ранее неосвоенное пространство. В свою очередь такое пространство перестает быть неосвоенным, поскольку приобретает своеобразные условные формы и границы.

Механизмы самоорганизации в условиях децен-трированности и плюральности.

Механизмы самоорганизации в условиях децен-трированности и плюральности.

Механизмы самоорганизации таких пространств обнаруживаются при разведении концептов социальной и культурной реальности. Представленность их в виде относительно автономных друг от друга модальностей совместной жизни людей, в виде двух различных жизненных миров имеет важную познавательную ценность.

Такое разведение позволяет понять, как люди продолжают существовать в условиях, когда разрушаются социальные системы, структурные порядки, созданные для решения общественно значимых проблем. Если они не выполняют своих функций и разрушаются, люди совсем не обязательно исчезают вместе с ними. Нередко в этом случае социальная система дедифференцируется на более простые компоненты, на мелкие маргинальные первичные группы, способные к выживанию. С точки зрения теории социальных систем, это пред-

406

ставляется периодом беспорядка и аномического кризиса. С точки зрения теории культуры, можно говорить о разрыве связей, которые люди по каким-то причинам не смогли или не захотели поддерживать, во имя того, чтобы попробовать что-то другое, более подходящее. Аномический беспорядок может освободить энергию, ранее связанную бесплодными, неэффективными видами социально санкционированной активности, и стать ферментом инноваций, спасительных для индивидов, для новых форм социальности, для их культурного утверждения.

Когда социальная система исчерпывает свой функциональный потенциал, перестает быть средством решения жизненно важных проблем, существование в маргинальном пространстве может быть полезнее для индивидов и культуры, чем упорядоченное воспроизведение устаревших структур. С позиции современной теории культуры «номадическая» личность не должна априори рассматриваться как неконтролируемое социальное зло. Следует проанализировать, чем и как обусловлен ее выход за пределы теряющих свою эффективность норм, в каком направлении обнаруживаются эти отклонения и почему, каков их шанс на воспроизведение. Соответственно деконструкция социальной системы не означает разрушения культуры. Поскольку ее элементы, такие как знания, навыки, принципы построения отношений с окружением, оценочные критерии и т. п., сохраняются индивидами в их активности и представлениях, то дезинтегрированность специфичных социальных систем не уничтожает поисковой культурной активности, а иногда и способствует ее интенсификации.

В этом смысле особый интерес представляет концепция Ж. Деррида, в работах которого можно увидеть путь к отысканию опорных представлений о бытии в условиях социокультурной неопределенности. Он предлагает аналитическое расчленение, деконструкцию культурных текстов, направленные не на свободную их интерпретацию, но на выявление «слоя метафор», запечатлевших в них следы предыдущих культурных эпох и исходных намерений авторов. Соответственно появ-

407

ляется возможность выйти сквозь череду таких следов к непосредственному побуждению и проследить его вне символических коннотаций и различных социальных структур.

В центре внимания Ж. Деррида находятся тексты, зафиксированные в знаковой форме, или письмо. Это ключевое понятие он определяет как разрыв между метафизическим присутствием (присутствием в абстрактном смысле слова) и метафизическим (также абстрактным) понятием пространства (внутреннее — внешнее) и времени (прежде — теперь). Письмо не подчиняется принципу бытия как присутствия. Оно представляет собой способ дистанцирования от реальности, ее объективации и презентации в знаковой форме, позволяющий абстрагировать какие-то ее черты, ее образ от контекста непосредственного существования в первую очередь социальноинституционального. В то же время письмо, воплощающее принцип проведения различий такого рода, становится важным полем для выяснения проблем «назначения», «послания», «корреспонденции», то есть исходных интенций, лежащих в основе построения культурного текста. Действие этого механизма также помогает сохранять и воспроизводить элементы культуры, запечатленные в текстах, в «маргинальных пространствах», при разрушении социокультурных систем.

Многослойность символических объектов

Произвольные системы знаков, составляющие «языки культуры», как уже говорилось, рассматриваются как искусственные образования, не имеющие прямой, непосредственной связи с

Орлова Э А. Культурная (социальная) антропология: Учебное пособие для вузов. — М.: Академический Проект, 2004. — 480 с.

