2 См.: Бюллетень Верховного Суда ссср. 1983. № 1. С. 19—20.

235

при этом и основания для повышенной ответственности за при­чиненный опасной для окружающих деятельностью вред.

Возмещаться вред должен по ст. ст. 454, 445 ГК, т. е. воз­мещать вред должна организация, где работает милиционер, врач и т. п. Собственник автомобиля вообще к ответственнос­ти привлекаться не должен.

Наступление в рассматриваемой ситуации солидарной от­ветственности работника милиции (дружинника, медицинского работника) и собственника (оставшегося в машине) исключено. Солидарная ответственность возможна только при совместном причинении вреда. Для этого необходима, в частности, причин­ная связь поведения всех сопричинителей вреда с вредоносным результатом. В данном случ.ае при наезде на пешехода, другой автомобиль и т. п. причинная связь между вредом от наезда или столкновения и поведением владельца автомобиля отсут­ствует, а значит, основания для солидарной ответственности нет.

В повседневной жизни нередки случаи, когда владелец ав­томобиля дает его вполне добровольно без доверенности род­ственнику, супругу или просто знакомому для поездки в ма­газин, на дачу и т. п., т. е. для удовлетворения сугубо бытовых потребностей.

Характерно в связи с этим гражданское дело, слушавшееся в народном суде Москвы. Гражданин М., будучи в нетрезвом состоянии, попросил сесть за руль принадлежащего ему авто­мобиля «Москвич» мужа своей дочери — Ф., не имевшего дове­ренности на право управления автомобилем. Последний на скользкой зимней дороге не справился с управлением и столк­нулся со встречным грузовым автомобилем. Грузовой автомо­биль, автомобиль «Москвич» получили серьезные повреждения, а пассажиры — увечья. Владелец «Москвича» М., ставший ин­валидом II группы, потребовал от автобазы (владельца грузо­вика) возмещения вреда, утверждая в суде, что авария была вызвана неправильными перемещениями на дороге грузовика. Автобаза требовала взыскать с М. стоимость ремонта — 322 руб. Следственные органы в возбуждении уголовного дела против какого-либо из участников дорожно-транспортного про­исшествия отказали.

Суд, учитывая, в частности, отсутствие у Ф. доверенности на право управления автомобилем, постановил взыскать сто­имость ремонта грузовика с М. В иске М. к автобазе суд отка­зал, указав, что иск о возмещении вреда он может предъявить к мужу своей дочери — Ф.

Формально приведенное решение правильно, так как Ф. владельцем автомобиля не является, а получил его из рук М. добровольно, а не в результате противоправных действий (п. 11 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 5 сентября 1986 г.).

236

Нужно, однако, заметить, что М. понес ответственность не за деятельность, связанную с эксплуатацией источника повы­шенной опасности, а за факт владения им. Других претензий к нему нет, поскольку по Правилам движения разрешается эк­сплуатация автомобиля другим лицом в присутствии закон­ного владельца.

Возможно, таких случаев касается разъяснение, данное в п. 11 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 5 сен­тября 1986 г. о долевой ответственности угонщика автомобиля (по правилу ст. 454 ГК) и его владельца «при наличии также виновного поведения владельца».

Вина (точнее было бы сказать «риск») владельца здесь проявляется в выборе ненадлежащего субъекта, которому он доверил управление автомобилем. Чем менее опытен (или на­против, более, очевидно, нетрезв или нездоров) субъект, кото­рому владелец передает управление автомобилем, тем больше степень вины владельца.

Размер ответственности владельца источника повышенной опасности не должен быть больше размера ответственности лица, управлявшего автомобилем. К этому лицу должен быть адресован иск потерпевшего, в частности, если потерпевший сам владелец.

Так, Военной коллегией Верховного Суда СССР было рас­смотрено дело, из которого следовало, что собственник авто­машины «Запорожец» П., будучи пьяным, передал управление автомашиной также пьяному Б., не имевшему к тому же во­дительских прав. Последний нарушил правила движения, в ре­зультате чего П. погиб, а автомобиль был сильно поврежден.

Жена П. предъявила иск о возмещении вреда к Б. Военный трибунал в иске отказал на основании ст. 454 ГК, сослав­шись на то, что за вред, причиненный источником повышенной опасности, несет ответственность его владелец, а им оставал­ся П.

Коллегия отменила это решение, указав, что в данной си­туации перед потерпевшим должен отвечать по ст. 444 Г1< при-чинитель вреда — Б. Суд учел также вину потерпевшего П. (он передал руль пьяному человеку, не имевшему водитель­ских прав), т. е. применил правило о смешанной ответствен­ности (ст. 458 П<).

Столкновение транспортных средств в таких случаях, когда одним из них управляло лицо, не имеющее основания для за­конного владения, следует рассматривать как взаимодействие источников повышенной опасности и руководствоваться прин­ципом вины всех владельцев (законных и незаконных), а так­же вины потерпевших. Принцип вины следовало бы соблюдать и при случайном причинении вреда пассажирам в автомобиле, если они перевозились не за плату (в порядке любезности, как сказано в ст. 436 ГК Польши).

237

Следует обратить внимание также на правовое положение специального транспорта (юридически оформленного как та­кового, без самовольного присвоения себе этого качества)'. Спешащие к больным машины скорой помощи, едущие для тушения пожара машины пожарной охраны, преследующие преступника автомобили милиции, машины аварийной службы контактной сети, машины аварийной газовой службы, машины военизированных горноспасательных частей находятся в особых условиях. Нередко в интересах отдельных граждан и общест­венных интересах эти транспортные средства передвигаются с превышением номинальной скорости, вынужденно нарушают правила маневрирования, проезда перекрестков. Статистика говорит о значительном количестве транспортных происшест­вий с участием спецавтотранспорта.

Действующие Правила дорожного движения (п. 2.4) и ст. 454 ГК предъявляют к владельцам спецавтотранспорта, как и к остальным владельцам источников повышенной опас­ности, требования об административной и имущественной от­ветственности.

С одной стороны, это кажется обоснованным, так как нару­шение (хотя и вынужденное) правил эксплуатации транспорта создает еще большую вероятность причинения вреда, нежели аналогичная деятельность в нормальных условиях. Но, с дру­гой стороны, отступления от обычных правил эксплуатации для спецавтотранспорта—нормальное условие их функционирова­ния, обусловленное спецификой служебной деятельности.

Поэтому в будущем правильнее было бы в случаях причи­нения гражданам вреда при эксплуатации спецавтотранспорта в процессе исполнения служебной деятельности, связанной с профессиональным риском, возлагать на их владельцев ответ­ственность только при наличии грубой неосторожности или умысла работников, управляющих спецавтотранспортом, а в остальных случаях ущерб потерпевшим возмещать за счет казны (по примеру ст. 447 Г1<).

При этом, естественно, обязательно наличие служебной цели передвижения для выполнения срочного задания и нали­чие в рабочем состоянии требуемых стандартом атрибутов спецавтотранспорта (сирена, проблесковый маяк синего или красного цвета) и правовых признаков профессиональной рис­ковой деятельности и т. д.

В свое время в практике (60-е годы) остро стоял вопрос о субъекте ответственности за вред, причиненный автомобилем, взятым напрокат. Затем прокат автомобилей советским граж­данам запретили, но сейчас кооперативы предоставляют услу­ги такого рода.

' См.: «Спецмашины»: льготы на дорогах//Московская правда. 1989. 15 марта. С. 4.

Иногда ответственность возлагалась на прокатную органи­зацию, если она выдала абоненту неисправную машину. Сей­час с практической точки зрения этот вопрос касается только иностранных туристов и советских граждан, взявших напрокат автомобиль в кооперативе.

Вредоносность автомобиля, как источника повышенной опасности, заключается в том, что независимо от степени его технической оснащенности и исправности отдельных узлов, всегда имеется повышенная вероятность причинения вреда ок­ружающим.

Поэтому справедливо указание п. 11 постановления Плену­ма Верховного Суда СССР от 5 сентября 1986 г. на то, что возмещать причиненный вред должно непосредственно лицо, эксплуатирующее автомобиль на основании договора проката.

Заключение договора проката — законный титул для владе­ния автомобилем. Правовые отношения нанимателя с наймо-дателем (прокатной организацией), а равно заказчика с под­рядчиком (если автомобиль ремонтировался на станции техоб­служивания) строятся по принципу вины. Поэтому, если вред окружающим был следствием предоставления некачественного автомобиля напрокат или плохого ремонта, владелец может искать возмещения понесенных им убытков, но уже не по ст.ст. 454, 456 ГК, а на основании соответствующих договоров.

Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 5 сен­тября 1986 г. разъяснил порядок возмещения вреда, причинен­ного при взаимодействии (в частности, столкновении двух или нескольких) источников повышенной опасности.

Так, если вред здоровью причинен в результате взаимодей­ствия источников повышенной опасности, то при решении воп­роса об имущественной ответственности их владельцев судам необходимо исходить из следующего:

а) вред, причиненный одному из владельцев по вине дру­гого, возмещается виновным;

б) при наличии вины лишь владельца, которому причинен вред, он ему не возмещается;

в) при наличии вины обоих владельцев размер возмещения определяется соразмерно степени вины каждого;

г) при отсутствии вины владельцев источников повышенной опасности во взаимном причинении вреда (независимо от его размера) ни один из них не имеет права на возмещение;

д) при причинении вреда другим лицам владельцы, сов­местно причинившие вред, несут перед потерпевшими солидар­ную ответственность.

