из моря, чтобы научить людей письму, искусствам и наукам. Первоначально считалось, что он скрывал голову человека под маской рыбы и обряжался в чешую, словно в плащ, но впоследствии его стали описывать как существо, от талии и выше напоминающее мужчину, но с рыбьим хвостом. В древних мифах он ассоциировался с солнцем — главным божеством народов палеоли­ та. Он показывался на земле с рассветом и уходил обратно в море ночью. Он нес людям зачатки цивилизации. Однако Оаннес, глубоко почитавшийся древ­ ними, никогда не имел чувственных коннотаций. На протяжении истории женщины не были одержимы идеей полумужчины-полурыбы, тогда как муж­ чин сводила с ума мысль о русалках. Мифологический мир русалок допус­ кал возможность для мужчины слиться с прекрасной женщиной и в ее лице — с океаном. Он оставлял общество людей, не значившее ровно ни­ чего в глазах русалки. По существовавшим представлениям, она верила любому слову своего возлюбленного, выполняла его просьбы, становилась его морской гейшей. Невинная и прекрасная с виду, русалка, по сути, воплощала порочность, не знающую ни чувства вины, ни тормозов, стре­ мящуюся лишь к удовольствиям.

Красуясь на картах и на татуировках, украшая банки с консервами из тунца, нос корабля или стены пивных, русалки заполняют пространство, лежащее между людьми и животными. Строго говоря, от них мало проку: они не в достаточной степени женщины, чтобы их любить, и слишком рыбы, чтобы из-за них терзаться. В каком-то смысле, они чудища, но чудища притягательные и этим напоминают саму любовь. Для мужчин, уходивших в плавание, они были символом разрушительной стихии океа­ на, с которым обручались навеки, и одновременно — воплощением тоски по женщинам, оставленным на земле. Мореплаватели воспринимали оке­ ан — плодовитый, гибкий, страстный, ребристый — как существо женско­ го пола. В нем есть что-то исконное и загадочное, а эти черты присущи и женщине. Его неизменная томность сочетается с периодическими прилива­ ми и отливами. Волны катятся одна за другой, воды вздымаются, как грудь спящей женщины. Мужчина входит в воду, как он входит в женщи­ ну, чувствуя, что его члены наливаются силой, охотно теряя себя в мягких, прозрачных объятиях. Океан, словно очеловечиваясь, обвивается вокруг него, будто любящая женщина, которая, обнимая мужчину, становится без­ граничной, подобно океану.

СЕКСУАЛЬНЫЕ ИЗЫСКИ: ПЕРВЕРСИЯ КАК СТИЛЬ

На нас обрушивается град информации о том, кого и как следует любить, а также сведений о сути сексуальных извращений. На днях, открыв журнал, я почти что физически почувствовала, как от его страниц поднимается сладко­ ватый аромат. На рекламных полосах войну на поприще парфюмерии ведут

решительные амазонки. Чтобы подчеркнуть свою пикантность, мы вскрыва­ ем склянку с духами и, смазав запястья или другие сокровенные места, на­ слаждаемся ароматом. Мы жаждем обогащения чувственного опыта. В этом все люди похожи. Завсегдатаи рынка с магической атрибутикой в Белене (Бразилия) будут чувствовать себя как дома на первом этаже Блюмингдейла. Конечно, они не отыщут там вульвы речного дельфина или же бивней носо­ рога (вряд ли им удастся идентифицировать большинство предметов, выстав­ ленных на обозрение), но фантасмагория красок, запахов и тканей усладит все органы чувств, да и зрелище снующей толпы, вдохновленной идеей «ры­ ночного дня», покажется до боли знакомым. «Все-таки мир экстравагантен», — сама собой рождается мысль. К чемудобавлять еще сенсорную неразбериху? И тем не менее люди упорно колдуют, преобразуя искусство, кухню, моды, мифы, традиции, словно спектакль жизнь кажется им пресным. Реклама - только отблеск этой мании.

