Pareto_V._Kompendium_po_obschey_sotsiologii

от которого можно ожидать только подтверждений, но ни в коем случае не опровержений того, что продиктовано природой.

241.Вера, что некоторые абстрактные образования существуют сами по себе, независимо от опыта, что они — не результат абстрагирования, отчасти произвольного, присутствует у многих. Такая идея настолько глубоко укоренилось в сознании многих людей и настолько ясна для них, что, пожалуй, здесь имеет место проявление сильного воздействия чувств и нелогических мотивов, которым эта вера соответствует. Итак, мы уже видим одно из оснований, позволяющих нам осуществить классификацию фактов в связи с определением условий социального равновесия. Кроме того, поскольку такая вера сопровождала прогрессирование человеческих обществ, возникает сомнение: может ли она, несмотря на ее ошибочность в экспериментальном аспекте, оказаться полезной для социальной практики? Пока мы не можем определиться в этом отношении, но должны подчеркнуть, что не следует полагать, что если мы отвергаем веру в экспериментальном аспекте, то это не означает ее осуждения в социальном аспекте.

242.Чтобы разделить на группы теории класса A, мы можем принять в качестве критерия различия по количеству содержащихся в них эксперимен- тально-дедуктивных выводов. Мы пойдем от одного предела , где таких выводов либо очень мало, либо совсем нет, к группе , где на опыт накладываются иные ориентации, и от нее к другому пределу , где доминируют соображения, предстающие как экспериментальные, по крайней мере внешне.

Здесь под «опытом» мы понимаем экспериментально получаемые результаты и непосредственные наблюдения (см. § 6). Нам могут сказать, что опыт (и наблюдение) имеет место и в поисках по текстам Библии ответа на вопрос о том, умирает ли человек от прикосновения ко Гробу Господнему, когда такие свидетельства принимают на веру и не осмеливаются ставить под сомнение и подвергать критике. Пожалуйста, пусть они так понимают опыт, мы не спорим о наименованиях; но чтобы нас поняли правильно, отметим, что это вовсе не то значение, какое мы придаем опыту (и наблюдению). Для нас это то, что наблюдается непосредственно, или о чем стало известно благодаря проверяемым, обсуждаемым, критикуемым свидетельствам, в том числе о людях, которые, дотронувшись до такого гроба, умерли на месте или остались в живых.

243.Мотивы, которыми мы руководствуемся при принятии какого-либо мнения, могут быть внешними и внутренними. Внешние мотивы, помимо строго научного опыта, который мы здесь не рассматриваем, это прежде

всего авторитет и консенсус других людей, как реальный, так и воображаемый, наряду с артефактами абстрактного мышления. Таким образом, мы имеем две группы: A 1 и A 2. Внутренние мотивы — не что иное, как согласие с нашими чувствами. Чувства вызывают и такие феномены,

вкоторых опыт не имеет никакого значения, как было в случаях, когда

впорыве страстной веры люди заявляли, что они верят потому, что абсурдно. Такие случаи не являются предметом нашего изучения, поскольку здесь мы исследуем только то, каким образом люди стремятся представить нелогическое как логическое. Упомянутая же страстная вера представляет собой нелогическое поведение, но в нем отсутствует стремление придать ему вид логического поведения.

Вконкретном случае табу, которое не дополняется санкцией, имеется, во-первых, доминирующий элемент — сильная вера, отчего люди верят, не думая подыскивать мотивы. Во-вторых, здесь нетрудно увидеть зародыш логического объяснения, чисто вербального, которое обобщается словами: «Так поступают потому, что так надо поступать». В этом отношении мы рассматриваем класс A и можем только указать на этот аспект; его более основательное исследование будет проведено в главе 7, где мы будем анализировать объяснения, приводимые людьми по поводу их действий.

Внутренние мотивы представлены в других феноменах, в которые привносится и опыт, здесь мы имеем группы A и A . В феноменах категории B опыт фигурирует, скорее, как основной, чем как не основной элемент.

