2. Развитие договора банковского вклада в российском и советском законодательстве

В российской дореволюционной юридической литературе все бан­ковские сделки дифференцировались на две категории: активные и пассивные операции банков. Например, Г.Ф. Шершеневич писал: «Под именем активной операции следует понимать такую юридическую сделку, из которой для банка вытекает право на денежную сумму. Под пассивной операцией понимается юридическая сделка, которою ус­танавливается обязанность банка уплатить денежную сумму. Актив­ною операциею создается юридическое отношение, в котором банк играет роль активного субъекта; пассивною операциею создается юридическое отношение, в котором банку предназначается роль пас­сивного субъекта. По активным операциям банк является кредитором своих клиентов, по пассивным операциям — должником их»⁶.

Банковские вклады, наряду с эмиссионными операциями и зай­мами, относились к числу пассивных операций, с помощью которых банк приобретает капиталы. Как отмечал Г.Ф. Шершеневич, среди всех пассивных банковских операций «первое место занимают вкла­ды. Это главный источник банкового кредита и в то же время основа всех активных операций, особенно в коммерческих банках. Размер притекающих вкладов зависит от личного доверия, каким пользу­ется данное кредитное установление в глазах общества, а также от величины процента, обещанного банком... В отношении вкладов бан­кам приходится выдерживать острую конкуренцию со сберегатель­ными кассами, впитывающими в себя массы мелких народных сбе- режений»¹.

В юридической литературе того времени предлагались различные классификации банковских вкладов. Так, в учебнике торгового пра­ва профессора П.П. Цитовича, изданного в 1891 г., выделяются три вида банковских вкладов: вклады для обращения из процентов, вклады на вечное время, вклады на хранение.

Говоря о вкладах для обращения из процентов, П.П. Цитович указы­вал: «Каждый такой вклад есть отдельное, без текущего счета, задол- жание определенной суммы денег со стороны банка, хотя, быть мо­жет, и одно из многих того же самого банка и тому же самому лицу. Каждый поэтому вклад имеет свое отдельное возникновение и свое отдельное прекращение для давности, для зачета, для платежа»^{7 8}.

В рамках этого вида банковских вкладов П.П. Цитовичем выде­лялись вклады бессрочные и срочные. Отличие между ними он ви­дел в следующем: «Для вкладов бессрочных банк не связан относи­тельно процентов в том смысле, что всегда может уменьшить про­центы, т.е. понизить их размер, и вкладчику остается на выбор: или оставить свой вклад на уменьшенных процентах, или же взять его обратно. Но для вкладов срочных банк связан теми условиями отно­сительно процентов, на каких принят вклад: до наступления срока размер процентов не подлежит уменьшению и вообще изменению. Но когда срок наступил и вкладчик не берет своего вклада обратно, его вклад останется в виде вклада бессрочного»⁹.

Отмечалось П.П. Цитовичем также различие в юридическом оформлении соответственно бессрочного и срочного вкладов. По этому поводу он писал: «Неодинаков и долговой документ для вкла­дов срочных и бессрочных. Для первых может быть или расчетная книжка или вкладной билет (свидетельство); для вкладов срочных — только билет (свидетельство). Документ бессрочного вклада может быть только именной и передается по уступочной надписи с транс­фертом. Но документы на вклады срочные могут быть именные и на предъявителя, и когда именные, передача их может быть даже и блан- ковая»¹.

Весьма интересным видом банковского вклада представляется вклад на вечное время. Определяя указанный вид вклада, П.П. Цито- вич указывал: «Сделка о вкладе на вечное время есть установление периодических платежей (ренты) в пользу такого-то лица (учрежде­ния), обязательных для банка навсегда, т.е. пока существует банк. Размер платежей определяется как столько %% на сумму вклада, т.е. на ту денежную сумму, за которую банк принимает на себя такое обязательство периодических платежей в их неизменном размере. Суммы, полученные банком за свое обязательство, имеют свой от­дельный счет; они неприкосновенны: должны быть помещаемы в государственные кредитные бумаги»^{10 11}.