Но как реагировать на рекламу, грубо вторгающуюся в область секса? Открыв «Дитейл», я наткнулась на рекламу фаллосообразной обуви, — жен­ щина, стоя на четвереньках, высунув язык, готовится лизнуть сей соблазни­ тельный предмет. На другой странице мужчина с татуировкой, в кожаном браслете, занимается оральным сексом с женщиной прямо рядом с городским зданием. Эта же парочка занимается любовью на крыше дома. Что они рекла­ мируют — рубашку, юбку? В конце журнала — огромный рекламный матери­ ал, посвященный целиком джинсам «риквест». Знойные, улыбающиеся, полу­ раздетые мужчины и женщины схвачены объективом в момент разнообразных плотских развлечений — обычный секс, секс втроем, насилие и прочее и прочее. Джинсы демонстрируются не обязательно на всех фотографиях, однако мелькают острые пятки, чулки, кожа, юбки с бахромой и фаллосо­ образные бутылки с шампанским. На одном снимке мужчина в сапогах, расстегнутой рубашке и ковбойской шляпе развалился на кровати, расста­ вив ноги, между которыми торчит, словно огромный член, бутылка. Он поддерживает ее левой рукой. На фотографии размером во всю страницу мы видим того же мужчину, стоящего боком, его лицо в диком оскале повернуто к нам, — кажется, что он мочится. Его ширинка расстегнута, и земля перед ним увлажнена. На последнем снимке перед нами предстает мужчина с грудью, полностью лишенной растительности (разумеется, в джинсах), опутанный веревками, расхристанный, с лицом, искаженным гримасой боли, словно он приготовился умирать под палящим солнцем пустыни.

Черно-белые фотографии воссоздают мир порока и теней, лишенный цвета ландшафт словно находится на огромном расстоянии от полихромной повсед­ невной реальности. Явленный нам секс предельно далек от любви. Реклам­ ный секс агрессивен, усреднен и грустен. Все персонажи кажутся озлоблен­ ными, полными отвращения к чему-то ужасному, не имеющему названия. Тяжеловесная, вульгарная, стилизованная реклама притягательна в неком из­

вращенном смысле. Но по сравнению с жизнеутверждающим, радостным, рас­ кованным сексом эпохи шестидесятых годов эта «эротика» кажется мертвой.

Даже намек на сексуальность позволяет сбывать товары, совершенно к ней не относящиеся. Зачем же такие крайности? Смягченный секс уже давно вышел в тираж, — секс в наиболее грубой форме регулярно появляется на страницах самых уважаемых изданий, что, конечно, отразилось и на рекламе, которая стала более лобовой. Напоказ все чаще выставляется секс в крутой и извращенной формах. В реальной жизни эти излишества приводят к поискам новых стимуляторов, экзотических наслаждений. Известно, что у заправоч­ ных станций можно выпить или съесть мороженого, — не бог весть что для тех, кто знает толк в удовольствиях. Бензоколонки рассыпаны по городу, и мы совершаем турне, полагая, будто лучше получить хоть немного «ни за что», хотя на самом деле это «ни за что» — понятие относительное, поскольку езда оборачивается конкретной суммой и стоимость всех «благ» входит в цену за горючее. Компании, выпускающие косметику, тоже усвоили похожую прак­ тику, прекрасно работающую. Когда вы покупаете то, что вам нужно, — получаете в придачу и образчики другой продукции. В наше время аналогич­ ная схема действует и по отношению к самоощущению. Если вы купили цветы, вы начинаете испытывать за них моральную ответственность. Приоб­ ретая спортивную обувь, вы чувствуете уверенность в себе, приток сил. Пол­ ожив глаз на джинсы, вы приобретаете уверенность в своей сексуальной неот­ разимости. Премией становится небольшое впрыскивание самоосознания — гомеопатическое средство от рефлексии, которое вместе с другими эликсира­ ми способно улучшить ваше душевное состояние или же просто на время задвинуть бездонный ящик психики. Почемуже в наши дни так называемые извращения — садомазохизм, эксгибиционизм, вуаеризм — кажутся такими привлекательными?

