Лицо тоталитаризма

полняют друг друга. Идейные соображения побуждают коммунистов делать большие вложения в определенные отрасли. На эти-то отрасли и направлено целиком плани­ рование. Это приводит к глубоким деформациям, которые не могут быть оплачены доходами от использования «на­ ционализированных» богатств капиталистов и крупных по­ мещиков и покрываются в основном низким уровнем оплаты труда рабочих и ограблением крестьян путем при­ нудительного откупа.

Можно возразить, что, если бы Советский Союз не проводил такого планирования, связанного с форсирова­ нием тяжелой промышленности, он вступил бы во вторую мировую войну невооруженным и оказался легкой добы­ чей гитлеровских агрессоров. Этр не совсем точно. Ведь сила государства не только в танках и пушках. Не пресле­ дуй Сталин определенных — империалистических — це­ лей во внешней и не сделай он тотальное угнетение содер­ жанием своей внутренней политики, не сложилось бы и ситуации, в которой его страна оказалась один на один с захватчиком.

Впрочем, подобные праздные рассуждения могут про­ должаться до бесконечности.

Одно можно утверждать определенно: для развития военной промышленности не был необходим именно та­ кой — идеологизированный — метод планирования и развития экономики. Подобное планирование вызывалось потребностями власть имущих быть внешне и внутренне независимыми от других сил, причем сами по себе нужды обороны носили характер сопутствующего, хотя и неизбе­ жного фактора. Советский Союз мог бы располагать тем же количеством оружия, а свое планирование строить подругому. Но в этом случае он вынужден был бы пойти на более тесные связи с иностранными рынками, что озна­ чает и зависимость от них, и иной курс внешней политики. В условиях сегодняшнего переплетения мировых интере­ сов, когда войны принимают всеобщий характер, масло почти так же важно для войны, как пушки. Это подтверди­ лось на примере СССР: продовольственная помощь из США была ему почти так же полезна, как оружие.

Похожая картина и в сельском хозяйстве. В современ­ ных условиях прогрессивное сельское хозяйство опирает­ ся на индустриализацию, на промышленность. Вместе с тем оно не обеспечивает внешней независимости комму­ нистического режима, создавая внутреннюю зависимость

от крестьян, пусть и объединенных в свободные кооперати­ вы. Поэтому на первом месте была сталь (при обреченных на низкую производительность колхозах) — вместо эконо­ мического прогресса планировалась политическая мощь.

Таким образом, советское, коммунистическое плани­ рование— это планирование особого сорта. Его породили не технический уровень производства и «социалистиче­ ская» сознательность инициаторов, а определенные исто­ рические условия и особый тип власти и собственности. Сегодня время других факторов, в том числе технических, но и перечисленные по-прежнему активны. Это нужно иметь в виду, чтобы понять характер планирования и воз­ можности коммунистической экономики.

Результаты такой экономики и такого планирования различны.

Концентрация всех средств в одних руках и определен­ ный курс в управлении ими дают вершителям власти возможность добиться необычайно быстрого прогресса отдельных отраслей. Некоторые результаты, достигнутые

СССР, поразили мир. Однако отставание в других направо лениях делает прогресс первых неоправданным с эконо­ мической точки зрения.

Вспомним: отсталая царская Россия вышла на второе место в мире по достижениям в важнейших отраслях производства. Она стала самой грозной в мире сухопут­ ной силой. Вырос мощный рабочий класс, широкий слой технической интеллигенции, была создана материальная база для выпуска товаров широкого потребления.

Но это не ослабило диктатуру, и нет оснований считать, что уровень жизни мог вырасти в соответствии с экономи­ ческими возможностями.

Отношения собственности и политические интересы, для которых план являлся лишь средством, делали одйнаково невозможными как ощутимое ослабление диктатуры, так и повышение жизненного уровня народа. Исключительная монополия некой группы в экономике и политике, планиро­ вание с позиций укрепления ее могущества внутри и за пределами страны, что неизбежно сопровождается чрез­ мерным разрастанием как самой этой группы, так и ее привилегий, постоянно уводят на второй план заботу о повышении уровня жизни трудящихся и гармоничном эко­ номическом развитии. А главная причина тут — несвобода.

Свобода в коммунистических системах стала и жи­ зненно важной экономической проблемой.

Коммунистическая плановая экономика таит в себе анархию особого рода. Несмотря на планирование, мож­ но смело сказать, что речь идет о самой затратной эконо­ мике в истории человеческого общества. Это, вероятно, покажется странным, особенно если принять во внимание относительно быстрое развитие отдельных отраслей, да и всего хозяйства в целом. Но такое утверждение не беспочвенно.