И еще — владелец источника повышенной опасности не от­вечает за вред, причиненный этим источником, если докажет, что он вышел из обладания владельца не по его вине, а в ре­зультате противоправных действий других лиц, например при угоне транспортного средства. В таких случаях ответственность

239

лиц, фактически владевших источником повышенной опаснос­ти, определяется по правилам ст. 90 Основ гражданского за­конодательства.

Развитие техники ставит новые вопросы. Так, в связи с раз­витием исследования космоса должны быть четко сформулиро­ваны принципы имущественной ответственности за вред, при­чиненный имуществу граждан и их личности при запуске и эк­сплуатации объектов в космосе. Имело место падение отдель­ных частей самолетов и космических объектов (ракет-носите­лей) на землю, могут проявиться и другие вредоносные свой­ства деятельности на высоте или вредоносные свойства иного характера (например, радиоактивность). Поэтому обоснованно спецификой деятельности, связанной с запуском и эксплуата­цией космических объектов, считается «возможность причине­ния ущерба, несмотря на все меры предосторожности»'.

В принятых международных соглашениях в основном реше­ны вопросы возмещения вреда, причиненного самим космиче­ским объектом разных государств (от столкновения, неправо­мерной деятельности в космосе и т. д.). Аналогичные вопросы не урегулированы в Воздушном кодексе СССР, тогда как в судебной практике имелись случаи причинения вреда гражда­нам выпавшими из самолета предметами.

Возмещение вреда при этом следует строить по правилам ст. 454 ГК (исключая международные воздушные перевозки, где преобладает принцип вины). Также, очевидно, должна строиться и ответственность за вред, причиненный упавшими на землю любыми летательными аппаратами (или их частями, или выпавшими из них людьми), включая модные ныне дель-тапланы. О возмещении вреда пассажирам воздушных судов см.выше.

Статья 174 Кодекса торгового мореплавания СССР уста­навливает те же основания ответственности владельцев граж­данских морских судов перед пассажирами (как своими, так и находящимися на другом судне), что и ст. 454 ГК.

При столкновении же морских судов порядок возмещения ущерба потерпевшим отличается от порядка возмещения вреда при столкновении автотранспорта. Это объясняется разными условиями эксплуатации морских судов и автотранспорта на воде и на суше. В действие здесь вступает принцип вины. Но ппи случайном столкновении отвечает судовладелец, пассажир которого пострадал (ст. 256 КТМ), а при вине одного из судо­владельцев в столкновении—только виновный (ст. 257 КТМ). Солидарная ответственность возникает, когда столкновение

'Жуков Г. П. Проблема ответственности за ущерб в космическом праве//Сов. государство и право. 1965. № 6.

Сложность увязывания с внутренним гражданским законодательством состоит в том, что в международном праве преобладает принцип вины.

240

вызвано виной всех столкнувшихся судов (ст. ст. 255, 257 КТМ), т. е. возникает солидарная ответственность владель­цев столкнувшихся автомашин, и, следовательно, размер убыт­ков зависит от степени вины каждого из них.

Следует согласиться с утверждением, что разная постанов­ка вопроса в Гражданском кодексе РСФСР об учете вины владельца источника повышенной опасности может поставить тех или иных потерпевших в более худшее по сравнению с другими положение'. Так, «...пострадавшие работники предпри­ятия — владельца источника повышенной опасности находятся в худшем положении, чем другие граждане... (например, при ава­рии автобуса пассажиры будут иметь право на возмещение ущерба от автотранспортного предприятия независимо от ви­ны, а водитель может претендовать на получение от него воз­мещения только при наличии вины этой организации). При отсутствии вины страхователя—владельца источника повы­шенной опасности потерпевшие получают только пенсию по ин­валидности от трудового увечья, которая незначительно выше пенсии, назначаемой вследствие от общего заболевания, и не компенсирует ущерба, причиненного источником повышенной опасности»².

Очевидно, что такие важные вопросы, как возмещение вре­да, причиненного источниками повышенной опасности, должны решаться не на уровне постановлений Пленума Верховного Суда СССР, правил и инструкций, а на уровне закона, чего можно было бы добиться, внеся необходимые изменения в Основы гражданского законодательства и гражданские кодек­сы союзных республик.

Законодательство допускает защиту гражданами своих прав и охраняемых законом интересов, а также прав и интересов государства, организаций и других граждан такими предус­мотренными законом способами, как необходимая оборона и крайняя необходимость (ст. ст. 6, 448, 449 ГК). Лицо, причи­нившее вред в состоянии необходимой обороны, освобождает­ся от уголовной и гражданско-правовой имущественной ответ­ственности (ст. 13 УК РСФСР, ст. 448 ГК).

Необходимую оборону в юриспруденции принято связывать с определенным состоянием, имея в виду правовое отношение, которое характеризуется определенными устойчивыми юриди­ческими признаками (условиями). Эти признаки закреплены а

В этой связи вряд ли правы юристы, предлагающие сделать одинако­выми правила возмещения вреда, причиненного рабочим и служащим, на всех видах транспорта. См.: Цедербаум Ю. Я., Шеломов Д. Б. Законодательство о возмещении ущерба в связи с повреждением здоровья:

пути совершенствования//Сов. государство и право. 1989. № 4. С. 81.

² Цедербаум Ю.Я., Шеломов Д. Б. Законодательство о возме­щении ущерба в связи с повреждением здоровья: пути совершенствования. С. 81.

16 Заказ 1662

ст. 13 УК РСФСР и им дано официальное толкование на осно­ве сложившейся судебной практики в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 16 августа 1984 г. «О применении судами законодательства, обеспечивающего право на необходи­мую оборону от общественно опасных посягательств»¹.

Один из признаков состояния необходимой обороны — на­личие реальной (наличной и действительной) опасности, кото­рая угрожает жизни, здоровью и другим охраняемым законом правам и интересам субъекта (государства, организации, граж­данина) в результате противоправного и, в частности, преступ­ного поведения гражданина (граждан).

Опасность преступного посягательства на жизнь, здоровье и неприкосновенность как один из признаков состояния необ­ходимой обороны возникает довольно часто.

«Для работников органов МВД, военнослужащих лиц, вы­полняющих служебную обязанность по охране общественного порядка, социалистического имущества и некоторых других ка­тегорий, необходимая оборона составляет правовую обя­занность, невыполнение которой влечет за собой уголовную ответственность»².

В условиях массовых беспорядков с применением со сторо­ны их участников оружия в 1988—1989 гг. в Степанакерте, Баку, Ереване, Фергане, Коканде, Новом Узене, Сухуми и других городах работники правоохранительных органов неред­ко оказывались в состоянии необходимой обороны при защите интересов Советского государства, интересов личности от обще­ственно опасных посягательств.

На практике решение вопросов освобождения конкретного лица, действовавшего в состоянии необходимой обороны, от уголовной ответственности и от имущественной гражданско-правовой ответственности связано с рядом трудностей, вызван­ных установлением обстоятельств, характеризующих состояние необходимой обороны.

Например, один из военных трибуналов рассматривал дело курсанта В. по обвинению в убийстве при превышении преде­лов необходимой обороны (ст. 105 УК) и признал его винов­ным по ст. 105 УК. В., защищаясь от нападения хулиганов, применил нож, и двое из пяти нападавших были убиты. Воен­ная коллегия Верховного Суда СССР приговор отменил.а и дело прекратила за отсутствием в действиях В. состава пре­ступления. Как подчеркивалось в определении Коллегии, В. пытался уклониться от нападавших, убегал от них, но они его дважды догоняли и избивали, причем второй раз (когда В. и применил нож) нападавшие сбили его на землю и били но-

' См.: Бюллетень Верховного Суда СССР. 1984. № 5. С. 9. ² Комментарий к Уголовному кодексу РСФСР. М., 1984. С. 27.

242

гами, причинив легкие телесные повреждения и побои. Военная коллегия отменила приговор в части гражданского иска, предъявленного к В. родственниками погибших, которые требо­вали возместить расходы на погребение (ст. 469 ГК).

Из приведенного примера можно сделать вывод о том, что для состояния необходимой обороны нужно наличие реальной и действительной опасности, угрожавшей личности (или пра­вам) обороняющегося, а также другого не менее важного при­знака (условия) — наличие в действиях (поведении) посягаю­щего признаков общественной опасности, т. е. эти действия должны причинять существенный вред правам и интересам обороняющегося либо создавать угрозу такого причинения,

В этой связи характерен пример возбужденного уголовно­го дела, прекращенного по признаку отсутствия состава пре­ступления в стадии расследования. Суть дела такова. Ф., уп­равляя личной автомашиной, грубо нарушил правила движе­ния. На жесты инспекторов ГАИ с указанием остановиться он увеличил скорость и, поскольку это происходило в центре Москвы, были предприняты попытки остановить машину. На одной из улиц ему перегородила дорогу машина ГАИ, но Ф. объехал машину По тротуару, сбив работника ГАИ. Во время погони за ним Ф. угрожал пистолетом (оказавшимся впос­ледствии макетом). На другой улице он стал на большой ско­рости объезжать установленную преграду, но забуксовал в гя-зоне и работник ГАИ успел открыть дверь машины Ф., повис на ней, в таком положении проехал несколько десятков метров, при этом Ф. пытался столкнуть работника ГАИ. Милиционер выстрелил в Ф. и убил его.