Что касается вклада на хранение, то П.П. Цитович относил его к банковским сделкам, примыкающим к кредитным сделкам пассив­ного характера. По его мнению, вклад на хранение представлял собой «договор отдачи на сохранение, или поклажи». «Предметом банковой поклажи, — писал П.П. Цитович, — бывают только некоторые вещи, денежные бумаги и различного рода документы юридических сделок (в том числе и духовные завещания), а равно и монеты как штуки (^рес1е^). Поклажа, далее, может быть: открытая или же закрытая, — последняя в виде такого или иного хранилища (шкатулки, ящики) с неизвестным банку содержанием... Обязанность банка только хра­нить, сберечь отданный ему предмет, а поклажу закрытую хранить от повреждения ее хранилища. Но дальше хранения обязанность банка не идет.»¹²

Классификация банковских вкладов, предложенная П.П. Цито- вичем, не основанная на строгих критериях, выглядит довольно фрагментарной и скорее представляет собой описание произволь­но выбранных отдельных видов банковских вкладов. Кроме того, отнесение к банковскому вкладу так называемого вклада на хране­ние (пусть даже и в качестве примыкающей к нему сделки) проти­воречит правовой природе соответствующей сделки, представляющей собой разновидность договора поклажи, не имеющего никакого

отношения к банковской деятельности по привлечению денежных средств.

Гораздо более стройной и обоснованной выглядит классифика­ция банковских вкладов, предложенная Г.Ф. Шершеневичем, кото­рый указывал: «Соотношение интересов банка, старающегося приоб­рести капиталы возможно дешевле и с возможно дольшим сроком, и интересов вкладчиков, стремящихся вручить банку свои капиталы возможно дороже и с возможно кратким сроком, дает основание к различению нескольких видов вкладов»¹.

Во-первых, Г.Ф. Шершеневич призывал различать вклады сроч­ные, наиболее выгодные для банков, которые, однако, не будучи ис­требованными в установленный срок, трансформировались во вкла­ды бессрочные, а также вклады бессрочные, по которым вкладчик имел право «затребовать свой капитал во всякое время». В свою оче­редь бессрочные вклады разделялись на два подвида: вклады по вос­требованию (оп са11) и вклаДы на текущий счет. Между указанными подвидами бессрочных вкладов, как подчеркивал Г.Ф. Шершеневич, нет юридических различий, но с точки зрения банковской техники раз­личия все же существуют. В частности, вклад по востребованию удо­стоверялся документным свидетельством, а вклад на текущий счет — расчетной книжкой; вклад по востребованию возвращался сразу и полностью, а вклад на текущий счет — «по частям, по мере и в мере затребований, и с возможностью пополнения»; вклад по востребо­ванию предполагал предупреждение за несколько дней, а вклад на текущий счет выдавался в момент затребования; проценты при вкладах по востребованию исчислялись по месяцам, а проценты по вкладам на текущий счет — по дням².

Рассматривал Г.Ф. Шершеневич и вопрос о вкладах на хранение, однако, в отличие от П.П. Цитовича, не относил соответствующие сделки к банковскому вкладу, а квалифицировал их в качестве само­стоятельного договора хранения, о чем может свидетельствовать следующее его замечание: «Кроме такого вклада, когда вкладчик пе­редает заменимые вещи в собственность банка с правом требовать обратно эквивалента во всякое время или в условленный срок, прак­тикуются вклады, когда вкладчик передает банку на хранение неза­менимые вещи с правом требовать обратно те же вещи во всякое время или в условленный срок. Если вклады первого рода должны быть отнесены к займу, то вклады второго рода представляют собой договор поклажи»¹.

Не обнаруживались Г.Ф. Шершеневичем признаки банковского вклада и в так называемых вечных вкладах. По этому поводу он утвер­ждал: «По своей юридической природе вечный вклад отличается как от вклада на хранение, потому что деньги передаются банку в собст­венность, так и от денежного вклада, потому что устанавливается пра­во требовать не возвращения капитала, а постоянной уплаты дохода. С этой точки зрения вечный вклад приближается к договору о вечной ренте (геп(е сопзШиё) или к договору о пожизненном доходе»².

Договор банковского вклада считался реальным договором, всту­пающим в силу с момента внесения вкладчиком соответствующего взноса в банк. Причем в определенных случаях в качестве такого взноса признавались не только деньги, но и иные ценности. Напри­мер, Г.Ф. Шершеневич указывал: «Вклад представляет собой реаль­ный договор, который совершается взносом в банк ценности. Эта ценность чаще всего выражается в деньгах, но она может выразиться также в ценных бумагах, которые банк занесет курсовой стоимостью, если пожелает приобрести, векселем, если банк готов учесть его»³.

