65176307

ческие топонимы, зафиксированные в крупномасштабных географических картах северо-восточных, центральных и южных регионов Казахстана конца XIX — нач. X X в. См.: Десятиверстная Карта Западной Сибири. М., 1920—1923; Десятиверстная карта Туркестанского военного округа. Ташкент, 1893—1911 и др.

44.Наиболее четко эта тенденция выражена в письмах хана Абулхаира и его жены Бопай-ханым, а также ханов и султанов Среднего жуза середины XVIII в. царским пограничным властям, отложившимся

вфондах № 3 Гос. Архива Оренбургской области и № 1 Гос. Архива Омской области.

45.Валиханов Ч. Ч. Соб. соч. В 5 т. Т. 3. Алма-Ата, 1985. С. 158.

46.Подробно об экзоэтнонимах и эндоэтнонимах уйгуров изложе­ но в рукописи монографии Г. С. Баратовой «Уйгуры Юго-Восточного Казахстана и Восточного Туркестана в XIX — начале X X в.» (объем около 25 п.л.), которая должна выйти в свет в Алматы в 2007 г.

47.Yin пайгамбар. 157, 158 б.

48.Моисеев В. А . Джунгарское ханство и казахи XVII—XVIII вв. Алматы, 1991. С. 162—173; История Узбекистана. Т. 3. Ташкент, 1993. С. 68—71, 205—207; Сапаралиев Д . Отношения кыргызского народа с русским и соседними народами в XVIII в. Бишкек, 1995. С. 38—61.

49.Сапаралиев Д . Отношения кыргызского народа. С. 27—37.

50.Златкин И . Я. История Джунгарского ханства. 1635—1758. Изд. 2-е. М., 1983. С. 239.

51. Посланник Петра I на Востоке. М. 1986. С. 123, 125—126; М оисеев В. А . Джунгарское ханство и казахи. С. 75—78; Материалы по истории Средней и Центральной Азии X —X IX вв. Ташкент, 1988. С. 266 и др.

52.Бартольд В. В . Собр. соч. В 9 т. Т. 2. Ч. 1. М., 1963. С. 164.

53.Yin пайгамбар. 164, 181 бет.

54.КРО—1. Док. № 164. С. 422, 428; Басин В. Я . Казахстан в

системе внешней политики России в первой половине XVIII века / / Казахстан в X V —XVIII веках. Алма-Ата, 1969. С. 60.

55.Кудайбердыулы Шакарим. Родословная тюрков, киргизов, казахов

иханских династий. Алма-Ата, 1990. С. 52, 97; История Казахстана в русских источниках. Т. 2. Док. № 32. С. 315—316, 362, 364, 366—371.

56.Ерофеева И . В . Хан Абулхаир. С. 122—180; Свод памятников ис­

тории и культуры Республики Казахстан. Жамбылская область. Алматы, 2002. С. 292.

61.Иллюстрированная история Казахстана. Т. 2. Алматы, 2005.

С. 184.

62.Тынышпасв М . История казахского народа. С. 187.

63.Златкин И . Я . История Джунгарского ханства. С. 239—240;

Из истории международных отношений в Центральной Азии (сред­ ние века и новое время). Алматы, 1990. С. 67—82; он же. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке (Очерк внешнеполитических отноше­ ний). Барнаул, 1998. С. 79—101.

64.АВПРИ. Ф. 113/1. 1731 г. Д. 1. Л. 218-219; М оисеев В. А .

Вджунгарском плену. С. 211.

65.Там же. Д. 2. А. 360. Д. 1. А. 219—219 об.; М оисеев В. А .

Вджунгарском плену. С. 211.

66.Там же. 1735 г. Д. 1. А. 222—222 об.

67.М оисеев В. А . В джунгарском плену. С. 212; он же. Россия и Джунгарское ханство. С. 91—101.

68.Ходжаев А . Из истории международных отношений в Центральной Азии в XVIII веке. Взаимоотношения Цинской империи и Джунгарского ханства. 1695—1758. Ташкент. 2003.

69.Шнирельман В. Ценность прошлого. С. 15.

70.Аенинские принципы национальной политики КПСС и актуаль­ ные задачи интернационального воспитания / Материалы республикан­ ской научно-практической конференции, состоявшейся И апреля 1987 г.

вАлма-Ате. Алма-Ата, 1987. С. 163.

71.Магауин. М . Азбука казахской истории. С. 53, 83.

72.Абдакимов А . История Казахстана (с древнейших времен до на­ ших дней). Учебное пособие. Изд. 4-е. Алматы, 2003. С. 138.

73.Там же. С. 131; Шэкэр'ш К>улайберд1улы. '& л ец д ер мен поэмалар.

Алматы, 1988, 84—85 б.