В этой ситуации с учетом всех обстоятельств дела следст­венные органы сочли, что опасность жизни и здоровью граж­дан, а также работников ГАИ была реальной, а поведение Ф.— общественно опасным.

Названные выше два условия правомерности необходимой обороны принято относить к так называемым условиям пося­гательства. При этом судебная практика и правовая теория выделяют еще условия правомерности необходимой обороны.

Первое среди них логически вытекает из такого условия, как общественно опасный характер посягательства¹. Таким об­разом, и защита при необходимой обороне должна быть на­правлена на сохранение наиболее существенных и обществеп-

' Заметим, что гражданское законодательство (ст. 448 ГК) не дает гражданско-правового определения состояния необходимой обороны, которое должно было бы отличаться от уголовно-правового хотя бы тем, что обще­ственная опасность поведения посягающего лица не имеет значения для гражданско-правовой ответственности и для освобождения от нее, так как достаточно простой противоправности поведения (ст.ст. 222, 444 и др. ГК).

1б* 243

но-значимых прав и интересов государства, общества в целом, организаций и граждан.

Так, народный суд г. Ростова-на-Дону признал неправомер­ным поведение гражданина, который выстрелом из ружья при­чинил телесные повреждения подростку, воровавшему из его сада фрукты. Суд не признал наличие состояния необходимой обороны и осудил гражданина не за телесное повреждение при превышении пределов необходимой обороны (ст. 111 УК), а за умышленное причинение телесного повреждения (ст. 110 УК). С причинителя вреда были взысканы убытки, связанные с вос­становлением здоровья потерпевшего (ст. 459 ГК).

Гражданское законодательство в оценке объектов, подле­жащих правовой защите, не дает основания для готовой, раз и навсегда установленной градации охраняемых законом прав и интересов государства, организаций и граждан в зависимости от их общественной значимости. Суд обязан делать этот вывод каждый раз в конкретном случае, имея в виду, что в граж­данском праве следует считаться со всяким заслуживающим уважения интересом кредитора и заслуживающим внимания интересом должника (ст. 190 ГК).

Однако Конституция СССР и гражданское законодательст­во все-таки обозначают определенные приоритеты при защите прав. Например, выделяется повышенная защита общест­венной собственности (ст. 10 Конституции СССР, ст. ст. 90, 153, 472 ГК) и других конституционных прав¹.

Очевидно, особую социальную ценность должны представ­лять государственная и общественная безопасность, жизнь и здоровье граждан, их социальная и нравственная свобода.

В состоянии необходимой обороны права и интересы защи­щаются обороняющимся причинением вреда посягающему. Практически закон уполномочивает обороняющегося причинить вред посягающему и это позволяет считать поведение оборо­няющегося в данной ситуации правомерным.

Так, в частности, правомерным признается причинение вре­да в результате пересечения гражданином хулиганства и дру­гих преступных действий и задержания преступника (согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 23 июля 1966 г. «Об усилении ответственности за хулиганство» в редак­ции от 12 августа 1981 г.), доставки его в правоохранительные органы.

В зависимости от обстоятельств пресечения преступления, задержания и доставки посягающему может причиняться вред

' См. подробнее: Калмыков Ю. X. Принцип всемерной охраны со­циалистической собственности в гражданском праве. Саратов, 1987; Шев­ченко А. С. Возмещение вреда, причиненного правомерными действиями, Владивосток, 1989. С. 83.

244

в виде телесных повреждений различной тяжести и даже ли­шения жизни.

Например, Пленум Верховного Суда СССР прекратил дело в отношении Ш. и И., обвинявшихся в умышленном убийстве Б., на том основании, что Ш. и И. причинили смерть Б. в про­цессе обороны от преступных действий, избивавших их группы лиц, среди которых был и Б,'.

Причинение вреда в состоянии необходимой обороны правомерно только тогда, когда вред причиняется непосредст­венно нападающему. Защита при необходимой обороне долж­на производиться способом, не причиняющим вред правам и интересам окружающих.

Например, военнослужащий К. был привлечен к уголовной и имущественной ответственности за неосторожное убийство другого военнослужащего при защите от общественно опасного посягательства на жизнь К. Военный трибунал установил, что разводящий караула Ф. в состоянии алкогольного опьянения оскорблял военнослужащих в караульном помещении, затем, взяв штык-нож, ударил им одного из военнослужащих и стал приближаться с угрозами к К., который в целях самозащиты произвел несколько выстрелов из автомата в Ф., убив по­следнего и другого военнослужащего из числа стоявших сзади Ф.

Важным правовым условием, относящимся к состоянию не­обходимой обороны, является так называемое соблюдение пре­делов защиты с тем, чтобы она не превышала пределов необ­ходимости. Это означает, что в принципе причиняемый оборо­няющимся имущественный вред не должен быть больше вреда, который стремился или мог причинить посягающий. Суд учи­тывает характер и степень опасности посягательства, направ­ленность посягательства на права и интересы государства, организаций, граждан или самого обороняющегося. Не допуска­ется механически соизмерять средства защиты и средства на­падения.

Например, Пленум Верховного Суда РСФСР прекратил де­ло по обвинению Г. в превышении пределов необходимой обо­роны. Г. подвергся избиению со стороны потерпевшего Ш., причем последний наносил Г. сильные удары в разные части тела, что создавало реальную опасность для жизни и здоровья Г., привело его в душевное волнение, вызванное нападением, его внезапностью, в результате чего «...обороняющийся не всегда в состоянии точно взвесить характер опасности и избрать соразмерные средства защиты, что, естественно, может иногда

' См.: Бюллетень Верховного Суда СССР. 1981. № 2. С. 11. При этом весьма спорно с морально-этической точки зрения утверждение,

что лишение посягающего жизни общественно полезно (см.: Комментарии к

Уголовному кодексу РСФСР, М., 1984, С. 27),

245

повлечь и более тяжкие последствия, за которые он не может нести ответственности»¹.

В правильной оценке ситуации при необходимой обороне большое значение, как видно, имеет социальная и экономиче­ская оценка объекта (объектов) общественно опасного посяга­тельства со стороны нападающего. Нередко правопримени-тельным органам, дать такую оценку чрезвычайно трудно.

Показательным примером является известное событке, про­изошедшее в марте 1988 года при попытке семьи Овечкиных захватить с целью угона самолет с пассажирами на борту. При задержании преступников возникла перестрелка между груп­пой захвата и Овечкиными, в результате чего девять человек из числа преступников (включая покончивших самоубийством), а также экипажа и пассажиров погибли, шестнадцать получи­ли ранения, сгорело воздушное судно стоимостью более одного миллиона рублей. Оставшиеся в живых преступники задержа­ны и осуждены. Однако прокуратурой Ленинградской области также возбуждено и уголовное дело по факту гибели членов экипажа и пассажиров в процессе задержания преступников.

Интересно и общественное мнение, отражаемое прессой. В его разногласиях проглядывается вопрос: а законно ли и обо­снованно было подвергать опасности жизнь и здоровье граж­дан ради задержания преступников? Нельзя ли было иным, более безопасным путем добиться задержания преступников и предания их суду? Не принесены ли в жертву жизнь и здо­ровье пассажиров «административным амбициям»?²

Официально ответ на эти вопросы дало следствие и суд. Возникшая ситуация, к сожалению, может не раз возникнуть вновь. Например, уже в декабре 1988 года аналогичные обсто­ятельства имели место при захвате заложников преступной группой Якшиянца в г. Орджоникидзе. Но был найден иной выход: как известно, преступникам с целью сохранения жизни детей-заложников был предоставлен самолет для вылета в Израиль, удовлетворены их иные требования, а позже преступ­ники были арестованы и преданы суду.

Таким образом, в обоих происшествиях, связанных с необ­ходимостью задержания преступников, перед правоохранитель­ными органами стояла сложная задача достижения общест­венно полезной цели с наименьшим вредом для интересов государства, его организаций, граждан. Одна и та же задача решена, как известно, по-разному. Требовалось выбрать из охраняемых законом интересов и прав наиболее значимые и существенные.

' Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1982. № 9. С. 6—7. ² См.: Шинкарев Л. Жертвоприношение//Огонек. 1989. № 26. С. 17—18. Его же. Чужая жпзнь//Известия. 1988. 12 сент. С. 3.

246

В ст. 13 УК РСФСР при перечислении охраняемых прав и интересов на первое место поставлены интересы Советского государства, затем общественные интересы, а уж затем инте­ресы личности и прав обороняющегося. Думается, это не просто случайное расположение охраняемых социальных цен­ностей, а продуманная законодателем официальная социальная иерархия ценностей. Представляется грубой ошибкой то, что интересы личности поставлены на последнее место. И это не просто формальное положение вещей, но фактическое, когда во многих отношениях, складывающихся в нашем обществе, ин­тересы отдельной личности теряются перед глобальными инте­ресами общества в целом.

