента атако! вал член делегации КПК в Коминтерне Го Чжаотан (он же Го Шао! тан и Афанасий Гаврилович Крымов)38. В 1932 г. на одном из пар! тийных собраний китайского сектора МЛШ только недавно зачисленный в эту школу на учебу бывший идейный вождь КПК Ли Лисань обвинил Чжоу Давэня в «правом оппортунизме и оторванно! сти от жизни КПК». В ответ на это Чжоу Давэнь подал в бюро ячей! ки ВКП(б) МЛШ заявление, в котором написал, что считает обвине! ния Ли Лисаня необоснованными. Чжоу просил бюро расследовать это дело39.

Занималось ли этим вопросом бюро, неизвестно, но в 1932 г. с об! винениями против Чжоу Давэня, Юй Сюсуна и Дун Исян выступил и сам Ван Мин, обвинивший их в «пренебрежительном отношении к

важнейшим решениям руководства работой китайского сектора» (о чем конкретно шла речь, непонятно), а также, что было более серь езно, в борьбе против курса КПК на национально революционную войну против Японии40.

Опять надо было писать объяснения. В одном из них — на имя тогдашнего главы Восточного секретариата ИККИ О. Куусинена 17 марта 1932 г. — Чжоу Давэнь подчеркнул, что «все обвинения, ко торые были брошены ему Ван Мином, не могут быть объяснены ина че, как продолжение травли, начатой Ван Мином в бытность его в КУТК»41. Это, однако, не помогло. Под давлением Ван Мина, кооп тированного в члены Политсекретариата ИККИ в конце ноября 1931 г., Чжоу, Юй и Дун были осуждены высшим органом Коминтер на — Политкомиссией Политсекретариата, которая в своем решении от 9 мая 1932 г. отметила, что они в должной мере не защищали пра вильной линии ЦК КПК42.

Решение Политкомиссии, однако, не могло удовлетворить Ван Мина, поскольку на самом деле было половинчатым. Чжоу, Юй и Дун были не на последнем счету в ИККИ, и члены и кандидаты в чле ны Политкомиссии (Отто Вильгельмович Куусинен, Дмитрий Заха рович Мануильский, Иосиф Аронович Пятницкий и Роберт Пэйдж Арнот43) не хотели, по видимому, выносить им смертный приговор. В решении отмечалось: «Отдельные ошибки и неправильные форму лировки, допущенные Чугуновым в школьном журнале в прежних статьях44, не дают основания для обвинения Чугунова в троцкистской или троцкистско чэньдусюистской контрабанде или примиренчестве к ней, что обвинения Пролетариева, Крымова45, Ли Лисаня и Ван Мина [в адрес Чжоу Давэня] в правом уклоне и троцкистской контра банде необоснованны, что в отдельных политических вопросах, кото рых касались в дискуссии, не было и нет, по существу, таких принци пиальных разногласий, которые оправдывали бы то обострение спо ров, которое фактически получилось»46. Поэтому Политкомиссия, считая «совершенно недопустимым» продолжение этих споров, по становила поручить правлению МЛШ принять все необходимые меры для того, чтобы полностью прекратить беспринципные споры в китайском секторе и «обязать всех китайских товарищей, как слуша телей, так и преподавателей в МЛШ и других институтах, где работа ют китайские товарищи, дружно и безоговорочно поддерживать КитКП и ее ЦК в борьбе его [так в тексте] за независимость Китая и за советскую революцию»47.

Настоящее постановление было оглашено перед всем коллекти! вом МЛШ. И все же Чжоу Давэнь и Юй Сюсун были вскоре (в 1933 г.) отстранены от преподавания в школе и направлены ЦК ВПК(б) на работу в Дальневосточный край ответственным редакто! ром и заместителем ответственного редактора хабаровской краевой газеты на китайском языке «Гунжэнь чжи лу» («Рабочий путь»)48.