74.Иллюстрированная история Казахстана. С. 121.

Из истории взаимоотношений народов Среднего Прииртышья в XVI— XVIII вв. / / Вестник науки Акмолинского аграрного университета им. С. Сейфуллина. Акмола, 1996. С. 9—10; Шаймерденова М . Д . История Казахстана с древнейших времен до середины X X века. Учебное посо­ бие. Алматы, 1999. С. 47.

91.См.: Ерофеева И . Хан Абулхаир. С. 57—60.

92.Волобуев В . И . Некоторые итоги реконструкции карты Джунгарии

94.Уроки отечественной истории и возрождение казахстанского об­ щества. Алматы, 1999. С. 41.

95.Абдакимов А . История Казахстана. С. 164.

96.Кузембайулы А ., Абиль Е . История Казахстана. Астана, 2004. С. 162-163.

97.Косач Г. Г. Ерофеева И . В . Хан Абулхаир: полководец, правитель

иполитик / / Восток. 2000. № 3. С. 192.

98.Ерофеева И . В . Хан Абулхаир. С. 6“ 14; Косач Г. Г Ерофеева И . В.

Хан Абулхаир. С. 192.

99.Там же. С. 192-193.

100.Кузембайулы А ., Абиль Е . История Казахстана. 2-е изд. Алматы, 1996. С. 173—180; Кыдырбекулы Д . Эволюция дипломатии Казахстана: от истоков к современности / / Казахстан и мировое сообщество. 1996.

№3. С. 90—98; Данияров К . К,аза^станныц балама тарихы. Алматы,

1997, 8 6 -8 8 б.; он же. Альтернативная история Казахстана. С. 43— 45, 145—147, 190—192; Магауин М . Азбука казахской истории. С. 110

идр.

101.АВПРИ. Ф. 122/1. 1749 г. Д. 4. Л. 56.

102.Кузембайулы А ., Абиль Е . История Казахстана. Алматы, 2003. С. 166—167; Шаймерденова М . Д . История Казахстана. С. 52; Исторический опыт защиты отечества. С. 71—82; Иллюстрированная ис­ тория Казахстана. С. 205—213; Магауин М . Азбука казахской истории. С. 105—123; Данияров К. История Абылай-хана — государственного де­ ятеля, полководца, дипломата, политика. А. 1998 и др.

103.Ерофеева И . В. Хан Абулхаир. С. 15 (библиография).

104.Султанов Т . И . Поднятые на белой кошме. Потомки Чингизхана. Алматы, 2001. С. 77, 148.

105.КРО -1. С. 62-64, 268, 308; АВПРИ. Ф. 122/1, 1758 г. Д. 4. Л. 126-128; ГАОО. Ф. 1. On. 1. Д. 31. Л. 201, 202; Д. 88. Л. 999; МИКСССР—2. С. 413-418, 401-402, 406-408 и др.

106.Там же. С. 580-581.

107.ГАОрО. Ф. 3. On. 1. Д. 176. Л. 60—61 об (перевод); Л. 58— 59 об. (подлинник на тюрки).

108.Здесь и далее указанные обстоятельства биографий Абулхаира и

Абылая см.: Ерофеева И . В. Хан Абулхаир; Масанов Н . Э ., Абылхожин Ж .

Б., Ерофеева И . В., Алексеенко А . Н ., Баратова Г. С. История Казахстана:

народы и культуры. Алматы, 2000. С. 150—164.

109.К РО -2. Док. № 49. С. 96.

110.Кузембайулы А ., Абилъ Е . История Казахстана. 2004. С. 160.

111.История Казахстана в русских источниках. Т. 2. Док. № 56— 59; Ерофеева И . Хан Абулхаир. С. 148—156.

112. Кузембайулы А ., Абилъ Е . История Республики Казахстан. С. 132.

113. Аманжолова Ш . Хочу жить на проспекте хана Абулхаира / / Мегаполис. 2001. № 5(13). С. 8.

Глава 4. ИНЕРЦИЯ МИФОТВОРЧЕСТВА В ОСВЕЩЕНИИ СОВЕТСКОЙ И ПОСТСОВЕТСКОЙ

ИСТОРИИ К А З А Х С Т А Н А

По вопросу о методах исторического познания в философии истории наработано немало представлений. Некоторые из них на тот или иной период казались настолько оригинальными и как будто бы всеобъемлющими, что наделялись даже статусом чуть ли не хрестоматийных аксиом.

Вэтой связи можно вспомнить, например, марксистско-ленин­ скую методологическую максиму, что «история есть борьба клас­ сов», которая требовала интерпретировать динамику исторической эволюции исключительно в контексте антагонизма классовых ин­ тересов. А потому анализ материального производства как сферы базисных отношений признавался в марксистской концепции не­ пременным условием, без которого история оказывается заблоки­ рованной для правильного прочтения.