Это тем более недопустимо, что уже много десятилетий провозглашается социально-политический принцип «все во имя человека, все для блага человека». Намеченная генеральная линия поворота общества к интересам и правам отдельного человека как высочайшей социальной ценности должна быть реализована в правовых нормах, закреплена в руководящих указаниях Пленума Верховного Суда СССР о направлениях развития судебной практики.

В этой связи ст. 13 У1< РСФСР и ст. 448 ГК следовало бы изменить, указав в числе первой из защищаемых социальных ценностей жизнь, здоровье, неприкосновенность, честь, досто­инство и другие права и законные интересы гражданина. В этих статьях должно недвусмысленно говориться о первооче­редном праве защищать названные блага, права и интересы гражданина не в сравнении и наряду с иными интересами государства и общества, а прежде них, исходя из того, что жизнь, здоровье и другие блага (естественные) и юридические права гражданина — высшая общественная ценность.

При таком решении вопроса об объекте защиты при необ­ходимой обороне найдет воплощение социально-ценностная функция права (уголовного и гражданского). Станет очевид­ным, что правовые нормы, регулирующие поведение субъекгов при необходимой обороне, в какой-то мере отражают и высо­кие социальные и духовные ценности социалистического об­щества.

Вопрос о возмещении вреда, причиненного в состоянии нг-обходимой обороны, приобретает иной характер при обстоя­тельствах, которые вынуждают органы власти (ст.ст. 113, 127³ Конституции СССР) объявить либо военное, либо чрезвычайное положение (введение комендантского часа и др.).

Ни то, ни другое положение (ни тем более введение комен­дантского часа) гражданское законодательство не относит к обстоятельствам, освобождающим от ответственности, либо приостанавливающим течение срока исковой давности по ис­кам о возмещении вреда. Никакое специальное (отраслевое или межотраслевое) законодательство в СССР не раскрывает

247

признаков поведения субъектов при чрезвычайном или воен­ном положении.

В ст.ст. 113, 127³ Конституции СССР говорится о том, что военное или чрезвычайное положение вводится в интересах за­щиты СССР и безопасности его граждан. Определенные гаран­тии защиты прав и интересов граждан при объявлении чрезвы­чайного положения содержатся в Международном пакте о граж­данских и политических правах, принятом ООН в 1966 году (ратифицированном СССР в 1974 году), где говорится, что при чрезвычайном положении запрещаются пытки, жестокое, бесче­ловечное, унижающее человеческое достоинство обращение. Понятие «военное положение» (и комендантский час) в указан­ном Международном пакте не употребляется.

Военное положение (и его характерный признак — комен­дантский час) вводились в нашей стране в Степанакерте, Тби­лиси, Ферганской области, Коканде, Новом Узене и др., что было вызвано нарушением порядка проведения митингов и де­монстраций, массовыми беспорядками.

Велика ли вероятность причинения вреда жизни и здоровью граждан, нарушающих порядок проведения митингов и демон­страций и тем более участвующих в массовых беспорядках или действиях, нарушающих общественный порядок (во что, соб­ственно, нередко и выливается нарушение порядка проведения митингов и демонстраций)? Печальная практика 1988 и 1989 гг. говорит, что такая вероятность велика. Вынуждает ли обста­новка военного или чрезвычайного положения применять меры защиты, способные причинить вред жизни и здоровью нападав­ших? Да, только в Ферганской области в указанный период оружие применялось войсками 6 раз.

При этом неминуемо возникает и другой вопрос: законно ли причинение вреда жизни и здоровью граждан при объявле­нии военного (или чрезвычайного) положения, при нарушении порядка проведения митингов и демонстраций, массовых беспо­рядках, действиях, нарушающих общественный порядок? Если законно, то кому из участников этих событий правомерно при­чинить вред и какой вред? Конкретного ответа ни на один из этих вопросов в нашем законодательстве нет.

В периодической печати пытаются дать ответы на эти воп­росы. Так, В. Даниленко полагает, что следует применять силу к участникам демонстраций с националистическими, расистски­ми, шовинистическими и т. п. лозунгами, а также если демон­странты создают угрозу жизни и здоровью людей¹. В. Данилен­ко призывает применять силу в рамках закона, а для этого, по его мнению, «закон должен четко и развернуто фиксировать,

^] См.: Данчленко В. Выбираем демократию, но достаточно ли для этого отменить все прежние ограничения и запреты//Известия. 1989. 17 июня. С. 3.

248

в отношении какого рода демонстраций, при каких конкретных условиях и в каких формах может быть применена сила...»

Для юриста очевидно, что почти все предлагаемые условия применения силы невыполнимы. Так, невозможно всегда четко определить «лозунг» демонстрации (их несколько или может вообще не быть). Непонятно, как понимать применение силы демонстрантами (в отношении кого должна применяться ими сила и какая). Угрозу здоровью причиняет даже шум на де­монстрации. Непонятно, как и кто будет определять «род де­монстрации» и корректировать форму применения силы право­охранительных органов. Видимо, это не путь решения проблемы.

В нашей стране пока нет «культуры» правового регулиро­вания ряда отношений, возникающих в процессе демонстраций и, в частности, отношений по возмещению вреда, причиненного жизни, здоровью и имуществу участников демонстраций и уча­стниками демонстраций государству, отдельным организациям, гражданам (в частности, работникам правоохранительных ор­ганов).

При решении вопроса о возмещении причиненного вреда (наступлении имущественной ответственности, и, кстати, уго­ловной и административной ответственности тоже) одним из принципиальных условий (как говорят еще, элементом состава правонарушения) является правомерный или противоправный характер поведения причинителя вреда (ст. ст. 444—448, 459 ГК) и потерпевшего (ст. ст. 454, 458 ГК).

Где кончается правомерное поведение участника демонст­рации и начинается противоправное? Где кончается правомер­ное поведение работников правоохранительных органов и на­чинается противоправное?

На первый вопрос следует дать ответ, исходя из того, что поведение, нарушающее законодательно установленный за­прет,—противоправно¹. Поэтому любой человек, участвующий в запрещенной (тут очень важно узаконить процедуру уста­новления запрета, причем именно запрета, а не отсутствия раз­решения, как сейчас, добиваясь, в частности, максимальной ин­формированности населения) демонстрации— правонарушитель безотносительно к другому вопросу виновности участника де­монстрации (причем его «физиономия» в этом плане может быть дополнена конкретными правонарушениями «по ходу» демон­страции, например, причинение вреда имуществу или личности и т. п.).

Каждый участник запрещенной демонстрации должен знать или сознательно допускать противоправный характер своего по­ведения. Это должно быть исходной позицией для поведения

' При этом очевидно, что концепцию общих и частных дозволений за­претов давно пора переводить из области теории (см.: Алексеев С. С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. М., 1989) в область законодательной практики.

249

правоохранительных органов в отношении участников демонст­рации (разную форму виновности, которую в процессе пресе­чения этого правонарушения определить практически невоз­можно). И это же является их законным полномочием на при­чинение определенного вреда участникам демонстрации.

Мера этого вреда должна быть увязана с мерой обществен­но опасных или неправомерных результатов, вызванных или реально возможных в процессе демонстрации. Амплитуда может быть очень широкой: от повреждения одежды участника демон­страции, препятствующего, например, безопасности дорожного движения, до причинения смерти при покушении на жизнь дру­жинника или работника милиции.

Очевидно, имеет смысл установить презумпцию, что при пре­сечении запрещенных демонстраций правоохранительные орга­ны действуют в состоянии необходимой обороны (или профес­сионального риска?) и использовать при рассмотрении обстоя­тельств причинения вреда все, что добыто правовой теорией и богатой судебной практикой в отношении состояния необходи­мой обороны.

Безусловно, эту же ситуацию следует узаконить как исход­ную при массовых беспорядках и совершении групповых дей­ствий, нарушающих общественный порядок.

При пресечении правонарушений работниками правоохрани­тельных органов и военнослужащими среди применяемых спе­циальных средств принято особо выделять как наиболее вре­доносное огнестрельное оружие.

Заметим, что законодательной базы для определения право­мерности применения того или иного вида специальных средств не существует. Правила применения спецсредств не доводились до сведения населения.

Между тем вопрос о порядке применения специальных средств (и оружия, в частности, так как, видимо, его следует отнести к средствам активной обороны) касается не только ве­домств, обеспечивающих правопорядок и законность, но и всех членов общества в целом, так как к ним могут применяться специальные средства и, наконец, за счет средств всего общест­ва будет в определенной мере восстанавливаться здоровье по­терпевших от применения специальных средств. Значит, поря­док применения спецсредств и оружия должен быть определен в законе СССР.

Есть ли основание вообще для постановки вопроса о при­менении оружия милицией и войсками МВД СССР? Как из­вестно, на первом Съезде народных депутатов СССР неодно­кратно звучали призывы отменить Указ Президиума Верховно­го Совета СССР об обязанностях и правах внутренних войск МВД СССР.

