§ 3. Аналогия как обновляющее и одновременно консервативное начало

Может возникнуть сомнение, действительно ли так велико значение аналогии, как это, казалось бы, следует из предшествующего изложения, и действительно ли она охватывает область, столь же обширную, как и область фонетических изменений. Фактически история каждого языка обнаруживает бесчисленное множество громоздящихся друг на друга аналогических фактов, и, взятые в целом, эти непрекращающиеся перестройки играют в эволюции языка значительную роль, более значительную, чем изменения звуков.

Но наибольший интерес для лингвиста представляет следующее: в великом множестве изменений по аналогии, охватывающих целые столетия развития, почти все старые элементы сохраняются и только иначе распределяются. Порождаемые аналогией инновации носят скорее кажущийся, нежели реальный характер. Язык напоминает одежду, покрытую заплатами, которые сделаны из материала, отрезанного от этой одежды. Если иметь в виду субстанцию французской речи, то можно сказать/что французский язык на % восходит к индоевропейскому; однако все слова, дошедшие до современного французского языка из праязыка в чистом виде, без изменений по аналогии, могут уместиться на одной странице (например, est = *esti, имена числительные и еще несколько слов, как-то: ours «медведь», пег «нос»,реге «отец», chien «собака» и т. д.). Огромное же большинство французских слов представляет собой того или другого рода новые сочетания звуковых элементов, извлеченных из более старых форм. В этом смысле можно сказать, что аналогия — именно потому, что она для своих инноваций пользуется исключительно старым материалом,—является определенно консервативным началом.

И действительно, аналогия во многих случаях работает и как чисто консервативный фактор; можно сказать, что она действует не только там, где имеет место распределение существовавшего ранее материала по новым единицам, но и там, где имеет место сохранение в неприкосновенности прежних форм. В обоих случаях дело идет об одинаковом психологическом процессе. Чтобы в этом убедиться, достаточно вспомнить, что принцип аналогии по существу совпадает с принципом, лежащим в основе механизма речевой деятельности (см. стр. 165).

Лат. agunt «двигают» сохранилось почти в полной неприкосновенности с доисторической эпохи, когда говорили *agonti, до самой римской эпохи. В течение всего этого долгого периода сменявшиеся поколения пользовались этим словом, и никакие конкурирующие формы не смогли его вытеснить. Но разве аналогия ни при чем в этом

172

АНАЛОГИЯ И ЭВОЛЮЦИЯ

сохранении прежнего слова? Своей устойчивостью agunt обязано действию аналогии не в меньшей степени, чем любая инновация. Agunt включено в рамки системы; оно связано с такими формами, как dicunt «говорят», legunt «читают» и т. д., и с такими, как agimus «двигаем», agitis «двигаете» и т. д. Не будь этих связей, оно легко могло бы оказаться вытесненным какой-либо формой, составленной из новых элементов. Пережило века не agunt, но ag-unt; форма не изменилась потому, что ag- и -wit находили регулярные соответствия в других рядах: вот этот сопутствующий ряд ассоциируемых с agunt форм и сохранил его в неприкосновенности во время его многовекового пути. Ср. еще sex-tus «шестой», также опирающееся на компактные ряды: с одной стороны, sex «шесть», sex-aginta «шестьдесят» и т. д., с другой стороны, quar-tus «четвертый», quin-tus «пятый» и т. д.

Таким образом, формы сохраняются потому, что они непрерывно возобновляются по аналогии; слово одновременно осознается и как единица, и как синтагма и сохраняется постольку, поскольку входящие в его состав элементы не изменяются. И наоборот; угроза его существованию появляется лишь тогда, когда составляющие его элементы выходят из употребления. Обратим внимание на то, что происходит с французскими формами dites «говорите» vifaites «делаете», соответствующими непосредственно лат. dic-itis,fac-itis, но не имеющими больше опоры в современном спряжении; язык стремится их вытеснить; начинают говорить disez,faisez—по образцу plaisez «нравитесь», lisez «читаете» и т. д., и эти новые формы уже стали общеупотребительными в большинстве производных глаголов (contre-disez «противоречите» и т. д.).

Единственные формы, на которые аналогия вовсе не может распространиться,—это, разумеется, такие изолированные слова, как собственные имена, в частности географические названия (ср. Paris, Geneva, Agen и др.), которые не допускают никакого осмысленного разложения и, следовательно, никакой интерпретации составляющих их элементов; конкурирующих новообразований рядом с ними не возникает.

Таким образом, сохранение данной формы может объясняться двумя прямо противоположными причинами: полнейшей изоляцией или же принадлежностью к определенной системе, неприкосновенной в своих основных частях и постоянно приходящей ей на помощь. Преобразующее действие аналогии может развиваться наиболее успешно в той промежуточной области, которая охватывает формы, не имеющие достаточной опоры в своих ассоциативных связях.

Но идет ли речь о сохранении формы, составленной из нескольких элементов, или о перераспределении языкового материала по новым конструкциям, роль аналогии безмерно велика, ее воздействие сказывается повсюду,

173