книги / Собачий бог

нутыми пальцами. А там, где должен был быть локоть, зияла черная рана и белели осколки костей.

Свет прожектора с крыши недалекого склада красок хорошо освещал руку, лежавшую открыто, на куче раз­ нообразного хлама и нечистот.

Рупь-Пятнадцать забыл про корыто. Оглянулся по сторонам и бросился к стоявшей на железнодорожном переезде будочке.

Старуха в оранжевом жилете сидела за столом, прихле­ бывала чай из жестяной кружки. В будочке было тепло, и она сняла валенки, протянув ноги в дырявых носках к са­ модельному тэну. Работы у нее, по правде сказать* было немного. В день проходило здесь два состава: оба — на «второй поселок Черемошники» (так называлось это жут­ коватое местечко на административно-бюрократическом языке) где, вопреки всему, еще теплилась жизнь: гигантс­ кие промышленные здания завода ДСП теперь были при­ способлены под склады металлолома.

Нынче поезда больше не будет, шлагбаум был поднят и закреплен. Старуха собиралась, допив чай, отправить­ ся домой — жила она неподалеку, в одном из переулков.

Когда в дверь ворвался Рупь-Пятнадцать, она подно­ сила кружку ко рту. Грязное, сто лет немытое лицо бом­ жа было неестественно перекошено.

—Ну, чего тебе? — грозно спросила смотрительница.

—Там... это... рука человечья.

Старуха молча поставила кружку. Внимательно разгля­ дела посетителя, которого отлично знала: по пустякам к занятым людям он не лез.

—Где? — спросила она. И тут же догадалась сама — где: в основном, по вони, сразу заполнившей будочку, едва Рупь-Пятнадцать втиснулся в нее. — На помойке?

—Ага. Я говно повез, а там она. Оторванная.

Старуха с грохотом отодвинулась от железного свар­ ного столика.

— Я там сегодня проходила, — все тем же грозным го­ лосом сказала она. — Никакой руки не видела. Может, тебе померещилось? Может, опять где спирту достал?

— Не... Цыган спирт не разрешает. Только сегодня обе­ щал, вечером: заставил, инородец проклятый, ихний сортир чистить. А сортир у них сто лет не чистился! Туда войти нельзя — на месте дырки — ледяная горка! Слоев сто. Я два часа только ломом долбил, да потом еще ло­ патой — внизу пожиже оно...

— Тьфу ты! — плюнула старуха. — Замолчь ты про свое говно! Аж сердце зашлося, дышать от вони трудно стало.

— Говно не мое... — начал было оправдываться РупьПятнадцать, но тут же примолк под грозным взглядом старухи.

Старуха со вздохом влезла в чугунной крепости белые валенки, взяла железнодорожный фонарь.

— Ну пойдем, покажешь. Не дай бог, человека убили. Тогда придется по рации диспекчеру сообщить. А это ох и морока! По судам свидетелями затаскають. На старо­ сти лет. Тьфу!!

* * *

Милицейский наряд приехал сравнительно быстро: спустя всего два часа после звонка бабы Маруси. Все это время Рупь-Пятнадцать, как часовой, проторчал на по­ мойке над найденной человеческой рукой, закоченевшей и будто бы указующей грозным перстом на невезучего Рупь-Пятнадцать. Старуха, матерясь, как грузчик, — или, в данном случае, как железнодорожник, — пыталась его звать обогреться, потом плюнула, заперла сторожку и от­

правилась домой, рассудив, что если «им» надо — так сами найдут. А у нее еще изба не топлена.

Наряд был из райотдела вневедомственной охраны. А в охрану щуплых да необстрелянных не берут. Туда на работу в очередь стоят. А отбирают строго: одних грена­ деров.

Два здоровенных усатых мужика в коротких полушуб­ ках, которые казались им маловаты, увешанные дубин­ ками, рациями, пистолетами, наручниками, газовыми баллончиками, — с трудом вылезли из райотдельского «жигуленка». У одного, который был постарше, был даже короткоствольный автомат. Они посветили фона­ риками, поискали остальные части тела. Заставили Рупь-Пятнадцать отгрести часть мусора и нечистот. Рупь-Пятнадцать с обреченным вздохом принялся ко­ выряться в дерьме. Причем, заметил он про себя, не в своем — в цыганском. Но протестовать, жаловаться было бесполезно. Рупь-Пятнадцать давно уже знал, что вся жизнь — штука совершенно бесполезная и никчем­ ная, и поэтому больше не удивлялся бессмысленной не­ справедливости мира.

