ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Теоретические вопросы прогнозного обоснования социальных нововведений

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Социальный прогноз и социальное нововведение

I

Напомним основные теоретико-методологические положения сов­ ременного прогнозирования («исследования будущностей»), которое за рубежом получило название «технологическое прогнозирование» и особенности которого детально рассматривались в «Рабочей книге по прогнозированию» (1982), а применительно к социальной сфере — в наших монографиях «Поисковое социальное прогнозирование» (1984) и «Нормативное социальное прогнозирование» (1987). В советской литературе данная исследовательская технология неточно переводится как «научно-техническое прогнозирование» или «прог­ нозирование научно-технического прогресса», хотя здесь речь идет не об объекте (отрасли), а, о способе разработки прогноза (в принципе — любого), и с этой точки зрения правильнее было бы говорить в нашем понимании об «инженерном» или «алгоритмиче­ ском» црогнозировании, поскольку вместо предсказаний, как взду­ мается, здесь предписывается довольно жесткий алгоритм — как и в какой последовательности получить результат, определяемый исходными данными, причем результат намного более сложный, чем простое безусловное предсказание.

Концепция «технологического прогнозирования» исходит из той теоретической предпосылки, что прогнозирование является одной из форм конкретизации научного предвидения, а последнее, в свою очередь, находится в сложном соотношении с равнопорядковой ка­ тегорией управления, которое также имеет различные формы кон­ кретизации (целеполагание, планирование, пред- и постплановое программирование, проектирование, текущие управленческие решения). У одних прогнозируемых объектов — типичных Для есте­ ственных и технических наук, например, прогноз погоды или сопротивление материала — взаимосвязь предвидения и управления близка по интенсивности к нулевой, т. е. никакое решение здесь не способно видоизменить предсказание. В этих случаях не остается ничего иного, как ограничиться предсказанием и попытаться приспо­ собиться к предсказанному состоянию (например, к дождю). У других прогнозируемых объектов — типичных для общественных на­ ук — интенсивность взаимосвязи предвидения и управления может быть настолько высокой, что можно видоизменить предсказанное

состояние путем действий на основе решений в системе управления. Иными словами, решение как бы перечеркивает предсказание, приводит к «самоосуществлению» или, напротив, к «саморазру­ шению» прогноза. В прогностике это называется,«Эффектом Эдипа».

«Эффект Эдипа» заставляет ориентировать прогноз явлений и процессов, поддающихся управлению (а к ним относятся в принципе все процессы и явления социосферы), не на предугадывание буду­ щего, а на повышение уровня объективности и, следовательно, эффективности намечаемого или принимаемого решения.'. Это достигается двумя различными исследовательскими технологиями, составляющими суть «технологического прогнозирования». Одна сводится к условной экстраполяции в будущее наблюдаемых тен­ денций, закономерности развития которых в прошлом и настоящем достаточно хорошо известны (поисковый, или эксплораторный прог­ ноз). Результат — выявление назревающих или даже неизвестных ранее проблем, подлежащих решению средствами управления. Дру­ гая нацелена на определение возможных путей решения проблем, выявленных прогнозным поиском, на достижение определенной цели, некоего оптимума по заранее заданным критериям целеполагания (нормативный прогноз).

При таком подходе, в отличие от простого или сложного пред­ восхищения (предчувствия, предугадывания) и других форм конк­ ретизации предвидения, прогнозирование представляется особого рода научным исследованием со всеми обязательными требованиями к последнему — от программы работы до верификации результатов (в прогностике, вплоть дб наступления времени упреждения в прог­ нозе — предварительной, обычно путем опроса экспертов относитель­ но научной основательности проведенной работы).