Агрессивность лиц, участвующих в массовых беспорядках в Степанакерте, Сумгаите, Фергане, Коканде, Сухуми, соверша-

250

ющих грабежи, разбои, убийства и другие тяжкие преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности, по­сягательства на важные народнохозяйственные и оборонные объекты, важные объекты правоохранительных органов, на об­щественную собственность или государственную власть, поз­воляет обоснованно утверждать, что при пресечении такого рода правонарушений следует применять крайние меры. Попыт­ка прибегнуть просто к средствам защиты без активной оборо­ны ведет к жертвам среди работников правоохранительных ор­ганов или к получению ими телесных повреждений. Наконец, увеличилось количество оружия у населения и участились слу­чаи применения оружия против работников правоохранитель­ных органов.

При применении специальных средств и оружия нападающий гражданин или целая группа граждан, совершающих право­нарушение, подвергаются реальной опасности в плане причине­ния увечья или иного повреждения здоровья или даже смерти. А как же быть с утверждением, что высшая общественная цен­ность — человек?

Когда при применении специального средства или оружия речь идет о защите жизни и здоровья граждан и, в частности, милиционеров или дружинников, то положительный ответ на вопрос о законности, социальной и юридической обоснованности причинения вреда нападавшему выглядит убедительным, В кон­це концов общество признало посягательство на жизнь и здо­ровье гражданина, исполняющего общественный долг, дружин­ников и милиционеров преступлением против порядка управ­ления (ст. ст. 191², 193 УК РСФСР).

Что же касается одного из объектов преступного посягатель­ства во время массовых беспорядков, то это—деятельность ор­ганов государственной власти или управления. Здесь уже жизнь и здоровье противопоставляются, казалось бы, лишь деятель­ности органов государственной власти (причем как бывает выяснено—нередко с деятельностью в ряде вопросов ошибоч­ной). Однако закон, принятый от имени народа, охраняет ор­ганы государственной власти и управления, а некоторые формы проявления недовольства этой властью считаются преступле­нием (ст. 79 УК РСФСР) или противоправными действиями (участием в запрещенных демонстрациях).

Таким образом, посредством закона общество может само выразить свое отношение к охраняемым социальным ценнос­тям, правовым способам их охраны и защиты, а также приме­няемым в процессе охраны и защиты специальным средствам.

Законодательство помимо ряда технико-юридических требо­ваний, выдвигаемых при применении оружия (например, сло­весное предупреждение нападающего о применении оружия, предупредительный выстрел в воздух и т. п.), соблюдение кото­рых делает нередко бессмысленным применение оружия защи-

251

щающимся, так как нападающий аналогичных правил соблю­дать не обязан, содержит принципиальные юридические усло­вия. Это прежде всего условия о том, что применение оружия возможно лишь при реальной опасности для жизни и здоровья работника правоохранительных органов, при реальной угрозе жизни и здоровью граждан или жизни военнослужащих войск МВД (об угрозе их здоровью не говорится); при задержании лиц, совершивших преступление либо совершающих преступле­ние, когда другими способами и средствами задержать преступ­ников или пресечь преступление невозможно.

Кроме того, оружие может быть применено для отражения нападения на особо режимные и важные объекты. В последнем случае цель применения оружия стала его условием.

Названные выше условия применения оружия прямо не свя­заны с соизмерением вреда, причиняемого применением оружия, и предотвращенного вреда. Однако из этих условий вытекает, что, во-первых, путем применения оружия прямо защищаются наиболее важные социальные ценности (жизнь, здоровье, пра­ва и интересы граждан) либо они защищаются косвенно (зах­ват правонарушителями важных оборонных объектов реально угрожает здоровью, правам и интересам граждан). Во-вторых, применение оружия связано с пресечением противоправного и, в частности, преступного поведения. В-третьих, опасность жиз­ни, здоровью, охраняемым правам и интересам должна быть реальной. Все эти условия создают собирательный образ весь­ма абстрактного понятия «крайняя мера».

Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 16 ав­густа 1984 г. «О применении судами законодательства, обеспе­чивающего право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств» подчеркнул, что право на необходимую оборону как одна из гарантий реализации конституционных прав граждан существует у граждан независимо от способов избежать нападения. Это состояние наступает при реальной угрозе нападения.

Мы не случайно опять сослались на постановление Плену­ма Верховного Суда СССР о необходимой обороне, так как полагаем, что при применении оружия в соответствии с требо­ваниями нормативных актов может презюмироваться наличие состояния необходимой обороны и тогда предотвращаемый вред должен быть больше причиняемого'.

Однако возможно, что применение оружия бывает вызвано не только состоянием необходимой обороны, но и деятельнос­тью, связанной с оправданным профессиональным риском.

Риск—категория социальной и правовой действительности.

' В этой связи неудачно указание на применение оружия при нападении на так называемый режимный объект. Что это такое? Сейчас это и склад оружия, и любая гостиница Интуриста, где решением Мосгорисполкома и приказом «Главинтуриста» установлен пропускной режим.

252

Известен, например, риск, связанный с деятельностью, представ­ляющей повышенную опасность для окружающих, либо ком­мерческий риск. Делаются попытки обосновать риск исполни­теля хозяйственного договора'. Существует так называемый страховой риск в страховых правоотношениях, а также риск определенной профессиональной и, в частности, производствен­но-хозяйственной деятельности.

Последние два вида риска существенно отличаются друг от друга и по степени социально-правовой разработанности прак­тического применения, и по содержанию.

Так, страховой риск закреплен в законодательстве о госу­дарственном обязательном и добровольном страховании и в За­коне СССР «О кооперации в СССР» (ст. 20). Этот риск свя­зан не с викой субъекта, а с наступлением обусловленного случайного события. Условия страхования (в частности, ого­воренные страховые риски) и составляют условия нормально­го риска. В данном случае риск — объективное условие возник­новения субъективной обязанности, но не сама обязанность.

Коммерческий риск связан как с объективными неудачами и убытками коммерсанта, так и с его виновным поведением (не­компетентность, небрежность, самоуверенность), с риском дея­тельности. Закон стремится урегулировать вопросы коммерчес­кого риска (см. ст. 22 Закона СССР «О кооперации в СССР»), а также иных видов рисковой деятельности, например нормаль­ного производственно-хозяйственного риска (ст. 118 КЗоТ РСФСР).

В ст. 2 Положения о материальной ответственности военно­служащих за ущерб, причиненный государству, есть указание на оправданный служебный риск, как на основание освобож­дения от ответственности. Категория оправданного производст­венно-хозяйственного и т. п. профессионального риска появи­лась в проекте Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик (ст. 26). Социальная практика хозяйст­венного риска нередко негативна, так как приводила рискую­щих субъектов к уголовной ответственности, либо к админист­ративным наказаниям.

Социально-правовая природа риска деятельности должна быть исследована с различных позиций. Является ли риск дея­тельности объективным условием либо это субъективное пра­во, обусловленное, в частности, определенными обстоятельст­вами (нередко экстремальными у милиции и пожарной охра­ны); либо это субъективная обязанность, вытекающая из тех же обстоятельств?

Журналисты, писатели, политики много говорят и пишут о профессиональном риске, связывая его с моральным долгом, совестью и другими морально-нравственными категориями.

См.: Сов. государство и право. 1988. № 8. С. 41—43.

253

Последовательно анализируется риск деятельности как субъ­ективного права, формирующегося в специфических объектив­ных обстоятельствах'. Существует взгляд на риск как на объ­ективную категорию, не связанную с виновным поведением лица².

Анализируя социальную и судебную практику рискованной производственно-хозяйственной деятельности, можно выделить следующие обстоятельства. Риск как объективная категория пока не находит практического подтверждения и остается тео­ретической концепцией сторонников хозяйственного права.

Риск деятельности проявляется больше как субъективная категория, связанная с возможностью выбора поведения в за­висимости от конкретных обстоятельств, а значит, и связанная с виной (либо невиновностью) субъекта.

Сторонники субъективной концепции риска полагают, что «мера, степень, границы — объективны. Но риск всегда субъ­ективен, ибо выступает как оценка человеком необходимости и целесообразности поступка, как сознательный выбор с уче­том возможных альтернатив»³.

Рисковая деятельность либо порождена объективными за­конами (например, действием закона стоимости, товарно-де­нежными отношениями при социализме и коммерческого и про­изводственно-хозяйственного риска), либо теми же объектив­ными законами в новой нестандартной ситуации, либо объек­тивными экстремальными условиями (задержание преступника, тушение пожара, неопробированное лечение, маневр во время военных действий или учений и т. п.)—так называемый риск служебной профессиональной деятельности.

Но всегда ли профессиональный и, в частности, служебный риск связан с субъективным правом лица?

В первом случае хозяйственный риск — субъективная обя­занность, порожденная действием объективных экономических законов и возникшая в силу юридических фактов, предусмот­ренных гражданским или хозяйственным законодательством, являющимся правовой формой экономических отношений.

Если же (и это будет весьма часто) непосредственное регу­лирование в законе возникшей производственно-хозяйственной ситуации отсутствует, следует исходить из общих начал и смыс­ла советского права, т. е. его принципов, отражающих эконо­мические народнохозяйственные интересы участников граждан­ского оборота (в частности, исходить из принципа «обос­нованно и разрешено все, что прямо не запрещено»—ст. 4 ГК).