Даже в случае если бы группа, стоящая у власти, не руководила всем на свете, в том числе экономикой, ис­ ходя из своих узких собственнических и идейных побу­ ждений, фантастических, не поддающихся учету потерь не удалось бы избежать. В состоянии ли одни и те же люди, даже отказавшись частично от взгляда на любое явление с высот своего могущества, бережливо и эффективно управлять сложной современной экономикой, где (несмо­ тря на самые совершенные планы) постоянно возникают и активно действуют различные, часто противоположно на­ правленные внутренние и внешние тенденции?

Отсутствие не только критики, но и сколь-либо серье­ зного влияния, «подсказки» со стороны неизбежно приво­ дит к застою и бессмысленным потерям.

Этих потерь — при политическом и экономическом всевластии, не считающемся с затратами в рамках эко­ номики как единого целого, — при всем желании избе­ жать невозможно. Во что обходится нации пренебрежи­ тельное отношение к сельскому хозяйству, вызванное суе­ верным страхом коммунистов перед крестьянством и раз­ дутыми капиталовложениями в тяжелую промышлен­ ность? Сколько стоят замороженные капиталы, вложен­ ные в непродуктивные отрасли? А пренебрежение к ну­ ждам транспорта? А низкие зарплаты, провоцирующие безделье и брак? А некачественная продукция? Нет той расходной книги и нет бухгалтера, который бы все это подсчитал.

Махнув рукой даже на собственную теорию, коммуни­ стические вожди ни к чему не относятся так субъективно, как к экономике. А ведь именно этой сфере более всего противопоказан волюнтаризм. Коммунистическое руко­ водство при всем желании (вдруг бы таковое обнаружи­ лось) не способно учитывать объективные интересы эко­ номики в целом. В любой отдельный момент оно, исходя

из политических соображений, объявляет что-то «жиз­ ненно важным», «ключевым», «решающим» (для него, воз­ можно, на самом деле так), и ничто не мешает ему реализировать намеченное, ибо боязнь потерять власть и собст­ венность отсутствует.

Время от времени, когда дело стопорится или огром­ ные потери становятся очевидными, вожди решаются на критику и самокритику, «делают выводы». Хрущев крити­ кует сельскохозяйственную политику Сталина, Тито — собственный режим за непомерные капиталовложения и растраченные миллиарды. Суть же остается неизмен­ ной. Те же люди практически теми же методами управ­ ляют той же системой, пока снова не появятся «ды­ ры» и «искривления». Потерянных богатств не вернуть, но режим и партия за это не отвечают. Они «учли» ошиб­ ки и «исправят» их. Сказка про белого бычка, одним словом...

Ни один из коммунистических руководителей не был наказан за бездарно разбазаренные баснословные средст­ ва, зато многие были свергнуты за «идеологические отклонения».

Гигантские по размерам хищения и растраты при ком­ мунистических системах неотвратимы. Все запускают руку в «народное добро» — не по нужде, а просто потому, что оно как бы ничье. Ценности как бы перестают быть тако­ выми, что создает благоприятную атмосферу для краж и разбазаривания. В одной только Югославии в 1954 году было раскрыто более 20 тысяч случаев хищения «общест­ венного имущества». Коммунистические лидеры, распо­ ряжаясь национальным достоянием как своей собствен­ ностью, вместе с тем растрачивают ее как чужую. Такова природа собственности, власти, системы.

6

Самая же крупная растрата — разбазаривание челове­ ческого труда — остается невидимой.

Вялый, непроизводительный труд миллионов незаин­ тересованных людей, исключение возможности всякой деятельности, на которой висит ярлык «несоциалистиче­ ской» — даже при отсутствии эксплуатации, — вот те не поддающиеся учету, незримые и сверхгигантские растра­ ты, избежать которых не мог ни один коммунистический

можность конкурировать на мировом рынке, перебивается с хлеба на воду. Новые отрасли создаются невзирая на то, что мировой рынок буквально забит продукцией,.которую они выпускают. И все это оплачивает трудовой народ: ведь олигархам необходима независимость.

Вот одна сторона проблемы, общая для всех коммуни­ стических режимов.

Другая — это бессмысленная гонка «ведущей социали­ стической державы», Советского Союза, за наиболее раз­ витыми странами, стремление «догнать и перегнать». Сколько это стоит? И куда ведет?

Вероятно, в одной или даже в ряде важнейших отра­ слей Советский Союз и мог бы догнать развитые страны. При колоссальных трудозатратах, низком внутреннем уровне оплаты труда и ценой отставания других отраслей это, может быть, и достижимо. Но насколько экономиче­ ски оправданно, каких лишений и напряжения сил будет стоить нации — уже другой вопрос.