Итак, «технологический прогноз» начинается с программы иссле­ дования, которая в прогностике именуется предпрогнозной ориентацией: формулирование объекта, предмета, научной и социальной проблемы исследования, его цели, задач, определяющих структуру; рабочих гипотез, определение времени основания и уп­ реждения в прогнозе, методов и организации разработки прогноза. Затем строится исходная, или базовая модель объекта прог­ нозирования — обычно в виде той или иной упорядоченной сово­ купности показателей, к трендовой и нормативной разработке ко­ торых, а затем последующей интерпретации результатов, собствен­ но, и сводится суть «технологического прогноза^ Строится также параллельная .система показателей прогнозного фона —внешних факторов (научно-технических, экономических, демографических и др.), которые определяют развитие объекта; Ведется эксплораторная разработка — анализ тренда (экстраполируемой в будущее тен­ денции) с учетом воздействия ограничений прогнозного фона. Ве­ дется нормативная разработка — по заранее заданным критериям рпределяется возможное наиболее желательное состояние объекта — идеальное, без ограничения данными прогнозного фона (для ориентации исследователя), и оптимальное — ограниченное указан­ ными данными, а затем выявляются возможные пути достижения

нормативных значений, диктуемых идеалом и оптимумом. Наконец, проводится уже упоминавшаяся верификация полученных прогноз­ ных данных и на их основе вырабатываются рекомендации по оптимизации целевых, программных, плановых, проектных и иных решений в сфере управления.

Короче говоря, как бы заранее «взвешиваются», «проигрыва-- ются» возможные прямые или косвенные последствия намечаемых или принимаемых решений, что дает практическую возможность своевременной коррекции последних.

В действительности все обстоит гораздо сложнее, чем схе­ матически обрисовано выше. В принципе взаимодействие между предвидением и управлением никогда не может быть равным нулю — хотя бы теоретически. Так, мы уже начинаем управлять погодой — правда, в очень ограниченных масштабах, так как это дорогостоящие меры. Со временем, видимо, круг объектов, поддающихся управ­ лению, будет постепенно расширяться. G другой стороны, многие объекты социосферы, теоретически поддающиеся управлению, практически развиваются стихийно (в прогностике это называется: квазистихийно), поскольку управление в этих случаях пока что оказывается беспомощным или чрезмерно дорогостоящим. Значительные ограничения накладывает и имеющийся на сегод­ няшний день методический инструментарий прогнозирования. Он обстоит из различных комбинаций методов трендового, а также сценарного, матричного, сетевого, имитационного игрового и т. п. моделирования, плюс различных методов очного и заочного, индивидуального и коллективного опроса экспертов.

Каждый из методов сам по себе имеет значительные ограничения, но сведенные в методику, где минусы одних перек­ рываются плюсами других, разработанные к настоящему времени прогностические методы дают достаточно надежные результаты, позволяющие разрабатывать прогнозы приемлемого уровня надеж­ ности и до года вперед (текущие прогнозы), и на несколько лет (краткосрочные) и на десяток лет (среднесрочные) и на полтора-два десятка лет вперед (долгосрочные). По некоторым объектам, где квазистихийность процессов относительно велика (народонаселение, градостроительство и т. п.), горизонт долгосрочности отодвигается на много десятилетий, порой до конца грядущего столетия. По другим объектам, где решение способно почти мгновенно как бы «аннигилировать» предсказание, радикально видоизменить ситу­ ацию (политика, социальная психология и т. п.), горизонт дол­ госрочности сжимается до нескольких, максимум до десятка лет, за пределами которых остается сфера сверхдолгосрочности — общих ориентировочных прогнозных оценок сугубо качественного харак­ тера.

В настоящее время интенсивно ведется работа по совершенст­ вованию и дальнейшему развитию методического инструментария «технологического прогнозирования», но, в ожидании результатов этой работы, пока что приходится считаться с ограниченностью имеющихся методов разработки прогноза.

— основанные на переносе какого-то продукта в иную область применения»3.

Один из авторов (Л. Ульман) выделил 74 типичные харак­ теристики типичного, нововведения и, группируя их, сконструировал 11 основных типов нововведений, использовав методику мно­ гокритериального анализа-4.

Все это показывает, что нововведения можно классифицировать, типологизировать, систематизировать по бесконечному множеству критериев. Выбор зависит от цели и задач предпринимаемого анализа.

Советские авторы, как и их коллеги из Международного институ­ та прикладного системного анализа, предлагали подразделять но­ вовведения на продуктные (новая продукция — например, новая техника или новые товары), технологические (новые технологии производства товаров, услуг, знаний), социальные (создание каче­ ственно новых экономических, социальных, политических и иных образований, структур, механизмов общественного производства, общества в целом, либо их подсистем) и комплексные, сочетающие первые три типа5.