¹ См., например: Яковлев А. М. Предупреждение экономической преступности//Сов. государство и право. 1987. № i. С. 66; Ойген-зихт В. А. Мораль и право. Душанбе, 1987. С. 108—130.

² См.: Сов. государство и право. 1988. № 8, С. 4d—43.

³ Ойгензихт В. А. Мораль и право. 1987. С. 110—111.

254

Во втором случае служебный риск — субъективная обязан­ность, возникающая в большей степени из юридических фак­тов, закрепленных в нормативных актах, регулирующих пра­ва и обязанности в экстремальных и нестандартных ситуациях (например, при крайней необходимости, задержании преступ­ника, неопробированных методах лечения и т. п.), не связан­ных непосредственно с действием экономических законов.

В ст. 26 проекта Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик сделаны попытки сформулировать условия, при которых профессиональная рисковая деятельность считается правомерной. Сказано, что «не является преступле­нием действие, хотя и подпадающее под признаки деяния, пре­дусмотренного уголовным законом, но представляющее собой оправданный профессиональный или хозяйственный риск для достижения общественно полезной цели. Риск признается оп­равданным, если совершенное действие соответствует современ­ным научно-техническим знаниям и опыту, а поставленная цель не могла быть достигнута не связанными с риском действиями и лицо, допустившее риск, предприняло все возможные меры для предотвращения вреда правоохранительным интересам»-

С наиболее подробным анализом объективной и субъектив­ной сторон профессионального риска, разрабатываемых учены­ми-юристами концепций риска, можно познакомиться в специ­альной литературе.

Очевидны некоторые объективные признаки профессиональ­ного риска, изложенные, в частности, в ст. 26 проекта Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик. Из текста проекта этой статьи, а также Положения о матери­альной ответственности военнослужащих и ст. 118 КЗоТ мож­но сделать вывод, согласующийся с выводами В. А. Ойгензих-та, наиболее последовательно изучающего последние годы проблему риска.

Это вывод о том, что, в принципе, риск всегда субъективен в той мере, как он связан с психологической оценкой субъек­том (в частности, врачом, военнослужащим или милиционером) способа достижения стоящей цели (например, спасение жизни больного, пресечение правонарушения, задержание преступни­ка и т. п.), принятия всевозможных мер для предотвращения вреда правоохраняемым интересам' через призму соответствия избранных способов современным научно-техническим знаниям и опыту.

Все названные и любые иные требования, предъявляемые в законе к осуществлению профессионального риска или, как пишет В. А. Ойгензихт, мера, степень и границы риска, объ-

' Данные требования, содержащиеся в проекте Основ уголовного зако­нодательства (ст. 26), следует понимать применительно к условиям экстраор­динарности, скоротечности и другим специфическим условиям конкретной си­туации.

255

ективны. Они должны быть установлены законом одинаково для различных конкретных жизненных ситуаций, когда будет возникать хозяйственный или профессиональный риск, в част­ности, в процессе договорной хозяйственной деятельности (включая отношения так называемого арендного подряда), а также риск при спасании социалистического имущества, пресе­чении правонарушений, эксплуатации источников повышенной опасности.

При этом рисковая деятельность (думается, это словосоче­тание имеет известное право на существование; например, в рим­ском праве употреблялся термин «рисковые сделки» — пари, игра и т. п.) создает, очевидно, ряд неудобств для рискующего субъекта. Ведь рискующий врач, пожарный, милиционер или военный знает или сознательно допускает (либо должен до­пускать), что его поведение расходится с общими правилами или принципами, т, е. для достижения общественно полезной цели совершает правонарушение, и более того — его поведение содержит признаки состава преступления.

Например, по Основам законодательства о здравоохранении врач с согласия больного (или супруга либо родственников, ког­да больной по объективным причинам сам дать согласия не мо­жет) применяет недостаточно опробированные способы лечения или лекарственные препараты, если того требует спасение жиз­ни больного.

Врач должен выполнить лечебные мероприятия на уровне современных научно-технических знаний и опыта, понимая, что иными способами спасти жизнь человека нельзя'. Нужно не ошибиться в выборе общественно полезной цели. Ведь следова­тель или судья для вывода о наличии ситуации профессиональ­ного риска прибегнет к экспертизе лучших специалистов. Не проще ли уклониться от рискованных действий?

Однако Основы законодательства о здравоохранении или Указ Президиума Верховного Совета СССР от 8 июня 1973 г. «Об основных обязанностях и правах советской милиции по ох­ране общественного порядка и борьбе с преступностью» ставят вопрос о поведении врача или милиционера (это не относится к пожарным, горноспасателям и т. п.) в рисковой ситуации не­сколько иначе, чем граждан вообще. Врач обязан действовать во имя спасения жизни пациента, а милиционер с целью пре­сечения преступления и задержания преступника. Невыполне­ние этой обязанности может повлечь административную, трудо-

' Здесь возникает важная проблема обеспечения высокого уровня про­фессиональных навыков врачей и других медицинских работников, спасате­лей, пожарных, милиции, военных. Иногда отсутствие должных профессио­нальных знаний инкриминируется как субъективное условие должностного преступления (см.: М а л е и н а М. Н. Организационно-правовые вопросы перестройки здравоохранения//Сов. государство и право. 1989. № 5. С. 32),

256

вую или даже уголовную ответственность (например, за халат­ность).

Таким образом, для этих и им подобных лиц, как нами под­черкнуто выше, риск является не правом, а обязанностью.

Поэтому для врачей, капитанов морских судов, пожарных, работников милиции, служащих внутренних войск МВД СССР и т. п. должны быть сформулированы иные условия, регулиру­ющие правомерное поведение и, в частности, причинение вреда в состоянии профессионального риска.

Во-первых, должны быть четко сформулированы условия, при которых причинение вреда окружающим лицам (их иму­ществу или личности), например, поведением милиционера, во­еннослужащего, пожарного, является правомерным актом без признаков состава преступления (и административного право­нарушения, так как ведомственные акты во всех случаях дают основание для наказания)'.

Во-вторых, следует узаконить обязанность организаций, где работает врач, пожарный, милиционер и т. п., обеспечивать получение этими лицами научно-технических знаний и опыта современного уровня (что составляет одно из нормативных ус­ловий правомерного профессионального риска по смыслу про­екта Основ уголовного законодательства — ст. 26), а также пос­ледствия подобного необеспечения.

В-третьих, следует узаконить (дополнив ст. 445 ГК) то по­ложение, что вред, причиненный правонарушителю в состоянии профессионального риска, влечет имущественную ответствен­ность организации, где работает лицо, причинившее вред в состоянии профессионального риска, и государство не компен-сиоует вред (т. е. не допускается аналогия с правилом ст. 447 ГК).

От хозяйственного н профессионального риска нетрудно перейти к вопросам возмещения вреда в состоянии так назы­ваемой крайней необходимости. Полагают, что при хозяйствен­ном и ином профессиональном риске есть основания обращать­ся «...к применению в соответствующих случаях закона о край­ней необходимости, наделяющего хозяйственных руководите­лей правом отклоняться от правил, соблюдение которых чрева­то причинением вреда»².

Исходя из этого, делается вывод, что хозяйственный и про­фессиональный риск может быть вызван крайней необходимос­тью совершения того или иного поступка хозяйственного ру­ководителя либо практически любого иного субъекта, связан­ного с профессиональной рисковой деятельностью.

' См., например: Богдан А. Уроки Цемесской бухты для моряка и морфлота//Известия. 1988. 23 авг. С. 3.

² Гринберг М. С. Должностные преступления и крайняя необходи-мость//Сов. государство и право. 1989. № 5. С. 64—72.

17 Заказ 1-G62

257

Однако следует заметить, что объективная крайняя необхо­димость как причина совершения поступка и риск причинения вреда еще не означают, что имеется известное гражданскому праву (ст. 449 ГК) и уголовному праву (ст. 14 УК РСФСР) состояние крайней необходимости.

Причинение вреда в состоянии крайней необходимости по­рождает гражданско-правовое обязательство между причините-лем вреда и потерпевшим (либо между лицом, чьи интересы и права защищались, и потерпевшим, либо между причннителем вреда, названным лицом и потерпевшим—ст. 449 ГК). Это обязательство принято называть обязательством по возмещению правомерно причиненного вреда в целях предотвращения опас­ности. Правомерно причиненный вред возмещается лишь в слу­чаях, предусмотренных в законе (ст. 444 ГК).

Состояние крайней необходимости означает такое устойчи­вое и повторяющееся правовое отношение, которое порождает­ся совокупностью признаков, среди которых присутствует не только риск причинения большого вреда и даже обязательное причинение того или иного вреда (причем причиненный вред должен быть меньше возможного).

Здесь хотелось бы привести пример о применении ст. 449 ГК или ст. 14 УК РСФСР из судебной практики, но, как спра­ведливо заметил М. С. Гринберг, «в действительности норма эта есть, но нет или почти нет практики ее применения»'.

