36. Вопрос

Американец голландского происхождения Николас Джон Спик­мен (1893—1943) —

социолог, родился в Амстердаме, а с 1920 г. жил в США. С 1923 г. Спикмен — профессор международных от­ношений Йельского университета, организатор и первый ди­ректор Йельского института по изучению международных проб­лем.

Спикмен выдвинул свои идеи в годы войны, а сформулировал геополитические цели США после победы союзников. В американс­кой энциклопедии в годы второй мировой войны появилась статья, в которой указывалось, что «среди абсурдной софистики немецкой геополитики мы находим значительное количество истин, полез­ных и важных для решения мировых проблем, которые, вполне воз­можно, будут нас беспокоить в течение будущих веков»⁷⁸. Одним из первых, кто попытался не только теоретически реабилитировать престиж геополитики в США, но и подсказать представителям не­мецкой геополитической школы выход из кризиса, был именно Спикмен. Впоследствии к подобного рода деятельности подключи­лись такие «теоретики силы», как Джон Дьюи, Джеймс Бернхем, Дж. Киффер и др.

Деятельность Спикмена в этой области началась с утверждения, что «термин геополитика является подходящим названием для ана­лиза и упорядочения данных, которые необходимы для принятия решений по определенным вопросам внешней политики»⁷⁹. Харак­терно, что такое заявление было сделано в последний год войны, когда исход ее уже был предрешен. Тем самым немецким геополи­тикам давали понять, что война была фактически проиграна не по вине ее теоретиков, что в неудачах на Восточном фронте был пови­нен генералитет во главе с Гитлером, что фашизм использовал гео­политику в своих военных целях без ведома самих геополитиков и т.п. Именно такой установки придерживался Карл Хаусхофер на Нюрнбергском процессе.

Спикмена можно в известном смысле назвать наследником гео­политических доктрин Мэхэна, только с «более сухопутным укло­ном». Его глобальные геополитические модели и выводы показыва­ют, что он находился также под сильным влиянием концепций Маккиндера, хотя в то же время он предпринял попытку их реви­зии. Сама ревизия эта в общем мало оригинальна; ее главная осо­бенность в том, что она сделана явно с позиций геополитических интересов Соединенных Штатов, как они понимались Спикменом.

Для Спикмена, в отличие от первых геополитиков, сама геогра­фия не представляла большого интереса, а еще меньше волновали его проблемы связи народа с почвой, влияние рельефа на нацио­нальный характер и т.д. Спикмен рассматривал геополитику как важ­нейший инструмент конкретной международной политики, как ана­литический метод и систему формул, позволяющих выработать наи­более эффективную стратегию. «В мире международной анархии, — писал Спикмен, — внешняя политика должна иметь своей целью прежде всего улучшение или, по крайней мере, сохранение сравни­тельной силовой позиции государства. Сила в конечном счете со­ставляет способность вести успешную войну, и в географии лежат ключи к проблемам военной и политической стратегии. Территория государства — это база, с которой оно действует во время войны, и стратегическая позиция, которую оно занимает во время временно­го перемирия, называемого миром. География является самым фун­даментальным фактором во внешней политике государства потому, что этот фактор — самый постоянный. Министры приходят и ухо­дят, умирают даже диктатуры, но цепи гор остаются непоколеби­мыми»⁸⁰.

В этом плане Спикмен жестко критиковал немецкую геополити­ческую школу (особенно в книге «География мира»), считая пред­ставления о «справедливых или несправедливых границах метафи­зической чепухой». Как и для Мэхэна, для Спикмена характерен утилитарный подход, четкое желание выдать наиболее эффектив­ную геополитическую формулу, с помощью которой США могут скорейшим образом добиться «мирового господства». Этим прагма­тизмом определяется строй всех его исследований.

Взгляды Спикмена изложены в книге «Стратегия Америки в ми­ровой политике» (1942) и в изданной посмертно работе «География мира» (1944). Развив критерии, впервые предложенные Мэхэном, Спикмен выделил десять критериев, определяющих геополитичес­кое могущество государства:

1) поверхность территории;

2) природа границ;

3) объем населения;

4) наличие или отсутствие полезных ископаемых;

5) экономическое и технологическое развитие;

6) финансовая мощь;

7) этническая однородность;

8) уровень социальной интеграции;

9) политическая стабильность;

10) национальный дух.

Если суммарный результат оценки геополитических возможнос­тей государства по этим критериям оказывается относительно не­высоким, это означает, что данное государство вынуждено вступать в более общий стратегический союз, поступаясь частью своего суве­ренитета ради глобальной стратегической геополитической протек­ции.