Для разных вкладов устанавливалось различное юридическое офор­мление. Срочные и бессрочные вклады удостоверялись путем выдачи банком именного свидетельства. Государственный банк имел право выдавать по срочным вкладам свидетельства на предъявителя. Иным образом оформлялся вклад на текущий счет: вкладчику выдавалась расчетная книжка, на правой стороне которой обозначался «кредит» (все, что принято банком от вкладчика), а на левой стороне — «де­бет» (все, что выдано вкладчику). Расчетная книжка хранилась на руках у вкладчика, а банк вел счет по своим книгам.

Допускалась в то время действовавшим законодательством и ус­тупка прав по банковским вкладам. По срочным и бессрочным вкладам именные свидетельства (билеты) могли переходить из рук в руки путем совершения полной именной передаточной надписи с отражением соответствующей операции в банковских книгах.

Право вкладчика на получение вклада ставилось в зависимость от предъявления последним соответственно именного билета или рас­четной книжки. Поэтому требование о выдаче вклада могло быть заявлено либо вкладчиком, либо его доверенным лицом. В случае

смерти вкладчика на получение вклада могли претендовать его на­следники при условии предъявления ими именного билета или рас­четной книжки вкладчика с доказательствами, подтверждающими, что указанные документы получены ими по завещанию наследода­теля-вкладчика или в порядке законного наследования.

Теоретические взгляды того времени на правовую природу от­ношений по банковскому вкладу сводились к двум позициям: одни авторы полагали, что указанные отношения представляют собой иррегулярную поклажу (йерозйит 1ггеди1аге). другие же признавали договор банковского вклада разновидностью договора займа. Сто­ронники первой позиции исходили из того. что. принимая вклад. банк оказывает услугу вкладчику. поэтому в их отношениях можно видеть йерозйит 1ггеди1аге. но не заем. Кроме того, отличие вклада от займа усматривали также в том. что при займе срок возвращения капитала устанавливается в интересе должника, тогда как при бан­ковском вкладе указанный срок устанавливается в интересе креди­тора (вкладчика)¹.

Наиболее ярким представителем второй позиции являлся Г.Ф. Шер- шеневич, его рассуждения о правовой природе договора банковского вклада сохраняют актуальность и в современных условиях и по этой причине заслуживают того, чтобы привести их в полном объеме. Так, Г.Ф. Шершеневич указывал: «Замечательно, что юристы, при определении юридической природы вкладов, все свое внимание на­правляют на экономическую цель и совершенно игнорируют то юридически существенное сходство между займом и вкладом, кото­рое состоит в том, что в обоих случаях должник приобретает право собственности на переданные ему заменимые вещи и что в обоих случаях обязанность должника сводится к возвращению эквивален­та. Само понятие о йерозйит игеди1аге не имеет для настоящего времени того значения, какое оно имело в Риме; в сущности это мертвый член договорной классификации. При том сама экономи­ческая цель вклада понимается неправильно: банк принимает вкла­ды, чтобы ими распорядиться согласно своему плану. Ни о какой услуге в интересе вкладчика не может быть и речи, потому что банк смотрит на вклады с своей коммерческой точки зрения. Срок не со­ставляет существенного момента в договоре займа, и если банку выгоднее срочные вклады, то из этого еще не вытекает, чтобы банку,

при его умении комбинировать активные операции с пассивными, не были выгодны вклады бессрочные»¹.

Правда, здесь обнаруживается одна юридическая проблема: Г.Ф. Шершеневич относил к числу пассивных операций банка (на­ряду с банковскими вкладами и эмиссионными операциями) при­обретение последним денежных средств путем займа. По этому по­воду он писал: «Этот заем может основываться на личном кредите банка. Но он может иметь в своем основании также реальный кре­дит. Обеспечением в данном случае служат проценты и иные цен­ные бумаги, принадлежащие банку»^{13 14}. Выходит, что банки, привле­кая чужие капиталы, заключают Договоры займа и Договоры займа — банковского вклада. В этом случае неминуемо встает вопрос о воз­можности регулирования правоотношений, возникающих из на­званных договоров займа (по-видимому, все же разных), одними и теми же правовыми нормами, предназначенными для регламента­ции заемных правоотношений. На этот вопрос Г.Ф. Шершеневич дает не вполне убедительный ответ: «Признавая банковские вклады за заемное отношение, мы не утверждаем, что все постановления нашего закона о договоре займа должны быть применены к вкладам. Вклад представляет заем особого рода, который подчиняется не т. Х ч. 1 (содержащему нормы о договоре займа. — В.В.), а утвердившим­ся в торговом быту обычаям, поскольку для них не установлены специальные нормы закона»¹⁵.