Но и после этого Ван Мин не оставил их в покое. Он продолжал, в частности, настойчиво обвинять Чжоу Давэня в том, что тот, прие! хав в СССР в 1925 г., пытался организовать антипартийную группу49. Продолжались нападки и на Юй Сюсуна, которому по!прежнему вменялось в вину участие в «контрреволюционном» Цзянсу!Чжэц! зянском землячестве50. В конце концов Ван добился того, что летом 1937 г. Чжоу Давэня арестовали51.

Тогда же был заключен под стражу и Дун Исян, также, как и Чжоу Давэнь, работавший в Хабаровске, но не в газете, а сначала, с

июня 1932 г., — в Далькомвузе, а с февраля 1933 г. — в органах ОГПУ (с 1934 г. — НКВД).52

Что же касается Юй Сюсуна, то он избежал ареста только по чис! той случайности: в июне 1935 г. ИККИ откомандировал его на работу в Синьцзян, где Юй под псевдонимом Ван Шоучэн начал работать ректором Синьцзянского института, а также возглавил секретариат местной Антиимпериалистической лиги, находившейся под влияни! ем коммунистов, и стал главным редактором ее ежемесячника «Фань! ди чжаньсянь» («Антиимпериалистический фронт»)53.

6 сентября 1937 г. Ван Мин представил докладную записку в ИККИ и органы НКВД «О шпионской группе Чугунова и его покро! вителях», в которой, в частности, рассказал и о землячестве, и об «ан! типартийной деятельности» его членов. Он аргументировал возвра! щение к этому вопросу «появлением все большего количества фак! тов», которые указывали на то, что это землячество действительно является «троцкистско!чендусюистской контрреволюционной орга! низацией». В доказательство своей правоты этот неутомимый борец с троцкизмом уверял ИККИ в том, что те участники группы, которые получали возможность вернуться в Китай, сразу же вступали в ряды китайских троцкистов или шли на службу в гоминьдановскую поли! цейскую охранку54. Ван Мин привел полный список членов этого об! щества: Чжоу Давэнь, Юй Сюсун, Дун Исян, Цай Цзыминь (Ники! тин), Чжу Ушань (П. И. Осипов), Цзян Цзинго (Елизаров), Гу Гуи (Толстой), Го Шоухуа (Рой), Лу Юань (Огарев)55, Лу Исун (А. Г. Ля! дов), Симэнь Чжунхуа (Ланговой), Ли Сей!лий ([так в тексте], пра!

вильно — Ли Сюэлэй, Зелинский), Ху Чянь!сань ([так в тексте], Мюллер), Чжан Ифань (Кашен), Сян Юймэй (Одинокова [правиль! но — Одиноков]), Цзян Юйлинь (А. В. Осинский), Фан Ху!цин ([так в тексте], правильно — Фань Вэйдин, Николай Максимович Лозов! ский), Лю Ишань (Ткачев), Янь Юйчжэнь (Пирогов), Ли Гоши (Са! буров), Пань Дячэн ([так в тексте], Клюев), Цзян Хуаньлинь (Луна! чарский, брат Цзян Юйлиня), Чжан Чундэ (Оглоблин), Гао Чэнле (П. Н. Левин)56. Что касается студентов МЛШ, якобы поддерживав! ших Чжоу Давэня, то среди них руководитель делегации КПК в Ко! минтерне назвал, в частности, Мэн Бинчаня (Ипатова), Чжан Цзин! цэна (Стриевского), Цао Бо (Виктора Вьюнова), Сунь Хунсяна (А. Н. Постникова), Чжан Инхуня (Д. Д. Суркова), Ли Вина, Ли Го! сюаня (Юрия Кравченко), Ли Ханьжэня или Сюй Хуэйцу (Ивана Елисова)57, Сунь Цайляна (А. П. Головина), Цай Шубиня (Ивана Мельникова) и Хэ Иминя58.