Видимость опыта возникает либо из предположения, что опыт подтверждает то, что на самом деле порождается чувствами, либо из-за того, что за объективный опыт принимаются порождения чувств. Такую манеру ведения рассуждений нам демонстрируют, порой в крайних формах, внутренние наблюдения метафизиков и, под новым именем, религиозный опыт неохристиан. При такой манере рассуждений тот, кто предлагает теорию, оказывается и судьей, и истцом в одном лице. Его чувства подсказывают ему, как оценить теорию, которая порождена теми же чувствами, и, следовательно, согласие может быть только идеальным и полным, и его решение всегда окажется благоприятным (см. § 250). Дело обстоит иначе, если судьей является объективный опыт. Он может опро-

вергнуть теорию, построенную на основе чувств, что очень часто

ипроисходит; судья по имени опыт беспристрастен.

244.A . Опытный материал занимает мало места или отсутствует. По существу, это основа различных видов теологии и метафизики. Предельный случай — уже упоминавшееся табу, не дополняемое санкцией

ивыраженное словами: «Так поступают потому, что так надо поступать». Затем к этому добавляются псевдологические наслоения, которые

становятся все обширнее и, наконец, образуют длинные легенды и измышления. Такие псевдологические наслоения широко применяются как средства доказательства, включая авторитет и консенсус людей.

245.A 1. Авторитет. Здесь мы рассматриваем его только как средство придания логического облика нелогическим действиям и тем чувствам, которые их порождают. В главе 7 мы вернемся к данной теме для более обобщенного ее рассмотрения.

Божественное откровение, поскольку оно не рассматривается как исторический факт B , входит в состав этого подкласса, так же как в него входит божественное предопределение и божественное провидение, ибо,

вконце концов, о них сообщается только через людей. Если мы приглядимся внимательнее, то выяснится, что суть божьей воли просто состоит

втом, чтобы подтвердить передачу авторитета тому, кто считается интерпретатором такой воли. Последователи Мухаммеда признавали его авторитет, как образованные люди когда-то признавали авторитет Аристотеля: первые — по мотивам божественного озарения; вторые — потому что испытывали чувство благоговения перед глубокими познаниями и мудростью Стагирита, но и те и другие объяснения имели общий характер. Отсюда легко понять, отчего Вергилий, почитаемый как поэт, во времена невежества стал Вергилием — удивительным магом.

246.Обращение к авторитету часто дополняется другими доказательствами; их смысл в таком случае оказывается примерно таким: «Факты, на которые мы ссылаемся, настолько известные, а доводы, которые мы приводим, настолько убедительные, что их принимают все, по крайней мере все образованные и умные люди». Этот способ ведения рассуждений когда-то очень часто использовался при доказательствах существования ведьм, духов, привидений и т. д. О нем мы поговорим позже (см. § 549 и далее).

247.Тот, кто обращает внимание только на логико-экспериментальную силу рассуждений, может подумать, что когда мы принимаем постулаты, среди них надо выбирать самые четкие и более всего подходящие для строго дедуктивных умозаключений. Опыт показал, однако, что дело обстоит не так, что не удивит того, кто знаком с логикой чувств (см. § 197). Чтобы убедить других людей, наиболее хороши постулаты, которые не содержат ничего конкретного и могут, поэтому, означать все что угодно. И в самом деле, происходит так, что от них приходят к разным, порой противопо-

ложным выводам. Постулаты из группы 1 часто путают и смешивают с постулатами из группы 2. В постулатах группы 1 логическая сторона обычно лучше отлажена, чем в постулатах группы 2.

248.Недостаточная определенность посылок объясняет, почему из них могут делаться разные выводы, но не позволяет объяснить, почему такие выводы получаются. Во многих случаях сохраняется сомнение в том, что авторитет оказался источником веры, как и наоборот, вера, или, правильнее сказать, отвечающие ей чувства оказались источником авторитета. В очень многих случаях имеет место, скорее, последовательность действий и ответных реакций: определенные чувства настраивают на принятие авторитета, который, в свою очередь, усиливает или изменяет эти чувства и т. д.

