Пережитое земля и жизнь историко-социологический очерк
..pdfшесть или семь, а животные словно озверели. Их же почти сутки, со вчерашнего вечера, не кормили нормально. Хорошо, если подоили. Освободившись от привязи, они уже не играли, а искали, чем утолить голод и жажду, не табунились, приходилось сгонять их даже бичами в гурты. Женщины-немки из жалости, видя наши старания, еще как-то помогали нам, а мужчины – нет. Особенно выделялись два, которых раньше я не видел. Я обратился к ним: помогайте, мол. У них даже ни одна часть лица не дрогнула на мой, в сущности, приказ. Я не выдержал и ударил по лицу одного из них. Сжатым кулаком правой руки. Да даже не кулаком, который у меня невелик, а скользя последними фалангами пальцев. До сих пор, через 67 лет, словно сейчас, чувствую неприятное ощущение от мягких щек (не представляю, какое удовлетворение имели от мордобоев в застенках, о которых столько написано за последние 20 лет). Даже получив удар, они не тронулись с места. Да и мне было не до них! К концу дня гурт был сформирован. Я запряг понравившуюся мне тележку, стоявшую отдельно. Привязал к ее заднему борту очень красивую, замеченную мной еще с неделю назад кобылицу, буквально содрал старенький с дырками настенный ковер в комнате для отдыха в молочном отделении. Все к этому времени разошлись. Гурт ушел, уехали пароконные повозки. Подъехал к жилым помещениям. Бросил в тележку с аптечкой велосипед, мешок с личными вещами и военной одеждой. Очередь дошла до моей еще военной шубы. Показал нашей кормилице-немке глазами на шубу с лежащими на ней сукой со щенками. Она молча ушла в другую комнату и вынесла синий сверток, вручила мне. Я его присоединил к своим вещам в мешке. Мы с нею по-дружески, без немецких, русских слов попрощались.
Я уехал догонять гурты. Примерно через полчаса догнал. Это по расстоянию примерно пять километров. Впереди дорогу пересекала небольшая лощинка. На том берегу – наш последний гурт на отдыхе. Я спускаюсь в тележке с этого берега. Чувствую: опускаюсь. Оказалось, немцы подпилили заднюю ось, колеса задние разъехались. Все-таки мне повезло. Немцы сэкономили на пилке. Если бы подпилили бы поглубже, то тележка
241
elib.pstu.ru
развалилась бы раньше. Я отвязал мою красавицу-кобылицу от развалившейся тележки, свел к последней повозке, потом выпряг свою лошадь со сбруей, привязал ее к другой повозке. На велосипеде перевез свой вещмешок, сдав его старику-вознице. Куда теперь? Основательно затемнело. Я же, по сути дела, больше суток не спал. Слева от дороги смутно темнел домик. До него оказалось метров тридцать. Стоило туда войти, и я заснул крепким сном. Проснулся утром. Смотрю: лежу на полу, на ковре, заляпанном грязью от множества сапог. Пригласил стариков помочь мне. Втроем мы перенесли этот ковер на их повозку.
Впути привели его в порядок, и он служил прикрытием от дождя и солнца на тележке у Рыбакова.
Часов около десяти, после того, как животные попаслись, а люди позавтракали, гурты тронулись в дальнейший путь. Рыбаков провожал их своими напутствиями. Когда дошла очередь до нашего, последнего, седьмого гурта, я в вкратце объяснил свое, а он сообщил: табунка молодых коней нет. Ночью то ли не справились хлопцы, то ли проспали. Искать теперь не было смысла. Передние гурты обстреляли. Никто не пострадал: ни люди, ни животные. Стреляли не по скоту. Гонщики прилегли в придорожные канавы.
Унас сложилась этакая кавалькада. По торной дороге, в том числе по тележной колее, животные шли рядами по три головы.
Вгуртах по 120 голов, поделим на три, значит, сорок рядов (120 : 3 = 40). Шли ряды не впритирку. Возьмем по круглому – 50 сантиметров между рядами. Длина ряда, таким образом, два с половиной метра. Общая длина гурта (40 · 2,5 = 100) порядка ста метров. Во избежание перепутывания животных между гуртами придерживались дистанции между гуртами порядка ста метров. На гурт приходится двести метров: семь гуртов по 200–
1400 метров. Пароконные повозки с молочным инвентарем и личными вещами впредь двигались в хвосте гуртов. Кавалькада в полутора верст длиной двигалась, то укорачиваясь, то удлиняясь, свертывалась на привалах, покрывая пастбище в несколько гектаров. Становилась в очередь на дальнейшее движение без соблюдения присвоенного номера гурта.
