из электронной библиотеки / 482555095804855.pdf

начинается разрушение магического треугольника – голос больше не поет, а диктует и издает эдикты; графия больше не танцует и не оживляет тела, а записывается в застывшем виде на табличках,

камнях и в книгах; глаз начинает читать…»1. Таким образом,

письменность является еще одним эффективным механизмом кодирования желания и его ограничения.

Своеобразный аналог территоризации у Фуко можно найти в

«Ненормальных» в его описании «моделей постановки под контроль», которые являются исторически определенными практиками нормативизации и, соответственно, конструирования субъектов: «…на рубеже XVIII-XIX веков модель «исключения прокаженных», согласно которой индивида изгоняют, дабы очистить общину, в основном прекратила существование. На смену ей было не то чтобы введено, а скорее возрождено нечто другое,

другая модель. Она почти так же стара, как и исключение прокаженных. Я имею в виду проблему чумы и разметки зараженного чумой города»2.

Контроль имманентен, изначален, несмотря на то, что в различные периоды один способ сменяет другой. Но чему имманентен? У Фуко только властному дискурсу, так как именно таким образом он себя и реализует. Да и самих способов оказывается немного, всего две «модели постановки под контроль»: «модель исключения прокаженных и модель включения

1Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. - Екатеринбург: У-

Фактория, 2007. – С.323-324.

2Фуко М. Ненормальные: Курс лекций, прочитанный в Коллеж де Франс в 1974-1975 учебном году. – СПб.: Наука, 2004. – С. 67.

161

зачумленных»1. Первый предполагает изгнание на периферию социума-общины, маргинализацию и исключение. Второй,

наоборот, строгий учет и анализ. Надзор и ограничение в рамках самого общества.

Очень похоже на территоризацию у Делеза, но с той существенной для нас разницей, что нет субъекта, способного ускользнуть. Остаться «неучтенным во время чумы» и «незамеченным прокаженным среди нормальных», выражаясь метафорически.

Говоря о Деспотической машине и ее способах кодирования желания, мы где-то за текстом у Делеза находим государство задолго до того, как он сам об этом говорит. Деспот действительно не возможен без государства, ибо оно и только оно вмещает и письменность и новую территоризацию в абстрактных границах территории подвластной правителю – тела без органов.

Деспот как мегамашина желания поглощает субъектов, «желающих машин», государство поглощает тела. Оно выступает тем выражением мегажелания, которое объединяет желание конкретных субъектов. Можно сказать, что это сверх-идея, «воля к нереальному» возведенная в степень и преображающая реальность.

Идея идеального государства – «Urstaat» - Прагосударство как квинтэссенция деспотического социума. По мнению Делеза оно и выступает как нечто виртуальное, стремящееся к актуализации.

Потаенное и скрытое, но реальное во всех проявлениях государственности, в любое время и в любом месте: «Как

1 Там же. С. 68.

162

объяснить это забвение и это возвращение? С одной стороны,

античный полис, германская комунна, феодализм предполагают великие империи, они могут пониматься только в связи с Urstaat,

которое служит им горизонтом. С другой стороны, проблема этих форм в том, что необходимо восстановить Urstaat как можно в более полном объеме, учитывая при этом требования их новых четких определений…»1. Государство как некий шаблон должно надстраиваться над существующим способом производства желания. Этим определяется то, каким государство будет. Желание оказывается «субстанцией» способной преодолевать отведенные ей границы, избегать подготовленные для него коды территориальности. Соответственно этому изменяется государство,

все же неизменно стремясь к своему истоку – тотальному контролю желания: «…что означает частная собственность, богатство, товар,

классы? Провал кодов. Появление, возникновение ныне раскодированных кодов, которые текут по поверхности, пересекая ее вдоль и поперек. Государство больше не может довольствоваться перекодированием уже закодированных территориальных элементов, оно должно изобрести особые коды для все более детерриторизованных потоков…повсеместно внедрить Urstaat в новое положение вещей»2.

Государство это «прямое восхождение» применительно к социуму. Перекодирование, замыкание всех «потоков желания» в

единое целое. Поэтому государство всегда равно самому себе, как

1Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. - Екатеринбург: У-

Фактория, 2007. – С.343

2Там же. С. 343-344.

163

бы оно не изменялось. Оно может заново перекодировать уже кодированное желание, но может действовать и иначе – существовать в поле «раскодированных потоков». И последнее также верно. Парадоксальным образом желание-воля стремится к беспрепятственному «извержению», и в то же время к кодированию, своему порабощению. Виртуальный субъект есть в каждом и каждый стремится, желает его реализации, переводу его в актуальное состояние; и одновременно препятствует этому с помощью социума и государства. Желание свободы и рабства идут рука об руку. Это подтверждается и самим Делезом: «Мы все время скатываемся к чудовищному парадоксу: государство – это желание,

которое переходит из головы деспота в сердце подданных, из интеллектуального закона на всю физическую систему, которая из него высвобождается или же из него выделяется. Желание государства, самая фантастическая машина подавления все равно является желанием, желающим субъектом и объектом желания»1.

