тром политической, интеллектуальной и художественной жизни, новаторс­ кая теория взаимной любви вошла в моду и начала распространяться по Европе. Из Прованса она перекочевала южнее, в Италию, где Данте пере­ работал ее и придал ей еще больше благородства, а также примирил ее с христианством, и севернее, где Кретьен де Труа и другие авторы сочиняли истории, в которых, согласно новому веянию, люди думали и чувствовали совсем по-иному.

ИСТОКИ КУРТУАЗНОЙ ЛЮБВИ

Почему эта стилизованная любовь оказалась в такой степени значимой для истории? На этот счет существует множество теорий. Некоторые доказы­ вают, что куртуазная любовь явилась отражением реального уклада эпохи: рыцарь служил даме, подобно тому как вассал служил господину или же христианин Богу. Как напоминает нам Левис, «новое часто пробивает себе дорогу, рядясь в старое». Феодальные отношения между людьми могли пос­ лужить базисом для романтической любви мужчины и женщины. «Эта привя­ занность, укоренившаяся в мужчинах, — пишет Левис, — полностью свобод­ ная от налета, покрывавшего представление о «дружбе» вдревнем мире, напо­ минала вполне определенное чувство; своей интенсивностью, отрицанием иных ценностей, нестабильностью она погружала в состояние духа, близкое к тому, что в более позднее время стало называться любовью». Одно кажется несо­ мненным: крестовые походы открыли рыцарям более пластичное общество, более изысканную культуру, питавшую уважение к женщине. Расширение горизонтов сделало их восприимчивыми к изменениям, происходившим во Франции в то время, пока они отсутствовали. В Византии они столкнулись с культомДевы Марии. Он разительно контрастировал с древним учением Церкви, согласно которому все зло пошло от Евы. Профанное представление о Пре­ красной Даме и священное восприятие Святой Девы оставались незыблемы­ ми, и даже в какой-то момент поклонение и любовь к Марии взяли верх над поклонением и любовью к Христу. Ей посвящались церкви (например, НотрДам в Париже). Рыцари служили не женщинам, а дамам, составлявшим свое­ го рода элиту.

Как бы там ни было, происшедшее коренное изменение состояло в том, что в женщине увидели объект, достойный любви. Но подобное мнение не разделялось всем обществом. Средневековые мыслители обычно смотрели на женщину как на низшее существо, неспособное к образованию. Женщина воспринималась по-прежнему как почва, которую необходимо возделать. Фома Аквинский объяснял такую позицию тем, что по своей природе «женщина несовершенна и появляется по ошибке; животворящая сила мужского семени производит совершенное подобие себе, тогда как дефект этой силы или же внешнее влияние, такое, например, как южный ветер, сырой по наблюдению философа, приводит к рождению женщины. С другой стороны, природный

мир показывает, что появление женщины нельзя считать ошибкой, посколь­ ку она включается в естественный распорядок, требующий смены поколе­ ний». После трех тысячелетий принижения женщина не могла, конечно же, рассчитывать на то, чтобы быть вознесенной над доблестными рыцарями. Женщины радовались повышению своего статуса, а рыцари прославляли кур­ туазную любовь, дарившую им возможность очиститься и преисполниться благородства. В грубом, жестоком обществе, где почти невозможно было вы­ двинуться, рыцари могли гордиться тем, что они являются частью нравствен­ ной аристократии, открытой для представителя любого сословия.

