II. Относительный характер различия между вещными правами

и обязательственными отношениями

Невозможность свести это различие к различию в объектах тех и других прав. Различие в объеме судебной защиты как единственный критерий. Традиционная формулировка его. Критика ее. Правильная формулировка: вещные права - те, которые презумптивно защищаются против всех и каждого, обязательственные - те, которые презумптивно защищаются только inter partes.

Применение различия между вещными и личными правами в качестве классификационного признака. Позднее происхождение такого применения в римском праве: взгляд Mitteis'а. Вопрос о значении этого различия по существу. Господствующее мнение. Новейшие течения по этому вопросу в романистической доктрине. Постановка этой проблемы в германистической доктрине. Взгляды Heusler, Laband, Stobbe, Gierke. Общий вывод.

Основное положение, из которого необходимо исходить при рассмотрении вопроса о происхождении различия между вещными правами и обязательственными отношениями (каковое различие не связано с той или иной конкретной системой права, а имеет совершенно общее значение), заключается в том, что означенное различие имеет не абсолютный, а лишь относительный характер, является не логической, а исторической категорией.

В частности, оно не может быть сведено к различию в объектах тех и других прав. Господствующий взгляд, согласно которому объектом вещных прав являются вещи, непосредственно подчиненные господству правообладателя, а объектом личных или обязательственных прав - чужие действия, не выдерживает критики в силу одного того, что он покоится на явной quaternio terminorum: термин "объект права" в первом и во втором случае употребляется в двух различных смыслах: именно когда мы говорим, что объектом вещного права служит вещь, мы под объектом понимаем элемент отношения, на который правообладатель оказывает или, вернее, может оказать то или иное воздействие; когда же мы говорили, что объектом обязательственного права служит чужое действие, то мы под объектом понимаем тот ближайший результат, который имеет быть достигнут правообладателем: объектом же в смысле элемента отношения, на который оказывается воздействие в целях достижения соответствующего результата, является то лицо, от которого ожидается соответствующее действие, а не само действие, которое, с одной стороны, неотделимо от лица, долженствующего его совершить, а с другой стороны, до совершения его вообще не находится in rerum natura, не имеет самостоятельного бытия, а следовательно, и не может быть элементом отношения <2>. Из сказанного явствует, что противополагать друг другу можно не вещи и чужие действия, а только вещи и лица. Однако было бы ошибочно утверждать, что вещи могут служить только объектами вещных прав: они могут явиться и объектом обязательственных отношений; достаточно указать хотя бы на все те обязательственные правоотношения, которые предоставляют право пользования теми или другими вещами, как, напр. commodatum или locatio conductio rerum в римском праве и др. С другой стороны, если относительно лиц современные частноправовые системы отрицают допустимость признания их объектами вещных прав, то, во-первых, это положение не является логически необходимым, а вызвано, как всякое нормативное определение, соображениями целесообразности, и во-вторых, оно не исключает возможности признания абсолютных прав над личностью как в области семейственных, так и в области публично-правовых отношений.

--------------------------------

<2> См. по этому вопросу мою статью "К учению об объектах прав" // "Вестник права" за сентябрь и октябрь 1905 г.

За отпадением различия в объектах остается один критерий для разграничения вещных и обязательственных прав, это различие в объеме судебной защиты, которая оказывается в надлежащих случаях правообладателю. Критерий этот по самому существу своему чисто практический, относительный и изменчивый. Не только различные правовые системы при наличии однородных в остальном правоотношений решают вопрос о том, в каких пределах, ближе - против кого должно оказывать защиту субъекту права, неодинаково; те же изменчивость и колебание подчас наблюдаются даже в пределах одной и той же правовой системы в разные моменты ее исторического развития. Примером первого рода может послужить различное положение имущественного найма в разных правовых системах; пример второго рода представляет собою история наследственной аренды в римском праве: будучи сначала чисто обязательственным отношением, она впоследствии, благодаря введению претором actio in rem vectigalis, приобретает характер вещного права.