реальностью как таковой. Чтобы функционировать как механизм выделения, интеграции и коммуникации чего-то значимого из окружения, каждая такая система строится и действует по определенным правилам. Во-первых, она должна представлять реальность, с которой имеет дело, в ее наиболее простых элементах. Во-вторых, она должна содержать правила комбинирования этих элементов в воображаемые целостности. В-третьих, в ней

408

должны содержаться правила, запрещающие определенные операции со знаками, как противоречащие «природе вещей».

Таким образом, считается, что система формируется как аналитическая решетка, определяющая и ограничивающая пространство для комбинаторики тех исходных впечатлений, с помощью которых природа обнаруживает свою сущность на уровне человеческих ощущений и восприятий. В то же время внутри этих рамок в логике постмодерна выделяется пространство для вероятности, случая, произвола, свободного комбинирования

Подобная система рассматривается как инструмент анализа той части реальности, которую она ограничивает. Она позволяет исследовать происхождение составляющих ее элементов, исчисливать и классифицировать их, фиксировать их возможные сочетания. Такая система, выполняя функцию языка, представляет все охватываемые ею элементы реальности совокупностью искусственных символов и логических операций. Однако на уровне обозначающего в языке находят отражение не один, но несколько типов реальности, с которыми имеет дело человек.

Указание на отсутствие.

Указание на отсутствие. Ж. Деррида, например, видит в знаке указание не на присутствующую мысль, но на некоторое наличное различение. Соответственно он выделяет функции знака, связанные с обращенностью к тому, что постоянно отсутствует и от чего отличается обозначаемое данным знаком. Понятием, фиксирующим отсутствие, является «трасса». Оно выражает такое условие возникновения опыта и мысли, при котором отсутствует их укорененность в настоящем, и они формируются на пересечении следов прошлых переживаний.

Соответственно Ж. Деррида возражает против обращенности знака к тому, что мыслится в настоящем и должно быть сообщено другому. В коммуникативных процессах, по его мнению, происходят гораздо более сложные вещи.

Прояснение значений в процессе коммуникации предполагает процедуру особого смыслового «обора-

409

чивания», остранения1 — бриколлажа, — примером которого может служить метафора. Это обусловлено природой порождения знаков. Еще Ф. Ницше отмечал, что при восприятии окружения и реакции на него человек интегрирует всего лишь нервные импульсы. Только потом он описывает их в фигуративных категориях, используя свою способность «отождествлять неэквивалентное»2. Соответственно знак всегда будет содержать гетерогенные элементы, поскольку представляет собой набор различных признаков, которые человек связывает с устойчивой конфигурацией своих нервных импульсов. Иными словами, знак всегда содержит в себе метафору.

Понимание этого позволяет более глубоко проникнуть в природу коммуникации. Здесь всегда сохраняется место, специально отведенное для «игры шанса с необходимостью, случайности с законом»3, обусловленное необходимостью остранения при попытке понять значение знака, невозможностью знака однозначно транслировать представление о переживании, которое человек пытается передать другому с его помощью. В пределе такое остранение может принять форму самодовлеющей эстетической игры, связанной с построением метафор, которое Ф. Ницше считал «фундаментальным импульсом человека»4. Здесь проявляется борьба волевого начала человека и неволевых, языковых компонент за отклонение от нормативных правил употребления знаков, от стереотипных представлений об их значениях. Цель такой игры — выделить из значения его случайные компоненты, чтобы понять, как происходит ускользание смысла при использовании знака в определенном контексте. Обращаясь к категории письма и выделяя трассы «различия», Ж. Деррида полагает, что таким образом он получает возможность принудить язык к совершению «усилия», подчиняющего разнородные элементы метафоре, знаку как целостности.

1Термин В. Шкловского, означающий восприятие привычного как «странного» (отсюда — отстранение), необычного.

2Niethche F. Werke. Berlin — N. Y., 1973 V. III. P. 2. S. 381.

3Derrida J. La dessemenation. P., 1972. P. 309.

4Nietzche F. Werke. S. 381.

410

Орлова Э А. Культурная (социальная) антропология: Учебное пособие для вузов. — М.: Академический Проект, 2004. — 480 с.

Указание на инобытие.

