§ 2. Рациональное деление грамматики [267]

Взаимопроникновение морфологии, синтаксиса и лексикологии объясняется, по существу, тождественным характером всех синхронических фактов. Между ними не может быть никаких заранее начертанных границ. Лишь установленное выше различение отношений, синтагматических и ассоциативных, представляет основу для классификации, которую навязывают сами факты и на которой единственно может строиться грамматическая система.

Все, в чем выражено данное состояние языка, надо уметь свести к теории синтагм и к теории ассоциаций. Уже сейчас без особого труда можно было бы наметить распределение по этим двум разделам некоторых частей традиционной грамматики: словоизменение является, конечно, типичным примером ассоциации форм в сознании говорящих; с другой стороны, синтаксис, то есть, согласно наиболее распространенному определению, теория словосочетаний, входит в синтагматику, так как словосочетания всегда предполагают по меньшей мере две распределенные в пространстве единицы. Не все синтагматические явления попадают в синтаксис, но все явления синтаксиса относятся к синтагматике.

На любом разделе грамматики можно было бы показать все преимущества, проистекающие от изучения каждого вопроса под этим двояким углом зрения. Так, понятие слова ставит две разные проблемы, рассматриваем ли мы его ассоциативно или синтагматически;

французское прилагательное grand «большой» в синтагме выступает в двоякой форме (gra garso «gran d garςon» и grat afa «grand enfant») и ассоциативно — в другой двоякости (м. р. gra «grand», ж. р. grad «grande»).

Надо научиться сводить, таким образом, каждое явление к его ряду, синтагматическому или ассоциативному, и согласовывать все содержание грамматики с ее двумя естественными осями: только такое распределение сможет нам показать, что именно следует изменить в привычных рамках синхронической лингвистики. Разумеется, мы не берем сейчас на себя этой задачи, а ограничимся установлением самых общих принципов.

Глава Vill Роль абстрактных сущностей в грамматике [268]

До сих пор мы еще не касались одного важного пункта, в котором наиболее ярко обнаруживается необходимость изучать каждый грамматический вопрос с двух выделенных выше точек зрения. Дело идет об абстрактных сущностях в грамматике. Рассмотрим их сперва с ассоциативной стороны.

Ассоциирование двух форм — это не только осознание того, что они имеют нечто общее; это также различение характера отношений, управляющих данными ассоциациями. Так, говорящие сознают, что отношение, связывающее enseigner «обучать» и enseig-nement «обучение», juger «судить» ujugement «суждение», не тождественно тому отношению, которое они констатируют между enseignement «обучение» vijugement «суждение» (см. стр. 125). Вот этой своей стороной система ассоциаций и связывается с грамматической системой. Можно сказать, что сумма осознанных и систематических классификаций, которые производит грамматист, изучающий данное состояние языка без привлечения истории, должна совпадать с суммой ассоциаций как осознаваемых, так и неосознаваемых, реализующихся в речи. При помощи этих ассоциаций и фиксируются в нашем уме гнезда слов, парадигмы словоизменения, морфологические элементы: корни, суффиксы, окончания и т. д. (см. стр. 185 и ел.).

Но какие же элементы выделяются путем ассоциации, только ли материальные? Конечно, нет! Мы уже видели, что ассоциация может сближать слова, связанные между собою толыоо по смыслу (ср. enseignement «обучение», apprentissage «учение», education «образование» и т. д.).Так же обстоит дело в грамматике; возьмем три латинские формы родительного падежа: domin-Γ «господина», reg-is «царя», Tos-arum «роз»; в звучаниях этих трех окончаний нет ничего общего, что могло бы породить ассоциацию, а между тем они вступают между собою в ассоциативную связь вследствие наличия общей значимости, выражающейся в тождественности их употребления; и этого достаточно для возникновения ассоциации, несмотря на отсутствие какой-либо материальной опоры. Именно таким образом и возникает в языке понятие родительного падежа как такового. Совершенно аналогичным образом окончания -us, -Т, -о и т. д. (в dominus, domim, domino и т. д.) связываются в сознании и дают начало таким еще более общим понятиям, как падеж и падежное окончание. Такого же рода ассоциации, но еще более широкие, объединяют все существительные, все прилагательные и т.д., приводя к такому понятию, как часть речи.