Такой пример мог бы иметься, если бы в печально извест­ной железнодорожной катастрофе под Ростовом-на-Дону дис­петчер направила бы товарный поезд, лишившийся тормозов, на запасной путь в кювет или нашла иной способ избежать меньшего вреда, чем гибель людей в пассажирском поезде, на который налетел товарный состав.

В этой ситуации имелась и объективная потребность пред­принять какое-либо действие во имя спасения людей. Но что это означает применительно к конкретному должностному ли­цу: право предпринять действие или обязанность?

Ответ на вопрос может дать нормативный акт, которым регулируется деятельность того или иного работника (или дол­жностного лица). Это может быть акт, устанавливающий пра­ва и обязанности конкретного работника или всех работников, определенной службы, должности.

Примером такого акта могут быть Основы законодательст­ва о здравоохранении, воинские уставы.

На основании таких нормативных актов врачи, работники милиции, пожарные, отдельные категории военнослужащих не

' Юристы, специально исследующие эти проблемы, вынуждены пользо­ваться примерами 20-летней давности. См.: Шевченко А. С. Возмещение вреда, причиненного правомерными действиями. Владивосток, 1989. С. 89, 98 и др.

258

вправе, а обязаны осуществлять деятельность, связанную с рис­ком. Это дало право утверждать, что «военнослужащие, работ­ники милиции, пожарной охраны и некоторые другие катего­рии лиц, которые в силу возложенных на них или принятых на себя добровольно служебных, общественных обязанностей или общественно полезного долга не могут уклоняться от риска своей жизнью или здоровьем ради защиты указанных в ст. 14 (УК РСФСР—С. Д.) интересов, не вправе ссылаться на состоя­ние крайней необходимости. При уклонении этих лиц от выпол­нения своих служебных или общественных обязанностей они должны нести общественную, дисциплинарную или уголовную ответственность»¹.

Таким образом для лиц, у которых есть узаконенная обя­занность выполнять рисковую деятельность, состояние крайней необходимости, согласно высказанному мнению, возникнуть не может. Мнение это, безусловно, ошибочное, не основанное на законе, который не делает разницы между поведением управо-моченных и обязанных лиц в состоянии крайней необходимости (ст. 14 УК РСФСР, ст. 449 ГК). Другое дело, что для лиц, обя­занных действовать с риском для своей жизни, здоровья и при­чинением вреда окружающим, должны быть установлены до­полнительные нормативные гарантии защиты их прав.

Картина же состояния крайней необходимости осталась бы незавершенной, если бы мы не назвали его остальные право­вые признаки (условия), уже знакомые из анализа состояния необходимой обороны: действительность и реальность опаснос­ти, угрожающей интересам Советского государства, интересам общества, личности или правам гражданина (либо других граждан).

Еще одно условие правомерности состояния крайней необ­ходимости выражается в том, что причиняемый вред должен быть менее значительным, чем предотвращаемый. Закон (ст. 14 УК РСФСР) также требует, чтобы при обстоятельствах, в ко­торых складывается правоотношение крайней необходимости, возникшая реальная действительная опасность не могла быть устранена другими средствами.

Теперь можно сравнить два правоотношения: складывающе­еся в связи с хозяйственной или профессиональной рисковой деятельностью и складывающееся в связи с состоянием край­ней необходимости.

И то и другое связано с вероятностью причинения вреда имущественным правам и охраняемым законом интересам го­сударства, организаций и граждан. Однако при профессиональ­ном риске достаточно лишь непременно действовать со знанием дела на уровне современных знаний и опыта, максимально стремясь предотвратить причинение вреда. Этого уже достаточ-

Комментарий к Уголовному кодексу РСФСР. С. 31.

17* 259

но, чтобы риск был правомерным и никакого уголовного на­казания не последовало (вероятно, и гражданско-правового тоже). В результате причиненный фактически вред может быть и больше предотвращенного¹.

В состоянии же крайней необходимости, как мы выяснили, нужно, чтобы вред предотвращенный был больше вреда причи­ненного, иначе это состояние не будет правомерным и может наступить имущественная и уголовная ответственность (ст 449 ГК, ст. 14 УК РСФСР)².

Кроме того, поскольку в состоянии крайней необходимости вред причиняется не субъекту, создавшему опасность, а субъ­екту, не имеющему отношения к возникновению опасности, то в зависимости от обстоятельств дела имущественная ответст­венность правомерно действующего в состоянии крайней необ­ходимости лица может наступить по решению суда (ст. 449 П<), тогда как уголовная ответственность исключается.

Так выглядят в общих чертах правоотношения, возникаю­щие в связи с необходимой обороной, хозяйственным или про­фессиональным риском и крайней необходимостью.

Очевидно, что в правоприменительной деятельности в связи со спорами, вытекающими из этих правоотношений, возникает значительное количество трудностей, связанных с установлени­ем известных и сложившихся в теории и на практике условий, при которых возникают эти правоотношения, и неопределен­ностью ряда условий.

Это особенно относится к профессиональному и хозяйствен­ному риску, теоретическая разработка которого и практика применения норм пока недостаточны. Так, скоротечная по вре­мени рисковая деятельность, например при военных маневрах, спасании человеческой жизни на воде и при пожаре и т. п., не позволяла действовать на уровне современных научно-техни­ческих знаний или этого не позволила используемая техника, если к тому же рисковую деятельность осуществляло лицо, не имеющее современного опыта либо оно по субъективным при­чинам не смогло учесть и предпринять все возможные меры для предотвращения вреда.

Очевидно, что при причинении вреда профессиональной или хозяйственной рисковой деятельностью остается открытым воп­рос о возмещении имущественного вреда, причиненного окру­жающим. Ведь согласно проекту Основ уголовного законода­тельства (ст. 26), исключается лишь уголовная ответственность. В гражданском кодексе статьи, признающей правомерным при­чиненный рисковой деятельностью вред, пока нет (хотя граж­данское право допускает применение аналогии закона и анало-

' Так полагает М. С. Гринберг. См.: Гринберг М. С, Должностные преступления и крайняя необходимость. С. 71.

² См.: Бюллетень Верховного Суда СССР. 1976. № 3. С. 22.

260

гии права—ст. 4 ГК). Только в Положении о материальной ответственности военнослужащих есть указание на то, что вред, причиненный при оправданном служебном риске, не возмещает­ся (ст. 2). Это же вытекает и из ст. 118 КЗоТ РСФСР.

Положение, закрепленное в ст. 118 КЗоТ, можно считать справедливым, когда государство дозволяет не возмещать вред, причиненный рисковой деятельностью государственному иму­ществу, принадлежащему государственному предприятию, во­инской части и т. п. А если вред причинен рисковой деятель­ностью окружающим, не имеющим отношения к возникшей опасности? Например, в процессе погони за преступником (при отсутствии признаков необходимой обороны) причиняется вред имуществу или личности других граждан. Кто им будет воз­мещать вред? Лицо, осуществляющее рисковую деятельность, организация, где оно работает (служит), или государство?

Ответ должен дать законодатель, не исключая, конечно, страхования профессионального риска, как наиболее эффектив­ного способа компенсации убытков.

Авторы собрались уже поставить точку в данной главе, ког­да на первой сессии Верховного Совета СССР было принято постановление от 4 августа 1989 г. «О решительном усилении борьбы с преступностью»', которое непосредственно относится к обсуждаемым проблемам необходимой обороны, профессио­нального риска и, в частности, применения оружия.

Согласно этому постановлению (ст. 2), МВД СССР, КГБ СССР по согласованию с Генеральным прокурором должны подготовить документ (проект закона, постановления, приказа?) об использовании сотрудниками МВД СССР и внутренних войск МВД СССР «в критических условиях борьбы с уголов­ным элементом исключительных мер, включая применение ору­жия при возникновении ситуаций, представляющих особую опасность».

Очевидно, что уже к известным советскому законодательст­ву понятиям: военное или чрезвычайное положение, крайняя мера, опасность, угрожающая жизни, здоровью военнослужа­щих (если иными способами опасность нельзя устранить); за­держание преступника; нападение на особо режимные и важ­ные объекты, а также необходимая оборона, крайняя необходи­мость, добавляется еще одно узаконенное понятие, характери­зующее ситуацию, при которой можно будет применять ору­жие, причиняя вред жизни и здоровью граждан: критические условия борьбы с уголовным элементом при возникновении си­туаций, представляющих особую опасность.

Следует заметить, что практически все названные в ст. 2 постановления Верховного Совета СССР от 4 августа 1989 г.

' См.: Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Со­вета СССР. .1989. № 9. Ст. 222.

261

условия применения так называемых исключительных мер пред­ставляют собой новеллу.

Согласимся с высказанным мнением, что любое исключе­ние — это уже другое правило. Требуется социально-нравствен­ное обоснование осуществления исключительных мер и уж, ко­нечно, четких правовых условий их применения.

В связи с этим необходимо незамедлительно разобраться в том, насколько новое постановление сочетается с уже изве­стными законодательству и перечисленными выше правовыми категориями необходимой обороны, крайней необходимости, профессионального риска, чрезвычайного (или военного) поло­жения и т. д.