242
elib.pstu.ru
Начались проблемы. Сразу коснулись планировавшейся молокопереработки. Не до переработки было: лишь бы выдоить всех лактирующих коров. По меньшей мере хотя бы один раз в сутки. В стаде – не на привязи на ферме. Постепенно малоудойные коровы были запущены. Стельные коровы в пути телились. Одни на привалах, иные в пути. Идет такая корова, из нее выскальзывает теленок. Иногда в «рубашке». Его подбирали, клали в телегу. На привалах эта корова не паслась, как все: искала свое дитя. И представьте, находила. Какое чутье! Поднимаясь с привалов в путь, собирали телят в повозки, сытых, вволю насосавшихся. Одних насосавшихся у своих матерей, некоторых – у других неподоенных коров. Везли их неделю–полторы, а потом пускали в гурт. Шли. Правда, не с матерями, а в хвосте гурта. Телята в гуртах, конечно, уставали. И гонщики гуртов, оказавшихся впереди, были вынуждены оставаться с таким теленком на обочине, ожидая подхода конных повозок. Новотельные коровы в определенной степени подменяли запущенных. Общий надой молока оставался примерно одинаковым. Тем не менее доярки-гонщицы уставали и неохотно выдаивали всех лактирующих коров. Обращались в первую очередь к стельным.
Иновотельные уже меньше давали молока. Увеличивающееся число телят поглощало надоенное в возрастающем количестве.
Ивсе же какое-то количество надоенного молока перерабатывалось в сливки, сметану, топленое масло. Буквально с первых дней возникла надобность заранее знать, что ожидает нас после каждого привала. Роль разведчика легла на меня. Я садился на свой новенький велосипед и, обгоняя движущийся скот, уезжал вперед. Часов у меня не было. Ориентировался во времени по небу и своему желудку. Просматривал через час-другой оказавшиеся на нашей дороге участки. Обращал внимание и на травостой, и, главное, на площадь. Сколько километров проходили гурты от привала до привала, никто из нас не знал. Да это и не интересовало нас. Важно было накормить животных. Поэтому расстояние между нами было неодинаковым. На избранном участке поджидал подходящие гурты. Интересовался, нет ли боль-
243
elib.pstu.ru
ных и немощных, направлял каждый гурт по своему усмотрению, желая разместить всех, но не допустить смешения. На привалах навешивал велосипед на крючки из толстой проволоки, изготовленные мужиком одной повозки, укрепленные как можно выше поверх покрытия на заднем борту повозки. И это сыграло со мной злую шутку. По пути встретилась в каком-то селении справа воинская часть. Обычные «ля-ля» между солдатами и нашими девушками. Вовлекли в разговор меня, пока я не обнаружил отсутствие велосипеда. Солдаты его под говор сняли. Жалко! Пришлось теперь пересесть на оседланную лошадь. Мужики запрягли для меня высокую кобылицу, заменив ее на ту, которая подвезла меня из Польвиттена и шла в поводу. Случилось это где-то в середине июня. Верхом ездил недолго. На обочине какие-то два солдата собирали велосипед из покалеченных в боевых действиях велосипедов какой-то воинской части. Велосипед был почти готов. Я поинтересовался: не продадут ли его мне? Согласились: в обмен на коровье масло. Я поинтересовался у одной гуртовщицы, есть ли топленое масло. Она вынула ведро, почти полное масла. Масло оказалось у них, велосипед – у меня. Уродливый на вид, некрасивый руль, негоризонтальный, как у нормальных велосипедов: левый выше, чем горизонтально поставленный правый. Однако ехать это на нем не мешало. В разведку уезжал на нем. Конечно, женщины не одобрили меня, и, вероятно, немало бранных слов провожали меня. Однако масло-то юридически было не их, а еще наше общее, так сказать государственное. Так я оправдываюсь перед собой. Повинился перед Рыбаковым. Он меня не винил.