Однако при однозначной квалификации договора банковского вклада в качестве договора займа (что имеет место в рассуждениях Г.Ф. Шершеневича) оговорка о неприменении к отношениям, выте­кающим из договора банковского вклада, законоположений о дого­воре займа, в силу признания приоритета в регулировании соответст­вующих отношений за обычаем делового оборота, по меньшей мере вызывает большие сомнения. Видимо, все же выводы Г.Ф. Шер- шеневича относительно правовой природы договора банковского вклада следует рассматривать в качестве пожелания законодателю обеспечить правовое регулирование указанного договора в качестве отдельного вида договора займа, имеющего свои весьма существен­ные особенности («заем особого рода») и потому требующего специ­альной регламентации. Вместе с тем рассуждения Г.Ф. Шершеневича относительно невозможности квалификации договора банковского

вклада как йерозйит игеди1аге (договор иррегулярного хранения) представляются бесспорными и заслуживающими внимания, в том числе со стороны современного исследователя соответствующих пра­воотношений.

В первые 10—12 лет советской власти отношение к правовому регулированию договора банковского вклада практически не изме­нилось, если не считать короткого периода «военного коммунизма» (до 1921 г.), когда предпринимались попытки в строгом соответст­вии с марксистско-ленинской теорией избавиться от денег и от бан­ковской системы и ставилась задача превратить банки в «централь­ную бухгалтерию коммунистического общества»¹, что привело к уп­разднению недавно созданного Народного банка и передаче его активов и пассивов Народному комиссариату финансов. Как из­вестно, уже в 1921 г. был учрежден Государственный банк РСФСР, а несколько позже появились и частные банки.

В Гражданском кодексе 1922 г. (далее — ГК 1922 г.)² по сложив­шейся российской традиции отсутствовали нормы, специально по­священные договорам банковского вклада и банковского счета. Ви­димо, расчет был на то, что указанные договоры охватываются общими правилами о договоре займа. Об этом, в частности, свидетельствуют не­которые нормы, содержащиеся в разд. VI «Заем» ГК 1922 г. Так, в со­ответствии со ст. 210 данного Кодекса сумма займа могла быть вы­ражена как в золотых рублях, так и в денежных знаках; в тех случаях, когда сумма займа выражалась в золотых рублях, подлежащая пла­тежу сумма исчислялась по официальному курсу золотого рубля ко дню платежа. Однако в Примечании к этой статье говорилось о том, что Государственному банку представляется право принимать во вклады и на текущие счета золото и серебро в монете и слитках и иностранную валюту с условием возврата тем же металлом или валютой, но с выплатой процентов советскими денежными знака­ми. В ст. 213 Кодекса, устанавливавшей запрет на начисление про­центов на проценты по договору процентного займа, содержалось положение о том, что указанное ограничение не распространяется на сделки, совершаемые законно существующими кредитными ус­тановлениями.

Во время развернувшейся дискуссии по поводу концепции и со­держания проекта Кредитного Устава СССР (который в итоге так и не был принят) была опубликована статья М.М. Агаркова «Пробле­мы законодательного регулирования банковских операций (К во­просу о Кредитном Уставе СССР)»¹, в которой автор со ссылкой на зарубежный опыт отрицал необходимость детального законодатель­ного регулирования банковских сделок, полагая, «что сложность банковских операций коренится не столько в их юридической при­роде, сколько в их технике»^{16 17}.

Ссылаясь на особое положение банков, М.М. Агарков утверждал: «Банковые операции, впрочем, в большинстве случаев могут быть без затруднений отнесены к тому или другому типу сделок, извест­ных гражданскому праву. Заем, купля-продажа, поручение, покла­жа — вот те сделки, к которым может быть сведено большинство банковских операций, несмотря на то, что... они весьма разнообраз­ны. Однако если бы мы вздумали классифицировать банковские операции в соответствии с юридической квалификацией и в зави­симости от тех общегражданских сделок, разновидностями которых они являются, то мы получили бы картину, совершенно не соответ­ствующую характеру банковой деятельности. Пришлось бы соеди­нить в одну группу вклады и текущие счета с различного рода банко­выми ссудами, так как все эти операции могут быть рассматриваемы как разновидности договора займа»¹⁸.