Семя куртуазной любви было занесено из стран Аравии, поэтические переживания и стиль которых трубадуры насадили в южной Франции. Но существовало одно важное различие между француженкой и сильно идеали­ зированной далекой женщиной гарема: француженка была доступна. Она за­ купала провизию, ее видели при дворе, в замках и на турнирах. Это отчасти лишало ее притягательности и таинственности. Применяя реалию исламского мира к более свободной Европе, необходимо было возвести вокруг женщины новые препятствия. Согласно Рэй Тэннэхилл, «добродетель стала атрибутом, поднимавшим женщину на недостижимую высоту, очищавшим любовь от плотского налета и позволявшим ей парить в духовных сферах. Добродетель явилась европейским аналогом гарема». Заметим, что привлекательной счита­ лась именно добродетельность женщины, а не ее личностные свойства. Жен­ щина сама по себе, земная, телесная, каждая со своими талантами и своими недостатками, наделенная чувствами и разумом, оставалась невостребованной. Рыцарь стремился добродетелью завоевать добродетель. Дама была символом, она помогала ему на поле боя, в минуты слабости, припомнить, что есть добродетель, нащупать ее пульс, утвердить ее в своем сознании. Дама пробуж­ дала его духовные силы, и лучшей наградой для нее был тот приукрашенный образ, который он носил в своем сердце. В эпоху позднего средневековья соглашение между рыцарем и его дамой приобрело большую абстрактность, и, хотя он по-прежнему отправлялся на поле брани с талисманом, полученным из ее рук, он точно так же мог сражаться во имя иных ценностей.

Однако во времена зарождения куртуазной любви рыцарь имел широкое поле деятельности на ниве адюльтера, хотя адюльтер выходил за рамки игры. Некоторые мужчины вступали в куртуазные отношения со своими женами, щедро расточали им похвалы и сами старались соответствовать некому совер­ шенному образу. Но таких были единицы. Ни один писатель, ни светский ни христианский, не пытался примерить любовь к браку. В равной степени не обсуждались вопросы эротических отношений между мужчиной и женщиной. Любое высказывание такого плана было бы расценено как абсурдное, анархи­ ческое и аморальное. Браки, заключавшиеся в средневековье, не имели ничего общего ни с любовью, ни с взаимным влечением. Брак представлял собой деловой конракг. Женщины обменивались натщательно отобранные родствен­ ные связи. Маргинальные браки требовали безошибочного выбора, — они

58 ЛЮБОВЬ В ИСТОРИИ

служили средством разжиться связями, богатством, упрочить статус и власть. Женщина имела право отказаться от брака с человеком, который внушал ей отвращение, или же тайком устроить так, чтобы претендент на ее руку сам отрекся от нее, но по большей части она принимала предложение, не используя возможности выбрать спутника жизни.

Придворная жизнь определялась женщинами, поскольку мужчины про­ водили большую часть времени в военных походах. Многие замужние жен­ щины, жаждавшие интриг и изголодавшиеся по любви, приобретали значи­ тельное влияние, и их милость легко завоевывалась флиртом и лестью. Их мужья были совсем в ином положении, — любая женщина оказывалась в их распоряжении, стоило им только захотеть. Волокитству мужа не придавалось никакого значения, однако, если жена позволяла себе вольность, ее супруг мог отказаться содержать ребенка, родителем которого он не был. Само со­ бой, что мужья не одобряли эротики, а трубадуры были невысокого мнения о мужьях. В их песнях мужья появляются в самый неподходящий момент, чтобы помешать возлюбленным, и характерно, что ревность описывается как благородное чувство, если ее испытывают влюбленные, но она же клеймится как презренная, если зарождается в сердце мужа.

Необходимо помнить, что рыцарь обретал свою Прекрасную Даму в ски­ таниях, на чужбине. Церковь запрещала браки даже между дальними ро­ дственниками, поэтому рыцарям приходилось оставлять свои дома и отправ­ ляться на поиски супруги. Однако они могли также быть странствующими (ландскнехтами) и не иметь ни дома, ни господина. Такие рыцари зареко­ мендовывали себя благородными поступками и пользовались хорошей ре­ путацией в том, что касалось демонстрации чувства собственного достоин­ ства. Их целью было очаровывать чужих жен изысканностью и нежностью, резко контрастировавшими с унылостью постылого супружества. Опасность тонизировала.

