Малявин В. - Конфуций (ЖЗЛ) - 1992-1

правитель - «единствеllНЫЙ»> из людей и единственно

недвижный среди всеобщего движения. В нем сходились жизненные силы, «семена» всего сущего, отчего он обла­ дал таинственной способностью изнутри, без насилия воз­

действовать на все живое. Эту мистическую силу в Ки­

тае называли да. Благодаря правителю, утверждалось в китайской традиции, всходят хлеба и соаревают плоды, рассеиваются зловредные влияния в мире и благоденст­ вует народ. И, напротив, неурожай ИJIИ нашествие вра­ гов, мор или усобица - все это признаки немощи госу­

даря, и за все это он был в ответе. Одним слоnом, каков

царь, таково и царство. И притом в буквальном смысле: государство мыслилось как тело государя. В китайской

традиции правитель не был индивидом, (<лицом\) или да­ же должностью. ОН был Приеутствием, и притом СТQЛЬ

же вездесущим, сколь и сокровенным, ибо нет ничего не­

приметнее того, что сполна присутствует всюду. Власть

в Китае была прежде всего делом символичеСRИМ: прави­

тель был тайной, скрываемой стенами города и дворца.

НиRТО не мог обратиться R нему напрямую, даже в треть­ ем лице. Традиционное обращение R государю гласило БУRвально: «подножие трона». Даже бросить взгляд на державного влаДЫRУ было бы непростительной (а теоре­ тически, R счастью, и невозможной) наглостью. Разумеет­

ся, ВИRТО не имел права давать правителю ооветы, егО

приближенным дозволллось лишь HaMeRaTb на действия,

которыепеобходимо предпринять. В присутствии госуда­

ря людям его свиты надлежало «стоять, СRЛОНl'J:ВШИСЪ

TaR, чтобы RОНЦЫ пояса свисали вниз, а туфли как бы наступали на Rрая одежды... ». Грязь мира ни в RoeM случае не должна была коснуться священного тела пра­

вителя. ЧИНОВНИRам при дворе предписывалось мыть ру­ ЮI по пять раз в день, а перед аудиенцией у государя

«очистить себя строгим постом, не посещать жеНСRИХ по­ коев, вымыть волосы и тело». Даже писец, стряхнувший

во время аудиенции пыль со своих RНИГ, подвергался су­

ровому наказанию. Что же касается правителя,' то его

жизнь была регламентирована до последних мелочей.

ВсеПОRоряющая мощь и безупречная воля, изобилие ~ чистота: таRОВЫ священные атрибуты древнеRитаЙСRОГО

царя-сверхчеловека - Единственного из людей. Царь в

древнем Китае храnи.!/. в себе правду: все его зримыо

атрибуты и образы ...,... это ТОЛЬRО непреодолимая стена,

ЗRран для обманчиво-радужных теней. Он одновременно

властитель, мудрец и святой, а единство знаний и свер-

шения достигалось им в усвоении творческого пача::;1

мира, подобно TO~IY, как питательная среда усваивается

ЖИВЫl\1 оргаШIЗМОМ. Китайский мудрец (который, будем помнить, является также царем) не познавал, не пере­

делывал, а (<Вкушаю), (<Поглощаю), (<воплощал собоii» реальность. И вкушал оп не тлен и прах мира, а ТОН­

'чайший экстракт жизни, творческую силу, «семена» ВО­

щей. Он питался от верховной гармонии космос'а, ПО.:!'

ноты природных свойств вещей, «небесной полноты при­

ваемая, предвосхищаемая, но превыше всего каи бы сбе­ регаемая сознанием внутри себя. Случайно ли, что в IШ­

тайской традиции столь видное место занимали понятия,

относящиеся к ИНТИl\ШЫМ и внеобразным формам вос­

приятия - например, слуху и обонянию? Для Rитайцсп музыка - первое и ГJIубочайшее искусство, и мудрость

пропстекала из уменья слушать, внимать бездонной му­

зыке творческих метаморфоз бытия. ЧТО же касается

пищи, то она уже в древнейших канонах Китая была

объявлена «основой жизни народа» - и это стало в Кп­

тае отнюдl';> не только констатацией факта физиологии, хотя... и этим тоже! Простая, на удивление приземленпая

иравда китайской традиции гласила: каждый есть то, что

он ест. «Питающиеся зерном разумны и понятливы. Пи­ тающиеся травой сильны, но слабоумны. Питающиеся мясом храбры, но безрассудны. Питающиеся землей ли­

шены разума и дыхания... »