Основой своей доктрины Спикмен сделал не столько геополи­тическое осмысление места США как «морской силы» в целом мире (как Мэхэн), — возможно потому, что это уже стало фактом, — сколько необходимость контроля береговых территорий Евразии: Европы, арабских стран, Индии, Китая и т.д. — для окончательной победы в дуэли континентальных и морских сил. Если в картине Маккиндера планетарный дуализм рассматривался как нечто «вечное», «неснимаемое», то Спикмен считал, что совершенный конт­роль над римлендом со стороны морских держав приведет к оконча­тельной и бесповоротной победе над сухопутными державами, ко­торые отныне будут целиком подконтрольны. Фактически это было предельным развитием тактики «анаконды», которую обосновывал уже Мэхэн. Спикмен был преемником идей Мэхэна, известного тем, что во главу мирового контроля он ставил господство в океане, основываясь на фактах британского мирового господства в совре­менную ему викторианскую эпоху. В плане моделирования Спикмен отталкивался от идей Маккиндера. Внимательно изучив труды пос­леднего, он предложил свой вариант базовой геополитической схе­мы, несколько отличающийся от модели Маккиндера. Как отмечал французский исследователь Селерье, американский геополитик Спикмен «воспринял концепцию Маккиндера для Нового Света, опираясь на созданную им картографию, и пришел к выводу, ана­логичному выводам Маккиндера в том, что касается СССР»⁸¹.

Спикмен основывался на том, что Маккиндер якобы переоце­нил геополитическое значение хартленда. Эта переоценка затраги­вала не только актуальное положение сил на карте мира — в част­ности, могущество СССР, — но и изначальную историческую схе­му. Спикмен, в отличие от Маккиндера, в качестве ключа к контро­лю над миром рассматривал не хартленд, а евразийский пояс при­брежных территорий, или «маргинальный полумесяц», включаю­щий морские страны Европы, Ближний и Средний Восток, Ин­дию, Юго-Восточную Азию и Китай.

По Спикмену, евразийская земная масса и северные побережья Африки и Австралии образуют три концентрические зоны; они фун­кционируют в мировой политике в понятиях следующих геополити­ческих реалий:

1) хартленд северного Евразийского континента;

2) окружающая его буферная зона и маргинальные моря;

3) удаленные от центра Африканский и Австралийский конти­ненты.

Внутренняя зона, вокруг которой группируется все остальное, — это центральное ядро евразийского хартленда. Вокруг этой сухопут­ной массы, начиная от Англии и кончая Японией, между северным континентом и двумя южными континентами, проходит Великий морской путь мира. Он начинается во внутренних и окраинных мо­рях Западной Европы, в Балтийском и Северном морях, проходит через европейское Средиземноморье и Красное море, пересекает Индийский океан, проходит через азиатское Средиземноморье к прибрежным морям Дальнего Востока, Восточно-Китайскому и Японскому и заканчивается, наконец, в Охотском море. Между цен­тром евразийской континентальной массы и этим морским путем лежит большая концентрическая буферная зона. Она включает За­падную и Центральную Европу, плоскогорные страны Ближнего Востока, Турцию, Иран и Афганистан; затем Тибет, Китай, Вос­точную Сибирь и три полуострова — Аравийский, Индийский и Бирмано-Сиамский. Эту тянущуюся от западной окраины Евразий­ского континента до восточной его окраины полосу Спикмен на­звал евразийским римлендом (rimland, от англ, rim — ободок, край). Таким образом, он геополитически разделил мир на две части: хар­тленд и римленд.

Как незаурядный политический мыслитель, Спикмен хорошо понимал преимущества «маргинального полумесяца» для будущей глобальной стратегии Соединенных Штатов и нацеливал их на этот регион задолго до того, как зараженные вильсоновским наивно-примитивным политическим идеализмом американские государ­ственные деятели стали это осознавать. Спикмен считал, что гео­графическая история «внутреннего полумесяца», береговых зон, осуществлялась сама по себе, а не под давлением «кочевников суши», как считал Маккиндер. С его точки зрения, хартленд явля­ется лишь потенциальным пространством, получающим все куль­турные импульсы из береговых зон и не несущим в самом себе никакой самостоятельной геополитической миссии или истори­ческого импульса. И римленд, а не хартленд является ключом к мировому господству.

Геополитическую формулу Маккиндера — «Тот, кто контроли­рует Восточную Европу, доминирует над хартлендом; Тот, кто до­минирует над хартлендом, доминирует над Мировым Островом; Тот, кто доминирует над Мировым Островом, доминирует над миром» — Спикмен предложил заменить своей — «Тот, кто доми­нирует над римлендом, доминирует над Евразией; Тот, кто доми­нирует над Евразией, держит судьбу мира в своих руках».