К концу июня мы не только проследовали по территории Литвы и частично Латвии. Оставалось немного до границы
СССР. Предстояло переправиться через довольно широкую реку – приток р. Великой, текущей по Псковщине. Не могу вспомнить ее название. Здесь был наплавной мост, возможно, единственный. Рассчитанный на автотранспорт шириной около трех метров, подвижный, как все наплавные мосты, шевелящийся даже под ногами взрослого человека. Если трех метров на суше бы-
244
elib.pstu.ru
ло достаточно для трех животных в ряду, то здесь явно мало. И, главное, не было ограждений хотя бы из проволоки по краям моста. Гадали, как пойдут по такому мосту животные, не искупавшись в реке. Близ моста оказался табор цыган. Видели бы вы, мой читатель, во что превратились эти вечно кочующие конники при виде моей красавицы кобылицы на поводу у одной из повозок. Некоторые почти плясали и передавали что-то друг другу на своем языке. Предлагали мне огромную сумму денег. Увы! Утром не оказалось ни табора цыганского, ни красавицы кобылицы для моего зооветучастка в Сошихинском районе. Правда, осталась еще кобылица, на которой я ездил в разведку верхом, да выменянный за масло велосипед. Опасения наши не оправдались. Животные спокойно, по одной-две головы, пошли после того, как переехали повозки с телятами. Чутье животных сделало свое. Среди лактировавших коров были особи с высокими удоями. Их наши женщины знали. Это были коровы немолодые. Они шли в гурте наравне со всеми и более всех утомлялись. Недели через две, уже на территории Литвы, они стали отказываться идти. Буквально ложились на дорогу. Никакие понукания вплоть до кнута не помогали. Что делать с ними? Резать? А куда мясо девать? Корову освободить от шкуры – не кролика ободрать. Не останавливать же гурты. Оставалось оставить поднявшееся на ноги животное кому-либо в ближайших селениях на сохранение. Не сразу, но находились хозяева: как-никак даровое молоко! Писали некий документ типа договора или расписки, где фамилия, имя, отчество и адрес. Корову оставляли, расписку увозили. Дело это обычно делал старший гуртоправ. Сколько таких коров было оставлено, я не знал. Опасались проблемы со свежим хлебом. В Польвиттене можно было запастись суток на пять, т.е. до 15 мая, а потом? Однако все обошлось. Без хлеба мы не были. Видимо, областное наше начальство организовало подвоз. Не одни мы, сошихинцы, гнали скот. Когда оказались на территории Литвы, нас встречали с хлебом местные крестьяне, обменивали на молоко и молочную продукцию. Предлагали и спиртное. Однако Рыбаков провел работу. Случаев пьянства не произошло.
245
elib.pstu.ru
Наконец, проблема с мясом у гуртовщиков была решена. Питались мы отлично. В супах – большие куски мяса, каши – на коровьем масле. Недели две использовали солонину из подвалов
вПольвиттене, в Литве стали резать на мясо народившихся бычков, преимущественно более-менее подросших и шедших
вгурте. Питавшихся молоком своих матерей и всегда сытых.
Вцелом мы справились бы с поставленной нам задачей неплохо, если бы вечерний привал во второй половине пути не пришелся, как нам сказали, на старую границу между Литвой и Латвией. Тележная колея шла по гребню возвышенности. Справа и слева от нее – поля с уклоном: справа к какому-то оврагу, поросшему леском, слева к густому лесу. Поля либо не были засеяны, либо наши гурты попаслись и основательно повытоптали, чего греха таить. Мы топтали и все травы, что встречались на пути. В плане – поле представляло острый треугольник, в вершинах которого нам предстояло пересечь ненужную теперь границу. Рыбаков в последние несколько дней находился в передовых гуртах, предоставив мне свою тележку (без ковра над ней!) Что-то ненормально было с колесами. (Потому, возможно, и предоставил мне?) Я копался на коленях под тележкой... Уже темнело. Вижу: бежит ко мне запыхающаяся женщина с левого поля. Говорит, что пришли какие-то военные с оружием. Требуют к себе начальника. Где Рыбаков, не знаем, поэтому поспешила ко мне. Признаться, такое известие было мне не по душе. Пошел. Она со мной, не отстала. Пути – метров двести с лишним. Когда подошли, никого нет. Дежурившая гонщица поведала: «Бабка, нам надо коров, – сказал, видимо, их старший. – Коровы, мол, не мои … – А чьи? – Государственные.