Указание на инобытие. Рационалистические модели реальности и ее символической представленности в их классическом варианте в значительной степени утратили свою эвристическую силу, когда в сфере внимания оказалось бессознательное, то есть тот аспект человеческого существования, который никогда не мог быть данным субъекту в рефлексии: скрытые механизмы, безликие причинности, обусловливающие его активность.

Тем не менее движение мысли, путь познания после обнаружения этого факта не прекращались в различного рода попытках понять, как можно иметь с ним дело. Внутри и вне процессов мышления, на их границах с другими психическими процессами, в их переплетениях постепенно обозначилась целая область, некая «инертная плотность» (М. Фуко), в контексте которой и протекают названные процессы. Это область немыслимого, невыразимого. Первоначальные столкновения с инобытием оборачивались попытками различных мыслителей интегрировать его в классичные познавательные рамки. Его не рассматривали как самодовлеющий феномен, но лишь в качестве постоянного двойника объективированной, рационализованной культурной реальности. Оно выражалось как «в себе» в противоположность «для себя» в работах Канта и Гегеля, как «бессознательное», начиная с Шопенгауэра; как «отчужденный человек» у Маркса; как «скрытое», «недействительное», «осадочное», «несвершив-шиееся» у Гуссерля. Во всех этих попытках инобытие представлялось рефлексивному знанию нечеткой проекцией самого человека с его способностью к развивающемуся истинному познанию. Вне отнесенности к божественному началу такое Иное было лишено права на самостоятельное существование.

В настоящее время его самодовлеющая значимость в порождении символических объектов полностью признана. И оно не является недоразвитой природой или напластованиями истории в человеке. По отношению к человеку немыслимое выступает как Иное, не освоенное и неосваиваемое в принципе, порожденное не им и не в нем, но существующее рядом и одновременно с ним, в постоянной новизне и необратимой действенности.

411

Указание на несуществующее.

Указание на несуществующее. В теоретических построениях постмодернизма значительная роль отводится феномену воображения и символическому миру воображаемого. Воображение определяется как способность человека представлять вещи, которых нет, то есть которые не даны в ощущениях в символической форме.

Подчеркивается конституирующая значимость воображения в культуре. На этом уровне конструируются «фигуры», делающие общество и культуру видимыми для их членов. Благодаря нему определяются проблемные ситуации в обществе и обыгрываются их возможные решения. С его помощью строятся прожек-тивные картины альтернатив будущего. И все эти представления, будучи обозначенными и объективированными, существуют в культуре наряду с другими. Соответственно в ней можно обнаружить сигнификации, относительно независимые от обозначающих, однако играющие роль в их выборе и организации. И сложность заключается в том, что в случае воображаемого как организационного принципа по отношению к культурным феноменам обозначаемое, к которому относится обозначающее, обнаруживается с трудом, поскольку его «способ существования» является, по определению, способом небытия1.

На основе фрейдовской триады «оно—я—сверх-я» Ж. Лакан строит производную модель соответствующих полей реализации: «реальное—воображаемое— символическое». Уровень «воображаемого» при этом рассматривается как источник субъективного, иллюзорного синтезирования представлений, а уровень «символического» — как совокупность объективированных механизмов языка и культуры. Символическое бессознательно структурировано и, следовательно, носит упорядоченный характер.

Воображаемые культурные объекты (сигнифика-ции) не существуют в форме репрезентаций, поскольку им не соответствует никакая социокультурная реальность, никакой чувственный опыт. Они не имеют культурного моста, подобного тому, что занимают

1 См.: Постмодернизм и культура. М., 1991. С. 117.

412

представления о реальных событиях, действиях, отношениях; тем не менее они создают в культуре некоторое «силовое поле», влияющее на траекторию реальных явлений.

Воображаемые социокультурные сигнификации не несут в себе никакого реального значения (денотата); но их коннотативные возможности чрезвычайно многообразны, поскольку под ними можно подразумевать множество самых различных вещей.

Указание на невидимые порядки.

Указание на невидимые порядки. Под влиянием структурной лингвистики Б. Уорфа ряд

Орлова Э А. Культурная (социальная) антропология: Учебное пособие для вузов. — М.: Академический Проект, 2004. — 480 с.