Мы привели несколько разноплановых типологий нововведений и их первоисточников, чтобы постепенно подвести читателя к вы­ работке собственного взгляда на довольно дискуссионный вопрос о том, что, собственно^ представляет собой нововведение вообще и социальное в особенности, каковы границы этого понятия и где проходят рубежи с понятиями смежными, ему не тождествен­ ными.

В. А. Александров определяет нововведения как целенаправ­ ленный процесс эффективной реализации прогрессивного новше­ ства, ориентированный на конечный результат — интенсификацию функционирования той сферы .человеческой деятельности, в ко­ торой это новшество используется6. В этой дефиниции немало конструктивного, но и она, как и многие другие, приводить и разбирать которые не позволяет объем данной работы, оставляет ряд вопросов:

— А если нововведение представляет собой не целенаправленный процесс, является, как упоминалось выше, побочным продуктом какой-либо иной деятельности? (Примеров сколько угодно: доста­ точно напомнить, скажем, о провалившихся нововведениях в тор­ говле спиртным — никто ведь не ставил целью создание «очередей позора»1, разгула спекуляции водкой и лавинного роста самогоно­ варения.)

Цит. по: Коротаев А. С. Нововведения в промышленности США: разработка и внедрение. М., 1981. С. 9—10. Ротапринт ИНИОН АН СССР.

4 См.: Там же. С. 10.

5 См.: Структура инновационного процесса. М., 1981. С. 9.

См.: Александров В. А. Прогнозирование и управление нововведениями. Минск, 1988. С. 36. Ротапринт НИИ научно-технической информации Госплана БССР.

—Только что приведенный пример заставляет усомниться в прогрессивности всех новшеств: общеизвестно, что есть сколько угодно реакционных, да и просто вздорных, надуманных, причем не обязательно быстро отменяемых, порой сохраняющихся долгими годами.

—Точно так же конечным результатом нововведения может быть не интенсификация функционирования той или иной сферы человеческой деятельности, а, напротив, резкое осложнение, полный паралич, все что угодно, примеров чего тоже хватает (достаточно

напомнить о таком нововведении, как упраздненный ныне за не­ надобностью Госагропром).

Вопросы можно продолжить, и не только к приведенной дефиниции, но и ко всем остальным, имеющимся в литературе. Не претендуя на новую, всеохватывающую дефиницию, хотелось бы предложить в сугубо предварительном порядке такое рабочее опре­ деление, которое позволило бы ввести понятие нововведения в контекст соотношения форм конкретизации предвидения и управ­ ления, о которых упоминалось выше. С этой точки зрения, ново­ введение можно операционально определить, как такую раз­ новидность управленческого решения, в результате которого происходит существенное изменение того или иного процесса, явления — технического, экономического, политического, социаль­ ного или иного, безразлично. Такое определение, во-первых, четко вводит нововведение в рядоположение форм конкретизации управ­ ления, с отнесением его к особому подклассу текущих управлен­ ческих решений (памятуя, что далеко не все решения подобного рода подразумевают существенные изменения процессов, явлений); во-вторых, отграничивает его от таких понятий, как идея, открытие, изобретение (которые сами по себе никаких изменений еще не вызывают); наконец, в-третьих, отграничивает его от текущих уп­ равленческих решений, которые вызывают несущественные изме­ нения — допустим, чисто функциональные или цикличные (так, например, нововведением не может явиться отмена поезда на ка­ кое-то число, если сохраняется старое расписание, но, напротив, безусловным нововведением является любое изменение расписания; точно так же не будет нововведением решение увеличить или уменьшить скорость поезда, зато безусловным нововведением явится, допустим, решение пустить вместо скорого поезда экспресс, спо­ собный покрыть расстояние между Москвой и Ленинградом не за шесть часов, а за три, либо, наоборот, ввести экскурсионно-пас­ сажирский, который будет тянуться от Москвы до Ленинграда целые сутки).