Одновременно следует четко определить правовые послед­ствия объявления, например, военного или чрезвычайного по­ложения. Как видно из заключения следственной подкомиссии, комиссии Верховного Совета Грузинской ССР по расследова­нию событий 9 апреля 1989 г. в г. Тбилиси, пресечение митинга в г. Тбилиси проходило без объявления военного или чрезвы­чайного положения и, таким образом, по мнению подкомиссии, применение насильственных мер к участникам митинга неза­конно'.

Однако вряд ли сейчас можно, основываясь на определен­ном нормативном акте, ответить на вопрос о том, какие же иные (новые или дополнительные) права правоохранительным органам или войскам дает объявление военного или чрезвы­чайного положения?

Как мы говорили выше, в Международном пакте о граж­данских и политических правах, принятом ООН в 1966 году, запрещается применять определенные меры воздействия на граждан (пытки, жестокое, бесчеловечное, унижающее челове­ческое достоинство обращение). Вместе с тем чрезвычайное положение связано, согласно ст.ст. 113, 127³ Конституции СССР, с опасностью, угрожающей интересам СССР или безопасности граждан СССР. Значит, имеют место массовые беспорядки (ст. 79 УК РСФСР), групповые действия, нарушающие обще­ственный порядок (ст. 190³ УК РСФСР), либо совершаются иные преступления (например, против личной собственности граждан — ст. ст. 144—151 УК или против общественной без­опасности, общественного порядка и здоровья населения — ст ст. 206—230 УК).

Очевидно, что избираемые способы пресечения этих право­нарушений и защиты (самозащиты) прав и охраняемых зако­ном интересов должны резко отличаться от обычных, в част­ности, допустимо и применение оружия.

В ст. 2 постановления Верховного Совета СССР от 4 авгус­та 1989 г. говорится о создании таких правил применения ору-

I См.: Известия. 1989. 30 дек. С. 2.

262

жия, которые соответствовали бы законодательству. Видимо, имеются в виду прежде всего нормативные акты, правилами которых регламентируется порядок самозащиты прав (ст.ст. 13, 14 УК РСФСР, ст.ст. 448, 449 ГК; ими не решается вопрос о правомерности причинения вреда лицам, не имеющим отноше­ния к созданию опасности).

Таким образом, в ст. 2 постановления Верховного Совета СССР от 4 августа 1989 г. речь идет о создании на основе кон­ституционных принципов и принципов отдельных отраслей со­ветского права самостоятельного нормативного акта о приме­нении оружия в создавшихся временных критических условиях борьбы с преступностью, согласно которому при соблюдении изложенных в нем условий причинение вреда правонарушите­лю вплоть до лишения его жизни будет считаться правомерным.

Если при этом предположить, что поведение, причиняющее вред правонарушителю, содержит признаки состава преступ­ления, но причинитель вреда освобождается от уголовной от­ветственности, то придется выбирать одну из двух известных правовых категорий — необходимая оборона и профессиональ­ный риск. Если же полагать, что такое поведение вообще не является преступлением даже по формальным признакам, то создается новое правовое условие правомерного поведения в тех критических условиях, которые обусловили принятие постанов­ления Верховного Совета СССР от 4 августа 1989 г.

При этом если представитель правоохранительных органов, причинивший вред правонарушителю, освобождается от уго­ловной ответственности, то следует решить вопрос о возмеще­нии имущественного вреда.

Коль скоро в ч. 3 ст. 444 ГК говорится, что правомерно при­чиненный вред возмещается лишь в случаях, предусмотренных законом, то вред, причиненный правонарушителю и окружаю­щим лицам при применении исключительных мер, согласно постановлению от 4 августа 1989 г., возмещаться не должен. Это выглядит несправедливо в отношении лиц, не имевших от­ношения к созданию угрозы жизни, здоровью и другим охраня­емым законом благам.

Так, при погоне за преступниками нередко повреждается имущество других граждан и организаций, а при применении оружия могут пострадать посторонние лица. По советскому за­кону (ст. 449 ГК) правомерно причиненный вред возмещается лишь при причинении вреда в состоянии крайней необходимос­ти. Но это требует совершенно определенных условий, которые могут отсутствовать при применении исключительных мер по постановлению от 4 августа 1989 г. Очевидно, что обязанность возмещения вреда посторонним лицам в рассматриваемой си­туации либо должно брать на себя государство (по аналогии со ст. 447 ГК), либо причинение такого вреда должно быть включено в число страховых рисков.

263

Помимо уголовной и гражданско-правовой ответственности в нормативных актах следует дать правовые гарантии того, что применявшее меры защиты (и меры для задержания правона- | рушителя) лицо не будет подвергнуто дисциплинарному нака- ;

занию (партийному взысканию). Нередко лица, профессио­нальный риск которых признан оправданным судом либо уго­ловные дела которых прекращены в соответствующем уголов но-процессуальном порядке на основании того, что действия совершены в состоянии необходимой обороны или крайней не­обходимости, были подвергнуты дисциплинарным или партий­ным взысканиям'.

Открытым остается и вопрос о правовом статусе лица, ко­торому причиняется вред применением исключительных мер;

включая оружие. В постановлении Верховного Совета СССР от 4 августа 1989 г. сказано, что это должен быть так называе­мый уголовный элемент. Заметим, однако, что такого понятия нет в уголовном и гражданском праве. Если исходить из дей­ствующей инструкции о применении огнестрельного оружия, то она позволяет применять оружие при пресечении преступле­ния, за которое назначается наказание в виде лишения сво­боды.

Если под уголовным элементом понимается преступник, то таковым его признает по закону лишь суд и он же назначает меру наказания.

Таким образом, реализация и старого и нового условий при­менения оружия, как чрезвычайной меры, находится вне ком­петенции лица, применяющего оружие.

Выход, в частности, видимо, в том, что соблюдение условий применения оружия должно быть реально доступно в экстре­мальной, чрезвычайной ситуации.

Достаточно, чтобы была действительная и реальная угроза жизни, здоровью граждан или работников правоохранительных органов (и других лиц, участвующих в борьбе с преступностью, как сказано в ст. 2 постановления от 4 августа 1989 г.), а так­же общественной безопасности (в частности, в случаях массо­вого неповиновения, например, осужденных).

Неуместно вводить в законодательство условие о необходи­мости предупреждать правонарушителя о применении оружия словами и выстрелами вверх. Правонарушители, посягающие на жизнь, здоровье граждан и общественную безопасность, не только не предупреждают потерпевших и обороняющихся о на­падении, но и принимают максимальные меры, чтобы замаски­ровать, скрыть реальность нападения.

В связи с применением положений постановления от 4 ав-

' См.: Богдан А, Уроки Цемесской бухты для моряка и Морфлота// Известия. 1988. 23 авг. С. 3; Пллеш А., Макаров Ю. Кто защитит милиционера?//Известия. 1988. 31 янв. С. 3; Б о г а т к о С., Казьмин Ю. Валенки, валенки...//Правда. 1989. 25 июня.

264

густа 1989 г. возникает важный вопрос об определении право­вого статуса временных комитетов по борьбе с преступностью с целью определения их компетенции в вынесении решений по вопросам борьбы с преступностью, прав по отношению к мили­ции, суду, прокуратуре, в частности допуска к секретным дан­ным и материалам. Это неконституционные образования.

Одновременно с обеспечением законности применения чрез­вычайных мер и, более того, как неотъемлемая часть процесса обеспечения законности, должны быть приняты законодатель­ные меры по легализации правового статуса милиции, внутрен­них войск МВД СССР и других лиц, участвующих в борьбе с преступностью и нарушениями общественного порядка. Это прежде всего народные дружинники и рабочие отряды охраны порядка (РООП).

В отношении дружинников имеется нормативный акт, регу­лирующий в целом их права и обязанности (правда, с 1974 го­да — года принятия акта — условия борьбы с преступностью сильно изменились). Но в силу несовершенства этого акта не могут быть решены многие организационные и правовые воп­росы, включая вопросы возмещения вреда, причиненного как дружинником, так и дружиннику.

Разрабатывается Примерное положение о рабочих отрядах охраны порядка, где следует четко зафиксировать права так называемых «рооповцев», включая право на применение чрез­вычайных мер, а также обязанности по возмещению вреда, причиненного ими и им в процессе охраны общественного по­рядка.

А пока реальность отражают слова о том, что даже в экс­тремальных ситуациях, при задержании преступников «...мили­ция отвечает выстрелами по колесам—задень кого-нибудь— опозорят и по судам затаскают. Боевые потери со стороны ми­лиции растут»'. Добавим, что растут не только боевые, но и кад­ровые потери, так как люди увольняются, не желая подвергать­ся социальному риску при минимуме все тех же социальных га­рантий и компенсаций, отсутствии правовой защищенности.

Обсуждаемые вопросы не являются чисто милицейскими или касающимися сугубо правоохранительных органов. В поста­новлении Верховного Совета СССР от 4 августа 1989 г. «О ре­шительном усилении борьбы с преступностью» говорится о при­менении мер защиты в борьбе с преступностью, рост которой вызывает тревогу всего населения, осложняет ход перестройки. Эту государственную проблему во всех ее аспектах надо ре­шать в государственном масштабе не только быстро, но и все­сторонне, глубоко и на уровне общесоюзного законодательства.

Богатко С., Казьмин Ю. Валенки, валенки...//Правда. 1989. 25 июня.