Подобные планы агрессивны сами по себе. Что должна думать другая сторона: каковы цели советского прави­ тельства, которое, невзирая на низкий уровень жизни в стране, стремится занять первое место по выпуску стали и добыче нефти? Что остается от «мирного сосуществова­ ния» и «миролюбивого сотрудничества», если они склады­ ваются из состязания в тяжелой промышленности и весь­ ма скромного товарообмена? Что остается от сотрудни­ чества, если коммунистические экономики развиваются замкнуто, а на мировую арену выходят преимущественно по идеологическим соображениям?

Такие планы и отношения, впустую растрачивающие свои собственные и мировые ресурсы рабочей силы и иные богатства, не оправданы с любой точки зрения, кро­ ме, естественно, точки зрения коммунистической олигар­ хии. Технический прогресс и меняющиеся жизненные по­ требности выносят на поверхность то одну, то другую отрасль не только в национальных, но и в мировых масш­ табах. Что, если через 50 лет сталь и нефть потеряют свое сегодняшее значение? Об этом, как и о многом другом, коммунистические вожди не задумываются.

Степень взаимодействия коммунистических экономик, прежде всего советской, с внешним миром, стремление углубить эти отношения намного отстают от реальных технических и прочих возможностей. Уже нынешний уро­ вень допускает гораздо более широкое сотрудничество

с мировым сообществом. С другой стороны, если для сравнения брать развитие техники, то гораздо более доступным делают такой «выход в свет» идеология и политика.

Неиспользование возможностей для сотрудничества с другими странами, форсирование контактов с внешним*, миром под знаком идеологии и подобных факторов — все это естественные следствия монопольного положения коммунистов в экономике и их стремления удержать власть. Такова природа системы.

Ленин был во многом прав, повторяя, что политика — это «концентрированная экономика». В коммунистической системе все как бы поставлено с ног на голову: экономика превратилась в концентрированную политику, роль поли­ тики в ней является определяющей.

Изолированность от мирового рынка, «коронация» мо­ наршей волей Сталина собственного «мирового», «социа­ листического», рынка, за который и нынешние советские руководители стоят горой и который является лишь иным выражением автакричности экономики коммунистическо­ го блока, — одна из наиболее важных, если не самая важная причина международной напряженности, а также растранжиривания ресурсов в мировых масштабах.

Монополия на собственность, устаревшие способы производства — неважно, кем применяемые и какие именно, — уже приходят в противоречие с мировыми экономическими потребностями. Свобода и собствен­ ность выросли в мировую проблему.

Нет сомнения, что ликвидация частной, капиталистиче­ ской собственности в отсталых коммунистических госу­ дарствах сделала возможным быстрый, хотя и дисгармо­ ничный экономический прогресс. Возникли государства необычайно крепкие физически, выносливые, полные све­ жих сил. Их ведет класс, самоуверенный и фанатичный, который только что вкусил сладость обладания властью и собственностью. Но все это ни в коей мере не решило (и не может при возникших формах собственности и власти решить) ни один из вопросов, поставленных классиче­ ским социализмом XIX века или даже Лениным, а еще менее в состоянии обеспечить экономическое развитие, свободное от внутренних проблем и потрясений.

Впрочем, это уже отдельный вопрос. Коммунистическая экономическая система, сильная

концентрацией сил в единых руках, привлекательная своей

новизной и быстрыми, хотя и односторониймй, успехами, являет глубокие трещины и слабости с того самого мо­ мента, когда ее уклад полностью воцарился в обществе. Сохраняя по-прежнему немалый потенциал, она тем не менее уже входит в зону проблем. Ее будущее все неопре­ деленнее, ей и в дальнейшем предстоит ожесточенная внутренняя и внешняя борьба за выживание.

НАСИЛИЕ НАД ДУХОМ

1

Насилие над человеческим духом, к которому ком­ мунисты, добившись власти, прибегают с циничной утон­ ченностью, лишь отчасти берет начало в марксистской философии — если нечто такое существует. Коммунисти­ ческий материализм, вероятно, наиболее нетерпимое ми­ ровоззрение, что одно это толкает его апологетов на по­ громные действия в отношении любой «несовпадающей» точки зрения. Вместе с тем не будь упомянутое мировозз­ рение связано с определенными формами власти и собст­ венности, им нельзя было бы объяснить всю чудовищ­ ность методов истязания и умерщвления человеческой мысли.

Всякая идеология, как и всякое мнение, стремится вы­ глядеть и преподносит себя единственно правильной, без­ упречной. Такова природа мышления человека.

Склонность Маркса и Энгельса к исключительности особенно отчетливо выразилась не столько в идее, ими провозглашенной, сколько в способе, каким эта идея ут­ верждалась. Уже они взяли за правило отрицать любые научные и «прогрессивно-социалистические» достоинства своих современников. При этом возможность серьезной дискуссии и углубленного анализа блокировалась, как правило, ярлыком «буржуазная наука».

