32Вопрос.

Одним из наиболее небезобидных в политическом плане порож­дений геотеорий в Германии, несомненно, была геоюриспруден­ция. Геоюриспруденция явилась закономерным итогом геополити­ческой унификации всех отраслей науки в нацистской Германии⁶⁴. По своему концептуальному содержанию геоюриспруденция стала развитием учения Челлена, согласно которому «политическая целе­сообразность, а не право» должна быть «действительным принци­пом государства». Так, Манфред Ланганс-Рацебург пытался пере­строить юриспруденцию в духе геополитических идей под углом зре­ния «зависимости от земли» частных и публичных правовых отно­шений. При этом он сформулировал понятие «географической на­уки о праве, или геоюриспруденции»⁶⁵. Согласно Адольфу Грабовски, геоюриспруденция есть «учение о том, как право порождается пространством»⁶⁶.

В Германии этого периода активно пропагандировалось, прежде всего геополитикой, «священное право арийцев на жизненное про­странство», При этом все большими становились претензии на тер­риторию других государств. Многие геополитические конъюнктур­щики говорили при этом столь откровенно экспансионистским язы­ком, что нацистское руководство из дипломатических соображений должно было их приструнять. Например, «геоюридическая» работа немецкого географа Эвальда Банзе «Пространство и народ во время мировой войны» появилась в английском издании под заглавием «Германия готовится к войне». Этот факт произвел сенсацию и при­вел даже к тому, что нацисты официально отмежевались от книги Банзе и изъяли ее из сферы германской книжной торговли. Дело зашло так далеко, что вынужден был вмешаться сам главный идео­лог Третьего рейха, позже казненный в Нюрнберге, Альфред Розенберг. В мае 1938 г. он отдал следующее распоряжение, относяще­еся к геополитике; «Большое внимание, которое стало уделяться гео­политике со стороны науки и преподавания внутри страны и за рубе­жом, привело к тому, что геополитическими проблемами внутри стра­ны стали заниматься непригодные для этого работники, в то же время за границей фальсифицированные принципы геополитики стали исполь­зоваться в целях пропаганды против Германской империи.

Тем важнее, чтобы в Германии разработку геополитических вопро­сов взяли на себя годные для этого лица.

Я обращаю внимание на то, что единственным признанным нацио­нал-социалистской партией объединением германских геополитиков

является «Союз геополитики» в Гейделъберге под руководством оберфюрера СС доктора Р. Вагнера. Для того чтобы обеспечить ясную линию германской геополитики, следует при проведении докладов по геополитике в системе обучения национал-социалистского движения и при опубликовании геополитических сочинений во всех сомнительных случаях вступать в контакт с указанным Союзом.

Члену партии доктору Вагнеру вменяется в обязанность все прин­ципиальные вопросы согласовывать со мной»⁶¹.

Главный представитель геоюриспруденции Карл Шмитт (1888— 1985) — немецкий юрист, политолог, философ, историк. Отноше­ния Шмитта с национал-социалистическим режимом были двой­ственными. С одной стороны, его теории, безусловно, повлияли на нацистскую идеологию. Особенным успехом пользовались его поли­тологические книги «Политическая теология»⁶⁸ и «Понятие полити­ческого»⁶⁹ , в которых Шмитт дал развернутую критику либерально­го права и идеи «правового государства». Вместе с тем вся концеп­ция Шмитта была основана на фундаментальной идее «прав наро­да» (Volksrechte), которые он противопоставлял либеральной тео­рии «прав человека». В его понимании всякий народ имел право на культурную суверенность, на сохранение своей духовной, истори­ческой и политической идентичности. Такой же подход был харак­терен для некоторых национал-социалистов, считающих эту идео­логию универсальной и применимой для всех народов земли. Но доминирующей линией режима стал именно пангерманизм, осно­ванный на шовинизме и узко националистическом подходе. Поэто­му Шмитт с его теорией «прав народов» подвергался резкой крити­ке, особенно со стороны идеологов СС (в 1936 г. в органе СС «Чер­ный корпус» («Schwarze Korps») была опубликована угрожающая статья в его адрес).