– Ах, государственные? – закричал начальник, приставил к ее груди оружие. – Не убивайте, не убивайте, – взмолилась она, – у меня 11 детей – Ладно, живи …» Удалились в лес. Утром мы не досчитались 27 коров. Ясно стало: там были местные антисоветчики или партизаны, как они именовали себя в печати. Рано утром пересекли государственную границу не дружественных нам государств. Тишина, ранние лучи солнца освещают верши-
246
elib.pstu.ru
ны деревьев. Небольшая канавка, видимо, от дождевых вод, – все по-мирному, а слева – наши 27 коров. Впереди – мы с Рыбаковым едем на двуколке, сзади – гурты. Да и лес оказался невелик: километра два-три... Но недружественный! Впереди еще неделя пути. Обошлось без приключений. Переход своей государственной границы как-то не запомнился. Позади остались р. Великая, г. Ростов, и вот мы дома. Из принятых нами 840 голов доставлено вместе с телятами 824 головы. Пройдено за 55 суток только по прямой, приложенной на географическую карту линейке порядка 600 верст; в среднем более 12 километров в сутки. Фактически не мерено, вероятно, все 900 с лишним верст; в среднем не менее 18 километров в сутки. На враждебной нам территории с оглядкой, с опаской …
Нас ждали. Видимо, Рыбаков спешил уведомить и придумать, где остановиться гуртам, чтобы спокойно распределить по Сошихинскому району этот драгоценный по своей природе скот. Я его не видел примерно дней за пять до окончания пути и потом (до сего дня). Приняли, как показали события, далеко не умное решение. Направили гурты в одно место. Дабы можно было выбрать понравившихся животных во всех гуртах. Избрали для этого первое на пути гуртов поле и луговину в деревне с одним двухэтажным домом и ветряной мельницей. Я оттуда – из Смехино – ушел, туда же вернулся … Избранной площади, похоже, оказалось маловато. Гурты остановились друг от друга близковато. И началось. Сверху из окна на втором я все видел. Настоящее столпотворение наблюдалось у нас при формировании гуртов. Все прибывшие за нашим скотом бросились в гурты. Выбирали одно-два-три животных в одном гурте, остальных – в соседних гуртах. Их пути с коровами на привязях скрещивались, мешая другим. Бросилось в глаза: по- чему-то большинство животных вели влево за наш дом. Там окна не было. Я заинтересовался, спустился вниз. Оказалось: ведут в «Заготскот». В счет обязательных поставок мяса государству. Существовала такая государственная повинность перед войной и после войны до 50-х годов. Ужас! Еще этого не
247
elib.pstu.ru
хватало! Такой ценный по породности и продуктивности, так нужный на селе, не имеющем скота! С таким трудом сюда доставленный: по сути, ценой пролитой крови и жизнями павших – уйдет под нож мясокомбинатам!
Власти, видимо, спохватились. Не знаю, дошло ли дело до мясокомбинатов. Мой квартирный хозяин пришел ко мне. Мол, договорился, как многие, обменять мою корову на немецкую, причем лактирующую. Иначе мы с тобой окажемся без молока. Я подозвал одну из гуртовщиц, попросил показать лучшую корову. Менка состоялась. И его дочь, по сути, моя нареченная, потом через день-два носила на коромысле на плечах по два ведра молока в Остров, точнее, в пригород – за семь километров! А за моего хозяина взялся районный прокурор, наказал за незаконную сделку. Он два летних месяца строил дом для прокуратуры.
