3966

чае возникновения аграрных и погромных беспорядков, губернаторам предоставлялось право действовать «решительно и быстро, забывая о формальных соображениях» [53, л. 34, 37]. Вся ответственность за последствия принятых решений перекладывалась на губернаторов. Отмечалось, что «растерянность и бездействие власти будут рассматриваться как тягчайшая вина перед долгом службы». При этом от губернской власти постоянно требовалось «возбуждать к себе общее доверие населения» [54, л. 13,

34, 38].

Одновременно центральные ведомства пытались более подробно направлять деятельность местной власти. С началом войны резко выросло количество министерских циркуляров, направлявшихся в губернию. Многие из них касались даже мелких вопросов организации деятельности губернских учреждений [55, л. 110].

Правительство осознавало очевидные противоречия своей политики в отношении губернской администрации. Изменения деятельности аппарата местной власти в начале XX в. и недостатки его нормативной базы вкупе стимулировали разработку реформ административного управления на местах. Попытка пересмотра основ местного управления была сделана ещё в 1902 г. по инициативе В.К. Плеве, но только П.А. Столыпин дал ход разработке административной рефор-

мы [56, с. 255, 261 ‒ 262, 296]. 6 марта

1907 г. он представил свои предложения по реформе административного управления, шедшие в русле широкой программы либеральных реформ, II

Государственной думе [57, с. 513]. Оценивая эти проекты, В.А. Маклаков писал, что «местную жизнь» предполагалось перестроить на новых началах законности и привлечения общественных сил [58, с. 114]. По мысли Столыпина, было необходимо произвести одновременное реформирование земства и местного управления. Для этого вносились законы об увеличении компетенции местного самоуправления, о его распространении на новые территории, о создании мелкой земской единицы, поселкового управления и расширении избирательных прав. Подчеркивалось, что администрация будет следить только за законностью действий самоуправления, намечалась отмена обязательного утверждения постановлений земств правительственными органами. Компетенция земств расширялась за счет права образования продовольственных капиталов, права заключать займы, издавать обязательные постанов-

ления [59, с. 114; с. 240].

Что касается административного звена, то здесь предусматривалось объединение всей гражданской администрации и создание административных судов. Во главе губернии попрежнему стоял губернатор, предлагалось учредить должности двух помощников губернатора по административной и полицейской части. Губернское правление упразднялось, а в качестве главного присутственного места создавался губернский совет, состоявший из общего, особого и дисциплинарного присутствий. Образовывалась объединенная губернская канцелярия, в состав которой входили

ветеринарный, врачебный, строительный, тюремный, межевой отделы во главе с начальниками, архивариусом, редактором и специальными инспекторами. Главой канцелярии был помощник губернатора по административной части. Общее присутствие совета состояло из начальников отделов канцелярии, помощников губернатора, прокурора, управляющего казенной палатой, выборных от земств и городов под председательством губернатора. Кроме того, на заседания присутствия могли приглашаться необходимые лица. К сфере компетенции присутствия относились наиболее важные дела: расходы земств и городов, выдача им пособий, издание обязательных постановлений, надзор и ревизии должностных лиц, эпидемии и народные волнения. Еще 11 межведомственных присутствий (распорядительное, по земским и городским делам, по делам об обществах, сельское, кредитное, воинское, лесоохранительное, промышленное, училищное, медицинских освидетельствований, дисциплинарное) состояли в тесной связи с губернским советом [60, с.

1 ‒ 2].

Губернский совет выступал как орган, «примиряющий» губернатора с представителями других ведомств и регулирующий их взаимоотношения. При этом в большинстве вопросов совет действовал как полноправная коллегия, которая рассматривала и утверждала результаты губернаторских ревизий всех подлежащих его надзору учреждений. Для смягчения разногласий губернатора и органов местного самоуправления проект предусматривал

возможность губернатора пополнять за счет казенных средств бюджеты земств и городов, глава губернии получал также право присутствовать на заседаниях земских и городских собраний и быть выслушанным. В его руках сосредотачивался надзор за законностью и отчасти целесообразностью действий практически всех учреждений гражданского ведомства в губернии за исключением суда, государственного контроля и высших учебных заведений. Происходило подчинение местных жандармских органов общей администрации. Начальник ГЖУ становился помощником губернатора по полицейской части.

Проведение реформы в жизнь натолкнулось на ряд существенных препятствий. Программа административных реформ правительства Столыпина с самого начала натолкнулась на ряд препятствий: она вызвала возражения поместного дворянства, активно выступавшего за укрепления прав их самоуправления, представителей жандармского корпуса, противившихся подчинению губернаторской власти и других ведомств. В то же время правительство, направлявшее все свои силы на борьбу с революцией, оказалось не готовым более твердо проводить реформаторский курс, в итоге до начала войны и новой революции правительство так и не смогло провести реформу местного управления [61, с.

298 ‒ 306, 310, 313 ‒ 315; с. 543 ‒ 544].

Характеризуя проект административной реформы, исследователи обычно уделяют внимание недостаткам законопроекта, подчеркивая сохранение принципа слияния в руках

губернатора надведомственного надзора и активной администрации, административного порядка наложения взысканий за нарушение обязательных постановлений, рассеянность элементов административной юстиции по отраслевым присутствиям губернии, негибкость структуры губернского совета, сохранение значительной доли полицейской направленности деятельности администрации и тесную связь губернатора с МВД и императором. Сомневались в проекте и некоторые современники, полагая, что на деле реформа ограничится только внешней стороной, не внося существенного улучшения в механизм административного управления [62, с. 4 ‒ 27]. Однако, при всей допустимой справедливости этих рассуждений, они носили и носят гипотетический характер.