В принципе, Спикмен не сказал этим ничего нового. И для само­го Маккиндера «береговая зона», «внешний полумесяц» или рим­ленд были ключевой стратегической позицией в контроле над кон­тинентом. Но Маккиндер понимал эту зону не как самостоятельное и самодостаточное геополитическое образование, а как простран­ство противостояния двух импульсов — «морского» и «сухопутного». При этом он никогда не понимал контроль над хартлендом в смыс­ле власти над Россией и прилегающими к ней континентальными массами. Восточная Европа есть промежуточное пространство меж­ду «географической осью истории» и римлендом, следовательно, именно в соотношении сил на периферии хартленда и находится ключ к проблеме мирового господства. Но Спикмен представил сме­щение акцентов в своей геополитической доктрине относительно взглядов Маккиндера как нечто радикально новое.

Спикмен выделял три крупных центра мировой мощи: атланти­ческое побережье Северной Америки, европейское побережье и Дальний Восток Евразии. Он допускал также возможность четверто­го центра в Индии. Из всех трех евразийских регионов Спикмен счи­тал особо значимым для США европейское побережье, поскольку Америка возникла в качестве трансатлантической проекции евро­пейской цивилизации. К тому же наиболее важные регионы США были, естественно, ориентированы в направлении Атлантики. Сле­дует отметить, что при всех различиях в позициях большинство аме­риканских исследователей придерживались мнения, что после вто­рой мировой войны США не остается ничего иного, кроме как всту­пить в тесный союз с Великобританией. Как считал тот же Спик­мен, победа Германии и Японии привела бы к установлению их совместного контроля над тремя главными центрами силы в Европе. В таком случае Америка оказалась бы в весьма уязвимом положе­нии, поскольку при всей своей мощи она не была бы в состоянии сопротивляться объединенной мощи остальных держав. Именно по­этому, утверждал Спикмен, США следует вступить в союз с Вели­кобританией.

По отношению и к хартленду, и к римленду Соединенные Шта­ты, по Спикмену, занимают выгодное центральное положение. Ат­лантическим и тихоокеанским побережьями они обращены к обеим сторонам евразийского римленда, а через Северный полюс — к харт­ленду. Спикмен считал, что Соединенные Штаты должны сохранять трансатлантические и транстихоокеанские базы на ударной дистан­ции от Евразии, чтобы контролировать баланс сил вдоль всего рим­ленда.

Очевидно, что позиция Спикмена явно или неявно являлась обо­снованием лидирующей роли США в послевоенном мире. Об этом недвусмысленно говорил Г. Уайджерт. Призывая учиться у германс­кой геополитики, он особо акцентировал внимание на том, что в послевоенный период Америка должна способствовать освобожде­нию Евразии от всех форм империализма и утверждению там свобо­ды и демократии (естественно, американского образца). Предпола­галось, что США, будучи океанической державой с мощными во­енно-морским флотом и авиацией, будут в состоянии установить свой контроль над прибрежными зонами Евразийского континента и, заблокировав евразийский хартленд, контролировать весь мир.

Поскольку книга была написана в годы войны, Спикмен счи­тал, что его рекомендации должны быть осуществлены в партнер­стве с Советским Союзом и Англией — союзниками США. Однако с той поры многое изменилось, прежде всего (главным образом) изменилась глобальная геополитическая ситуация, и в ней роль Со­единенных Штатов стала иной. В новой ситуации иначе зазвучали ранее игнорируемые или критикуемые геополитические концепции американских стратегов, начиная с Мэхэна и кончая Спикменом и Страусом-Хюпе. Джиорджи верно подметил, что у Спикмена и дру­гих сторонников американской силовой политики за словами о са­модостаточности, о концепции региональной силовой зоны скры­валось первое энергичное изложение геополитической теории интервенционизма. «Теория интервенционизма, — отмечает он, — рас­крывает политическую решимость Соединенных Штатов никогда не быть буферным государством между Германией и Японией. Она вклю­чает также пересмотр доктрины Монро, которая развилась из «ту­манного и неосязаемого принципа» в сильную и крепко сколочен­ную доктрину. Заново оживленная, доктрина Монро покрывает не только защиту всего Западного полушария... но включает также под­держание прочного баланса сил на ключевых континентах — в Ев­ропе, Азии и Африке. Наконец, она включает защиту некоторых глобальных американских интересов, сформулированных в Атлан­тической хартии, и их обеспечение соответствующей военной си­лой и последовательной, более реалистичной внешней политикой»⁸².