В своей записке Ван Мин дважды обвинил директора МЛШ Кир! санову в том, что та, помогая «группировке Чугунова», жаловалась на Ван Мина своему мужу Ярославскому, занимавшему пост секретаря Центральной контрольной комиссии ВКП(б)59. С обвинениями про! тив Чжоу Давэня выступил в то время и известный китайский литера! тор, член КПК Сяо Сань60. В середине 1930!х гг. он работал в Дальне! восточном крае и по приезде оттуда в Москву посчитал «своим пар! тийным долгом заявить о необходимости немедленно ликвидировать остатки троцкистских и иных двурушников среди китайцев ДВК», в первую очередь Чжоу Давэня61. В своем заявлении в ИККИ и ЦК ВКП(б) на пяти листах Сяо Сань выдвинул против Чжоу тринадцать обвинений, в том числе: в поддержании дружеских отношений с рек! тором МЛШ Кирсановой, в то время как она «замазывала и задержи! вала» обсуждение в школе письма Сталина в журнал «Пролетарская революция»; в выступлении вместе с Дун Исяном и Юй Сюсуном против доклада Ван Мина в МЛШ о лозунге КПК против японского империализма; в заявлениях против линии КПК и нежелании ехать на работу в Китай; в печатании антипартийных статей в газете «Гун! жэнь чжи лу»; в связях с «явными троцкистами, правыми и со всеми антисоветскими элементами, например, с Пироговым (Янь Юйчжэ! нем), Сабуровым (Ли Гоши), Разиным (Фан Лочжоу), которые были исключены из партии», и за переписку с Бухариным62.

Конечно же, большая часть обвинений была несправедливой, по! чему же тогда Сяо Сань написал этот донос? Скорее всего, его выну! дили сделать это. И это мог быть только Ван Мин. Ведь именно от

него зависело в то время разрешение жизненно важного для Сяо Саня вопроса о возвращении в Китай. Сяо неоднократно просил делега! цию КПК в Коминтерне дать «добро» на его отъезд и всякий раз по! лучал отказ. Логично поэтому предположить, что грязный донос мог быть своего рода «взяткой» Ван Мину. Сяо Саню, однако, он не по! мог: разрешение на выезд в Китай он получил только в 1939 г. от Жэнь Биши, нового главы делегации КПК в Москве63.

* * *

Вскоре после этого, в декабре 1937 г., был арестован и Юй Сюсун. Ван Мин настиг его и за границами СССР. Остановившись в ноябре 1937 г. в Синьцзяне по дороге из Москвы в штаб!квартиру ЦК КПК в г. Яньань, Ван Мин был принят местным правителем (дубанем) Шэн Шицаем, который тогда заигрывал с Советским правительст! вом. Во время встречи Ван Мин заявил Шэн Шицаю, что Юй Сю! сун — враждебный СССР контрреволюционный троцкистский эле! мент. Арестовав Юя, дубань, впоследствии передал его НКВД64.

21 февраля 1939 г. Юй Сюсун был расстрелян. Чжоу Давэня унич! тожили на десять месяцев раньше, 13 апреля 1938 г., а Дун Исяна — на три месяца позже — 19 мая 1939 г.65

Захлестнувшая Коминтерн в конце 1920!х — 1930!е гг. волна ста! линского террора дезорганизовала учебный процесс в интернацио! нальных учебных заведениях, унеся жизни многих студентов и работ! ников. В топке НКВД сгорели не только троцкисты, но и преданные Сталину коммунисты, в том числе Юй Сюсун и его товарищи, став! шие жертвами подозрительности и внутрикоминтерновской борьбы.