Милиционеры отошли к машине и стали писать про­ токол.

—Тебя как зовут?

—Рупь-Пятнадцать.

—Рупь-Пятнадцать ты знаешь где? У магазина, — су­ рово ответил милиционер. — Фамилию давай. Ишь, «Пятнадцать». Долларовый миллионер, мать твою. Фа­ милия-то есть?.

—Уморин.

—Чего? — не поверил полушубок.

—Уморин, — внезапно застеснявшись, повторил Рупь-Пятнадцать.

—Ну ладно, Уморин-Пятнадцать-Копеек... Или, луч­ ше сказать, «Уморин — Зоркий Глаз». Гм... А дальше?

—Чего «дальше»?

—Ну Уморин, так Уморин, уговорил. А дальше-то как? Имя, отчество?

—А! — сообразил наконец Рупь-Пятнадцать. — Павел Юрьевич. Вроде... Тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения. Вроде. Место рождения — станция Ма­ мочка.

—Тьфу на тебя! — захохотали оба милиционера. — По­ везло тебе, гляжу, с самого рожденья. Так и живешь ве­ зучим. Паспорт есть?

—Есть. У цыгана... Ну у хозяина.

—Понял, — согласился тот, что писал протокол. — Придется заехать и к цыгану. Он у тебя чем занимается? Еще нарвешься на наркоту.

—Не! — обрадовано сказал Рупь-Пятнадцать. — Мой цыган правильный, наркотой не торгует. Он лошадьми торгует.

—Ворованными?

—Не! Что ты! Он в деревне их держит, в Малиновке.

Асюда привозит торговать.

Про торговлю самопальной водкой, которой занима­ лись три дочери цыгана, Рупь-Пятнадцать предусмотри­ тельно промолчал.

Старший повернулся к напарнику, кивнул на находку

вснегу, все еще зловеще указывавшую в небо:

—А эту хренотень куда? Не сторожить же ее тут. Второй полез в машину, начал переговоры по рации.

Аспустя полчаса вокруг помойки стояли уже несколь­ ко машин, и множество людей, чертыхаясь, скребли ло­ патами, долбили ломами. Нашли ногу, а дальше, у самого железнодорожного тупика — окровавленные части тела.

— М-да... — сказал эксперт-криминалист. — Это не маньяк. Даже у маньяков таких зубов не бывает.

Черемошники. Январь 1995 года

Сначала по дворам прошли хмурые люди в форме. Представлялись участковым и его помощниками. Они переписали всех жителей — не только прописанных, но

итех, кто жил без прописки. Таких здесь было немало: кто снимал комнату или дом, кто жил вместо прописан­ ных здесь родственников, а кто, как гражданин Уморин,

ивовсе бомжевал в батраках.

Но почему-то особенно люди в форме интересовались собаками. Переписали всех хозяйских, спрашивали, много ли здесь бродячих.

—А как же не много! Очень много, — сказала Аленкина бабушка, обрадованная возможности поболтать. — Тут же у нас с двух сторон железная дорога, дома бро­ шенные, на той стороне и вовсе здания кирпичные, пус­ тые. Наркоманы там бывают. Вы бы их переловили. А то страшно ходить стало с трамвайной остановки — там ко­ нечная трамвая, так мы через рельсы-то, мимо этих пак­ гаузов. Идешь и боишься, мало ли что наркоманам в их дурную башку придет. Вот вы бы их...

—Да мы их и так ловим, — поморщился милицио­ нер. — Сегодня их оттуда выгоним, а завтра они снова там. Сторожить их, что ли? Да и дома эти не наши — ли­ нейного отдела... Вы нам про собак, бабушка, давайте.

—Про собак? Вот я и говорю... — она приостановилась

изакончила почти сердито: — Чего про собак-то расска­ зывать? Они никому не мешают. Лают да не кусают. Да и не до того им в такую-то пору. Морозы-то вон какую не­ делю стоят. Я такие холода помню, когда еще до войны...

