Лицо тоталитаризма

всех остальных искушал картинками тепла и уюта — нор­ мального существования, о котором столько мечталось. Фейерверки Троцкого озаряли дали небесные, но не мо­ гли запалить огня в домашнем очаге исстрадавшегося человека. Он явственно чувствовал наличие у новых явле­ ний оборотной стороны, но в чем смысл — не понимал. К тому же он никогда не был большевиком, что в равной степени недостаток его и достоинство. «Небольшевист­ ское прошлое» заставляло Троцкого жить и действовать с постоянным внутренним ощущением ущербности. Атакуя от имени революции бюрократию, он, сам того не ведая, нападал на культ партии, то есть по существу, — на новый класс. Сталин же не заглядывал далеко ни в будущее, ни в прошлое. Он оседлал стихию новой нарождавшейся си­ лы — нового класса, политбюрократии и бюрократизма, и стал ее вождем, ее организатором. Он не проповедовал, он — решал. И, естественно, тоже сулил светлое будущее, но такое, чтобы выглядело реальным для бюрократии, чтобы ежедневно и ежечасно ощущала она сталинскую заботу о ее жизненном благополучии и надежности пози­ ций. Речи его нельзя было назвать пламенными, скорее — бесцветными, но для нового класса то был язык действи­ тельности, в высшей степени понятный и близкий. Троц­ кий мечтал увидеть Европу, объятую революцией, обещал последней весь мир. Сталин возражений не высказывал, но столь рискованное мероприятие не мешало ему пре­ жде заботиться о матушке-России и тех, кого призвал он укреплять новую систему, мощь и славу государства Рос­ сийского. Троцкий был человеком революции, ушедшей в прошлое, Сталин представлял день сегодняшний, а стало быть, — и завтрашний.

Победу Сталина Троцкий расценил как «термидор», реакцию, бюрократическое извращение советской власти и революционных завоеваний. Вот почему его так задела аморальность сталинских методов. И хотя Троцкий на самом деле первым приблизился к постижению внутрен­ ней сущности современного коммунизма (пусть неосо­ знанно, в попытке спасти его), но необходимо и признать, что до конца раскрыть эту сущность он оказался не в состоянии. Решив, что перед ним единичный «всплеск» бюрократизма, приведший к попранию чистоты партийно­ революционной линии, он и выход видел в смене руко­ водства, в «дворцовом перевороте». Но, когда такой пере­ ворот действительно произошел (после смерти Сталина),

выяснилось, что сущность не меняется. Так что речь шла, и это ясно сегодня, о вещах гораздо более глубоких и кар­ динальных. Советский сталинский «термидор» был не только воцарением новой власти, более деспотичной, чем прежняя, но и нового класса. Продолжилась одна из сто­ рон революции — насильственная; зарождение и укрепле­ ние нового класса стало неизбежностью.

На Ленина и революцию Сталин мог ссылаться с тем же, если не с большим, нежели Троцкий, правом — пусть дурно воспитанного, но вполне законнорожденного их чада.

История не знает другой личности, которая бы, как Ленин, так всесторонне и с таким упорством развивала одну из величайших во все времена революций. Но не знает она и личности, которая бы, подобно Сталину, про­ делала столь грандиозную неподъемную работу по утвер­ ждению господства и собственности некоего нового клас­ са, вышедшего из недр одной из величайших революций и крупнейших стран. После Ленина, целиком объятого страстью и мыслью, на арене появляется «темная лошад­ ка» — безлико-сероватая фигурка Иосифа Сталина — как символ тяжелой, неумолимой и бесцеремонной поступи нового класса к вершинам могущества.

После них обоих, после Сталина, пришло то, что дол­ жно было прийти со зрелостью нового класса — посред­ ственность, то есть коллективное руководство и искрен­ ний с виду, добродушный, интеллектом нетронутый «чело­ век из народа» — Никита Хрущев. Новый класс не испы­ тывает прежней нужды ни в революционерах, ни в дог­ матиках. Его вполне удовлетворяют «несложные» лич­ ности типа Хрущева, Маленкова, Булганина, Шепилова, каждое слово которых — слово среднего представителя этого самого класса. Новый класс и сам уморился от догматических чисток и дрессуры, ему хочется покоя, бщутив достаточную надежность своего положения, он теперь не прочь обезопаситься и от собственного предво­ дителя. Потому что класс переменился, а Сталин остался тем же, каким был во времена слабости класса, когда жестоко карались как те из собственных рядов, кто прояв­ лял колебания, так и те, кто был заподозрен в возможно­ сти оного. Становлению нового класса необходимой была и сама личность Сталина, и теория его — теория обостре­ ния «классовой борьбы» даже после «победы социализ­ ма». Сегодня все это излишне. Не отрекаясь ни от чего

созданного под сталинским руководством, новый класс не признает лишь его самоуправства в последние годы, и даже не этого, а методов, задевавших сам класс или, как формулирует Хрущев, — «хороших коммунистов».

Ленинскую эпоху революции сменила сталинская эпо­ ха укрепления власти и собственности или же индустриа­ лизации, — во имя столь желанной, спокойной и сытой, жизни нового класса. Ленинский революционный комму­ низм сменили на догматический коммунизм Сталина с тем, чтобы его, в свою очередь, заменить коллективным руководством, то есть управой, осуществляемой группой олигархов.