Мао Цзэдун

АВТОБИОГРАФИЯ

Перевод с английского, предисловие и комментарии А. В. Панцова

В 1936 г. Мао Цзэдун, тогда уже широко известный вождь китай! ских партизан и один из лидеров китайской коммунистической пар! тии, принимал на своей базе в городке Баоань в северной части про! винции Шэньси американского журналиста Эдгара Сноу. Тот не был марксистом, но горячо сочувствовал китайскому коммунистическому движению. В китайских и американских левых кругах его хорошо знали по многочисленным статьям и репортажам, появлявшимся в шанхайской «China Weekly Review» и американских «Saturday Evening Post», «New York Herald Tribune» и «Foreign Affairs». Он был молод (в 1936!м ему шел только тридцать второй год1), остер на язык и ради! кален в суждениях. Несмотря на левизну, слыл независимым — в от! личие от других левых репортеров в Китае, откровенно бравировав! ших своими прокоммунистическими взглядами. Именно «независи! мость» Сноу и привлекла к нему внимание вождей китайской компартии, в том числе Мао Цзэдуна. Они решили использовать мо! лодого талантливого журналиста для расширения своего влияния сре! ди китайской и мировой общественности.

Со своей стороны, Эдгар Сноу тоже искал встречи с лидерами КПК. Ведь он был профессиональным газетчиком, а потому пони! мал, что такая встреча могла произвести сенсацию в прессе. Еще в марте 1936 г. он начал зондировать почву относительно возможности посетить «красную зону» Китая. Но только в июле его поездка оказа! лась возможной. Роль посредников между ним и руководством ком! партии сыграли несколько лиц. Среди них преподаватель русской ли! тературы Бэйпинского университета2 эмигрант Сергей Полевой, вдо!

ва бывшего президента Китая Сунь Ятсена Сун Цинлин, работавшая на Москву и КПК с конца 20!х гг. под кодовыми именами «мадам Сузи» и «Лия», глава Северного бюро ЦК КПК Лю Шаоци и зав. орг! отделом того же бюро Кэ Цинши3.

Благодаря усилиям этих людей, Сноу стал первым иностранным журналистом, посетившим базу компартии в Северной Шэньси. В по! ездке его сопровождал американский врач!дерматолог ливанского происхождения Джордж Хэйтем (китайцы будут звать его Ма Хайдэ). В полуразрушенный городишко Баоань оба путешественника прибы! ли 13 июля, буквально через два дня после переезда туда самого Мао Цзэдуна, спасавшегося от войск Чан Кайши, вождя Гоминьдана. Ру! ководимая Мао Красная армия потерпела тогда серьезное поражение от националистов, однако вождь КПК показался Сноу «спокойным, естественным и непринужденным». Этаким мудрым философом!про! роком, проницательным и непогрешимым. Отступление в Баоань, по! хоже, совсем не волновало его. Так же, как и то, что вместе с женой, Хэ Цзычжэнь, ему приходилось теперь жить в неуютной пещере, вы! рытой в склоне лёссового холма. Там, в этом первобытном убежище, было всегда темно и сыро, и вода капала с потолка не переставая.

«Он безусловно верил в свою звезду и предзнаменование быть во! ждем», — вспоминал Сноу. Его громкий смех, разносившийся по всем комнатам просторной пещеры, только усиливал это впечатление. «Особенно ему становилось весело, когда он рассказывал о самом себе и о поражениях советов, — писал Сноу, — но этот мальчишеский смех ни в какой мере не означал, что он утратил веру в свое дело». Был он «худ и внешне чем!то напоминал Линкольна4, выше среднего для ки! тайцев роста, немного сутулый, с толстыми и очень длинными черны! ми волосами, большими внимательными глазами, крупным носом и выдающимися скулами». Конечно же, от Сноу не ускользнула его кре! стьянская сущность: манеры Мао были просты и грубы, а шутки — плоски и сальны, но вместе с тем «наивность» в нем «сочеталась... с острейшим умом и энциклопедической образованностью». Не слу! чайно «он так много любил говорить, что с трудом верилось, что это был человек действия... У него, безусловно, были хорошо развиты аналитические способности... [Но] его слабостью, с западной точки зрения, являлось то, что его суждения обо всех капиталистических странах не имели под собой оснований. Они были обусловлены его верой в русско!советскую интерпретацию марксизма»5.