Предлагаемая дефиниция конструктивна для нас и в том отно­ шении, что позволяет ставить вопрос о разработке — наряду с це­ левыми, плановыми, программными, проектными, организа­ ционными — особого класса прогнозов, ориентированных специально на повышение эффективности нововведений. По сути, это будет, если говорить точнее, особый подкласс организационных прогнозов, которые мы предлагаем именовать инновационными. Рассмотрению

последних будет посвящен ряд последующих разделов настоящей работы, в том числе почти вся ее прикладная часть.

Остается отграничить понятие «социальное нововведение» от «нововведения вообще».

Ill

Только что поставленная задача осложняется тем, что в советской литературе имеют равное хождение два различных крайних понимания термина «социальное» и несколько промежуточных — каждый раз в зависимости от усмотрения того или иного автора.

Вшироком понимании «социальное» тождественно «обществен­ ному» и в этом своем качестве противопоставляется «естественному» или «техническому» («научно-техническому»). Практически боль­ шей частью речь идет о противопоставлении предметов, изучаемых общественными науками, предметам естествоведения и технове­ дения. Именно в этом контексте социальные нововведения противо­ поставлялись выше продуктным и технологическим, причем имелись

ввиду не только собственно социальные, но и экономические, политические, иные общественные новшества.

Вузком понимании «социальное» тождественно «социологичес­ кому», т. е. связанному только с социальными отношениями людей как членов определенных социальных групп или социальных институтов. Однако такой подход слишком абстрактен и условен, поскольку в практической жизни «социальное» обычно выступает

вформе «социально-экономического», «социально-демографическо­ го», «социально-этнографического», «социально-медицинского», «социально-педагогического», «социально-культурного», «социально­ архитектурного», «социально-экологического», «социально-гео­ графического», «социально-космического», «социально-психологиче­

ского», «социально-правового», «социально-политического» и т. д. Как предмет социологического исследования «социальное» легко вычленяется из такого рода пар, однако в реальной жизни тесно взаимосвязаны не только каждая пара, но и все пары между собой.

Вот почему, на наш взгляд, для правильного понимания социаль­ ных нововведений необходимо такое промежуточное значение «социального», которое не сводило бы его лишь к социологическому, а вместе с тем отграничивало бы социальные нововведения не только от технических (продуктных) и технологических, но и от экономических, медицинских, педагогических, художественных, градостроительных, экологических, правовых, политических и т. д.

По нашему мнению, этого возможно добиться лишь при таком подходе, когда из соответствующих научных дисциплин будет вы­ членена собственно социологическая и примыкающая к ней проб­ лематика. Так, например, из экономических нововведений можно выделить социальные — в сфере социальной организации и социаль­ ных стимулов труда. Из медицинских — в сфере социальной организации здравоохранения и социальных стимулов труда мед­ персонала (отношения типа «врач—пациент», «врач—врач», «пациент—пациент» и т. п.). Из педагогических — в сфере социаль­

ной организации народного образования и социальных стимулов труда педагогов (отношения типа «учитель—ученик», «учитель— родитель», «учитель—учитель», «ученик—ученик» и т. п.). Из ху­ дожественных — в сфере социальной организации труда и социаль­ ных стимулов работы художника (отношения типа «художник— аудитория», «художник—художник» и т. п.). Из градострои­ тельных — в сфере социальной организации труда и социальных стимулов работы архитектора (отношения типа «архитектор—за­ казчик», «архитектор—житель» и т. п.). Из экологических — в сфере социальной организация отношения общества к природе, социальных стимулов охраны окружающей природной среды. Из правовых — в сфере взаимодействия субъектов и объектов права (отношения между законодательной, исполнительной и судебной властью, с одной сто­ роны, населения страны, включая нарушителей законов, — с другой). Из политических — в сфере взаимодействия интересов различных социальных групп общества (социальная атмосфера борьбы за власть или социальная подоплека борьбы на мировой арене).

И так далее.