На Нюрнбергском процессе против Карла Шмитта было выдви­нуто обвинение, причисляющее его к «военным преступникам» на основании фактов сотрудничества с гитлеровским режимом. В част­ности, ему инкриминировалось «теоретическое обоснование легитимности военной агрессии». После детального знакомства судей с сутью дела обвинение было снято. Тем не менее Шмитт, как и Мар­тин Хайдеггер, Эрнст Юнгер и другие «консервативные революцио­неры», стал персоной нон грата в мировом научном сообществе и его труды совершенно игнорировались. Только в 70-е гг. благодаря влиянию на юридическую мысль некоторых теоретиков левого тол­ка труды Шмитта стали постепенно реабилитировать.

Идейное формирование Шмитта происходило в той же атмос­фере идей «органицистской социологии», что и у Ратцеля и Челлена, но на него повлияли также романтические теории «Света Севера» (Nordlicht), согласно которым социально-политические

формы и государственные образования коренятся не в механичес­ком функционировании атомарных личностей, соединенных в ма­тематические конгломераты, но в мифологии, в сакральном мире «стихий и духов»⁷⁰. В теориях Шмитта повсюду наличествует пара­доксальное сочетание «политического романтизма» и «строгого рационализма».

Практически все идеи Шмитта неразрывно связаны с геополи­тическими концепциями, и основные его работы — «Номос Зем­ли»⁷¹ , «Земля и Море»⁷² и другие — посвящены именно осмысле­нию геополитических факторов и их влияния на цивилизацию и политическую историю. Шмитт подчеркивал, что целью геополити­ки являются «применение науки и поиск направлений политичес­кого курса» и что она лежит в основе «подготовки к политическим акциям»⁷³.

Шмитт, совершенно в духе геополитического подхода, утверж­дал изначальную связь политической культуры с пространством. Не только государство, но вся социальная реальность и особенно право проистекают из качественной организации пространства. Отсюда Шмитт вывел концепцию «номоса». Этот греческий термин обозна­чает «нечто взятое, оформленное, упорядоченное, организованное» в смысле пространства. Термин близок к понятиям «рельеф» у Рат­целя и «месторазвитие» у русских евразийцев. Шмитт показывает, что «номос» есть такая форма организации бытия, которая устанав­ливает наиболее гармоничные соотношения как внутри социально­го ансамбля, так и между этими ансамблями. «Номос» — выражение особого синтетического сочетания субъективных и объективных факторов, органически проявляющихся в создании политической и юридической систем. В «номосе» проявляются природные и культур­ные особенности человеческого коллектива в сочетании с окружа­ющей средой.

В книге «Номос Земли» Шмитт показывает, каким образом спе­цифика того или иного земного пространства влияла на развивши­еся в нем культуры и государства. Он сопоставляет между собой раз­личные исторические «номосы», особенно подчеркивая фундамен­тальный дуализм между отношением к пространству кочевников и оседлых народов.

Но самый важный вывод из анализа «Номоса Земли» заключает­ся в том, что Шмитт вплотную подошел к понятию глобального исторического и цивилизованного противостояния между цивили­зациями суши и цивилизациями моря. Исследуя «номос» Земли, он столкнулся с его качественной, сущностной противоположностью «номосу» Моря. Это привело к созданию особой геополитической методологии для осмысления политической истории мира. «Суша — Море» — с помощью этой пары противоположностей Шмитт надеялся внушить необходимость перейти от «планетарного мышления категориями силы» (planetarisches Machtdenken) к «мышлению за­конами организации пространства» (raumgesetzliches Ordnungs-denken), с тем чтобы осуществилась «глобальная организация про­странства», соответствующая «планетарному пространственному сознанию»⁷⁴.