249.Авторитет может распространяться на одного человека и на ряд людей,

икогда он проверяется путем непосредственного наблюдения, он не вы-

ходит за границы подвида 1. Необходимо обратить внимание, что консенсус между этими людьми часто не следует из непосредственного наблюдения, хотя и предполагается, что он существует. Его выводят из некоторых чувств, имеющихся у тех, кто утверждает, что он есть. В таком

случае мы встречаемся с фактом из подвида 2. Это происходит, когда, к примеру, рассуждают о «всеобщем консенсусе». Поскольку ясно, что никто никогда не сможет удостовериться в его существовании в отношении всех людей, которые жили раньше и живут ныне на Земле, и даже среди большей их части, он, скорее всего, не означает постановки вопросов, на которые все люди дали бы одинаковые ответы. Следовательно, первоначальное высказывание положения о консенсусе надо переформулировать: «Мне представляется, что должен существовать всеобщий консенсус»; или: «Мне представляется, что должен существовать всеобщий консенсус среди людей здоровых, рассудительных, умных, знающих

ит. д.». А это совсем не то же самое, что первоначальное утверждение.

250.A 2. Консенсус некоторого числа людей — подсчитываемый, взвешиваемый либо получаемый из абстрактных рассуждений. К этому консенсусу можно обратиться для демонстрации того, что некоторые вещи нельзя образно представить: например, нельзя провести «бесконечную» прямую линию. Это характерно для научных и метафизических абстракций, но здесь мы их не рассматриваем. Однако те суждения, которые, напротив, могут быть превосходно выражены и четко осознаются, как, например, утверждения о существовании богов, мы сейчас должны обсудить.

Если всеобщий консенсус, консенсус многих или даже немногих людей эксплицитно отстаивается исходя из свидетельств опыта, то перед нами сообщения, относящиеся к экспериментальной науке; но если, напротив, свидетельства выходят за границы опыта, то мы имеем сообщения из категории B. Здесь нас интересуют только те случаи, в которых консенсус действует сам по себе, оказывается выше опыта. Вне опыта

оказываются: во-первых, факт консенсуса и, во-вторых, следствия из такого факта.

251.1. Факт консенсуса. Его можно было бы проверить при помощи статистики: опросить определенное количество людей и зафиксировать их ответы. В таком случае факт стал бы экспериментальным. Но обычно по такому пути не идут: консенсус людей предполагается или, в лучшем случае, его проверяют посредством некоторых небольших экспериментальных или псевдоэкспериментальных исследований. Впрочем, когда речь идет о консенсусе всех людей, экспериментальная проверка абсолютно исключена, даже если, говоря о «всех», ограничиваются живущими и исключают умерших (см. § 249). Это относится и к другим большим массам людей, даже если общее их количество ограничено пределами небольшой страны.

Чтобы избежать подобных затруднений, стремятся добавлять эпитеты и говорить о консенсусе всех рассудительных, умных и честных людей, или большинства таковых. Далее прямо или косвенно в эту категорию включают только тех, чьи мнения отвечают всеобщему консенсусу, и, таким образом, складывается замкнутый круг рассуждений; авторы доказывают то, что им хотелось бы получить.

Чтобы рассуждения не шли по замкнутому кругу, необходимо, чтобы упомянутые качества изучаемых людей определялись только на основании общих соображений, таких, как компетентность в соответствующей сфере. Например, в области земледелия это будут мнения тех, кто занимаются возделыванием земли и кто изучает соответствующие агрономические науки. Но при этом мы отходим от темы консенсуса и переходим к теме авторитета. Чтобы выйти из затруднения, которое вызвано невозможностью получения статистики о входящих в консенсус индивидах, и при этом не попасть в замкнутый круг рассуждений, привлекается абстрактный, неопределенный и неопределимый ум. Этот ум, в конце концов, и есть ум индивида, заявляющего о консенсусе, выводя его из согласия со своим умом, который он возводит в ранг «ума» вообще. Итак, мы имеем здесь саморефлексию метафизиков и их продолжателей — неохристиан. От точно просчитываемых консенсусов, которые невозможно установить, мы переходим к консенсусам, которые взвешиваются на произвольных весах. Так постепенно уменьшается численность охваченных им людей, пока их круг не сведется к одному человеку, который нуждается в таком консенсусе, чтобы обосновать собственную теорию (см. § 169 и далее). Это выводит нас за пределы опыта, который должен был бы нам сообщить о якобы существующем консенсусе большинства, или всех людей, или только некоторых людей, каковых определяют исходя из условий, не зависящих от предлагаемого воззрения.