IV

Из сказанного очевидно, что нововведение в социосфере может существенно отличаться от такового в техносфере, а собственно социальное нововведение может иметь более или менее существен­ ные отличия от экономического, медицинского, педагогического и др. Дело в том, что новая техника и технология принципиально должна быть более эффективной («более прогрессивной»), нежели старая, — иначе нововведение теряет смысл. Конечно, оно может сказаться ошибочным, менее эффективным или столь же эф­ фективным по сравнению с предшествующим состоянием, т. е. заведомо бессмысленным или даже ущербным. Но ошибка есть ошибка, не более того. Кроме того, нововведение может быть мнимым, имеющим целью произвести обманчивое впечатление на аудиторию, не меняя сути дела (типичный пример — новая этикетка на старом изделии). В этом случае правомерно, на наш взгляд, говорить о псевдоили квазинововведении. Это тоже — особый раз­ говор. К такому положению вещей близки нововведения эко­ номические, медицинские, градостроительные, экологические, пра­ вовые и им подобные: здесь всюду требуется соответствующий однозначный эффект, без чего нововведение теряет смысл. Иначе обстоит дело в нововведениях типа художественных, политических или собственно социальных.

Возьмем, к примеру, сферу искусства. Можно ли здесь говорить об однозначном эффекте какого-то нововведения? Скажем, кто-то впервые начал писать белым стихом — важное нововведение в лите­ ратуре. Д ли впервые освоил акварель, смело вышел за традиционные рамки религиозных сюжетов — важное нововведение в изобразитель­ ном искусстве. Или впервые совместил киноэкран и театральную сцену — важное нововведение в сценическом искусстве. Или ввел

ритмы и мелодии негритянского фольклора в европейскую музыку — важное нововведение в музыкальном искусстве. Или начал строить дома из пенопласта, да при этом размещать их не вдоль улиц, а «свободной планировкой» — важное нововведение в архитектуре. Однако сказать, что белый стих «эффективнее» обычного, акварель «эффективнее» пастели, а жанровая бытовая сцена на картине «эффективнее» библейского' сюжета, режиссерский изыск в театре «эффективнее» хорошей режиссуры в традиционной постановке, джаз «эффективнее» симфонической музыки, пенопласт «эф­ фективнее» 5-тысячелетнего кирпича — такое утверждение было бы заведомо несостоятельным.

Чем новое лучше старого в искусстве? Тут «эффективность» приходится брать в кавычки. Эффективнее — по какому критерию? Привлечение более широкой аудитории? Смотря каким способом. Порнография или стадная мода на первых порах могут собрать очень большую аудиторию. Но разве это эстетическая эф­ фективность? Да и может ли вообще быть эффективность в эстетике? Понятие прогресса в искусстве настолько сложно и заведомо мно­ гокритериально, что автору остается лишь поздравить себя с тем, что данная тема выходит за рамки его работы. Хотя не подлежит сомнению, что проблема художественных нововведений требует специальной разработки.

Возьмем, далее, сферу политики. Здесь любой эффект любого нововведения сразу упирается в вопрос: для кого? Вопрос, абсолютно излишний, само собой разумеющийся в технике, технологии, эко­ номике, медицине, педагогике и т. д., но важнейший, решающий в политике. Допустим, мы являемся свидетелями важного политиче­ ского нововведения — перехода от многопартийной системы к одно­ партийной, с подчинением партийной власти законодательных, исполнительных и судебных властей. Значит ли это, что новая система «эффективнее» старой, или наоборот? Нет, и старая, и новая системы обязательно для кого-то (для каких-то социальных групп) эф­ фективны, а для кого-то нет. В одних исторических условиях для решения одних политических задач (иной вопрос —каких именно) подобное политическое нововведение «эффективно», а в других ус­ ловиях, при необходимости решения других задач — нет.