Возможно, отчасти это связано с нашим стихийным возвращением к мо­ рали Викторианской эпохи. В те времена общество было настолько пронизано духом почитания матери семейства, что мужчины испытывали чувство вины, «развращая» женщину — «ангела» домашнего очага. За удовольствиями они отправлялись в особые кварталы. Когда общество пытается задушить секс, часто результат получается прямо противоположный. В нашей культуре, «об­ ращенной в следующий век», как напоминают нам газеты, порнография из­ ливается широким потоком. Журналы заполнены откровенными картинками. То и дело встречаются модели с татуировкой, ассоциирующейся у нас с гру­ бостью характера и жизнью «на дне». (В двадцатые годы женщины тоже прибегали к татуировке, главным образом как к косметическому средству, наносящемуся раз и навсегда, — в моде были также татуировки, изображав­ шие жука-скарабея и другие египетские тотемы, в особенности после обнару­ жения в одной из гробниц мумии, разукрашенной таким образом.) Реклама Кальвина Клейна преподносит секс как медленное пробуждение либидо. На­ помню: журналы, полные порнографии, читаются к залах ожидания и в биб­

204 ЛЮБОВЬ В ИСТОРИИ

лиотеках, выписываются трезвенниками и любителями вкусить вина, достав­ ляются прямо к порогу дома, поглощаются в священной тишине жилищ, за кофе или в ванной, валяются вокруг зданий, затрудняя подход к дверям, разрезаются детьми для различных поделок.

Мы исповедуем сбивчивую мораль «конца века», с одной стороны привя­ занную к нашему пуританскому прошлому, а с другой — устремленную в будущее. Человеку свойственно тяготеть к крайностям. Людям не хватает скандалов, остающихся в границах дозволенного. Рок-звезды изливают свои чувства в микрофон на толпу, отвечающую прибоем воплей. Порнозвезды разоблачаются на благотворительных вечерах, а модели щеголяют нарядами на помостах. Теперь и секс всплыл на поверхность общественной жизни. Влияет ли это на наши привычки? Подозреваю, что они обрели в наших глазах пресность, мы находим их скучными. Интимность стала публичной, но публичное не стало интимным.

Почему? В наши чумные годы, когда неразборчивость в связях грозит бедой, вуаеризм побил все свои прошлые рекорды. Нас убеждают в том, что безопасность секса обеспечивается воздержанием. Существующий ассортимент наркотиков, вызывающий «транс», подавляет сексуальность. «Самое замеча­ тельное в мастурбации, — цинично поведала мне приятельница в приступе откровенности, — это то, что вы имеете дело с великолепным партнером и вам не нужно при этом выпендриваться». Секс-шоу на первый взгляд созда­ ют злачную атмосферу города и посещаются лишь нравственными выродка­ ми. Однако в каком-то смысле мы все совершаем секс-шоу турне, отшлифо­ вываем спектакль и хотим, чтобы он был посещаем. Представьте, что все мы смотрим одну и ту же программу стриптиза по телевидению, но забившись в клетку собственной жизни и не боясь чужого глаза. Такая версия безопасного секса щекочет глазные нервы, приобщает нас к порнографии. Иногда она врывается в пределы садомазохизма и эксгибиционизма; играет с проблемой определения полов; скандально бросает вызов табу. Порой сексуальный акт имеет мало общего с сексом как таковым и основан на идее силы, ярости и превосходства. Крайний пример этого — изнасилование. Общество пользует­ ся сексуальными извращениями как средством наводить страх. Я слышала от многих гетеросексуальных мужчин и женщин, что они боятся тюрьмы имен­ но из-за угрозы изнасилования, а вовсе не потому, что им придется провести некоторое время в изоляции. По их мнению, тюрьма существует, чтобы нака­ зывать гетеросексуалов гомосексуализмом, заставляя их изменить свои склон­ ности и вытерпеть ужас бесконечной череды насилий. Однако на ином уровне шок необходим. Чтобы продать что-либо, необходимо любой ценой привлечь внимание к своему товару.

Привычка гасит любую радость. Обнаженное тело само по себе становит­ ся нам все менее интересным. Чтобы вызвать всплеск эмоций, требуется не­ что более острое. Вспомним Мадонну, мастурбирующую перед зрителями, среди которых, вероятно, находится и ее отец. После того как я посмотрела

фильм с этой сценой, я подумала о синдроме «дрянной девчонки», о потреб­ ности в мерзостях, о стремлении, получив отпущение грехов, окунуться в еще более отвратительные пороки, требуя абсолютного приятия и осведомляясь при этом: «Вы все еще любите меня? Вы любите меня, несмотря ни на что? Да? А теперь?» Книга Мадонны «Эротика» изобилует более чем откровенны­ ми сценами.

