31. Вторичные тексты. Цитирование. Обусловленность ссылок на цитируемые тексты. Типы текстов

А. Никифоров, характеризуя особенность философского исследования, различает первичную и вторичную работу*. Первичная, иди творческая работа совершается свободно под влиянием внутреннего интереса над новой для автора темой или проблемой, результат которой выражает взгляды, идеи, вкусы автора, доставляет удовольствие. Вторичная работа побуждается не внутренним личным интересом, а внешними обстоятельствами, и возможности творческого самовыражения в ней весьма ограничены. Однако это различие в значительной мере субъективно (первичное для меня может быть вторичным для другого), относительно (в большинстве работ смешаны черты обеих) и ничего не говорит об общественной значимости работы. Тем самым различие первичной и вторичной работы отражает две ценностные установки исследования: установку философа, вносящего в философию собственный вклад, и установку “специалиста по философии”, говорящего “о” ней (В. Межуев).

Отталкиваясь от такого подхода, мы будем разграничивать два типа текстов: первичные и вторичные, и соответственно два типа субъектов: писателей и читателей.

Вторичные тексты

Первые исторические примеры вторичных текстов мы встречаем в мифах. Вспомним, что миф характеризуется фиксацией повторяющегося стандартного опыта. Излагая деяния богов и героев по творению мира, установлению его пределов и структуры, свойственных ему законов, будь то законы природы или социальные установления, миф суммирует накопленное и готовое легитимироваться знание. Во вторичных текстах выражается повседневный оседлый опыт группы, чья ценность не подвергается сомнению и принимается как нечто очевидное. Курт Хюбнер в своей книге “Истина мифа” приводит многочисленные примеры того, как в греческом мифе и трагедии воспроизводятся “первоначальные архэ”, “прасобытия”, т. е. древние повествования о богах и героях. Текст вырастает в мифе до реальности, а миф не просто рассказывается, а реально воспроизводится в тексте. Рассказчик мифа создает его, отождествляя себя с его персонажами, сажая оливу Афины, воспламеняясь любовью Афродиты, осушая бокал вина Диониса, зажигая огонь Гефеста, плывя по морю Посейдона и т. п.

Это, однако, не значит, что само создание вторичных текстов — простое и непроблематичное занятие. Невозможно переоценить роль Гомера в том, что он, по выражению Геродота и Платона, познакомил греков с их богами и тем самым привил им их форму жизни. Кроме того, в мифе отразилась только часть повседневного опыта, а именно его сакральная часть, связанная с основаниями человеческого бытия, которые способны сохраняться на фоне существенного исторического изменения значительных слоев поведения и мышления. Это можно проиллюстрировать пониманием причинности в контексте греческого мифа. Так, никакой из олимпийских богов не несет ответственности за случайность, но лишь за то, что соответствует его сущности.

Гелиос производит движение Солнца; Афина направляет полет Ахиллового копья, дабы исполнить историческое предназначение ахейцев; однако она же отвечает за практическую мудрость и справедливое суждение, так же как и Аполлон есть источник пророческого видения и музыкального мастерства; Афродита зажигает в сердце человека любовь, а Гермес — покровитель шуток и проказ и т. п. За отклонения от божественной причинности несет ответственность Судьба, равно неподвластная и богам, и смертным, детище праисторических, древнейших хтонических сил, более глубоких, чем наличная реальность. Миф не может быть сведен к изображению, представлению прошлого но выступает как его реальное воспроизводство. Мифологические персонажи и события воплощаются в реальность во время священных праздников, и человек, отождествляя себя с ними, следует традиции1.

Однако было бы ошибкой представлять дело так, что человек слепо следует традиции, даже если она доминирует в его время.