— Про собак, — устало напомнил милиционер. — Тактаки никого ни разу и не покусали?

Бабушка задумалась на минуту.

—Ну напугали раз ребятишек. Нашу Аленку соседс­ кий кобель чуть не загрыз. Хозяин-то, Сашка, вечно пьяный — ну и не заметил^ как кобель — его Малышом звать, кобеля, а какой он Малыш! Чистый конь — так вот, он с блокпоста сорвался. Выскочил на улицу, — это еще прошлым летом было — и на ребятишек-то и ки­ нулся. Я в огороде была — слышу...

Милиционер негромко прихлопнул рукой по столу. Бабушка оборвала себя на полуслове и привскочила от неожиданности.

—Я вас про бродячих собак спрашиваю! Русским язы­ ком! А не про соседских кобелей! — рявкнул он.

—А ты тут по столу не стучи! — тоже повысила голос бабушка. — Я тебе про кобеля и говорю, а не про суку!

Уиного хозяина, говорю, собака хуже бродячей. И уп­ равы не найти! Участковый в тот раз приходил, и что? Бумажку написал и ушел. А Сашка потом воду мне в ого­ род провел, — откупился, значит... Он вообще-то, когда трезвый, золотые руки... А бродячие собаки чего? Идите вон к остановке — увидите. Они на люках теплотрассы греются. И кормежка у них там — из магазинов выбра­ сывают просроченную колбасу, если дурака купить не найдут...

—В общем, так, — сказал милиционер официальным голосом и поднялся во весь свой немалый рост — шап­ кой за лампочку зацепился, — У вас собака есть?

—Была. Надысь в деревню отвезли, тоже конь был, весь палисад засрал...

—Значит, сейчас у вас собаки нет. — Милиционер длинно вздохнул и сделал крыжик в блокноте. Ему дав­

но уже хотелось курить и материться. — Значит, так. Скажите всем соседям, — если мы кого дома не заста­ нем, — чтоб завтра, с девяти утра, все домашние живот­ ные... то есть, собаки, ну хозяйские псы, — на цепях си­ дели или под запором. Я понятно говорю?

—А чего ж непонятного? Я же не совсем еще дура, — поджала баба губы; она была росточком ниже милици­ онерского жетона. — Так всем и скажу — чтоб с утра всех собак привязали...

И вдруг насторожилась:

—А что? Бродячих ловить будете?

—Будем! — кратко сказал милиционер. Оторвал шап­ ку от абажура — столетнего, со стеклянными висюлька­ ми, — нахлобучил ее на круглую голову, крякнул и вы­ шел, громко хлопнув дверью.

Абаба, надев старые калоши, вышла запереть за ним ворота и долго стояла, глядя ему вслед.

Потом сказала:

—Ну устроили нам новогодние празднички, нечего сказать. Тьфу!

И захлопнула ворота, так что взвизгнули ржавые петли.

** *

В эту ночь Вовке Бракину не спалось.

Ему не спалось и в предыдущие ночи — с тех пор, как увидел он странные следы. Но в эту ночь не спалось со­ всем, напрочь. И не то чтобы он чего-то боялся. Вроде, не из самых пугливых. Но тьма из углов лезла в глаза, и сердце томительно сжималось. Бракин лежал, стараясь не глядеть в темные углы и мужественно борясь с жела­ нием включить свет. Он бы и включил, но почему-то по­ думал: Ежиха заметит, ворчать начнет — мол, чего по но­ чам электричество жжешь? До весны не отстанет.

А может, и не начнет? Бракин приоткрыл один глаз.

Прямо в окно заглядывала белая, в пушистом ореоле, луна.

Бракин зажмурился. Вроде, с вечера не было луны. Взошла, что ли? И тут же вздохнул с облегчением. От­ крыл глаза, осмотрел посветлевшую мансарду, взглянул в углы, из которых лунное сияние изгнало темных мох­ натых карликов. Мансарда ему, впрочем, не понрави­ лась. Скаты с двух сторон делали ее похожей на крышку гроба.

— Раскольников, блин... — прошептал Бракин вслух. — Только топора не хватает.