Сказанное не означает политического релятивизма, ибо, помимо политики, существует история, которая как бы подводит итоги всем политическим нововведениям определенного места и времени и вы­ носит им свой приговор, обжалованию не подлежащий. Так, приве­ денное выше в качестве примера политическое нововведение оказалось очень «эффективным» для попытки реализации политической доктрины революционного крыла европейской социал-демократии второй половины XIX—начала XX века, предуматривавшей скоро­ течный переход от капитализма к коммунизму через «бестоварный» социализм («военный коммунизм»). Собственно, без такого нововве­ дения подобного рода революционный переворот был бы вообще не­ возможен. Позднее, когда эта модель строительства коммунизма ока­ залась несостоятельной и была заменена принципиально новой (то­

же — рядом кардинальных нововведений политического характера), упомянутое выше нововведение очень «эффективно» способствовало успеху повторной попытки реализации все той же доктрины и ока­ залось чрезвычайно «эффективным» для правящей бюрократии, для ее идеологического обеспечения (так называемые деятели науки и культуры), а также для процветания «теневой экономики».

Но означает ли это, что названное нововведение проде­ монстрировало некую «эффективность вообще» в истории общества, подобно тому как новая техника эффективнее старой? Нет, с этой точки зрения все обстоит как раз наоборот, и некогда нововведенное приходится перестраивать в противоположном направлении. Тут вердикт истории однозначен. Но и сегодня в политике нововведения следуют за нововведениями — для кого-то «эффективные», для ко­ го-то, напротив, «дефективные» — и только история впоследствии вновь произнесет свой приговор.

Словом, и данная тема выходит за рамки настоящей работы, требует специального исследования.

Социальные нововведения, как мы увидим ниже, относятся имен­ но к этой группе «многокритериальных» новшеств. Не очень близко к художественным, очень близко — к политическим, но со своей весьма значительной спецификой.

Возьмем типичные социальные нововведения советской действительности — соцсоревнование в сфере труда; прописка на право проживания или госпособие матери при сбежавшем отце со взысканием с него соответствующих сумм, если отыщется, в сфере семьи и быта; всеобщая обязательная средняя школа (или ее эквива­ лент) Bi.сфере образования и замена общества содействия милиции (осодмила) добровольными народными дружинами в сфере борьбы с антиобщественными явлениями. Что тут «эффективного»? Озна­ чает ли каждое из названных нововведений, что ситуация после него изменилась к лучшему?

Прежде всего, возникает проблема определения социального эф­ фекта. Сделать это, оказывается, несравненно труднее, чем для технического или экономического, где все изначально более или менее ясно (хотя тоже не без дискуссий). Существует несколько альтернативных подходов к оценке социального эффекта, весьма отличающихся друг от друга. Потребовалась бы специальная глава, чтобы сопоставить взаимоисключающие друг друга точки зрения и обосновать свою собственную. Ограничимся сообщением, что мы придерживаемся концепции, согласно которой социальный эффект есть мера содействия решению той или иной социальной проблемы либо целого комплекса социальных проблем: чем больше то или иное действие способствует решению определенной социальной проб­ лемы, тем оно эффективнее социально.

Однако и с этой точки зрения оценить эффект того или иного социального нововведения очень непросто. Означает ли, например, введение соцсоревнования, что до него работалось хуже, а при нем — несказанно лучше? Во-первых, как и в политике, смотря для кого: для парт- и профбюрократов, скажем, это просто благодать,

поскольку создает возможность имитации бурной деятельности с оправданием своего существования; для собственно «соревну­ ющихся» — смотря где и как. Во-вторых, не секрет, что во многих случаях это явилось псевдонововведением. Особенно вопиюще, когда «соревноваться» заставляли в научном или художественном твор­ честве, где законы соревнования — принципиально иные, чем в поточном производстве или в спорте. В-третьих, соцсоревнование не помешало нам катастрофически отстать от стран с капсоревнованием. Так что социальный эффект тут, деликатно выражаясь, многозначен.

Точно так же весьма относительный социальный эффект дает прописка. Разве препятствует она «противоестественному скоплению гигантских масс в больших городах» (В. И. Ленин. ПСС, т. 26, с. 74), с одной стороны, деградации села — с другой? Правда, вряд ли можно согласиться с поборниками немедленной отмены прописки. Тут прогноз последствий — самый неутешительный (на этом мы остановимся в своем месте специально). Но и сама по себе, как видим, прописка — не панацея для решения очень острой социальной проблемы нормализации расселения.