Ахиллесовой пятой, подтверждением изначальной узо­ сти и исключительности взглядов Маркса и Энгельса (что и сделалось впоследствии питательной средой для идей­ ной нетерпимости коммунизма) было категорическое не­ желание отделять политические пристрастия современных им ученых, мыслителей или художникрв от действитель­ ной научно-интеллектуальной либо эстетической значи­

мости их трудов, их произведений. Ты в стане против­ ников — что ж, пеняй на себя: любой отзыв о тебе (и объективный) будет воспринят в штыки, тебя ждет забвение.

Лишь в какой-то мере такая позиция может оправды­ ваться мощным сопротивлением, с которым уже в самом начале столкнулся «призрак коммунизма».

Обостренная нетерпимость «основоположников» к инакомыслию проистекала из глубин их учения: уверовав, что звезда философии закатилась, они тем более не счи­ тали возможным рождение чего-либо нового и достойно­ го внимания, если это «что-то» не опиралось на их тео­ рию. Атмосфера эпохи, «преклонившей колена» перед наукой, а также нужды социалистического движения при­ вели Маркса и Энгельса к восприятию любого явления, ^неважного» для них лично (не содействующего движе­ нию), мало что значащим и объективно, то есть вне зави­ симости от движения.

Озабоченные «принципиальным» размежеванием в собственных рядах, они обошли практически полным молчанием творчество наиболее выдающихся деятелей своего времени.

В их трудах нет и упоминания о таком, например, значительном философе, как Шопенгауэр, об эстетике Тэна или о блестящих современных им литераторах и живописцах. Даже о тех, кого увлекли идейные и социаль­ ные перспективы, ими начертанные. Для методов, которы­ ми Маркс и Энгельс сводили счеты со своими противни­ ками в социалистическом движении, характерны жест­ кость и нетерпимость, что, впрочем, ненамного превыша­ ло «нормы», установленные уже прежними революционе­ рами, решавшими те же задачи. Можно оспаривать вклад Прудона в социологическую науку, но то, что он необы­ чайно много сделал для развития социализма и социаль­ ной борьбы, особенно во Франции, сомнению не подле­ жит. То же самое касается Бакунина. Оспаривая в «Нищете философии» идеи Прудона, Маркс презрительно отказал последнему вообще в какой бы то ни было значимости. Подобным образом Маркс и Энгельс поступили и с не­ мецким социалистом Лассалем, с другими оппонентами из рядов своего движения.

С другой стороны, они были способны и на весьма точные оценки крупных духовных явлений своего време- - ни; одними из.первых, например они согласились,с Дар­

вином, глубоко проникали в непреходящую ценность на­ следия прошлых веков — античности и Ренессанса, из которых выросла европейская культура. В социологии опирались на английскую политэкономию (Смит, Рикар­ до),^ философии — на немецкую классическую филосо­ фию (Кант, Гегель), в теориях развития общества — на французский социализм, точнее на его направления после Французской революции. Все это были вершины научной, духовной и социальной мысли, формировавшие прогрес­ сивно-демократический климат Европы, мира в целом.

Развитию коммунизма присуща и логика и последова­ тельность.

Если сравнивать Маркса и Ленина, то первый — в большей мере человек науки — отличался и более высо­ кой степенью объективности. Ленин — это прежде всего великий революционер, сформировавшийся в условиях самодержавия, полуколониального русского капитализма и драки международных монополий за сферы влияния.

Опираясь на Маркса, Ленин пришел к выводу, что материализм, если его рассматривать сквозь призму все­ мирной истории, занимал, как правило, позиции прогрес­ сивные, а идеализм — реакционные? Вывод, надо сказать, не только односторонний, а стало быть — неточный, но и содействующий усугублению исключительности, и без то­ го свойственной теории Маркса. Справедливости ради, следует признать, что первопричина здесь в недостаточно глубоком знании истории философии. Когда Ленин в 1908 году писал свой «Материализм и эмпириокрити­ цизм», в нужной мере он еще не был знаком ни с одним из великих философов античности или новейшего времени. Стремясь побыстрее расправиться с противниками, чьи воззрения препятствовали развитию его партии, он по­ просту отбрасывал все, что не совпадало с революцион­ ными взглядами Маркса. Любое противоречие классиче­ скому марксизму было длр него априори ошибкой, безде­ лицей, лишенной всяких достоинств.

Так что в этом смысле его труды — образец страстной, логичной и убедительной догматики.

Ощутив, что материализм в истории всегда практиче­ ски являлся идеологией революционных, мятежных со­ циальных движений, Ленин остановился на односторон­ нем выводе, что материализм и в принципе (в том числе применительно к изучению законов развития человече­ ского мышления) прогрессивен, а идеализм — реакцио­