Страстное служение становилось возможным из-за того, что воалюбленные, для которых любовь являлась табу, новостью, существовавшей под за­ претом, были абстрактным объектом вожделения. То, что между любящими необходимо возникает особая связь, — сравнительно свежее представление, совершенно чуждое средневековому менталитету, постепенно выросшее из тре­ бования глубокой скрытности. Впиваясь друг в друга взглядом, беседуя жес­ тами, обмениваясь знаками и записками, любящие постигали правила жизне­ деятельности тайного общества, имеющего свой пароль, церемониал, свои свя­ щенные крестовые походы, и собственную религию.

О любви написано так много книг, опер и песен, что мы принимаем ее как нечто само собой разумеющееся. Кажется, ну что еще нового могут сказать нам авторы? Однако мода на любовную тему восходит к Франции XI века. В один прекрасный день эта мода может точно так же смениться массовым помешательством на чем-то другом. И все же мы и сегодня поль­ зуемся порой средневековым рыцарским кодом и этикетом: мужчина от­

крывает дверь перед женщиной, помогает ей справиться с пальто и так далее вплоть до понимания любви как благородной страсти и пристрастия к романтике. В этом все осталось неизменным. Как хорошо сказал Левис, «французские поэты XI века, было ли это их открытием или выдумкой, сумели первыми выразить романтическую страсть, о которой писали англий­ ские поэты девятнадцатого столетия. Благодаря их новаторству не осталось ни одного нетронутого закоулка в нашей этике, нашем воображении и в нашей повседневной жизни; они воздвигли неодолимый барьер между нами и клас­ сическим прошлым, а также современным Востоком. В сравнении с этой революцией Возрождение кажется скромным водоразделом...».

ВXX веке, когда в гетто зрели бунты, страны жаждали доминировать,

асирены завывали над глубокими провалами городов и развалинами пред­ местий, мы мечтательно вспоминаем о куртуазной любви. Швейцарский мыслитель XX века Дени де Ружемон ополчился против нее и чурался ее как чумы, видя в ней лишь хлопотную, обидную ошибку. Он презирал саму идею того, что чувство может превалировать над разумом. Благоразу­ мие заставляет людей тосковать по здравому смыслу, а романтическая лю­ бовь выводит эмоции из-под контроля и делает человека беспомощным. Дени де Ружемон спрашивает: «Зачем западному человеку стремиться к переживанию страсти, которая терзает его и отторгает здравый смысл?» По его мнению, романтическая любовь делает человеческие отношения слиш­ ком напряженными и неустроенными; он не принимает открытого, радос­ тного желания страдать и возмущается тем, что страсть лишает людей шан­ са на счастливый брак, который не может соперничать с сочностью этого чувства. Романтическая любовь потворствует темному, опасному инстинк­ ту — тоске по смерти. Люди подсознательно ощущают это притяжение, но боятся искать подтверждения странному феномену. В хаотичном и мно­ жественном мире идет битва за порядок. Проводя каждую минуту своей жизни в сражении против того, что мешает, обороняясь от разрушения, от усталости, наваливающейся как лавина, человек втайне подумывает об ис­ чезновении с лица земли. Никто не признается в этом вслух, но выпущен­ ные на волю страдания и муки, желание умереть или ослепнуть от взгляда возлюбленной — подобные импульсы играли на руку смерти, придавая ей соблазнительности.

Возможно, де Ружемон был прав. Но, с другой стороны, куртуазная лю­ бовь помогла поднять статус как женщины, так и рыцаря, указала на право индивида самому выбирать свою судьбу, ввела в обиход представление о вза­ имности чувств и понуждала влюбленных относиться другк другу с нежностью и уважением. Возлюбленные, исполненные благородства, почтения и доверия, стремились к большему совершенству и тем способствовали восприятию ее как чего-то ценностного. Нет ничего удивительного, что ее призыв стал зву­ чать особенно властно.