В 1942 г. Шмитт выпустил труд — «Земля и Море», который вмес­те с более поздним текстом «Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Суши и Моря» (1959)⁷⁵ со­ставляет важнейший документ геополитической науки.

Смысл противопоставления суши и моря у Шмитта сводится к тому, что речь идет о двух совершенно различных, несводимых друг к другу и враждебных цивилизациях, а не о вариантах единого цивилизационного комплекса. Это деление почти точно совпадает с картиной, нарисованной Маккиндером, но Шмитт дает основным ее элементам — талассократии (морская сила) и теллурократии (су­хопутная сила) — углубленное философское толкование, связанное с базовыми юридическими и этическими системами. Любопытно, что Шмитт использует применительно к «силам суши» имя «Беге­мот», а к «силам моря» — «Левиафан», как напоминание о двух ветхозаветных чудовищах, одно из которых воплощает в себе всех сухопутных тварей, а другое — всех водных, морских.

«Номос» Земли существует безальтернативно на протяжении боль­шей части человеческой истории. Все разновидности этого «номоса» характеризуются наличием строгой и устойчивой моральной и пра­вовой формы, в которой отражается неподвижность и фиксированность суши, Земли. Эта связь с Землей, пространство которой легко поддается структуризации (фиксированность границ, постоянство коммуникационных путей, неизменность географических и рельеф­ных особенностей), порождает сущностный консерватизм в соци­альной, культурной и технической сферах. Совокупность версий «номоса» Земли составляет то, что принято называть историей «тра­диционного общества».

В такой ситуации море, вода являются лишь периферийными цивилизационными явлениями, не вторгаясь в сферу «этического» (или вторгаясь эпизодически). Лишь с открытием Мирового океана в конце XVI века ситуация меняется радикальным образом. Челове­чество (и в первую очередь остров Англия) начинает привыкать к «морскому существованию», начинает осознавать себя островом посреди вод, кораблем.

Но водное пространство резко отлично от сухопутного. Оно не­постоянно, враждебно, отчуждено, подвержено постоянному изме­нению. В нем не фиксированы пути, не очевидны различия ориента­ции. «Номос» Моря влечет за собой глобальную трансформацию сознания. Социальные, юридические и этические нормативы стано­вятся «текучими». Рождается новая цивилизация. Шмитт считает, что Новое время и технический рывок, открывший эру индустри­ализации, обязаны своим существованием геополитическому фено­мену — переходу человечества к «номосу» Моря.

Так, геополитическое противостояние англосаксонского мира «внешнего полумесяца» приобретает у Шмитта социально-полити­ческую дефиницию. «Номос» Моря есть реальность, враждебная тра­диционному обществу. Геополитическое противостояние сухопутных держав с морскими обретает важнейший исторический, идеологи­ческий и философский смысл.

Шмитт разработал еще одну важнейшую геополитическую тео­рию — теорию «Большого пространства», рассматривающую про­цесс развития государств как стремление к обретению наибольшего территориального объема. Принцип имперской интеграции являет­ся выражением логического и естественного человеческого стрем­ления к синтезу. Этапы территориального расширения государства, таким образом, соответствуют этапам движения человеческого духа к универсализму.

Этот геополитический закон распространяется и на техничес­кую, и на экономическую сферу. Шмитт показывает, что, начиная с некоторого момента, техническое и экономическое развитие го­сударства требует количественного и качественного увеличения его территорий. По словам Отто Маулля, «полное экономическое про­никновение имеет тот же эффект, что и территориальная оккупа­ция». При этом не обязательно речь идет о колонизации, аннексии, военном вторжении. Становление «Большого пространства» может проходить и по иным законам — на основании принятия несколь­кими государствами или народами единой религиозной или куль­турной формы.

По Шмитту, развитие «номоса» Земли должно привести к появ­лению государства-континента. Этапы движения к государству-кон­тиненту проходят от городов-государств через государства-террито­рии. Появление сухопутного государства-континента, материкового большого "пространства является исторической и геополитической необходимостью.