Безусловно, что власть – государство у Делеза наделяются негативными коннотациями, чего нет у Фуко в частности в

«Ненормальных». И у того и у другого она (власть) неизбежна, как следствие желания или самой себя2. Но все же у Делеза она

1Там же. С.349.

2Мы намеренно не останавливаемся подробно на рассмотрении этого аспекта – темы государства у Фуко и Делеза дабы не уходить от нашей основной цели, хотя стоит отметить, что она занимает важное место. Делез отводит государству весьма значительную роль в кодировании – ограничении воли или же желания. Оно есть некая вечная идея, преследующая способы организации желания любого общества. Шаблон которого никак нельзя избежать и который по этой причине весьма важен в шизоанализе Делеза и Гваттари. Фуко государство интересует в гораздо меньшей степени. Для него дисциплина и норма организуется преимущественно вне государства: «…власть не располагается в государственном аппарате и что в самом обществе ничего не изменится, если механизмы власти, которые действуют за пределами государственных аппаратов, под

164

подавляет субъекта, который стремится стать виртуальным (хотя и к обратному он стремится не меньше). У Фуко власть конструирует субъекта, «нормализуя» его: «Тем, что было введено XVIII веком вместе с его системой «дисциплины-нормализации», была, как мне кажется, власть, которая на самом деле не репрессивна, а

продуктивна: репрессия фигурирует в ней лишь в качестве побочного, вторичного эффекта по отношению к механизмам,

которые как раз являются сердечником этой власти, к таким механизмам, которые созидают, творят, производят»1.

Таким образом, амбивалентность воли, одновременно стремящейся к реализации и порабощению, образует-

обуславливает деление на субъекта виртуального и не виртуального. Виртуальный субъект способен избежать этой амбивалентности и существовать вне различного рода дуальностей.

Он субъект, расположившийся на поверхности, избежавший ее

«глубины» и «высоты». Субъект «неучтенный» государством, но сам производящий «учет», устанавливающий различия, а точнее делающий их возможными. Субъект, который пропускает через себя желание без угрозы его реализации и не реализации. Та самая

«световодозвуконепроницаемость» Шалтая-Болтая, которую мы также можем назвать безразличием. И это будет действительно без-

различие, отсутствие какого бы то ни было различия. В то же время это без(раз)-личие как отсутствие «лица», объект-субъектность о

ними, рядом с ними, на намного более низком уровне, на уровне обыденном, не будут изменены» Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью/ Пер. с франц. С.Ч. Офертаса. – М.: Праксис, 2002. – С. 167-168.

1 Фуко М. Ненормальные: Курс лекций, прочитанный в Коллеж де Франс в 1974-1975 учебном году. – СПб.: Наука, 2004. – С. 75.

165

которой вы уже говорили. До субъектность виртуального субъекта покоящаяся на индивидуальностях.

Каждая из рассмотренных мегамашин, машин по контролю-

кодированию желания делала это по-своему. Используя специфические инструменты поддерживала «границу» между желанием и желанием ограничения самого же желания. В

капиталистической мегамашине эта «граница» донельзя истончилась, по словам Делеза, ни одна из предшествующих мегамашин не балансировала на грани всеобщей детерриторизации.

Дело в том, что «Деспотическая машина» пришла к пределу территоризации и новая организация могла возникнуть только на основе раскодирования потоков желания, что и привело к появлению капитализма, хотя элементы деспотической организации вошли в ее состав: «раскодированные потоки поражают деспотическое государство латентностью, затопляют тирана, но и заставляют его вернуться в неожиданных формах – демократизируют его, олигархизируют, монархизируют, постоянно интериоризуруют и спиритуализируют его в горизонте латентного

Urstaat, потеря которого осталась невосполнимой»1.

Напрашиваются параллели с не столь давними дебатами по поводу отмирания национальных государств на европейском пространстве,

которое все никак не произойдет.

Революция, переворот в устройстве кодирования желания может происходить различно: деспотическая машина сменяет первобытную стремительно, капитализм приходит постепенно.

1 Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. - Екатеринбург: У- Фактория, 2007. – С.– 351.

166

Однако в основе всегда находится желание, ускользнувшее от кода мегамашины. Желание, «воля к нереальному» которая не только получила шанс реализации, но и сделала это. Воля есть некая воля к Ничто, разрушение и смерть, которая оборачивается созданием нового. Первобытная территориальная машина была повержена приходом Деспота, вождя который совместил или вместил в себе фигуру «жреца-шамана». Как мы ранее отмечали – «шаман» был тем «неучтенным», который мог реализовать «волю к нереальному», был свободен от кода или перенасыщен им. Вождь также являлся такой фигурой. Их положение позволяло высвободить волю-желание из тисков территоризации-кодирования и создать новую мегамашину. Возможность «утечки» желания тем же путем после этого перекрывается. Но желание находит новую лазейку, новый канал «утечки» и создания альтернативного Деспоту «тела без органов», которым становится капитал: «…капиталистическая машина, цивилизованная машина будет установлена на коньюнкции. При этом коньюнкция уже не означает просто остатки, которые ускользают от кодирования, или же потребления-прожигания, аналогичные тем, что имеют место в первобытных праздниках, и даже не» максимум потребления» в

