Импрессионистичность и экспрессионистичность романа

Одна из особенностей замятинского романа – импрессионистичность, штриховой, пунктирный характер изображаемого, в результате чего воссоздается целостная объемная картина. Замятин почти никогда не дает развернутых описаний чувства, переживания героя, а дает отдельные штрихи, по которым читатель воссоздает переживание, чувство в целом. Целостная картина создается уже в воображении читателя. Как следствие, повествование приобретает необычный, субъективный оттенок в зависимости от характера выхваченного из общей картины эпизода или детали.

Импрессионистичны названия глав-конспектов романа (их 40). Названия трехчастны (за исключением 11, 27, 33, 38, 39), причем каждая из трех частей названия вначале предстает как отдельное впечатление, штрих, не связанный с единым целом. Но вместе они, будучи развернутыми в ходе повествования, создают единое целое. Например, конспект записи 9-й выглядит следующим образом: «Литургия. Ямбы и хорей. Чугунная рука». Вначале мы воспринимаем эти слова как разнородные, далекие друг от друга, они распадаются в нашем восприятии на отдельные самостоятельные элементы, нас привлекает необычность, загадочность названия, мы заинтригованы и хотели бы узнать, что все это значит. Это типичный закон читательского восприятия. Из чтения 9-й главы мы узнаем, что литургия (греч. богослужение) здесь — это государственный «величественный праздник победы всех над одним, суммы над единицей»; величественные ямбы и резкие, быстрые — острым топором — хореи служат соответственно для возвеличивания идеи Единого Государства (ямб) и осуждения преступников, нарушивших Часовую Скрижаль. Ритмично-величественно звучит ямб (двусложный размер с ударением на втором слоге), уже одним своим стихотворным размером как бы упорядочивая, заковывая в сталь закона царящий прежде хаос.

Хорей, тоже двусложный стиховой размер, но с ударением на первом слоге, переводится как плясовой (от греч. хор, пляска), и его «пляшущий» ритм выбирает писатель для передачи преступного хаоса, неупорядоченного движения, дикости неорганизованного мира.

Примечательно, что более сложно организованные стихотворные размеры, предполагающие большую ритмико-интонационную вариативность, — трехсложные дактиль, амфибрахий, анапест — оказываются «лишними» в поэзии Единого Государства.

Для Е. Замятина особенно важна «связь чувств с действиями». Чувство героя в романе «Мы» всегда получает непосредственный выход в движение, в действие. Причем действие имеет точную систему координат. Показателен следующий фрагмент: герой ищет встречи с I-330, от которой он совсем обезумел: «Бросаю трубку — и не могу, не могу больше. Туда – к ней… Побежал туда и целый час, от 16 до 17, бродил около дома, где она живет».

В импрессионистической манере передает автор ощущения героя в тот момент, когда тот вышел за пределы Единого Государства, за Зеленую Стену, и многообразие мира предстало перед ним в многочисленных отдельных деталях, поскольку целостную картину он уже был не в состоянии воспринимать:

«Потом — только застрявшие, разрозненные осколки. Медленно, низко — птица. Я вижу: она — живая, как я, она, как человек, поворачивает голову вправо, влево, и в меня ввинчиваются черные, круглые глаза…

Еще: спина — с блестящей, цвета старой слоновой кости, шерстью. По спине ползет темное, с крошечными, прозрачными крыльями насекомое — спина вздрагивает, чтобы согнать насекомое, еще раз вздрагивает…».

Еще одна особенность замятинского психологизма, наряду с импрессионистичностью, — повышенная экспрессия, экспрессионистичность. Предельная эмоциональная напряженность — это отличительная, одна из самых характерных черт замятинской манеры письма..

Экспрессионизм с его преувеличенностью, заостренностью и условностью образов как нельзя лучше подходит для замятинского романа-опровержения, романа-предупреждения. Автору важно обнажить, заострить мысль, довести ее до абсурда и тем самым скомпрометировать.

Экспрессионистичных описаний в романе немало, они приводятся тогда, когда Д-503 захлестывают незнакомые ему прежде чувства — любви, дикой ревности. Вот как выглядит описание любовного жара, в котором находится Д-503 после встречи с I-330: «Не записывал несколько дней. Не знаю, сколько: все дни — один. Все дни — одного цвета — желтого, как иссушенный, накаленный песок, и ни клочка тени, ни капли воды, и по желтому песку без конца. Я не могу без нее».

Это парадокс: именно в замятинском романе о нумерах — жителях Единого Государства, лишенных души и неспособных любить, — мы встречаем, пожалуй, самые яркие, экспрессивные и завораживающие описания любовного чувства:

«Что со мной? Я потерял руль. Мотор гудит вовсю, аэро дрожит и мчится, но руля нет, — и я не знаю, куда мчусь: вниз — и сейчас об земь, или вверх – и в солнце, в огонь…

И вот, блаженно и пьяно, я иду по лестнице вниз, к дежурному, и быстро у меня на глазах, всюду кругом неслышно лопаются тысячелетние почки и расцветают кресла, башмаки, золотые бляхи, электрические лампочки, чьи-то темные лохматые глаза, граненые колонки перил, оброненный на ступеньках платок, столик дежурного… Все — необычайное, новое, нежное, розовое, влажное».

Интенсивность проявлений душевной жизни персонажей романа, в первую очередь главного героя Д-503, экспрессивность описаний создают повышенную плотность, спрессованность замятинского письма: романная проза Замятина конспективна, но не суха; почти каждый эпизод выглядит как яркий образный микросюжет, который запрограммирован на его развертывание в сознании читателя.