Сам же М.М. Агарков, полагая, что «основание для классифика­ции банковых операций берется из бухгалтерии», предлагал сле­дующее деление основных банковских операций: «1) операции пас­сивные (эмиссия банковых билетов, вклады, текущие счета, эмис­сия облигационных займов); 2) операции активные (учет векселей и других обязательств, ссуды разного рода и т.д.); 3) операции по со­действию платежам (переводы, инкассо, организация взаимных рас­четов, оплата чеков и др.)»¹⁹.

Что же касается возможного варианта регулирования банковских сделок (например, в том же проекте Кредитного Устава СССР), то М.М. Агарков указывал: «Задачей законодательного вмешательства может быть поставлено не регулирование всех взаимоотношений

между банками и клиентами, а только создание правовых условий обеспеченности банковых операций и их ликвидности»¹. И еще: «Достаточно установить в законе условия надлежащей обеспеченно­сти и ликвидности банковых операций, приняв при этом во внима­ние не только интерес банкового дела, но, конечно, также интересы клиентов»^{20 21}.

В то время (период нэпа) еще не ощущалась необходимость ко­ренного переустройства всей системы правового регулирования банковской деятельности, вызванная так называемыми социалисти­ческими преобразованиями всего общества вообще и экономики в частности. Лучше всего об этом говорил сам М.М. Агарков: «Исход­ными моментами эволюции банковых операций в советское время послужили опыт и образцы дореволюционных банков. Банковый оборот далеко еще не учел и не мог учесть те изменения в характере и строении операций, которые вызываются работой в условиях со­ветского хозяйственного строя. На наших глазах происходит про­цесс переработки древних образцов и приспособления их к новым задачам и новым условиям работы»²².

Этот момент, когда действительно потребовалось пересмотреть все правовое регулирование банковской деятельности, наступил в связи с проведением так называемой кредитной реформы в 1930— 1931 гг., когда было запрещено коммерческое кредитование, а орга­низациям было предписано хранить свои денежные средства на сче­тах в учреждениях государственного банка.

В связи с названными преобразованиями в банковской сфере действие договора банковского вклада ограничивалось лишь отно­шениями, складывающимися между кредитными учреждениями и гражданами. Такое положение получило законодательное закрепле­ние в ходе второй кодификации отечественного гражданского зако­нодательства, имевшей место в 1960—1964 гг.

В 1961 г. были приняты Основы гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик (далее — Основы 1961 г.)²³, в 1964 г. — Гражданский кодекс РСФСР (далее — ГК 1964 г.)²⁴.

В Основы 1961 г. была включена отдельная статья 87, содержавшая правила о вклаДах гражДан в кредитных учреждениях (в ГК 1964 г. —

ст. 395, повторявшая текст ст. 87 Основ 1961 г.). Указанные правила предусматривали, что граждане могут хранить денежные средства в государственных трудовых сберегательных кассах и в других кре­дитных учреждениях, распоряжаться вкладами, получать по вкладам доход в виде процентов или выигрышей, совершать безналичные расчеты в соответствии с уставами кредитных учреждений и издан­ными в установленном порядке правилами. Государство гарантиро­вало тайну вкладов, их сохранность и выдачу по первому требова­нию вкладчиков.

Порядок распоряжения вкладами, внесенными в государствен­ные трудовые сберегательные кассы и в другие кредитные учрежде­ния, определялся их уставами. В частности, в период принятия Ос­нов 1961 г. и ГК 1964 г. действовал Устав государственных трудовых сберегательных касс СССР, утвержденный постановлением Совета Министров СССР от 20 ноября 1948 г.¹ Следующая редакция Устава была утверждена постановлением Совета Министров СССР от 11 июля 1977 г.^{25 26} Согласно Уставу вкладчик был вправе как лично, так и через представителя потребовать выдачи вклада частично или полностью. По поручениям вкладчиков сберегательные кассы совершали опе­рации по переводу вкладов из одних сберегательных касс в другие.