Сноу провел у китайских коммунистов три месяца: с 13 июля по 12 октября 1936 г. Знакомился с обстановкой, беседовал с людьми, ез!

дил в красноармейские части. С Мао он встречался несколько раз: в июле, сентябре и октябре. Задавал вопросы о внешней и внутренней политике Китайской Советской Республики, об антияпонской войне, международном коммунистическом движении и перспективах обра! зования единого фронта. По его просьбе в середине октября Мао дал ему и несколько интервью, в которых впервые рассказал о своих дет! стве и юности.

Вот как Сноу описывал эти встречи, проходившие обычно с де! вяти часов вечера до двух ночи: «Я дал Мао длинный список вопро! сов личного характера, почувствовав себя почти настолько же скон! фуженным из!за своего чрезмерного любопытства, насколько сму! щенным из!за своей назойливости должен был бы чувствовать себя сотрудник японской иммиграционной службы — должен, но не чув! ствует. На пять или шесть групп вопросов, охватывавших различные сюжеты, Мао отвечал более десяти ночей. Он мало говорил о себе и о своей роли в событиях, о которых рассказывал. Я уже начал ду! мать, что получить от него какую!либо информацию на этот счет — пустое дело. Он явно считал, что личность не играет большой роли. Как и другие “красные”, с которыми я встречался, он предпочитал говорить только о комитетах, организациях, армиях, резолюциях, сражениях, тактике, “мероприятиях” и т. п., но редко о своем уча! стии в них.

Сначала мне казалось, что это нежелание распространятся о субъективных вещах, даже о подвигах отдельных товарищей, объяс! нялось, возможно, скромностью или страхом, или недоверием ко мне, или осознанием того, что за голову каждого из них [коммуни! стов] назначена большая награда. Позднее я понял, что это было не так. Большинство этих людей действительно не хранили в памяти та! кие интимные подробности. И когда я начал записывать их биогра! фии, я то и дело сталкивался с тем, что коммунист мог рассказать все что угодно о своей молодости, но едва касался вступления в Красную армию, утрачивал индивидуальность, и, если вы не повторяли вопрос по нескольку раз, узнать что!либо о нем самом было уже нельзя. Вы только и слышали, что истории об Армии или Советах, или о Пар! тии — с большой буквы. Они могли что!то невнятно рассказывать о том, когда и как проходили сражения, о походах в тысячи никому не известных мест и отступлениях из них, но все эти события, казалось, имели для них значение только как нечто глобальное. Не потому, что они сами делали там историю, а потому, что там была Красная армия, а за ней огромная живая сила идеологии, за которую они сражались.

Это было интересное открытие, которое, правда, мешало мне как ре! портеру.

Как!то ночью, когда на все другие вопросы были получены отве! ты, Мао [обратил внимание и на список, озаглавленный мною “Лич! ная история”. Он улыбнулся, прочитав вопрос: “Сколько раз вы были женаты?” (Позже пронесся слух, что я спрашивал Мао, сторонника единобрачия, сколько у него жен.)6 Он скептически отнесся к идее написания автобиографии. Но я возразил: в каком!то смысле его ав! тобиография была более важна, чем все остальное. “Читая ваши рабо! ты, люди хотят знать, что вы за человек, — сказал я. — К тому же, вы обязаны опровергнуть лживые слухи, которые распространяются”.

Я напомнил ему различные сообщения о его гибели7, рассказал, что некоторые люди считают, что он свободно говорит по!француз! ски, в то время как другие уверены, что он безграмотный крестьянин. Я сообщил, как один репортер написал, что он умирает от туберкуле! за, в то время как другие убеждены, что [у него болезнь иного поряд! ка:] он сумасшедший фанатик. Он немного удивился, что люди тратят время, сплетничая о нем. И [в конце концов] согласился, что подоб! ные сообщения надо опровергнуть. После чего еще раз просмотрел вопросы, которые я написал.