Не удивительно, что законы правильного питания,

секреты пищи одновременно вкусной, здоровой и радую­

щей взор всегда привлекали особое внимание ученых ста­ рого Китая. Цель же юrrайского кулинарного искусства заRлючалась n том, чтобы добиться как можно более гар­

моничного и чистого смешения животворных эссенций про­

дуктов - такого смешеиия, которое явилось бы прооб­ разом (<Неизменной середины и согласию> всего сущего. Даже болезни и лекарства китайские врачи уже во вре­ мена Конфуция соотносили с определенными вкусовыми ощущениямн. Питаясь в соответствии с движением УНИ:­

версума, правитель, согласно традиционным взглядам,

вбирал в себя ТJЗорческие импульсы всех жизненных ме­ таморфоз. Так он покорял пространство и время и обре­ тал бессмертие, точнее - вечное здоровье в «духовном

светоче» (ШЭНЬ .мин) жизни. В сущности, только он,

82

Единственный, обладал бессмертной душой, оказывавшей к тому же благотворное воздействие на потомков. Обык­ новенные же люди умирали в момент физической смерти,

и души их разлагаJIИСЬ вместе с бренным телом.

Что же такое верховная реальность, божественное

бытие в классической мысли Китая? Как ни странно,

всего лишь количественные и периодичеСRие ;щконы раз­

вертывания пространства и времени Великого Пути ми­

роздания, явленного в бюрократичеСБОМ распорядке го­

сударства и в конце концов рассеивающегося в неисчер­

паемом разнообразии жизни;. здесь каждая сущность как

бы расплывалась, теряла себя в бесчисленном множест­ ве нюансов, в бездонной глубине превращений - глуби­

не живого сопереживания, сочувствия со всем сущим n

«едином теле» бытия.

Ясно, что в рамках такого миросозерцанив: в Китае

не могла зародиться идея гражданск.ого общества, со­

стоящего из иНДИВИД-ов, из юридических «субъектов пра­

ва». Все подданные правителя были только статистами при «Едднственном. из людей» и его незримом мироуст­

роительнQМ священнодействии. Публичная жизнь в древ,..

нем Китае бым, по существу, не более ч.ем видимостью

и, помимо, всецело символогических регламентов царской

планиметрии,. регулировалась чисто практическими, те­

КУЧИМR интересами повседневности. Недаром в литерату­ ре старого Китая городск.ая жизнь служила поводом не

столько для реаЛRстическ.их описаний быта горожан,

сколько для рассказов о всевозможных чуд-есах, живо­

писания феерических, часто заведомо нереальных картин

праздничных гуляни.й, ВОJlЬной жизни веселых 'квар­

талов и т. д. Правда, некоторые исследователи усматри­

вают известное сходство уделов в Китае эпохи Обособ­

ленных царств с городами-государствами, полисами

Древней Греции, но сходство это случайное и поверхност­

ное. Оно подсказано скорее обычной скученностью город:­ ского населения, неизбежной публичностью быта и куль­ туры горожан. В той же столице Лу дома жителей столь

густо лепились друг к другу, что какой-нибудь знатный повеса, взобравшись на крышу своего дома, мог заигры­

вать с женой соседа. Существовало H8Roe подобие обще­

ственного мнения, хотя оно вовсе не имело силы закона.

и.в большинстве случаев играло роль как бы третейс~ го судьи в спорах отдельных кланов. Реальной почвы для оформления собственно городской общины в древ­

нем Китае не было: каждая семья оставалась как бы ма.-

nенькой копией государства, да и соперниче~гво семей и

кланов, сохранившийся обычай кровной мести - тоже

черты Догородского, патриархального уклада.

В жизни людей эпохи Обособленных царств разрыв

между традиционной патриархальной символикой и ре­

альностью общественных отношений становился все

более зримым, все более резким. Договоры между цар­

ствами, заключавшиеся именем великих предков .Чжоу,

оставались пустым звуком. Последний раз попытка все­ общего примирения была сделана за несколько лет до рождения КонФуция. Согласно данной участниками до­

говора клятве, правителя, начавшего войну, ожидали

«кара духов, потеря царства и гибель poдa~. Но даже

самые страшные кnятвы не могли заставить тогдашних

~TpaTeГOB отказаться от их циничного правила: «Что

кожно взять, надо брать». Вскоре военные действия

вспыхнули вновь. Не стало доверия в отношениях не

только между царствами, но и между правителями и их

служилыми людьми и даже между родственниками. Инт~ риги, предате~ьства, убийства вчерашних сооБЩНИJ(ОВ,

кровопролитные мятежи и дворцовые перевороты стали

суровой политической действительностью Срединной CTpa~

ны. Всюду торжествовало право сильного. В 536 году ДО н. э., когда Конфуцию 'было пятнадцать лет, советник

царства Чжэн Цзы-Чань отлил бронзовый сосуд с полным перечнем царских законов (В Китае знали только одну форму законодательства: уголовный кодекс). Новшество Цзы-Чаня подверглось ожесточенным нападкам родови­

той знати, усмотревшей в нем посягательства на ее тра­

диционные привилегии. Однако дряхлевшая аристократия была уже не в силах вернуть старые добрые вре-мена.