Переживая восторг от нестандартного секса, человек чувствует себя так, словно он совершил грех. Он нарушает некий моральный кодекс, — речь вдет о нанесении ран или об унижении, об оскорблении физическим действием, об умалении партнера до уровня вещи: туфелька, грудь, нож. Часто извращен­ ный половой акт гетеросексуален, он совершается мужчиной и ради мужчи­ ны, а женщина выступает лишь в качестве эротического предмета. Женщины гораздо реже, чем мужчины, страдают фетишизмом, эксгибиционизмом или вуаеризмом. Психоаналитик Роберт Столлер, изучавший извращения в кли­ нических условиях, имел возможность наблюдать привычки многих людей (в том числе и племени Новой Гвинеи, объектом помешательства которого была сперма). По его мнению, главное, что, по мнению большинства, «спо­ собно преодолеть скуку, — это идея враждебности, внедряющаяся в фан­ тазию». Микстура враждебности оживляет и секс — достаточно всего не­ скольких капель.

Почему человечество прибегает к табу, касающимся еды, смерти, поло­ вых органов и того, что с ними ассоциируется, зачем оно предписывает, где, как и с кем заниматься сексом, — все это предмет для бесконечных размыш­ лений. Возможно, табу должны ориентировать нас (в особенности в юном возрасте), как действовать в интересах собственного здоровья и здоровья об­ щества. Духовенство стояло на страже этих табу. Чувство вины, стыд за про­ ступок, страх перед возмездием держали людей в узде.

Каждому доводилось видеть, как двухлетние малыши набивают себе рот песком. «Грязь!» — кричим мы; это универсальный негативный термин, ко­ торым определяют люди слова, идеи и даже шутки. Чем нам так не нравится грязь? Мы чисто биологически далеки от стерильности. В наших телах кишат микробы, бактерии и другие микроорганизмы. Отчего нас так волнует загряз­ нение окружающей среды и вообще отсутствие чистоты? И, если принять во внимание этот фанатизм, что привлекательного находят отдельные люди — те, от кого мы отворачиваемся и кого мы называем извращенцами, — в не­ чистоте? Во многих культурах мать слизывает нечистоты с тела младенца, подобно тому как это делают животные. На острове Бали матери часто заво­ дят собаку, в чьи обязанности входит «служить пеленкой», то есть вылизы­ вать малыша и женщину, если ребенок испачкал ее. Известна диета, в кото­ рую входит моча коровы. Некоторые народы смазывают волосы навозом. По мнению сексопатолога Джона Монейа, где-то на глубинном уровне нашего сознания лежит воспоминание об употреблении мочи и фекалий как о норме поведения, а у отдельных народов оно связывается с представлением о сексе.

Секс кажется чем-то спонтанным, необработанным, истинным, непрехо­ дящим, поскольку ощущения настолько ярки, словно тело кричит в полный голос: «Эврика!» Но каждый половой акт, каким бы он ни был, всегда являет­ ся запутанной драмой, театральной мизансценой, как пишет Столлер, «ре­ зультатом многолетней работы над сценарием, цель которой — произвести как можно более сильное впечатление. Именно это гарантирует переживание восторга, а не тоски, депрессии, чувства вины или скуки». Удовольствие часто зависит от степени риска или от иллюзии риска. По мнению Столлера, мы испытываем наслаждение, только находясь на перепутье: жизнь — смерть, любовь — ненависть, сила — слабость, контроль — бесконтрольность, успех — поражение и так далее, и ухитряемся лавировать между крайностями. «Полю­ сы... очерчивают границы территории, внутри которой вибрирует энергия. За ее пределами лежат гарантированные опыты, осуществляющиеся без пре­ амбулы ожидания. Восторгом порождается неуверенность; то, в чем мы уверены, имеет результатом удовольствие, боль или же неэмоциональную реакцию, но только не восторг». Это замечание перекликается со словами Оскара Уайльда, полагавшего, что «неуверенность — движущая сила люб­ ви». Два полюса, между которыми снует человек, — это «риск и безопас­ ность». Как говорит Столлер, в фантазиях, порнографии или извращениях «важен обман, некое действо, спектакль, маскарад — не имее'. значения, чего это стоит автору, — провозглашаемый истиной... К чему были бы мечты, если бы мы отдавали себе отчет, что человек почти сознательно обманывает себя, придумывает истории заведомо лживые, приукрашивает их... Ткань фаль­ ши разрастается. Фантазия конвертируется в физиологию... Восторг — это континуум тоски-страха, разбавленный возможностью получить удоволь­ ствие... Настоящий восторг... мы испытываем, когда балансируем между опасностью и покоем».