Впредисловии к обобщающему труду «Марксистско-ленинская теория исторического процесса», написанному одним из лидеров советской философской школы, академиком Ф . Константиновым, это кредо декларировалось следующей, весьма категоричной и вместе с тем пафосной стилистикой: «И з всех великих и величай­ ших научных свершений прошлого века самым значительным... яв­ ляется возникновение марксизма и его социально-философской ос­ новы — исторического материализма. С тех пор появилось немало общественно-политических, философских, социологических теорий, претендовавших на объяснение и истолковывание смысла обще­ ственно-исторической жизни человечества. Все они не выдержали испытания временем, и только одна общественная теория прошла

226 Научное знание и мифотворчество...

историческую проверку в огне событий бурного X X века — мар­ ксистско-ленинская теория общественного развития, исторический материализм» [Ц.

По другую сторону идеологических баррикад выражали не­ согласие со столь самоуверенно-заносчивой оценкой. Здесь идеи экономического детерминизма воспринимались, если не с воинст­ венным нигилизмом, то, во всяком случае, с большим присутст­ вием скепсиса в отношении их якобы универсального познаватель­ ного потенциала. Как отмечал один из основателей знаменитой школы «Анналов», выдающийся историк X X в. Марк Блок, для исторического познания гораздо важнее «посмотреть, как... иде­ альные структуры, выражающие ментальность людей и картину мира, пронизывают социальные, экономические условия жизни людей, воздействуют на них и трансформируют их» [2].

Марксистская концепция истории и ее теоретико-методологи­ ческие контрпарадигмы, ассоциированные с либерализмом, — вот те мегатенденции, которые более всего определяли «внутривидо­ вую» конфронтацию в мировой исторической науке на протяжении почти всего двадцатого столетия.

Но парадоксальным образом эти две наиболее генерализован­ ные традиции развивались в научном пространстве, что называет­ ся, рука об руку, поскольку питали вдохновение в обоюдоострой критике друг друга. В западной публицистике основными креативщиками атаки на движимые истматовскими догматами мифосотворения выступали советологи. В советской же историографии их визави являлись историки, подвизавшиеся на ниве специально выделенного жанра под названием «критика буржуазных фаль­ сификаций», которых нередко столь сильно захватывал полеми­ ческий задор, что они в своих обвинениях в адрес «буржуазной науки» утрачивали чувства элементарной корректности и научной этики (вспомним такие, например, клише, как «интеллектуальные наймиты капитала», «глашатаи кривды истории» или уничижи­ тельное обозначение западных концепций как «лживых буржуаз­ ных теориек»).

Однако все это уже в прошлом. Сегодня на постсоветском пространстве историческая наука, по крайней мере, ее наиболее продвинутые эшелоны, выходит на понимание и освоение гло­ бально-универсальных ценностей демократического либерализма,

апотому уже не представляет собой некого «идеологизированного анклава» на всеобщей территории исторического познавания. Ныне

впостсоветской историографии наблюдается небывалая конденса­ ция «энергии реинтерпретации» исторического прошлого, которое подвергается тестированию на критерии передовой теоретической мысли и инновационной методологии, «препарируется» более эф­ фективными познавательными инструментами, выводится из тес­ ных рамок прежних дискурсов.

Эти позывы находят все большую реализацию и в казахстан­ ской историографии. Но нельзя не заметить, что продвижение вперед сопровождается здесь и отдельными откатами назад, про­ являющимися, в частности, скрытыми или явными попытками со­ хранить функциональность некоторых ложных, мифологизирован­ ных стереотипов, выпестованных в лоне советской историографии.

Другой «камень преткновения» выкатывает в створ стремни­ ны качественно нового «историографического потока» уже постсо­ ветская мифология. В принципе, его можно как бы не замечать,

апросто предпринять обходный маневр. (Как это рекомендует

делать Отделение истории Российской Академии наук, полагая, что развертывание полемики с мифотворцами, например, по по­

«перевернули» все представления о мировой истории, будет лишь «пиарить» их книги). Но дело в том, что этот «камень» все бо­ лее увеличивается в своих объемах и, не ровен час, превратится в глыбу пустой и никчемной породы, которую, однако, все равно придется разрушать, если не нынешним, то следующим поколени­ ям историков.

Первые попытки вытеснения фундаментальных научно-позна­ вательных ориентаций популистскими стремлениями угодить не­ взыскательным потребностям массового обывателя стали замет­ ными уже в начале 1990-х годов. В этот период на стезю исто­ рической публицистики вступило немало ранее ничем незаметных историков, уловивших конъюнктуру момента.