Следование традиции неотделимо от личного выбора, который происходит в форме повторного решения проблемы в ходе отождествления себя с мифическим героем. Это что-то вроде “повторного отреагирования”, как оно понимается в психоанализе. Наследуются не решения проблем, но способы их постановки, парадигма относится к повторяющимся коллизиям, но не к их решениям. Отождествляя себя с Авраамом, Орестом или Изольдой, индивид познает социальные, моральные и политические коллизии, и, переходя затем на профанный уровень реальности, выбирает свой собственный путь. Человек окунается в миф так же, как душа, согласно Платону, путешествует во сне в мире идей, познавая тем самым не только истину, благо и красоту, но и общие понятия вообще. В современном понимании это соответствует ненаучному способу познания, модель которого представлена в литературе. Литературные герои служат людям культурными ресурсами, позволяющими ориентировать познание, своего рода “субъективными теориями”, относительно которых разворачивается эмпирия человеческого мира. Однако процедура чтения мало напоминает мифологический праздник: миф, воплотившийся в тексте и оторванный от соответствующего ритуала, уже не связан необходимо с процессом его проживания. Миф превратился в фольклор, в “мифологию” (Хюбнер) и почти полностью утратил функцию “справочника по творению и структуре мира”, будучи в этом заменен форменными справочниками: учебниками и словарями — настоящими кладбищами творческих идей.

И здесь эти вторичные тексты, будучи оторваны от своего прошлого и представленные в качестве последнего достижения современного ума и языка, обнаруживают свою подлинную ретроспективность. Это означает не то, что они погружены в лежащие в их основе культурные ресурсы, а то, что они сами фактически являются прошлым-в-настоящем: уже в момент своего написания они безнадежно устаревают для решения сегодняшних задач и обеспечивают лишь репродукцию прошлой парадигмы. Они однозначно очерчивают сферу прошлого знания и в этом смысле выполняют важную функцию — к ним обращаются (если исключить задачи рутинного преподавания) лишь за тем чтобы не повторить уже сказанное. Вторичные тексты пишутся в “ограниченном коде”, используя терминологию Б. Бернстайна, а именно — в социально ограниченном коде, основная функция которого в укреплении социальной структуры, а не передача информации. И вместе с тем во вторичных текстах налицо элементы “разработанного кода”, поскольку они представляют собой результат общественно полезного профессионального труда и нередко являются средством личного успеха. Их написание — своего рода “внешнее производство”, при котором используются социально легитимная лексика и синтаксис, позволяющие понять и использовать вторичный текст не только “эксперту”, но и тому, кого А. Шютц называет “хорошо информированным гражданином” или даже “человеком с улицы”. Именно ими он признается как источник информации, ибо он в состоянии быть прочитан, понят, оценен и таким образом признан в результате процедуры, которую можно назвать “общественным договором”.

Цитата

Это дословная выдержка из какого-либо текста. При этом важно, что цитируемый (вставленный) текст однозначно идентифицируется как вставленный (то есть как часть другого текста). В русском языке и типографике цитаты принято оформлять в кавычках (« », „ “) или особым шрифтом (уменьшенным кеглем, со втяжкой, курсивом). В других языках способ оформления цитат и вид кавычек могут отличаться.

Иногда, на интернет-сайтах (началось в ФИДО, также в некоторых почтовых программах — TheBat!), однострочные цитаты обрамляются с начала предложения одной или несколькими закрывающими угловыми скобками >.

Дословное цитирование текста принято в научной литературе для передачи мысли автора без искажений. Часть цитаты может быть опущена, что отмечается многоточием (иногда в угловых скобках) на месте пропущенного текста.

При условии оформления границ цитаты и ссылки на источник, цитирование не является плагиатом.

Авторские права на содержание цитаты принадлежат автору цитаты, потому человек, который публикует её, не несет ответственности за ее содержание.

История слова

В русском языке слово «цитата» употребляется с 20-х годов XIX века. В словарях слово «цитата» отмечается с 1861 года.

Первоисточник — позднелатинское citatio, от лат. cito — «привожу в движение», «потрясаю», также «призываю», «вызываю», в юридической латыни — «доказываю правоту».