Еще одним шагом вперед стал новый порядок взимания

государственных податей: ВМесто прежних отработок на

господском поле крестьяне стали выплачивать налог с

пахотной земли. Впервые земельный налог был введен как раз в царстве Лу в начале VI века до н. Э.

В ряду прочих «Срединных царств» Лу не выделялось пи большой территорией, ни военной мощью. Его прави­ телям из века в дек приходилось больше думать о том,

иак противостоять натиску их могущественных соседей:

с севера лусцев теснило царство Ци; с юrа на них насе­

дало не менее могучее «полуварварское~ государство У.

Чтобы как-то сберечь свои :!Iладения и свое достоинство,

правителям Лу приходилось проявлять чудеса диплома­ тической изворотливости. Чаще всего они' обращались за

84

Что было делать свидетелям тогдашнего дУховпого

брожения? Упрямо держаться за одряхлевшие, утратив­

шие власть над умами истины? Разуверившись во всем и вся, искать новые идеалы? Жить, руководствуясь толь­ ко инстинктами хищника? Конфуций был одним из тех,

кто с особенной остротой переживал этот выбор, и он су­

мел дать на него ответ не просто словами,. какими бы

правильными и искренними они ни были, а всей своей жизнью. Он стал тем, кто сумел поверить сам и убедить

других, что человек способен в любых обстоятельствах

оставаться человеком и что таIЮЙ человек сильнее са­

мого могущественного тирана.

ОБРАТИВ СВОИ ПОМЫСЛЫ К УЧЕНИЮ...

«В пятнадцать лет я обратил свои помыслы к уче- нию... » - скажет о себе КонФуций, оглядываясь на свою

давно ушедшую молодость. Какой смысл вкладывал в эти

слова престарелый Учитель? Едва ли он имел в виду свое школьное обучение, которое началось для него, ве­ роятно, несколько раньше. Несомненно, он имел в виду

печто совсем другое и даже противоположное школяр­

СКОй зубрежке. Он говорил о стремлении расширять свои познания, свое понимание вещей и благодаря этому изменяться, совершенствоваться самому. Он говорило

жизни, пронизанной сознанием и волей, сознательно и

вольно прожитой; О нашей воле быть тем, чем мы ДО.lIЖ­

ны быть. Такое учение оказьmается синонимом человече­

ской культуры и притом ВЗЯТОй в ее самых глуБОItих,

уходящих в тайну творческого духа истоках. У этого

учения есть начало: внезапное открытие бездонной глу­

бины сознания. Но у него нет конца. Будучи всегда вест­

ником нового, усилие Конфуциевой «воли к учению»

дает нам возможность осознать присутствие Изна-чально­

го, снова и снова возвращает нас к недостижимо-древне­

и-у. Случайно или нет, иероглиф «учение. стоит первым в тексте «Бесед и суждений), начальная фраза которого

гласит:

Учитель сr;а.зал: «(Учu.ться lt всяr;ое 8ре.мя nри­ Jl:ладыватъ выучеююе 11: делу - разве это н,е удоволь­

ствие?)

Прю.Iечательно, что удовольствие, доставляемое учени­

ем, тут же поставлено Учителем Куном в один ряд с ра­ достью поучительной приятельской беседы и стоическоii

86

выдрж~нно?тъюю благородного мужа. В том же первом

изречении м:Ц читаем далее:

Беседовать с другом, nриехавшиJ.t иsдалеnа, - раа­ ве это не радостно? Не быть ПО достоинству оценет-шым светом, а обиду не таить - 1te таков ли благородный

муж?

Конечно, Конфуций прекрасно видел различие между

показной образованностью и подлинным пониманием.

Он охотно повторил бы з~ Гераклитом его знаменитые слова: «Многознайство не есть мудрость>}. И он сам, по­

взрослев, частенько напоминаJi ученнкам:

Древн,ие люди учились для себя. Нын,че люди учат­

ся, чтобы подивить других.