К концу войны стало ясно, что в действительности хартленд может быть приравнен к СССР. Поражение Германии в войне с СССР уси­лило репутацию теории Маккиндера. С этого момента и далее суще­ствовала модель мира «хартленд—римленд», ставившая материко­вую державу из хартленда (СССР) против морской державы из «внешнего полумесяца» (США), разделенных зоной соприкоснове­ния (римленд). В соответствии с этой моделью Спикмена и форму­лировалась политика США — политика сдерживания. Геополитика СССР была зеркальным отражением американской. Лишь идеологи­чески она обосновывалась необходимостью пролетарского интерна­ционализма, в то время как американская именовалась политикой отбрасывания коммунизма.

Сдерживание «крепости» (СССР, страны Варшавского дого­вора) со стороны США означало образование антисоветских со­юзов на территории римленда: НАТО в Европе, СЕНТО в Запад­ной Азии, СЕАТО в Восточной Азии. В пределах римленда шло серьезное противоборство, заканчивавшееся большими и малы­ми конфликтами. Примерами больших конфликтов стали берлин­ский конфликт, войны в Корее, на Ближнем Востоке (против правительства Г.А. Насера), во Вьетнаме, в Камбодже и Афгани­стане.

Помимо переоценки значения римленда, Спикмен внес еще одно важное дополнение в геополитическую картину мира, видимую с позиции «морской силы». Он ввел чрезвычайно важное понятие «Срединного Океана» (Midland Ocean). В основе геополитического представления лежит подчеркнутая аналогия между Средиземным морем в истории Европы, Ближнего Востока и Северной Африки в древности и Атлантическим океаном в новейшей истории западной цивилизации. Так как Спикмен считал именно «береговую зону» основной исторической территорией цивилизации, то средиземно­морский ареал древности представлялся ему образцом культуры, распространившейся впоследствии внутрь континента (окультуривание «варваров суши») и на отдаленные территории, достижимые только с помощью морских путей (окультуривание «варваров моря»). Подобно этой средиземноморской модели, в новейшее время в уве­личенном планетарном масштабе то же самое происходит с Атлан­тическим океаном, оба берега которого — американский и евро­пейский — являются ареалом наиболее развитой в технологическом и экономическом смысле западной цивилизации.

«Срединный Океан» становится в таком случае не разъединяю­щим, но объединяющим фактором, «внутренним морем» (mare internum). Таким образом, Спикменом намечается особая геополити­ческая реальность, которую можно назвать условно «атлантическим континентом», в центре которого, как озеро в сухопутном регионе, располагается Атлантический океан. Этот теоретический «континент», «новая Атлантида», связан общностью культуры западноевропейско­го происхождения, идеологией либерализма и демократии, единством политической, этической и технологической судьбы.

Особенно Спикмен настаивал на роли интеллектуального фак­тора в этом «атлантическом континенте». Западная Европа и пояс восточного побережья Северной Америки (особенно Нью-Йорк) становятся мозгом нового «атлантического сообщества». Нервным центром и силовым механизмом являются США и их торговый и военно-промышленный комплекс. Европа оказывается мыслитель­ным придатком США, чьи геополитические интересы и стратеги­ческая линия становятся единственными и главенствующими для всех держав Запада. Постепенно должна сокращаться и политичес­кая суверенность европейских государств, а власть переходить к осо­бой инстанции, объединяющей представителей всех «атлантичес­ких» пространств и подчиненной приоритетному главенству США.

Будучи профессором по международным отношениям Йельского университета, Спикмен классифицировал своих коллег на две группы: интервенционистов и изоляционистов. Интервенционисты видят первую линию обороны «в сохранении равновесия властей в Европе и Азии и только вторую — в закреплении владычества США над Западным полушарием». Спикмен писал: «Изоляционисты счи­тают, что исключительность нашего географического расположе­ния между двумя океанами лишает нас интереса к борьбе держав, расположенных по ту сторону океанов, и вынуждает нас сосредото­чить внимание на Западном полушарии». Спикмен констатирует далее, что все американские геополитики усматривают в географи­ческом положении США основание для владычества в Новом Све­те, но если «интервенционисты придают этому владычеству второ­степенное значение, то изоляционисты выделяют его на первый план»⁸³.