В определенных случаях кредитные учреждения были обязаны выполнять поручения вкладчиков совершать безналичные расчеты. Например, государственные трудовые сберегательные кассы осуще­ствляли безналичные расчеты между населением и предприятиями, организациями и учреждениями путем зачисления по желанию тру­дящихся во вклады причитающихся им от предприятий, организа­ций и учреждений денежных доходов, совершали операции по пере­числению по поручениям вкладчиков в пользу предприятий, орга­низаций и учреждений различных платежей, выдавали населению чеки для расчетов за товары и услуги.

Круг операций, осуществляемых государственными трудовыми сберегательными кассами, этим не ограничивался. Они совершали сделки купли-продажи облигаций государственного займа, прини­мали облигации на хранение и выплачивали их стоимость при на­ступлении сроков их погашения, выдавали именные аккредитивы, по которым граждане-вкладчики могли получить внесенные ими деньги в сберегательной кассе, находящейся в любом городе или районе.

Специальным образом определялся порядок распоряжения вкла­дом на случай смерти вкладчика: последний имел право составить такое распоряжение на своей сберегательной или расчетной книжке или на карточке лицевого счета либо направить сберегательной кассе заявление, содержащее подобное распоряжение вкладом. В этом слу­чае вклад не входил в состав наследственного имущества и на него не распространялись правила о наследовании (ст. 561 ГК 1964 г.).

По общему правилу вкладчики имели право на получение дохода по вкладам, который выплачивался им в виде процентов на сумму вклада, а по так называемым выигрышным вкладам в государствен­ных трудовых сберегательных кассах — в виде выигрыша. Размер процентной ставки по вкладам устанавливался Советом Министров СССР. Причитающиеся вкладчику проценты за год подлежали при­числению по окончании года к основной сумме вклада. Получаемые вкладчиком доходы на вклад (проценты или выигрыши) не подле­жали налогообложению.

Основами 1961 г. (ст. 87) и ГК 1964 г. (ст. 395) было установлено, что взыскание на вклады граждан в государственных трудовых сбере­гательных кассах и в учреждениях Государственного банка СССР мо­жет быть обращено на основании приговора или решения суда, кото­рым удовлетворен гражданский иск, вытекающий из уголовного дела, или решения суда по иску о взыскании алиментов (при отсутствии заработка или иного имущества, на которое можно обратить взы­скание) либо о разделе вклада, являющегося совместным имущест­вом супругов. Конфискация вкладов граждан допускалась не иначе как на основании вступившего в законную силу приговора или вы­несенного в соответствии с законом постановления о конфиска­ции имущества.

Еще одна примечательная деталь. Статья 395 ГК 1964 г., содер­жавшая правила о вкладах граждан в кредитных учреждениях, была помещена в гл. 34 Кодекса «Расчетные и кредитные отношения», в которую были также включены статьи о расчетах между организа­циями (ст. 391); о распоряжении денежными средствами, хранящи­мися на счетах организаций в кредитных учреждениях (ст. 392); о кредитовании организаций (ст. 393) и о банковских ссудах гражда­нам (ст. 394). Вместе с тем в гл. 26 «Заем» имелась ст. 272, устанавли­вавшая, что заемные операции банков и государственных трудовых сберегательных касс регулируются законодательством Союза ССР. Видимо, законодатель имел в виду, что правила о договоре займа применялись лишь к отношениям с участием граждан (в качестве и займодавца, и заемщика), за редкими исключениями, специально установленными законодательством (например, выдача займа лом­бардом). Отношения с участием банков, в том числе связанные с осу­ществлением последними заемных операций, охватывались понятием «кредитно-расчетные отношения» и регулировались отдельными са­мостоятельными договорами: договорами банковского вклада, бан­ковского счета, банковской ссуды и др. Данное обстоятельство в свою очередь объяснялось особым положением государственных банков­ских учреждений в плановом социалистическом хозяйстве.