роскоши деспота и его приближенных. Когда коньюнкция выходит на первое место в общественной машине, обнаруживается, что она,

напротив, перестает быть связанной с наслаждением как избытком потребления определенного класса, что она делает из самой роскоши средство инвестирования, накладывает все раскодированные потоки на производство в «производстве ради

167

производства», которое снова приходит к первичным коннекциям производства, но при том единственном условии, что они привязываются к капиталу как новому полному детерриторизированному телу…»1. И у этой революции, у этого

«великого освобождения желания» есть свои герои:

детерриторизированный трудящийся ставший пролетарием и раскодированные деньги, превратившиеся в капитал. И те и другие равно децентрированы. Лозунг русской революции 1917г. точно уловил характер перехода из виртуального в актуальное - зыбкое равновесие «ничего» и «всего» («кто был никем, тот станет всем»).

В тот момент, когда пролетарий был никем и всем, он являлся действительно виртуальным и находился на Поверхности. Позже он утратил этот статус став «всем» и прикрепился к новому «телу без органов» - капиталу. Деспотическая машина вытолкнула из своей глубины на Поверхность эти два элемента, из которых возник капитализм, и пролетарий и деньги в виде капитала,

детерриторизированы, свободны от кодирования и даже более того: «…каждый из этих элементов вводит в игру различные процессы раскодирования и детерриторизации…в случае свободного трудящегося такими процессами оказываются детерриторизация почвы посредством приватизации… раскодирование самого трудящегося в пользу самого труда и машины. А в случае капитала

– детерриторизация богатства посредством денежной абстракции;

раскодирование потоков производства посредством рыночного

1 Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. - Екатеринбург: У-

Фактория, 2007. – С.354.

168

капитала…»1. Таким образом, капитализм собирается из этих двух элементов и процессов с ними сопряженных. Из этого сложного синтеза образуется производство новых машин. Анти-

производство, раскодированное желание обращается против себя и рождает производство, производство желания и регистрации, учета.

Возникает новая мегамашина капитализма.

Капитал образует новое детерриторизированное пространство,

которое составляет основу нового социума и государства. Желание вновь инвестируется в производство кодов, капитал порождает капитал. Капитал как «тело без органов» располагает на себе желание и желающие машины. Но истоком новой организации желания все же остается стремление к антипроизводству желания, к

раскодированию, что приводит к крайней противоречивости механизмов территоризации капиталистической машины, они постоянно ломаются и «проливают» потоки желания2. Тем самым смерть и ее желание преследуют капитализм как никакую другую мегамашину. Смерть, которая постоянно угрожает, но все время откладывается: «…мы присутствуем при крушении кодов и постоянных территориальностей, уступающих машине совсем другого типа, функционирующей совершенно иначе. Это уже не жестокость жизни и не террор одной жизни по отношению к другой, это деспотизм post-mortem, деспот, ставший анусом или

1Там же. С. 355-356.

2У Фуко мы находим ту же поломку, которая «вдыхает жизнь» в политическую машину. Сбой (эпидемия) на уровне социума, как телесного, оборачивается пиком эффективности общества как организма политического: «Время чумы – это время исчерпывающей регистрации населения политической властью, капиллярные сети которой ни на мгновение не упускают нидивидуальные клетки, время индивидов, их жилище, местонахождение и тело» Фуко М. Ненормальные: Курс лекций, прочитанный в Коллеж де Франс в 1974-1975 учебном году. – СПб.: Наука, 2004. – С. 70.

169

вампиром…»1. Капитализм, таким образом, оказывается мертворожденным, но все время живым. Ту же природу современности фиксирует Ж. Бодрийар, говоря об отсроченной смерти, дающей жизнь социуму симулякров. Возникает вопрос, чем является так называемая «компьютерная виртуальная реальность» как продукт капитализма, результат его производства. Очевидно,

что жизнью взаймы. Отсюда и теоретические построения,

отталкивающиеся от этого «феномена», говорящие о порожденности виртуальной реальности, реальностью константной.

Наша позиция диаметрально противоположна. Нет порожденной виртуальности, есть виртуальность порождающая. Виртуальное как противостоящее актуальному и представляющее собой волю-

желание.

«Анти-» как основа капитализма, антижелание и антипроизводство накладывают отпечаток на все проявления капитализма. Это «устройство» сломано изначально и не подлежит ремонту. Производство капитала, извлечение прибавочной стоимости сопровождается обратными процессами, столь же глобальными тратами, антипроизводством, которое содержится в самом государстве и является его частью: «роль политико-военного экономического комплекса тем более важна, что она гарантирует извлечение производимой людьми прибавочной стоимости на периферии и в специальных зонах центра, причем этот комплекс сам порождает огромную стоимость благодаря мобилизации ресурсов капитала знаний и информации и в конце концов сам же и

1 Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. - Екатеринбург: У-

Фактория, 2007. – С.360.

170