252.2. Следствия из факта. Примем гипотезу, более всего подходящую в отношении той цели, к которой такие люди стремятся, и допустим, что факт консенсуса был получен из опыта с достаточно высокой вероятностью. Как уже отмечалось (см. § 250), здесь мы не рассматриваем случай, когда из этого факта как раз и получают вывод о вероятном существовании такого опыта. Обычно аргументируют тем, что сама по себе концепция, в отношении которой есть консенсус, должна непременно соответствовать реальности, а у некоторых метафизиков она и есть сама реальность. Даже когда мы ограничиваемся только утверждением о необходимости соответствия экспериментальной реальности, мы выходим за границы опыта, поскольку если огромное количество людей имеет некое общее мнение, то это никак не доказывает, что оно соответствует реальности. Тем не менее множество ошибочных мнений — от погружения солнца в океан до бесчисленных магических манипуляций — люди считали истинными. Таким образом, высказывание может быть взято на веру на основе одних только неэкспериментальных мотивов.

Здесь рассуждение вновь попадает в замкнутый круг. Если нам возразят, что огромное количество людей верило в ведьм, то мы ответим, что это не были умные и знающие люди; если нас спросят о том, как выявить умных и знающих людей, мы скажем, что такие люди верят только тем вещам, которые встречают в действительности. После этого мы можем уверенно утверждать, что мысли умных и знающих индивидов всегда соответствуют действительности.

Если во избежание замкнутого круга рассуждений мы обратимся к консенсусу «компетентных» людей, чья компетентность определяется независимо от требуемых мнений, то мы все равно окажемся за пределами опыта. Это произойдет, даже если их мнения согласуются с реальностью. Напротив, их мнения часто расходятся с действительностью: история науки — это также и история ошибок «компетентных» людей. Следовательно, такие мнения можно использовать только как показатель большей или меньшей вероятности согласованности некой теории с действительностью, в зависимости от состояния науки и от компетенции тех, кто выражает это мнение. Но ни в коем случае не как экспериментальное подтверждение теории, которое можно прямо или косвенно отыскать только в опыте. Если мы этого не учтем, то выйдем из логико-экс- периментальной области. Здесь обязанности судьи берет на себя опыт, но в некоторых случаях его полномочия могут быть делегированы «компетентным» людям. Необходимо только, чтобы они не подбирались в зависимости от ожидаемого ответа, чтобы тот вопрос, на который им предлагается отвечать, был выражен достаточно ясно, и чтобы они, в самом деле, поступали как посланцы опыта, но не как проводники веры. Наконец, необходимо добиваться, чтобы их заключения всегда можно было оспорить и передать на рассмотрение высшего суда — опыта.

253.Когда мы утверждаем, что всеобщий консенсус реален сам по себе и «творит» реальность, мы обычно рассуждаем не о реальных людях, имеющих плоть и кровь, но об идеальном человеке, рассматриваем не сознание конкретных индивидов, но абстракцию, которая именуется «человеческим сознанием». Поскольку эта абстракция формируется метафизиком по его усмотрению, ясно, что она из признательности к своему творцу будет пребывать в полном согласии с ним. Отсюда рождаются формулы, подобные выражению «непостижимое не существует», или словам — чтобы знать некоторую вещь, ее необходимо «осмыслить». Соответствие между мыслями абстрактного сознания, т. е. сознания создателя теории,

иреальностью становится очевидным, поскольку его порождения сами выступают как реальность, а также поскольку если творящий теорию ум оставляет немного места для опыта, то он оказывается в одном лице

исудьей, и истцом (см. § 243).