Ближе, это различие сводится обыкновенно к противоположению вещных прав как прав, ограждаемых против всех и каждого, личным или обязательственным правам как правам, ограждаемым только inter partes. Однако это определение вызывает против себя возражения с двоякой точки зрения. С одной стороны, не без основания указывают на то, что бывают правовые системы, в которых защита вещных прав подвергается ограничениям в отношении тех или иных категорий добросовестных третьих приобретателей: в частности, при этом имеются в виду ограничения, связанные с принципом германского права: Hand wahre Hand. С другой стороны, бывают случаи, в которых обязательственное отношение порождает иск не только против стороны, так или иначе нарушившей данное право требования правообладателя, но и против определенных категорий третьих лиц, напр., против третьих недобросовестных приобретателей или против третьих лиц, обогатившихся за счет правообладателя: достаточно напомнить о jus ad rem, об actiones in rem scriptae, actio Pauliana и других родственных исках. Ввиду сказанного правильнее формулировать различие между вещными и обязательственными правами следующим образом. Вещные права - те, которые презумптивно (поскольку данная правовая система не устанавливает каких-либо специальных изъятий в отношении определенных категорий лиц) пользуются охраной против всех и каждого. Наоборот, личные или обязательственные права - те, которые презумптивно (поскольку данная правовая система не расширяет пределы охраны в отношении определенных категорий лиц) пользуются охраной только inter partes. Другими словами, различие между вещными и обязательственными правами сводится к тому, что в одних случаях существует презумпция в пользу абсолютной охраны права, а в других действует обратная презумпция. Такая формулировка, обнимая всевозможные комбинации, встречающиеся на практике, вместе с тем лишний раз свидетельствует о том, что мы имеем дело с чисто практическим критерием, допускающим широкую амплитуду колебаний, а потому неизбежно изменчивым.

Раз все это так, то вопрос о том, как могло вообще сложиться это различие, каково его происхождение, становится законным и обязательным.

Что это различие прежде всего в систематическом смысле как классификационный признак сравнительно позднего происхождения, в настоящее время можно считать установленным даже в отношении римского права, в применении к которому противоположение между вещными и обязательственными правами издавна признавалось краеугольным. Mitteis <3> справедливо замечает, что римским юристам "была чужда принятая ныне группировка субъективных прав по содержанию; они, правда, проводят различие между носителями и объектами прав (personnae и res), но не ставят с ним в связь обусловленные этим противоположением различия по содержанию частных прав. Так, прежде всего оказывающее определяющее влияние на всю систему права противоположение между вещным правом и личным притязанием, конечно, имеется налицо, однако оно в систематическом смысле сказывается только в подразделении процессов (на vindicationes и actiones); в сфере же материального права оно если и дает всюду знать о себе, а подчас даже и формулируется (в особенности Павлом inst. 2 D. 44, 7, 3 pr.: obligationum substantia non in eo consistit, ut aliquod corpus nostrum aut servitutem nostram faciat sqq.), но нигде оно не использовано в качестве основного классификационного признака. У Гая (2, 14) обязательства в качестве одного из подразделений res incorporales в систематическом отношении ставятся на одну доску с сервитутами и правом наследования. И даже те не имеющие большого значения систематические подразделения, которые встречаются в области вещного и обязательственного права, по крайней мере отчасти относятся лишь к поклассическому времени". Несколько дальше тот же Mitteis говорит <4>: "Конечно, ни одну правовую систему нельзя мыслить без всякой систематики, и мы встречаем, конечно, систематические группировки отдельных прав и здесь (т.е. у римлян); однако в основе их лежит не столько юридическая, сколько хозяйственная точка зрения. Так, эдикт во втором основном своем отделе располагает материал исходя из различия между отдельными юридически защищенными категориями имущественных благ (nach den rechtlich geschutzten Sachgutern) и рассматривает как связную группу иски, вытекающие из права собственности на телесные вещи и из повреждения таковых, причем не делается различия между вещными и личными притязаниями; дальнейшую массу образуют обязательственные иски из договоров... засим говорится о женином имуществе и имуществе пупиллов. Сходную группировку дает и система Сабина". "Итак, существует только одна область, в которой противоположение между правами резко сказывается: это процесс. Как только мы вступаем в пределы этой области, мы тотчас же встречаемся с делением исков на actiones in rem и in personam, или, согласно более ранней терминологии, с различением vindicationes и actiones (в тесном смысле)".