В работе 1940 г. «Пространство и большое пространство в праве народов» Шмитт так определил «большое пространство»: «Сфера планификации, организации и человеческой деятельности, коренящаяся в актуальной и объемной тенденции будущего развития»⁷⁶. Уточняя эту несколько расплывчатую формулировку, Шмитт ука­зывал как на пример волевого создания «большого пространства» проведение в жизнь американской доктрины Монро.

Хотя «Большое пространство» можно в определенном смысле отождествить с государством, а точнее, с империей (Reich), эта концепция выходит за рамки обычного государства. Это новая фор­ма наднационального объединения, основанного на стратегическом, геополитическом и идеологическом факторе.

В отличие от унификационной пангерманистской модели Гитле­ра и от советского интернационализма «Большое пространство» Шмитта основывается на культурном и этническом плюрализме, на широкой автономии, ограниченной лишь стратегическим центра­лизмом и тотальной лояльностью к высшей властной инстанции. При этом Шмитт подчеркивал, что создание нового большого пространства не зависит ни от научной ценности самой доктрины, ни от культурной компетентности, ни от экономического развития со­ставляющих частей или даже территориального и этнического цен­тра, давшего импульс к интеграции. Все зависит только от полити­ческой воли, распознающей историческую необходимость такого геополитического шага.

Геополитические мотивы различимы у Шмитта практически во всех темах, которые он рассматривает. В частности, он исследовал связь трех концепций — «тотальный враг, тотальная война, тоталь­ное государство». Согласно учению Шмитта, людям суждено в силу происхождения, расовых особенностей и географических связей относиться друг к другу дружественно или враждебно⁷⁷.

С его точки зрения, «тотальное государство» — это самая совер­шенная форма государства традиционного типа, то есть пик раз­вития сухопутного «номоса». Несмотря на возможности историчес­кой эволюции такого государства вплоть до масштабов большого пространства, в нем сохраняется неизменным сущностное каче­ство. «Тотальное государство» исключает принцип «тотального врага» и «тотальной войны», так как представление о противнике, «вра­ге» (а Шмитт придавал огромное значение формулировке понятий «друг/враг», amicus/hostis) оно выстраивает на основании себя са­мого, а следовательно, выдвигает концепцию «войны форм», в которой действует «закон войны» и участвуют только ограничен­ные контингенты профессиональных военных. Мирное население и частная собственность, в свою очередь, находятся под охраной закона и устранены (по меньшей мере теоретически) из хода во­енных действий.

Либеральная доктрина, которую Шмитт однозначно связывал с Новым временем и, соответственно, с «морской цивилизацией», с «номосом» Моря, отрицая, что «тотальное государство» открывает тем самым дорогу «тотальной войне» и концепции «тотального вра­га». В 1941 г. в статье «Государственный суверенитет и открытое море» он писал: «Война на суше была подчинена юридическим нормам,

так как она была войной между государствами, то есть между во­оруженными силами враждующих государств. Ее рационализация про­являлась в ее ограничении и в стремлении вывести за ее пределы мирное население и объекты частной собственности. Война на море, напротив, не является войной между строго определенными и под­чиняющимися юридическим нормативам противниками, так как основывается на концепции тотального врага»⁷⁸.

Общая геополитическая картина, описанная Шмиттом, своди­лась к напряженному цивилизационному дуализму, к противостоя­нию двух больших пространств — англосаксонского (Англия и Аме­рика) и континентального (Евразия). Эти два «больших простран­ства» — талассократическое и теллурократическое — ведут между собой планетарное сражение за то, чтобы сделать последний шаг к универсализации и перейти от континентального владычества к мировому. При этом Шмитт с пессимизмом относился к возможно­сти свести этот конфликт к какой-то строгой юридической базе, так как цивилизационные макроконцепции обоих «больших про­странств» основываются на взаимоисключающих «номосах» — «номосе» Земли и «номосе» Моря. Последний разрушительный элемент вносится развитием воздухоплавания, так как воздушное простран­ство еще менее поддается этико-правовой структуризации, нежели морское.