Тем не менее в юридической литературе того периода наличие в гл. 26 ГК 1964 г. «Заем» ст. 272 (элементарной отсылочной нормы, исключавшей возможность применения к заемным операциям госу­дарственных трудовых сберегательных касс и иных кредитных учре­ждений правил о договоре займа и отсылавшей к специальному зако­нодательству) рассматривалось как бесспорное доказательство при­надлежности договора банковского вклада к договору займа (видимо, в качестве разновидности последнего). Например, в одном из первых комментариев ГК 1964 г. утверждалось: «И хотя заем предусмотрен Кодексом в самостоятельной главе, отдельно от главы о кредите, от­сылочная норма ст. 272, называющая кредитные операции банка и заемные операции сберегательных касс в числе разновидностей договора займа, служит достаточным легальным основанием для того, чтобы и впредь в теоретическом анализе этих операций исходить из общего определения договора займа как родового понятия»¹.

Позже, анализируя юридическую сущность договора банковс­кого вклада и сравнивая его с договором иррегулярного хранения, О.С. Иоффе пришел к выводу, что «здесь происходит нечто боль­шее, чем простая модификация договора хранения. Самый же факт уплаты вознаграждения вкладчику свидетельствует о том, что на ос­нове вклада возникает возмездное заемное обязательство. Следова­тельно, юридически вкладная операция есть договор займа, хотя и соединенный с некоторыми элементами договора хранения»^{27 28}.

Как же в таком случае объяснялось весьма своеобразное правовое регулирование договора банковского вклада, не допускавшее при­менение к указанному договору ни одного из правил, регламентиро­вавших договор займа? По этому поводу О.С. Иоффе писал: «Речь, однако, идет о займе в широком смысле, допускающем конструиро­вание разнообразных самостоятельных, несоподчиненных догово­ров. Такой самостоятельностью и обладает договор денежного вкла­да, кредитная (заемная) природа которого не исключает признания его особым договором, а подобное признание, в свою очередь, не упраздняет его кредитного (заемного) характера. Порождая заемное и в то же время самостоятельное обязательство, вклад подчиняется не общим правилам ГК о займе, а непосредственно относящимся к нему специальным юридическим нормам»¹.

Такой подход к определению правовой природы договора бан­ковского вклада использовался и другими советскими правоведами. Например, Я.А. Куник утверждал: «Внесение гражданином вклада в кредитное учреждение влечет за собой возникновение договорного обязательства между вкладчиком и кредитным учреждением, кото­рое сходно с договорами хранения и займа. Однако, учитывая его назначение и направленность, следует признать, что с точки зрения юридической вкладная операция представляет собой договор займа в широком смысле... Одной из особенностей вклада как заемного обязательства является то, что вкладные операции регулируются как общими (ГК), так и специальными нормативными актами»^{29 30}.

Несмотря на то что теоретическое конструирование советскими цивилистами договора банковского вклада как разновидности дого­вора займа при том условии, что ни одна из норм ГК 1964 г. о догово­ре займа не могла регулировать отношения, вытекающие из договора банковского вклада, не может не породить сомнений, особенно в час­ти определения практического значения соответствующей правовой квалификации договора банковского вклада, это скорее проблема советского законодателя, нежели цивилистической доктрины того периода. Именно законодатель свел в одну искусственную категорию расчетно-кредитных правоотношений различные по своей правовой природе гражданско-правовые договоры, основываясь лишь на том, что в этих договорах принимают участие государственные банковские и иные кредитные учреждения. И это было сделано в целях изъятия соответствующих правоотношений из сферы действия кодифициро­ванных актов гражданского законодательства — Основ 1961 г. и ГК 1964 г., что обеспечивало в дальнейшем возможность их регламента­ции подзаконными нормативными актами: постановлениями Совета

Министров СССР, инструкциями Министерства финансов СССР и Государственного банка СССР.

Таким образом, по Основам 1961 г. и ГК 1964 г. договор банков­ского вклада представлял собой по своей сущности разновидность договора займа, а по предложенной законодателем схеме его право­вого регулирования — отдельный самостоятельный вид так называе­мых кредитно-расчетных обязательств. Указанный договор призна­вался реальным, возмездным и односторонним¹.

Характерной особенностью договора банковского вклада того периода следует признать существенные ограничения его субъект­ного состава. И если ограничения на стороне, принимающей вклады (а в этом качестве могли выступать кредитные учреждения: гоструд- сберкассы, учреждения Госбанка СССР и Внешторгбанка), вполне объяснимы и оправданны, то участие в этом договоре на стороне вкладчика исключительно физических лиц (советских граждан, ино­странцев и лиц без гражданства) было вызвано спецификой социа­листической экономики: по общему правилу организации были обя­заны хранить свои денежные средства в учреждениях государствен­ного банка для обеспечения со стороны последнего финансового контроля за их деятельностью («контроль рублем»).