--------------------------------

<3> Romisches Privatrecht bis auf die Zeit Diokletians. I. Стр. 86.

<4> Там же. Стр. 88 - 89.

Переходя к вопросу о том, насколько противоположение между вещными и обязательственными правами по существу должно быть признано исконным достоянием римского права, следует заметить, что этот вопрос огромным большинством романистов (и не только одних романистов, но и цивилистов вообще) вовсе и не ставится. Он считается a priori разрешенным в положительном смысле, ибо самое противоположение мыслится, открыто или молчаливо, как вытекающее из самой природы вещей, как нечто логически необходимое. В этом смысле весьма характерны слова Kohler'а <5>: "Без этого противоположения не может обойтись никакое право никакой эпохи, подобно тому, как ни один язык не может обойтись без различения подлежащего и сказуемого". Лишь очень немногие романисты допускают возможность иной постановки вопроса, да и то со значительными оговорками. В частности, можно различать два течения. Одно, более раннее, представителями которого являются, между прочим, H. Kruger и Kuntze, склоняется в пользу того, что в древнем праве элементы вещно-правовые преобладали над элементами обязательственными <6>. Другое, более позднее, в лице, между прочим, Rabel'а, к которому примыкает и Mitteis, наоборот, подчеркивает, что в древнем праве и само право собственности, по крайней мере поскольку оно покоится на деривативном титуле, носило не абсолютный, а относительный характер <7>.

--------------------------------

<5> Kohler. Pfandrechtliche Forschungen. Стр. 26. Пр. 1.

<6> Ср. Kuger. Geschichte der Capitis deminutio. Стр. 286 и сл.; Kuntze. Die Obligationen im rom. u. heut. Recht. Стр. 12, 17 и сл.

<7> Ср. Rabel. Die Haftung des Verkaufers. Стр. 50, 56 и сл.; Mitteis. Ук. соч. Стр. 87, 88. Прим. 40.

Что касается других правовых систем, то особого внимания заслуживает франко-германское право в период, предшествующий рецепции римского права, как система, в применении к которой проблема о роли и значении противоположения между вещными и обязательственными правами также подверглась весьма тщательному анализу. Здесь нет спора о том, играло ли означенное противоположение роль в качестве классификационного признака: отрицательный ответ на этот вопрос не подлежит никакому сомнению. Спорят лишь о том, сказывается ли упомянутое противоположение, хотя бы в области процесса, на системе исковых притязаний или же следует признать, что оно вообще неизвестно германскому праву раннего Средневековья. В литературе встречаются сторонники и того и другого взгляда. Защитником того взгляда, что противоположение между вещными и обязательственными правами не чуждо средневековому германскому праву и что оно, в частности, лежит в основе германского деления исков на Klagen auf Gut и Klagen um Schuld, является, между прочим, Heusler <8>. Противоположный взгляд проводят Laband и Stobbe <9>. Среднюю позицию занимает Gierke <10>, который, с одной стороны, не находит возможным прямо отрицать существование противоположения между вещными и обязательственными правами в древнем германском праве, но, с другой стороны, признает, что "свойство нарушенного права (Die Beschaffenheit des verletzten Rechts) само по себе не оказывало влияния на квалификацию иска и всплывало лишь во время процесса (im Verlaufe des Prozesses)".

--------------------------------

<8> Heusler. Institutionen des Deutschen Privatrechts. I. Стр. 378 и сл., стр. 384 и сл.

<9> Ср. Laband. Vermogensrechtliche Klagen. Стр. 276 и сл.; Stobbe. Handbuch d. deutschen Privatrechts.1. I. Стр. 553.

<10> Gierke. Deutsches Privatrecht. Стр. 260, 324 и сл.

Такое расхождение во взглядах лишний раз подтверждает правильность нашего исходного положения, что противоположение между вещными и обязательственными правами не обладает характером логической необходимости, а может быть объяснено лишь исторически. К этому историческому объяснению мы теперь и обратимся. Мы при этом - по мотивам, о которых уже было упомянуто выше, - будем пользоваться преимущественно данными, заимствованными из истории римского права, не пренебрегая, однако, в подлежащих случаях и сравнительно-историческим материалом.