В кратком очерке «Историческая структура современной всемир­ной противоположности между Востоком и Западом» Шмитт стре­мился обнаружить «сущность всемирной противоположности меж­ду Востоком и Западом, которая в настоящее время держит нас в напряжении»⁷⁹. По его мнению, нельзя найти эту сущность все­мирной противоположности, производя историческую, этическую, культурную и экономическую инвентаризацию современного Вос­тока и современного Запада и сопоставляя результаты⁸⁰. «Если от­влечься от всех многочисленных особенностей, проявляющихся столь разнообразно при сопоставлении Востока и Запада на протя­жении мировой истории, то в настоящее время становится оче­видным простое, элементарное различие: противоположность между сушей и морем. То, что мы сегодня называем Востоком, пред­ставляет собой единую массу суши: Россия, Китай, Индия, «ве­личайший остров», «сердце Земли», как назвал эту область Маккиндер. А то, что мы сегодня называем Западом, — это полуша­рие, покрытое океанами, Атлантическим и Тихим. Противопо­ложность континентального и морского миров — это реальная глобальная действительность, из которой мы должны исходить, чтобы вообще правильно поставить вопрос об исторической струк­туре напряженности, связанной с современным всемирным дуа­лизмом»⁸¹ .

Сохранение в неизменном виде существующего в настоящее время всемирного противоречия Шмитт считает невозможным, так же как и победу одной стороны над другой. Наличие атомного оружия у обеих сторон сделает, мол, гигантов скромными и заставит их отка­заться от претензий на мировое господство. Однако, согласно Шмит-ту, наряду с двумя мировыми системами существуют еще массы целых континентов, которые колеблются между полными противо­речий исключающими друг друга противоположностями, внезапно подаваясь то в одну, то в другую сторону. «Противоречия возникают из нерешенных проблем пространственного развития, которое вы­нуждает или найти переход к ограниченным великим пространствам, допускающим наряду с собой существование других великих про­странств, или же превратить войну в рамках до сих пор существо­вавшего международного права в глобальную всемирную гражданс­кую войну»⁸².

Сторонники Шмитта, приветствовавшие эти идеи, более конк­ретно разъяснили их смысл. Так, Эрнст ван Лоэн пишет: «При новом устройстве мира, основанном на межконтинентальном равновесии, Европа будет одним из будущих великих пространств. Эта Европа будет простираться от Финляндии до Гибралтара, от Нарвика до Черного моря, от Атлантического океана до западнославянских или восточнославянских областей. На это пространство не будет иметь права претендовать ни одна империалистическая мировая держава. Общеевропейское пространство в эпоху ближайшего будущего, ко­торая зримо, со всех сторон надвигается на нас, будет выполнять функцию рычага, сегодня — между двумя застывшими атомными колоссами, завтра — между Азиатским и Африканским континен­тами. Эта Великая Европа не будет ни чисто морской, ни чисто континентальной»⁶³.

В конце жизни Шмитт сосредоточил свое внимание на фигуре «партизана». Эта фигура, по Шмитту, является последним предста­вителем «номоса» Земли, остающимся верным своему изначально­му призванию вопреки «разжижению цивилизации» и растворению ее юридически культурных основ. «Партизан» связан с родной зем­лей неформальными узами, и исторический характер этой связи диктует ему основы этики войны, резко отличающиеся от более общих и абстрактных нормативов. По мере универсализации «морс­кой модели» и «торговой этики», которые, естественно, охватыва­ют и сферу военных действий, фигура «партизана» приобретает все большее цивилизационное значение, так как «партизан» остается последним действующим лицом истории, которое защищает всеми средствами «сухопутный порядок» перед лицом тотального наступ­ления талассократии.