В ходе реформы гражданского законодательства, которая нача­лась с принятием Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик (далее — Основы 1991 г.)², конструкция договора бан­ковского вклада претерпела некоторые изменения.

В соответствии со ст. 111 Основ 1991 г. под договором банковского вклада понимался такой договор, по которому банк обязуется хра­нить вложенные вкладчиком денежные средства, выплачивать по ним доход в виде процентов или в иной форме, выполнять поруче­ния вкладчика по расчетам со вклада и возвратить сумму вклада по первому требованию вкладчика на условиях и в порядке, предусмот­ренных для вклада данного вида законодательством и договором.

Определение договора банковского вклада весьма напоминало содержавшееся в тех же Основах 1991 г. (ст. 110) определение дого­вора банковского счета. Отличия между ними состояли лишь в том, что обязательства банка по договору банковского вклада не включа­ли обязанности по зачислению поступивших на соответствующий вклад денежных средств и по выполнению иных банковских опера-

ций, кроме расчетов со вклада по поручению вкладчика и возврату суммы вклада по его требованию. Но наиболее принципиальным отличием следует признать ту особенность, что в отличие от догово­ра банковского счета, который мог регулироваться (помимо Основ 1991 г.) также другими законодательными актами и устанавливав­шимися в соответствии с ними банковскими правилами, отношения по договору банковского вклада подлежали регулированию только законодательством и самим договором.

Несмотря на отмеченные отличия, несомненное сходство дого­воров банковского вклада и банковского счета подчеркивалось тем обстоятельством, что к отношениям по договору банковского вклада подлежали применению некоторые законоположения, направлен­ные на регулирование отношений по договору банковского счета. Речь идет, в частности, о положениях, согласно которым: банк мо­жет использовать имеющиеся на счете клиента денежные средства, гарантируя их наличие при предъявлении требований к счету, право клиента распоряжаться этими средствами и получать доходы (про­центы) по ним; банк не вправе определять и контролировать на­правление использования денежных средств клиента, и устанавливать другие не предусмотренные законодательными актами или договором ограничения его права распоряжаться денежными средствами по сво­ему усмотрению; без распоряжения клиента списание средств, нахо­дящихся на счете, допускается только по решению суда, арбитраж­ного суда, если иное не предусмотрено законодательными актами; банк гарантирует тайну счетов клиента: предоставление банком све­дений о состоянии счетов и операциях по ним без согласия клиентов не допускается, за исключением случаев, предусмотренных законо­дательными актами (п. 2—4 ст. 110 Основ 1991 г.).

Важное значение имели содержавшиеся в п. 2 ст. 111 Основ 1991 г. положения, направленные на обеспечение требований вкладчиков о возврате вкладов. Правом принимать вклады наделялись только те банки, которые предоставляли обеспечение сохранности и своевре­менного возврата вкладов страхованием или другими способами, предусмотренными законодательными актами. Сохранность и воз­врат вкладов граждан в банках, созданных государством, и банках, в которых государству принадлежало более 50% акций (паев), гаран­тировались государством или его Центральным банком, отвечаю­щим за неисполнение обязательств перед вкладчиками. Взыскание на вклады граждан могло быть обращено только на основании при­говора или решения суда.

Несмотря на то что нормы о договоре банковского вклада, как и в целом Основы 1991 г., некоторое время действовали на территории Российской Федерации, они не воспрепятствовали негативным про­цессам, происходившим в российской экономике, когда на основе лицензий Центрального банка РФ сотни вновь созданных банков привлекали денежные средства граждан во вклады без всякого обес­печения своевременного их возврата по требованиям вкладчиков. В результате полученные от вкладчиков деньги нередко переводились банками в их дочерние структуры в целях приобретения акций прива­тизированных предприятий. Когда же дело доходило до банкротства банков или их принудительной ликвидации, у них не оказывалось ни денежных средств, привлеченных на счета и во вклады, ни достаточ­ного количества собственных активов для расчетов с вкладчиками. Но причиной такого положения служили конечно же не правила о дого­воре банковского вклада, содержавшиеся в Основах 1991 г., а удру­чающая российская действительность того времени.