—А что, — наконец сказал он, — если вместо ответов на ваши во! просы я просто расскажу в общих чертах о моей жизни? Мне кажется, это будет более понятным, и вы все равно получите ответы на все ваши вопросы.

—Так это как раз то, что я хочу! — воскликнул я.

В течение нескольких ночных интервью мы фактически напоми! нали заговорщиков, засевших в пещере у покрытого красной скатер! тью стола с потрескивающими свечами между нами. Я писал до тех пор, пока не был готов свалиться и уснуть. У Лянпин [1908—1986, за! меститель заведующего отделом пропаганды ЦК КПК, знавший анг! лийский язык] сидел рядом со мной и переводил мягкий южный (ху! наньский. — А.П.) диалект Мао, на котором курица вместо того, что! бы быть хорошей упитанной “цзи” превращалась в романтическую “гхии”, Хунань становилась Фунань, а кружка “ча” [чая] звучала как “ца”. Было и множество других странных слов. Мао все говорил по памяти, и я записывал вслед за ним»8.

Мао готовился к каждому интервью. И когда говорил, то и дело бросал взгляд на клочки бумаги, которые клал перед собой. На них он заранее набрасывал план беседы. «Мне он давал не просто сухие фак! ты, чтобы я затем вдохнул в них жизнь, — вспоминал Сноу. — Это

был уже почти готовый самокритичный отчет, своего рода исповедь целого поколения революционеров»9. Вел себя Мао свободно, не стеснялся грубых выражений, и, когда однажды ему стало жарко в пе! щере, не задумываясь, скинул с себя штаны и куртку, после чего до! вольный уселся обратно на стул в чем мать родила. «Мадэ, тай жэдэ!» («Мать твою, слишком жарко!») — по!простому объяснил он. «У него было прекрасное чувство юмора, и он любил рассказывать анекдо! ты, — пишет Сноу. — Как!то он попросил меня пересказать ему со! держание фильма Чарли Чаплина10 “Новые времена”... и хохотал так, что слезы текли по его оливковым щекам»11.

Помимо переводчика в этих пещерных ночных бдениях участво! вали жена Мао, Хэ Цзычжэнь, и Джордж Хэйтем, которые, впрочем, в разговор не вступали.

Вернувшись из поездки (он жил тогда в Пекине), Сноу сразу же собрал пресс!конференцию в американском посольстве, после чего стал работать над серией статей и книгой. Прежде всего он попросил жену, Пегги, подсократить исповедь Мао, сделав из нее своего рода дайджест, который затем хотел пересказать своими словами. Ему ка! залось, что полный текст «Автобиографии» «утяжелит» книгу: слиш! ком много в ней было китайских имен и названий никому не извест! ных мест.

—Это все равно, как если бы Джордж Вашингтон в Долине Фордж12 стал рассказывать историю революции, — говорил он, вол! нуясь. — Это убьет мою книгу, ее никто не купит... Нельзя в книге публиковать слишком много китайских имен.

—Но ведь это классика, — возражала Пегги. — Это бесценно!...

Не думай о продаже. Читатель, если надо, пропустит этот кусок. Но

именно этот текст сделает твою книгу. Твоя книга тоже может стать классической, если в ней будет этот большой рассказ13.

Не взирая на протесты мужа, Пегги перепечатала на машинке слово в слово все интервью Мао. Она привыкла разбирать почерк Сноу. В апреле следующего, 1937 г., года она сама отправилась в «красную зону» собирать автобиографии других вождей КПК. Всю поездку она волновалась, что Эдгар сократит «Автобиографию Мао».

Ипервое, что сделала, когда вернулась, спросила, оставил ли он этот «бесценный» текст в полном виде. «В итоге он опубликовал рассказ

почти целиком, — вспоминает она, — хотя и не без опасений. Но все!таки, по!моему, выкинул много имен»14.

Автобиографический рассказ Мао Цзэдуна впервые увидел свет в июле!октябре 1937 г. в четырех номерах нью!йоркского леволибе!