Притязания на подчинение Соединенным Штатам Американс­кого континента были достаточно ясно сформулированы в доктри­не Монро. Некоторые современные почитатели геополитики, ус­матривающие ее миссию в «установлении политических целей и путей их достижения»⁸⁴, присоединяются к мнению К. Хаусхофера и его последователей, рассматривающих доктрину Монро «как идеальное произведение геополитики»⁸⁵. Доктрина Монро, выдвинутая в по­слании американского президента, по имени которого она названа, к конгрессу (2 декабря 1823 г.), содержала, по существу, призыв Соединенных Штатов к европейским державам к разделу между ними мира. «Американские континенты в результате свободного и незави­симого положения, которое они у себя установили и поддерживают отныне, не должны считаться объектами дальнейшей колонизации какими-либо европейскими державами», — заявлял американский президент, выступая отнюдь не против колониализма вообще, но лишь против экспансии европейских государств на Американском континенте. Вместо этого Монро обещал европейским великим дер­жавам: «Мы не вмешиваемся и не будем вмешиваться в жизнь суще­ствующих колоний и владений какой-либо европейской державы»⁸⁶.

В период провозглашения доктрины Монро США должны были считаться с могуществом Великобритании и собственной слабос­тью, с недосягаемостью для них колоний и территориальных при­обретений на других континентах. Кроме того, они учитывали сло­жившиеся для них благоприятно условия экспансии на Американс­ком континенте, отдаленном от европейских государств, из кото­рых, например, Франция и Испания уже настолько ослабли, что с трудом справлялись со своими владениями в Новом Свете. Соеди­ненные Штаты до конца прошлого века были преимущественно за­няты созданием колониальной империи на Американском конти­ненте и требовали от европейских держав одного — невмешатель­ства в дела Америки и признания за США монопольного права на владение ею. Вынужденные в то время в силу не зависевших от них обстоятельств воздерживаться от притязаний на территориальные приобретения в Европе, Азии и Африке, Соединенные Штаты рас­сматривали доктрину Монро как орудие «легализации» их вмеша­тельства во внутренние дела остальных стран Американского кон­тинента. Так, уже вскоре после ее провозглашения в 1823 г. государ­ственный секретарь США Адаме заявил представителю США в Мадриде, что географическое положение Кубы и Пуэрто-Рико «делает эти острова естественно зависимыми от Североамериканского континента, а один из них — Куба, почти видимая с наших бере­гов, является предметом капитальной важности для коммерческих и политических интересов нашего Союза»⁸⁷.

На протяжении всех последующих лет XIX века американская дипломатия развивала лихорадочную деятельность, направленную на отторжение Кубы, Пуэрто-Рико и Филиппин от Испании, коло­ниями которой они в то время являлись, и их закабаление, причем устремления и чаяния населения этих территорий вообще не при­нимались в расчет.

Спикмен писал, что президент Франклин Рузвельт, ссылаясь на доктрину Монро, выказывал готовность «защищать Канаду и Грен­ландию». Из этого Спикмен делал вывод, что доктрина Монро стала доктриной защиты всего Западного полушария». Понимая, что по­добное «покровительство» может и не устроить народы латиноаме­риканских государств, Спикмен пытается им внушить, что доктри­на Монро основана на геополитике, что притязания США на вла­дычество на всем Американском континенте обусловлены географическо-политическими факторами, что с этим поэтому необходи­мо смириться. «Наша державная позиция, — пишет он, — является, конечно, не подлежащей оспариванию позицией гегемонии над боль­шей частью Нового Света. Мы гораздо сильнее, чем наши соседи на Севере и Юге. Мы полностью господствуем над Центральной Аме­рикой, и мы в состоянии осуществлять эффективное давление на северную часть Южной Америки»⁸⁸. Таким образом, геополитик Спикмен попытался выдать подчинение Соединенным Штатам все­го Западного полушария за фатальную необходимость, обусловлен­ную географическим фактором. При этом полностью игнорируются все остальные факторы, в том числе и такой решающий фактор, как устремления, чаяния и интересы людей, населяющих страны Западного полушария.

Ряд идей Спикмена (особенно его последователя Кирка, развив­шего еще более детально теорию римленда) были поддержаны не­которыми европейскими геополитиками, увидевшими в его высо­кой стратегической оценке «береговых территорий» возможность заново вывести Европу в число тех стран, которые решают судьбы мира. Но для этого пришлось отбросить концепцию «Срединного Океана».

Несмотря на этот теоретический ход некоторых европейских гео­политиков (оставшийся, впрочем, весьма двусмысленным), Спик­мен принадлежит, без всяких сомнений, к самым ярким и последо­вательным «атлантистам». Более того, он, наряду с адмиралом Мэхэном, может быть назван «отцом атлантизма» и «идейным вдохно­вителем НАТО».