Будучи «историками» лишь по профессиональному диплому или чаще «по наитию», они смело взялись «замазывать» белые пятна истории. Обладая непомерными амбициями и почти бо­ лезненным тщеславием, эти новоявленные «специалисты» упоенно

228 Научное знание и мифотворчество...

переиначивали целые пласты исторического материала, выдавая на-гора каскады «разоблачений и открытий». При этом они даже не пытались хотя бы как-то соизмерить их с критериями фунда­ ментальной исторической науки. Во-первых, потому что просто не были знакомы с ними и, во-вторых, в силу нежелания (или, веро­ ятно, неспособности) апробировать свою «научную продукцию» на предмет сколько-нибудь серьезной теоретико-методологической экспертизы.

Отсюда — игнорирование функций таких категорий научного анализа, как, скажем, «частное и общее», «случайное и законо­ мерное», «единичное и повторяемое», «внешнее и сущностное» и т. п. Стоит ли после этого удивляться, когда у отдельных пуб­ лицистов в качестве единственных аргументов выступают чисто умозрительные «догадки», конструирующиеся на гиперболизации выкроенных из общего контекста фактов, возведении в значимый абсолют случайных ономастических или топонимических созвучий. (Любой лингвафор, «настроенный» на родные для него лексемы, неосознанно пытается обнаружить узнаваемые созвучия в других языках, а потому не отсюда ли надуманные тождества типа «кыпчак Мурат — маршал Мюрат», «Итиль — Италия» и т. п.).

Легко предоставляя самим себе возможность не отягощаться структурными императивами исследовательской процедуры, неко­ торые авторы «с открытым забралом» взялись за написание ни больше, ни меньше как «обобщающих историй Казахстана». Между тем в тот период уровень освоения новых теоретико-методологичес­ ких и понятийно-категориальных средств познания, а также степень накопления ранее неизвестного источникового знания еще не созда­ вали уверенных предпосылок для таких претензий.

Отметим также, что многие такие «обобщающие истории» пи­ сались не коллективами разных специалистов, а в индивидуаль­ ном, так сказать, «сольном исполнении», хотя излагаемый матери­ ал охватывал даже не обширные, а всеобъемлющие хронологичес­ кие диапазоны. А ведь трудно представить, чтобы такой автор, до этого занимавшийся, пускай важными, но все же узкоспеци­ альными сюжетами и временными срезами истории Отечества, вдруг стал одинаково свободно и профессионально компетентно разбираться как в древнетюркском и монгольском периодах, так и в эпохе сталинской силовой модернизации или «хрущевском

десятилетии», в казахско-джунгарских отношениях и современных геоэкономических и геополитических проблемах.

В этой связи уместно вспомнить, что 5-томная «История Казахской С С Р » в свое время создавалась творческими усили­ ями многочисленного коллектива археологов, этнографов, культу­ рологов, историков-медиевистов, ориенталистов, специалистов по новой и новейшей истории. Завершающееся ныне издание пяти­ томной «Истории Казахстана» осуществляли исследователи целого ряда научных институтов и других ведомств.

Все это заставляет подозревать (а в большинстве случаев так оно

иесть), что подобные «обобщающие» работы являются либо косме­ тически подправленной компиляцией, либо, того хуже — откровенным плагиатом других исследований. Не случайно стало уже правилом, что многие авторы не дают сноски на использованные публикации,

алишь ограничиваются крайне усеченным списком рекомендуемой литературы (подчас, чтобы не обнаруживать источник плагиата, «за­ действованные» работы вообще не упоминаются). Таким образом, вся «творческая» работа подобных исследователей сводится к заимст­ вованиям (это мягко говоря) из чужих публикаций и вкраплению в них собственных, весьма вольных комментариев и измышлений. Это

иесть по преимуществу метод так называемых альтернативных ис­ ториков: сохранение событийной канвы, но с наполнением ее обиль­ ными мифологемами и сомнительными интерпретациями.

Почему мифологизированным публикациям удалось занять достаточно функциональную нишу в современной историографии, уже рассматривалось в первом разделе настоящей книги через анализ структуры принимающего их массового сознания. Но были здесь и другие опосредования.

Так, на переходном этапе формирования новой историографии болезненно сказывалось определенное недоверие к ней со стороны читательской аудитории. В значительной мере это была обще­ ственная рефлексия на занудно-затасканные и до предела идеоло­ гизированные мифы, которыми была так насыщена советская ис­ ториография. Радикально настроенная часть общества переносила свое воинственное отрицание всего «советского» и «пролетарскоинтернационалистского» и на историографию, требуя от нее реши­ тельного разрыва с традициями «марксистско-ленинской истории» как якобы одной сплошной фальсификации прошлого.