Я оставил для моего зооветучастка лошадь, тележку, уродливый велосипед и напольный ковер. Огорчило то, что мой дядя Вася Хохляков осужден как сотрудничавший с врагом на десять лет, куда-то увезен. Моя нареченная, его дочь Мария, вышла замуж за военного офицера. Тетя Наташа живет одна. Время шло, работы по специальности не возникало. Я познакомился в одном маленьком домике с эвакуированными из Ленинграда, не успевшими уехать на восток двумя супругами. Он, дескать, известный в Ленинграде мужской мастер-портной. Узнав о моем костюме, в обмен на папаху предложил его перешить. Швейная машинка у него сохранилась. Увидав его, ахнул: какой материал! В Ленинграде в таком сукне немногие ходят! Перешил, но брюки, увы, до нынешних шароваров не дотянули. Время шло, работы по специальности не было. Приближались октябрьские праздники. Я попросился в отпуск с выездом на родину в Удмуртию. Дали. Моего квартирного хозяина после того, как он закончил с домом прокуратуры, оформил ветсанитаром. Ему перед отъездом поручил лошадь и все, что при коне, в том числе тележку и уродливый велосипед. Ковер отправил по железной дороге. Сам буквально третьего ноября выехал с двумя чемода-
248
elib.pstu.ru
нами. В большем лежал мой новый костюм, в меньшем, величиной с ученическую тетрадь, – безделушки. В Москве пересадка, нужно компостировать билет. Длинная очередь, надежды на нее мало. Обменялся своими тревогами с оказавшимися в очереди двумя девушками. У окна кассы небольшая встречная очередь. Через два-три лица основной очереди компостировали лицо
своенными документами. У меня документ военного офицера. Девушки посоветовали занять очередь там. Обещали понаблюдать за моими чемоданами. Стоило мне подать билеты в окно кассы, как девушки крикнули: мол, уходим… Я выскочил с закомпостированным билетом … Чемодан один, другого нет...
Хорошо еще не прихватили оба чемодана. И на этом спасибо! Домой попал 7 ноября утром. Из девяти членов семьи нас
осталось четверо. Отчима не стало на фронте. Остальные четверо умерли. Я с мамой, младший брат Николай от первого мужа мамы, нашего отца, и сестренка Римма от второго мужа.
Память часто возвращается к прошлому: 9 мая 1945 года рано утром, после того как Рыбаков ушел, объявились ко мне Жорка с «чачинкой» – так называла старшину-казаха его сожительница Гита. Оказалось, никакие они не комендантики, а дезертиры. Пока военные из следовавшей воинской части разбирались с танкистами из подбитого танка, Жорка с казахом успели скрыться. Это было 17 апреля. Они жили в разбитом бомбежкой доме помещицы – владелицы фермы на Досниттене. Одни или со своими сожительницами? (Расспрашивать было неудобно.) Они пояснили, что укутанные в плащ-палатки с узлами на груди были власовцы.
Часто гадаю: почему власовцы не покончили со мной? Ведь они знали, что я коммунист. 8 мая мы еще не знали, а они знали об окончании войны. Судьба их не представлялась благополучной, если они окажутся в руках правосудия советской власти. Надо было скрываться, а каждый новый труп – путь к их расстрелу. Мог убить меня и офицер-власовец, встретивший нас
снемцем на велосипедах, когда мы отправились за приспособлениями для клеймления скота. Мог убить и его начальник, на-
249
elib.pstu.ru
ходившийся в учительской наверху, в школе. Мы, по сути дела, враги, сидели у окна на диване вплотную колени к коленям. Либо сыграла роль порядочность: не убивать безоружного, либо Жорка с «чачинкой» охарактеризовали им меня с положительной стороны. В общем, вероятно, сыграло то, что сказал мне солдат, когда не задела ни одна из пуль, выпущенной в меня очереди: мол, ты в рубашке родился. Однако, скорее всего, произошло следующее. Старшина-казах подал мне запечатанное довольно толстое письмо (без марки), просил опустить его в почтовый ящик, когда мы будем на территории СССР. Письмо мы с одним активным пареньком из гонщиков вскрыли и прочли. Он обращался к четырем женам с его детьми. У первой жены, судя по числу названных имен, пять детей, у второй жены – четверо детей. У третьей и четвертой жены по трое детей. Коряво, по-русски написано: мол, жив и здоров. Ждите! (Вероятно, писано Жоркой.) Нам стало понятно: под «чачинкой» скрывался крупный бай. Письмо мы уничтожили. Во-первых, как ни хороши были наши с ним отношения, дезертир есть дезертир, но главное, на государственной границе возможен досмотр. И обнаруженное письмо могло быть истолковано как враждебное.
250
elib.pstu.ru