Длинно вздохнул, уже соображая, что сна, видно, уже не будет до утра, что сейчас придется встать, согреть, что ли, чаю, съесть припасенный с вечера покупной бутерб­ род... И внезапно почувствовал какое-то движение в комнате. Взглянул вбок — и обмер от ужаса. Ему пока­ залось, будто от него самого, от Бракина, отделилось не­ что темное, похожее на размытую человеческую фигуру. Фигура бесшумно вскочила с постели и встала, присло­ нившись к стене.

Бракин задохнулся и воющим голосом спросил:

— Ты кто такой? Откуда здесь? А?

И замолчал. Потому что у стены уже никого не было. Бракин медленно поднялся. Осмотрел постель, загля­

нул под кровать... Сердце тяжко ухало в груди.

В голове его зазвучали вдруг чужие голоса, словно спо­ рили о чем-то таком, что касалось его, Бракина, лично. Бракин хотел вмешаться в беседу, но у него не получи­ лось. Невидимые собеседники в голове словно отмахну­ лись от него и продолжали спор.

А потом все стихло.

Бракин медленно, неуверенной походкой, как-то бо­ ком засеменил к окну. В окне стояла ослепительная луна и страшным своим огромным глазом глядела прямо на него. Луна глядела призывно, гипнотически.

И тогда Бракин внезапно все понял.

Он повернулся к луне боком, глядя искоса в окно. И внезапно, словно его кто-то толкнул, рывком опус­ тился на четвереньки.

И стало, наконец, темно: теперь луну заслоняла сто­ лешница.

* * *

Луны не было видно, но Бракин чувствовал ее свет за своей спиной и поджал ноги, чтобы луна не достала их.

Все чувства его внезапно обострились. Теперь тьма, окружившая его, нисколько не пугала: он знал, что в ней спрятано. Знал, что в углу лежит засохшая корка хлеба, а чуть дальше, в паутине, яичная скорлупа и пробка изпод бутылки коньяка. Он слышал шорох тараканов под старыми, вспучившимися обоями и чувствовал тарака­ ний запах. От простыни, свешивавшейся с постели, крепко пахло человеком. От ножек стола — противным столярным клеем. От пола — пылью и краской.

Что-то новое, неожиданное стало открываться ему со всех сторон, и в груди вдруг стало больно от нарастав­ шего изнутри клокотанья. Не в силах вынести боли, Бра­ кин поднял голову, и внезапно завыл вполголоса — про­ тяжным хрипловатым воем.

Вздрогнув от неожиданности, плотнее забился под стол. Прислушался. Все было тихо и в мансарде и за белым, промороженным в несколько слоев, мохнатым окном.

Тогда он осторожно вылез, подбежал к входной двери. Встал на задние лапы, дотянулся мордой до крючка.

С третьей попытки откинул крючок и толкнул лапами тяжелую, подбитую старым одеялом дверь.

И только тут понял, что с ним что-то произошло. Чтото, чего не бывает, не может быть. Или может, — но толь­ ко во сне.

Но страха не было. Покрутившись в дверях, он вдруг подумал, что, это, наверное, и есть просто сон.

Ис легким сердцем скатился вниз по лестнице.

** *

Он бежал по переулку, погруженному в тягостный хо­ лодный черно-синий сон; синий снег — внизу, черное небо — вверху. А к небу тянут заиндевевшие лапки топо­ ля, рябины, черемухи и клены.

Все было так ново, так необычно, что Бракин, хоть и спешил, но то и дело останавливался, кружил на месте, внюхиваясь в след полозьев, в желтые пятна под дере­ вянными электроопорами. Запах от желтых пятнышек был чарующим: положительно, от него трудно было оторваться. Этот запах рассказывал о друзьях и врагах, и о женщинах... То есть, самках. Ну то есть этих са­ мых... Суках.

Пока он добежал до площадки, где разворачивались автобусы, в морозном воздухе уже слегка пахло рассве­ том, хотя небо по-прежнему было черным-черно.

К площадке боком стояла серая заиндевевшая пяти­ этажка. На дальнем ее конце была металлическая дверь: вход в почтовое отделение. А напротив двери, метрах в шести, находились мусорные контейнеры и тут же — чу­ гунная крышка колодца теплотрассы.

Бракин подошел к крышке неспешно и слегка боком: на крышке лежали, прижавшись друг к другу, несколько бродячих собак самого разного вида и масти.