137

СИНХРОНИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКЛ

Все это существует в языке, но лишь в качестве абстрактных сущностей; изучать их нелегко, так как нельзя знать в точности, заходит ли сознание говорящих столь же далеко, как и анализ грамматистов. Но основное состоит в том, что абстрактные сущности в конечном счете всегда основываются на конкретных. Никакая грамматическая абстракция немыслима без целого ряда материальных элементов, которые служат для нее субстратом и к которым в конечном счете необходимо всегда возвращаться. Встанем теперь на синтагматическую точку зрения. Значимость синтагмы часто связана с порядком ее элементов. Анализируя синтагму, говорящий не ограничивается выделением ее частей;

он устанавливает также определенный порядок их следования. Смысл таких слов, как франц. desir-eux «жаждущий», лат. signi-fer «знаменосец», зависит от положения составляющих их единиц низшего уровня друг относительно друга: нельзя, например, сказать eux-desir «щий-жажду», fer-signum «носец-знаме». Значимости может вообще не соответствовать какой-либо конкретный элемент, вроде eux wmfer, ее носителем может быть только сам порядок следования членов синтагмы: так, например, французские словосочетания je dois «я должен» и dois-je? «должен ли я? » различаются по значению исключительно в силу различного порядка слов. Один и тот же смысл в одном языке выражается порой простым порядком слов, тогда как в другом — одним или несколькими словами. В синтагмах типа gooseberry wine «сидр из крыжовника», gold watch «золотые часы» и т. д. английский язык выражает одним лишь порядком слов такие отношения, которые в современном французском языке выражаются предлогами: vin de groseil-les, montre en or. В свою очередь современный французский язык выражает понятие прямого дополнения исключительно позицией существительного после переходного глагола (cp.je cueille unefle-иг «я срываю цветок»), тогда как латинский и другие языки выражают то же понятие винительным падежом, характеризующимся особыми окончаниями, и т. д.

Но если порядок слов несомненно является абстрактной сущностью, то не в меньшей мере верно и то, что она обязана своим существованием конкретным единицам, которые ее содержат и которые располагаются в одном измерении именно в этом порядке. Было бы заблуждением думать, будто существует бесплотный синтаксис вне этих расположенных в пространстве материальных единиц. При рассмотрении англ. The man I have seen «Человек, которого я видел» может показаться, что в данном случае изображается нулем то, что французский язык передает местоимением que «которого». Но это представление, будто нечто может быть выражено через ничто, основывается исключительно на сопоставлении с фактами французского синтаксиса и является ложным; в действительности же соответствующая значимость возникает исключительно благодаря выстроенным в определенном порядке материальным единицам. Нельзя обсуждать

138

РОЛЬ АБСТРАКТНЫХ СУЩНОСТЕЙ В ГРАММАТИКЕ

вопросы синтаксиса, не исходя из наличной совокупности конкретных слов. Впрочем, тот самый факт, что мы понимаем данное языковое сочетание (например, приведенный выше ряд английских слов) показывает, что данный ряд слов является адекватным выражением мысли.

Материальная единица существует лишь в силу наличия у нее смысла, в силу той функции, которой она облечена; этот принцип особенно важен для выделения простых единиц, так как может показаться, будто они существуют только в силу своей материальности, то есть будто, например, aimer «любить» существует лишь благодаря составляющим его звукам. И наоборот, как мы только что видели, смысл, функция существуют лишь благодаря тому, что они опираются на какую-то материальную форму; если мы сформулировали этот принцип на примере синтагм или синтаксических конструкций, то это только потому, что существует тенденция рассматривать их как нематериальные абстракции, парящие над элементами предложения. Оба эти принципа, дополняя друг друга, согласуются с нашими утверждениями о разграничении единиц (см. стр. 103).

Часть третья Диахроническая лингвистика