У нас вряд ли появится возможность детально остановиться на нововведениях в области алиментов. Скажем только, что все они представляют собой жалкие паллиативы, продиктованные пережитками патриархальщины в обыденном сознании и мало что меняющие в положении несчастных женщин, брошенных на произвол судьбы с ребенком на руках. И это при том, что мы уже поднялись до понимания необходимости государственного социаль­ ного обеспечения нетрудоспособных стариков, не надеясь на алимен­ ты со стороны их подросших детей. Так что, пока мы не поднимемся на тот же уровень в отношении бывших матерей-одиночек, а ныне — глав неполных семей, тут вряд ли можно говорить о каком-то социальном эффекте.

На обязательности среднего образования, так же, как и на замене осодмила ДНД, в качестве социальных нововведений, нам предстоит в последующем остановиться особо. Здесь скажем лишь, что для однозначности оценок ни в том, ни в другом случае нет никаких оснований: это как раз тот случай, когда говорится о «сложном эффекте», имея в виду наличие как позитивных, так и негативных последствий.

Тем больше оснований для того, чтобы в подобных случаях, «взвешивать» последствия нововведений заранее. Так мы подходим к проблеме значения прогнозного обоснования социальных ново­ введений.

V

Коль скоро нововведение рассматривается как одна из разновидно­ стей управленческого решения, то очевидно, что оно должно носить все основные характерные черты последнего. В том числе по критерию характера принятия может подразделяться на волевое (интуитивное) и научно обоснованное. Не будем возводить китайской стены между

этими двумя классами принятия решений: существует промежуточный класс (точнее, несколько подклассов, тяготеющих либо к первому, либо ко второму из вышеназванных), в котором решение формально не обосновано научным исследованием, но фактически не является продуктом одной лишь интуиции либо просто волевым актом принима­ ющего его, а опирается на жизненный теоретико-практический опыт эксперта в своем деле, на сумму его знаний, в какой-то мере обоб­ щающих итоги проведенных кем-то исследований. Не будем противо­ поставлять один класс другому, как черное (интуитивное) белому (научно обоснованному): известно, что некоторые интуитивные решения бывают намного эффективнее принятых на основе прове­ денных исследований, особенно если последние низкокачественны и тем более недобросовестны. Но согласимся в том, что при сложных ситуациях, типичных для современной социальной действительности, научно обоснованные решения, как правило, ближе к оптимуму, чем волевые, поскольку в первом случае более тщательно «проигрывается» ситуация, связанная с принятием решения, особенно неясные вначале возможные негативные последствия. И вносятся соответствующие коррективы.

В советской социальной действительности (это относится, впро­ чем, ко всем социалистическим странам) научное обоснование решений являлось тем более важным, что здесь с одной стороны, не было обычных «сдержек», контрсил, не позволявших в других странах реализовать неоптимальное решение, либо такие «сдержки» были недостаточны, менее эффективны, а с другой — открывалось гораздо более широкое поле для волюнтаризма, чрезвычайно за­ труднявшего принятие оптимального решения, в том числе появ­ ление необходимого нововведения. Здесь вряд ли уместно повторять все сказанное в литературе последних лет о минусах административно-командной системы, о пороках утопического ка­ зарменного социализма. Скажем лишь, что в области нововведений, действительно необходимых общественному производству, обществу в целом, эти минусы и пороки сказались особенно тяжело. Доста­ точно упомянуть в данной связи об одной только проблеме внедрения нововведений. В странах Запада новаторам—генераторам нововве­ дений тоже приходится преодолевать бюрократическую рутину, сво­ екорыстие конкурентов, застойность любой монополии. Но, навер­ ное, ни в одном языке мира нет слова «внедрение» в том его значении, какое общепринято у нас.

Действительно, англичане переводят это сугубо русское понятие как «имплантация», «инкулькация», «инстилляция» (т. е. буквально

«эйнфюрунг» (т. е. буквально как «введение», «вступление»). Такое «шатание вокруг и около» отражает неспособность соответствующих культур понять вполне понятное для нас положение, когда руко­ водство предприятия или ведомства отчаянно сопротивляется внед­ рению явно эффективного нововведения (хотя может принять «на ура» неэффективное, типа «кукурузы в тундре») и руководящим