исследователей обратился от изучения социальных институтов и структур к анализу представлений, знаний об окружении, а также форм их лексической организации. Это направление носит название «этнонаука». Ее немногочисленные сторонники видят цель своей работы в том, «чтобы лучше понять, каким образом люди воспринимают свою окружающую среду и как они организуют подобное восприятие» в лексиконе1. Об этой цели хорошо сказал Г. Фрейк: «Этнограф не может быть удовлетворен всего лишь фиксацией компонент культурных экосистем в категориях западной науки. Он должен также описать окружающую среду таким образом, как ее воспринимают местные жители, и используя понятия, употребляемые ими, выявить правила организации соответствующих представлвений и поведения»2.

В рамках этого направления развиваются специальные методы сбора и анализа информации о том, как представители определенной культуры воспринимают природную среду (этноэкология), ее флору (этноботаника) и фауну (этнозоология), как они взаимодействуют друг с другом (этнометодология). Таким образом, принятое в культурной антропологии понятие «этнонаука» обозначает «народные» модели организации представлений об окружающем мире и объяснения

1Moran E.F. Human Adaptability: An Introduction to Ecological Anthropology. North Scitnate, 1979. P. 58-59.

2Frake G. O. Cultural ecology and anthropology // American Anthropologist. 1962. Vol. 64. № 1. P. 55, 58.

413

связей между событиями и явлениями. Такого рода «этнознания» можно считать областью культуры, порождающей движение к специализированному научному познанию.

Предметом этнометодологии — социологического аналога этнонауки — являются процедуры повседне-вых взаимодействий и коммуникаций людей в контексте обыденной жизни. Исследователь «пытается трактовать практические действия, практические обстоятельства и практическое социологическое мышление как темы эмпирического исследования, уделяя самым заурядным действиям повседневной жизни внимание, которое уделяется обычно экстравагантным событиям, стремится познать их как феномены, сами по себе заслуживающие изучения»1. Исходным допущением является представление о том, что существуют неотрефлексированные, но достаточно жестко сформировавшиеся схемы поведения, которые делают действия людей взаимоприемлемыми и объяснимыми.

Соответственно основным предметом изучения является скрытая, неочевидная систематичность обыденной жизни, порождаемая и конституируемая людьми в ходе повседневного взаимодействия. Эта систематичность позволяет им ориентироваться в жизненных ситуациях и надлежащим образом строить свое поведение. Исследователь может понять смысл и значение повседневных событий только изнутри ситуации, находясь в равной позиции с другими ее участниками. По отношению друг к другу они исполняют роли, связанные с принятием «взаимной перспективы»: актор становится «повседневным социологом», а исследователь вынужден осуществлять «этнометодологическую редукцию», «вынося за скобки собственную субъективность»2.

Следует еще раз подчеркнуть, что сторонники этнонауки имеют дело со скрытыми, нерефлексируемыми механизмами взаимодействия людей с окружением

1Новые направления в социологической теории. М., 1978. С. 333.

2Zimmerman D. Ethnomethodology // American Sociologist. 1978. V. 13. P. 9.

414

на уровне повседневной жизни, в том числе обыденной речи.

Итак, сторонники постмодернизма в разных предметных областях познания считают необходимым преодолеть накопленные культурные стереотипы, «вновь обрести способность воспринимать и выражать, ибо только так можно сохранить подлинную культуру в недрах цивилизации»1.

При этом подчеркивается, что новые правила в отношениях человека с окружением выстраиваются и символизируются по мере работы с культурным материалом. Оценивая ситуацию в искусстве, Ж.Ф. Лиотар пишет: «Писатель и художник постмодерна находится в позиции философа: текст, который он пишет, произведение искусства, которое он создает, в принципе не управляются никакими предустановленными правилами, и соответственно не могут быть судимыми в соответствии с общепринятыми критериями и категориями. Само произведение искусства есть средство отыскания таких критериев и категорий. Художник и писатель, таким образом, работают без правил, чтобы сформулировать правила того, что следовало бы делать»2. Так же сегодня в рамках постмодерна могут быть представлены и другие типы символических языков культуры.

Орлова Э А. Культурная (социальная) антропология: Учебное пособие для вузов. — М.: Академический Проект, 2004. — 480 с.