К специальным знаниям и профессиональным навы­

кам он относился, по меньшей мере, иронически, а порой

и с откровенным пренебрежением. Он с готовностью при­

знавал ограниченность своих познаний и не отказыпаlI

себе только в одном: в желании учиться. Эту ненасытную страсть к учению Конфуций считал, кажется, своим глав­

ным достоинством:

Учитель сnааал: «В любо.~ селен,ии иа десяти домов

найдется челове.,;" который T-f,e уступит /Мн,е в добродетели.

Но ниnто не сравн,ится со мн,ой в любви n учен,ию».

Учитель сnааал: «Учись та.,;" словно твоих ананuй тебе вечн,о не хватает, ;и тап, словно тывечн,о страшишься

растерять свои позн,ания)).

Книжное звание редко бывало в чести у ~новополож­

ников великих религий. Христос не читал книг. Магомет и вовсе был неграмотным. Будда учил неи·зъяснимоЙ ясности созна·ния. Да и в самом Китае родоначальники

одного из самых глубоких и влиятельных течений китай­

ской мысли - даосизма - утверждали: «Тот, кто учится,

каждый день приобретает; тот, кто живет по правде, каждый день теряет». Для Конфуция же ученость и отточенный многолетним учением, искушенный ум б:..:п

неотъемлемой частью его жизненного идеала. Конфуций

не мог поступитмя образованием, ибо видел в нем самый естественный и благодарный путь раскрытия человеческих способностей. Открывая нам богатства духа, образование делает нас более чувствительными к тому, что происходит в. нас и вокруг нас; оно развивает духовный слух. А в ре­

зультате «воля к учению» заставляет острее сознавать

наше отличие от других людей, дистанцию, отделяющую

нас от мира, и побуждает на'С 'к нравственному совершен-

87

ствованию. Среди «мужей, преданных учению, реДI\О

встретишь человека закосневшего», - резонно отмечал

Учитель Нун. Быть может, l\онфуциева апология учения

и в самом деле начиналась с наивной, по-детски неуемной

жажды познания. Но находила она оправдание в ·доверии

к жизни осмысленной и вобравшей в себя всечеловеческий

опыт.

Жизнь стоит того, чтобы ее изучать, ибо она хранит

в себе загадку человеческого величия: вот главная посыл­

ка l\онфуциевой философии. Оттого же учение для ки­ тайского мудреца - не только практическая необхо­ димость или нравственная потребность, но и часть

быта, одна из радостей повседневного сущеСТRования

наравне,· скажем, с дружеской беседой или веселой

прогулкой.

Следовало бы, однако, помнить, что, решив посвятить

себя учению, l\онфуций сделал нелегкий личный выбор.

Ему, сыну воина, да к тому же не обделенному ни здо­

ровьем, ни физической силой, более пристали бы ратные

подвиги. Нарьера же ученого или гражданского чиновни­

ка по многим причинам была для него особенно затруд­

нительной. С его далеко не привлекательной, а для мяо­

гих И попросту уродливой внешностью он имел мало нэ­

дежды приобрести тот светский лоск и обаяние, без ко­

торых в обществе спесивых аристократов его времени

было ·почти невозможно снискать авторитет. Нроме того,

не имея высокого покровителя, оя не мог рассчитывать и

на· быстрое продвижение по службе. Наконец, в тот ци­

ничный, изуверившийся n старых ·идеалах век искреннее

желание исполнять заветы древних давало, наверное,

меньше всего шансов нрименить свои способности и зна­

ния в делах государственного управления.

С того момента, когда молодой Нун Цю решил «об­

ратить свои помыслы к учению», началась его сознатель­

ная, взрослая жпзнь. Надо заметить, что приблизительно

втом же возрасте, лет в шестнадцать-семнадцать, юноши

вдревнем Китае достигали совершеннолетия. По этому

случаю совершали специальный обряд перед семейным

алтарем: виновнику торжества укладывали волосы пуч­

ком, как у взрослого, и надевали на него высокую шапку

мужчины. Возможно, в гЛАзах самого l\онфуция решение

стать ученым и достижение им совершеннолетия былп

тесно связаны между собой, так что традиционная цере­ мония приобрела для него еще и особый личный смысл. Что ж, мы не ошибемся, если скажем, ·что -весь жизnен-

88,

ный путь Конфуция был поиском внутреннего, личност­

ного смысла традиции.