Конечно, нет ничегодурного втом, что наши мечты порождают восторг, они лечат нас, а порой вдохновляют на любовь или на создание произведений искусства. «Многим из нас, — продолжает Столлер, — неприукрашенная дей­ ствительность обожгла бы глаза... Кто из зрителей, покупающих билет на боевик, приобрел бы билет на настоящую войну?» Когда картины сексуаль­ ного насилия, унижения и увечий въедаются в сознание, эмоциональное со­ стояние меняется. Почему идея враждебности рождает сексуальное удовлетво­ рение? Извращение такого типа есть не что иное, как «эротическая форма ненависти».

Обратимся теперь к эксгибиционизму. С этим понятием чаще всего свя­ зывается представление о тех, кто выставляет напоказ свои «достоинства». Чаще всего этим занимаются мужчины, — удовлетворение имдоставляет именно то, что их действия оказываются замеченными. Обычно мужчина вдет в парк или другое публичное место, подходит к женщине, устроившейся на скамей­ ке, и неожиданным резким движением распахивает плащ, демонстрируя свой половой орган. Женщина вскрикивает и несется за полисменом. То, что про­

исходит дальше, проливает некоторый свет на мотивы подобного поступка. Мужчина редко спасается бегством. Демонстрация полового органа составляет лишь малую толику всего плана. Этот план включает негативную реакцию женщины, приход полисмена, гнев свидетелей, унизительность ареста, появ­ ление в суде, растерянность семьи, угроза потерять работу. Во всем этом нуждается эксгибиционист. Обычно это человек с плохо развитым чувством достоинства, с ощущением банкротства в области сексуальности, с глубоким убеждением в своей несостоятельности как личности. В своих собственных глазах он предстает ничтожеством, никуда не годным членом общества, несостоявшимся самцом. Выставляя свой половой член на всеобщее обозрение, он сеет замешательство, хаос и оцепенение, доказывая тем самым себе, насколь­ ко важную роль может сыграть его срамной орган: остановить движение, напугать женщин, вызвать арест, разрушить карьеру. Раз половой член на­ столько могуществен, следовательно, и его обладатель почти состоялся как мужчина.

Любовь — это слияние с партнером, столь желанное для многих, однако есть такие люди, которых пугает даже мысль об этом. Что если любовь заду­ шит, проглотит, выжмет все соки? Интимные отношения требуют большого мужества, они опасны. Человек рискует быть униженным, утратить собствен­ ное лицо, его старые раны могут раскрыться. Извращения — это защита от близости. Вместо того чтобы оказаться лицом к лицу со сложностью и уязви­ мостью реальных человеческих отношений, когда все ставится на карту, люди придумывают нечто достаточно жестокое и запретное, чтобы окрашиваться эротическим восторгом, но лишенное живого тепла. Доверие вызывают лишь определенные фетиши — нож, хлыст — или же существа, позволяющие вос­ принимать себя в целом как фетиш. Восторг вызывают не партнеры, а сам разыгрывающийся спектакль. Механизированный партнер перестает представ­ лять угрозу. В этом случае наслаждение является исключительно сексуаль­ ным. Однако игроки порой и не подозревают, что их ждет месть. Эксгибици­ онистами по большей части становятся те, кого унижали в детстве. Они ис­ пытывают потребность унижать других или быть униженными, желательно на публике, среди незнакомых людей. К извращениям прибегают в случае краха интимной жизни.

Почему близость с другим человеком обладает такой отпугивающей си­ лой? Выворачивая всю подноготную своей жизни, вы передаете в чужие руки информацию, которая может быть переведена на все языки, конвертирована в любую валюту, и при этом у вас нет уверенности, что она не будет использо­ вана против вас, что она не дойдет до ваших недругов или не начнет гулять по свету. В сравнении с этим лишенный интимности секс безличен. Объединя­ ясь в семью, люди, хотят они того или нет, вступают в близкие отношения, однако в их власти обособиться в той или иной степени. Обычно ребенок обнаруживает, что интимная жизнь его тела проходит на виду у родителей и является предметом обсуждений, тогда как взрослые стараются держать втай­