На наш взгляд, наиболее важным моментом являлось понимание центральной властью основных проблем организации и деятельности губернских учреждений и необходимости их реформирования. Корреспондент газеты «Россия», которая фактически являлась информационным рупором МВД, писал, что переживаемая страной эпоха коренных изменений государственного строя «выдвигает с особенной остротой на первый план необходимость незамедлительного согласования всех существующих в местном управлении распорядков… с новыми принципами и стремлениями…» [63, с. 2]. В основу законопроекта реформы были положены идеи объединения всех частей управления губернии, укрепление властной верти-

кали на местах и поиск компромиссного сосуществования органов местного управления и самоуправления. Эти принципы были вполне рациональны, выведены путем скрупулезного анализа практики и нужд местного управления разработчиками проекта, среди которых был талантливый С.Е. Крыжановский, и признавались сведущими в вопросах управления современниками [64, с. 168; с. 3 ‒ 39; с. 3 ‒ 42]. В перспективе данные изменения могли привести к повышению степени ответственности глав губерний за свои действия, но, к сожалению, этот вопрос вызвал разногласия в правительственной среде в связи с двойственным статусом губернатора и не получил законодательного разре-

шения [65, с. 1 ‒ 27].

Исходя из вышесказанного можно сделать вывод, что губернская администрация играла важную роль в общей системе исполнительной власти России, являясь связующим звеном в выстраивании вертикали власти и каналом трансляции бюрократического опыта и правительственной политики в регионы. Централизация государственного управления не была абсолютной, чему способствовали как сложность системы административной власти и недостаточный уровень развития средств сообщения, так и политика правительства, которое, с одной стороны, пыталось усилить контроль за действиями местной администрации, а с другой – заставить губернские учреждения действовать более самостоятельно, возложить на них бóльшую ответственность за управление регионом.

В то же время центральной власти не было чуждо понимание проблем, существовавших в системе административного управления, но внести в неё существенные изменения до революции не удалось, а попытки решить проблему соотношения принци-

пов централизации и децентрализации управления в условиях ускорившегося развития социально-политических и экономических процессов определяли противоречивость взаимодействия губернской администрации и центральных органов управления.

тематически примыкает к современной военной прозе о чеченской войне. В отличие от В. Маканина, автора нашумевшего романа-притчи «Асан», З. Прилепин был участником первой и второй чеченских войн, поэтому об этих драматических событиях он пишет как очевидец. По мнению З. Прилепина, Чечня – индикатор состояния русского государства, его геополитической силы или слабости, и всякое сепаратистское движение на Кавказе оказывается, как правило, следствием его ослабления.

Об истории создания романа «Патологии» автор говорит следующее: «Мне, как человеку, видевшему эту войну изнутри, захотелось оставить какие-то заметки. Работая над книжкой, я перечитал «Кавказские повести» Льва Толстого. Они великолепны. Но сейчас, спустя сто пятьдесят лет, все уже происходит иначе. Люди стали другими. Я попытался отразить самоощущение современного человека в кризисной ситуации» [7]. Смысл названия романа З. Прилепин объясняет тем, что каждое сильное и искреннее человеческое чувство – любовное, политическое, любая страсть – всегда на грани патологии, «и тут самое главное не обвалиться в ад и ужас собственной души» [7]. В связи с этим высказыванием невольно вспоминается творчество Л. Андреева, в частности, его рассказ о русско-японской войне «Красный смех», где лейтмотивом как раз и является патологическое состояние «безумия и ужаса», овладевшее сознанием главного героя, не сумевшего противостоять кошмару войны.

Роман «Патологии» был очень высоко оценен критикой. Подчеркивая

трагический характер произведения, Л. Данилкин назвал его романомкатастрофой. С точки зрения Ю. Козлова, « Патологии» ‒ лучшее на сегодняшний день произведение о новейшей Кавказской войне. Причем лучшее не в плане изображения тайных пружин этой войны, но в плане проникновения в «чернорабочую» плоть и душу войны. Захару Прилепину удалось сделать почти невозможное: показать Россию и Чечню через мировосприятие молодых, ежедневно рискующих жизнью людей. В принципе, любое классическое произведение о войне, будь то «Прощай, оружие!» или «В окопах Сталинграда», одухотворено некоей идеей, как бы облагораживающей и сглаживающей практику повседневного убийства. «Правда жизни» романа Захара Прилепина в том, что это роман о войне без идеи войны. Испытание войной, по Прилепину, – это испытание адом (без смягчающих обстоятельств), и каждый тут определяет собственное место сообразно своим человеческим (или нечеловеческим) качествам. А достоинство романа Прилепина в том, что даже в таких кроваво-скотских условиях многие его герои не превращаются в кровавых скотов, хотя и ходят по практически невидимой грани» [12].

Многие критики вполне обоснованно сравнивают роман З. Прилепина с лучшими произведениями военной, так называемой лейтенантской прозы: например, В. Бондаренко «Патологии» ставит в один ряд с ранней фронтовой прозой Ю. Бондарева и В. Быкова, К. Воробьева и В. Астафьева.

Капитолина Кокшенева пишет, что З. Прилепин вошел в литературу