254.На практике редко происходит так, чтобы полностью можно было раз-

граничить подвиды <суждений> A 1 и A 2: они обычно выступают как взаимодополняющие. К ним может также добавляться вид A . Некая вещь вначале принимается в силу авторитета, затем она получает подтверждение благодаря ее соответствию «разуму» и опыту. Например, саморефлексия дает некий принцип, он подтверждается авторитетом того, кто провел эту саморефлексию, благодаря консенсусу других людей, который получен так, как мы показали, порой также благодаря привлечению псевдоэкспериментальных аргументов.

255.A . Существование абстракций и принципов, признанных независимо от опыта; для их подтверждения опыт привлекается, однако это делается зависимым от них, подчиненным им способом. Очень нелегко полностью выйти за пределы экспериментальной области. Рано или поздно в нее приходится вернуться, поскольку, в конце концов, к этому более всего вынуждает практика жизни. Итак, теология и метафизика не пренебрегают опытом полностью, только стремятся сделать его своим слугой и даже с готовностью преподносят псевдоэкспериментальные дедукции, подтверждая их фактами. Верующий и метафизик заранее, до проведения любого экспериментального исследования знают, что верификация должна пройти удачно, поскольку высший принцип не допускает возможности иного исхода. При исследованиях, которые выходят за пределы экспериментального поля, они удовлетворяют имеющееся у многих людей очень сильное и порой непреодолимое желание познавать не только то, что существовало или существует, но и то, что должно было бы существовать, что непременно должно существовать. Кроме того, демонстрируя, что они учитывают опыт (хорошо или плохо они это делают — здесь малосущественно), они избегают осуждения за то, что отходят

от науки или не считаются со здравым смыслом. Но те факты, которые они учитывают, подобраны с вполне определенной целью — для подтверждения предвзятой теории автора, т. е. не для проведения верификации, но ради накопления подтверждений. Обращение к опыту порой оказывается очень редким, порой — частым и обширным, но всегда остается в ранее указанных рамках и отвечает упомянутым нами условиям. Второй случай касается также учений О. Конта и Г. Спенсера.

256.Ученики создателей таких доктрин считают, что они совершенны; дело не может обстоять иначе, поскольку с учителем у них имеется интеллектуальная близость и общность чувств. Поэтому они полагают, что нельзя опровергнуть доктрину, которая удовлетворяет их в интеллектуальном отношении и отвечает их чувствам, и, кроме того, опирается на эти мнимо экспериментальные верификации.

257.Только в одном, вовсе не в логико-экспериментальном, но в дидактическом отношении эти доктрины могут быть полезными для обеспечения научного прогресса: они представляют собой переходную ступень в движении от теорий, основанных только на слепой вере или на теологических, метафизических, этических концепциях, к теориям полностью экспериментальным. Дистанция между теми и другими теориями слишком велика, чтобы можно было бы преодолеть ее одним скачком: нужен мост. Но это уже кое-что, если люди отводят небольшое местечко опыту и не настаивают исключительно на том, что они находят (или полагают, что находят) все в собственном сознании. Даже когда опыт принимается только как апостериорная верификация, уже сделан большой шаг вперед, который еще не совершили многие другие, начиная с тех, кто думают, что могут угадать выигрышные лотерейные номера, и заканчивая теми, кто проявляют верность категорическому императиву.

258.Опыт вводится, неважно каким образом, в теологическую и метафизическую конструкцию, и она начинает понемногу разрушаться. Разумеется, всегда надо иметь в виду, что это относится только к той ее части, которая располагается в экспериментальной области, потому что другой ее части не страшны удары опыта. Ее разрушение произошло бы, если бы не присутствие одного очень существенного факта — социальной полезности доктрин, ошибочных в экспериментальном отношении. Нам предстоит подробно обсудить эту тему в главе 9. Пока мы ограничимся кратким пояснением, поскольку и так ясно, почему удалось сломать или по крайней мере существенно разрушить теологические и метафизические постройки в естественных науках, тогда как в социальных науках они стойко сопротивляются разрушению и, наверное, никогда не исчезнут из социальной практики. В людях имеется настолько сильная потребность в таких сооружениях, что если рушится одно из них, они из тех же материалов