В снором време.ни :Кун Цю пришлось продемонстри­

ровать серьеЗ1НОСТЬ своих намерений. Когда ему шел во­ семнадцатый год или, может быть, чуть позже, умерла

его мать. Цю похоропил ее со всеми почестнми, в строгом

соответствии с древними обычаями, чем в очередной раз заставил говорить о себе в'Сю онругу. Каново же было

удивление его соседей, ногда они узнали, что благо­

честивый Цю сделал ТОЛЬRО временное захоронение у перекресТRа дорог, а сам решил во что бы т'О ни стало

отыснать место погребения своего отца и перевеСТIf туда прах матери. Он съездил на родину и там от одноii

старой женщины узнал, чтоШулян - Хэ похоронили у горы Фаншань в не-скольких верстах к востоку от ЦюЙфу. Он разыскал могилу отца ина том же месте захоронил останки матери. (Место Это известно до сих пор.)· По преданию, он велел насьшать над родительскими мо­

гилами высокий холм, пояснив: «Н слышал, что древние

не насыпали курганов над могилами, но я собираюсь в

будущем ездить на восток и на запад, на юг и на север

и должен позаботиться о том, чтобы я мог леГRО узнавать

могилы предков». Эти слова Конфуция окорее всего вы­

мышленны, но нет сомнений в том, что, занимаясь похо­

ронами матери, Кун Цю и в самом деле показал себя на

редкость серьезным и честолюбивым юношей, готовившим

себя к неоБЫRновенной судьбе. В его поступках уже без труда угадывается Конфуций зрелой поры жизни - тот Конфуций, который любил говорить:

Благородnый .муж распространяет уважеnuе 7Ш всех

людей, но более всего уважает себя.

Можно не СОМlневаться и в том, что Кун Цю строго

более лет вести прямо-таки аскетический образ жизни:

не есть скоромного, не спать на мягком, не слушать музы­

ку, носить одежду из грубого холста и, конечно, не со­ стоять на государственной службе. Но неукоснительное

выполнение всех правил траурной аСRезы, надо полагать,

лишь возвышало юношу в его собственных глазах. Пре­ дание донесло до нас любопытный эпизод из тогдашн.еii· жизни КонФуция, свидетельствующий о том, что в свои семнадцать-восемнадцать лет Кун Цю и в самом деле был юношей очень честолюбивым и даже явно переоце­

нивавшим свои возможности. Он еще не снял траура по

89

себя настоящим «сыном правителя», одним нз первых

ввился в дом всесильного царедворца. Но привратник

дома по имени Ян Ху оказал юному посетителю более

чем прохладный прием. «К хозяину приглашены служи­

лые люди, а тебя liИ:nТО не знаю>, - отрезал он. Более обидных для Кун Цю слов и придумать было невоз­ можно. В полном замешательстве будущий великий Учи­ тель удалился, пе сумев найти достойного ответа обид­

чику.

Несмотря на афронт, полученный от челове:nа, :ПОТОРОГО

Кун Цю прочил в свои по:nровители (семейство Цзи, :nажется, покровительствовало его отцу), целоустремлен­ ный и талантливый юноша, несомненно, уже приобреп

некоторую известность в родном царстве. Едва ли CbllI старого солдата мог быть настолько в себе уверен, если

бы он не чувствовал за собой поддержки каких-то влия­

тельных лиц. Правда, аристонраты смотрели па него

свысока, называли не иначе нан «сыном человека из

Цзоу», наменая на то, что отец его был из мелких

начальнинов захолустного городка - не чета обитателнм столицы. Одним словом, Кун Цю в столичном общестuс

уже знали, но еще не вполне признали. А будущий Учитель между тем уже вступал во взрослую жизнь. В девятнадцать лет Кун Цю обзавелся семьей, но о жене его нинаних сведений не сохранилось. Из позднейших ис­

точников известно тольно, что она была родом из цар­

ства Сун. Похоже на то, что семейная жизнь у Кон­ фуция не сложилась, и через неноторое время он с женой разошелся, пережив ее па неско.льно лет. Во всяком случае, супруга Конфуция пинакого участия в делах

мужа не принимала, а сам он считал привязавность к

домашнему очагу недостойным настоящего мужчины и

с готовностью пускалс.я в странствия, претворяя в жизнь

собственное пророчество о том, что ему суждено быть

«чмовеком севера, юга, запада н востока». Ну а пока

Кун Цю был счастлнв с молодой женой: спустя год после свадьбы у вего родился сын. И - о, радосты - сам

вцвитель царства прислал ему по этому случаю кар­

па - традиционный символ удачи. Это был самый ми­ sерный подарок, который только можно было получить

от государя, но ВllДО ли говорить, что для гордого юно­

ши он был дороже всех богатств Поднебесной. Его за-

90