Таковы три фазы развития нового класса в СССР, раз­ вития русского коммунизма. Да в принципе, и любого другого тоже.

Судьбой коммунизма югославского было то, что три указанные характеристики, слившись с национальным и личным, сфокусировались в одной фигуре — в Тито. Ве­ ликий революционер (но без оригинальных идей), узурпа­ тор личной власти (но без сталинской болезненной по­ дозрительности и догматизма), он, как Хрущев, являлся к тому же представителем «народа», то есть средних партий­ ных слоев. Именно в этом человеке, который всегда после­ довательно (и даже наиболее последовательно, если сра­ внивать с кем-то еще) оберегал сущность коммунизма, но ввиду практических выгод (как только таковые вырисовы­ вались) не отказывался ни от одной его формы, именно в нем как в зеркале отражен целый путь кЬммунизма поюгославски: революция, копирование сталинизма и в ито­ ге — отказ от него в поисках собственного облика.

Три фазы развития нового класса — Ленин, Сталин, «коллективное руководство» — не оторваны одна от другой ни в смысле содержания, ни идейно. По-своему, и Ленин был догматиком, а Сталин — революционером, так же как и «коллективное руководство» в случае нужды догму употре­ бит наравне с революционными методами. Более того, кол­ лективное руководство демонстрирует неприятие догматиз­ ма, только если дело касается его собственных выгод, инте­ ресов верхушки нового класса. С тем большей настойчи­ востью необходимо параллельно «перевоспитывать» народ, активно внушая ему догму, то есть марксизм-ленинизм. Ослабляя жесткость и меру исключительности догмы, но­ вый класс, мощный экономически, обретает большую гиб­ кость и восприимчивость к потребностям практики.

Окончилась героическая пора коммунизма. Завершилась эпоха великих его вождей.

Грядет эпоха практиков. Новый класс — вот он. Он в апогее сил и богатства/но — без свежих идей. И нечего ему больше сказать миру. Осталось лишь разобраться в нем самом — новом классе.

5

Доказательству факта,'что в современном коммунизме речь действительно идет не о скоропреходящей диктатуре

ивременном произволе бюрократии, а о новом собственническо-эксплуататорском классе, не стоило бы, возможно, и придавать особого значения, не толкуй коммунисты-антисталинисты, в том числе Троцкий и не­ которые социал-демократы, о правящем коммунистиче­ ском слое как о явлении «попутном», чисто бюрократиче­ ском по сути, некоей болезни роста, которой, увы, обязано еще в пеленках переболеть новое, якобы идеальное и бесклассовое общество так же, как это было у общества буржуазного, «намучившегося» с деспотизмом Кромвеля

иНаполеона.

Мы подчеркивали уже, что речь на самом деле идет о новом классе. А значит, — о явлении глубоком и устойчи­ вом. И то, что перед нами особый — новый — класс, с особым видом собственности и власти, вовсе не означает, что классом он не является. Напротив.

Обратившись к любому научному определению класса, не исключая марксистской трактовки, которая класс выде­ ляет по его особому положению в производстве, мы полу­ чим однозначный вывод: в СССР и других коммунистиче­ ских странах возник новый класс, класс собственников и эксплуататоров. Не утверждаю этим, что данный класс тождествен своим собратьям-собственникам из прошлых времен. Подчеркиваю лишь, что и речи быть не может о кратковременном воцарении тех или иных самовольнича­ ющих бюрократических бонз, которые в революции по случайному стечению обстоятельств заарканили власть.

Отличительная черта нового класса — особая, коллек­ тивная собственность.

Коммунистические теоретики утверждают (иные даже верят в это), что коммунизм изобрел коллективную собственность.

Коллективная собственность в разных вариантах харак­ терна и для всех предшествующих общественных форма­ ций. Все деспотии Древнего Востока основывались на преобладании государственной, то есть монаршей собст­ венности. В Древнем Египте пахотные земли переходят в частное владение только начиная с XV века до нашей эры, перед этим в частных руках находились лишь дома и усадьбы. Государственная земля сдавалась в аренду (в виде исключения могла быть передана в собственность), а государственные чиновники собирали с нее подати и осу­ ществляли управление. Гидроканалы и всевозможные си­ стемы были, безусловно, в ведении государства. Госу­ дарственная собственность преобладала там вплоть до потери независимости в I веке до нашей эры.

Забыв обо всех этих фактах, мы не сможем до конца понять причины обожествления египетских фараонов или монархов во всех деспотиях Древнего Востока, не поймем мы, откуда появлялась возможность проводить столь ги­ гантские работы по строительству храмов, царских гроб­ ниц и дворцов, каналов, дорог, крепостей.

Древний Рим считал государственными вновь завое­ ванные земли и имел в собственности немало рабов. Коллективной собственностью располагала также средне­ вековая церковь.

Правда, капитализм (такова его природа) был проти­ вником коллективной собственности. Но тоже только до появления акционерных обществ. Противостоять новым видам коллективной собственности он не смог, хотя так и остался к ним холоден.

То новое, что коммунисты привнесли в собственность, не есть ее коллективность, а есть всеохватность такой собственности. Собственность нового класса они сделали более всеохва тно й, нежели во все прежние эпохи, даже в Египте при фараонах.

И все.

Собственность нового класса, как и его характер, сформировалась не сразу, длительный процесс сопрово­ ждался непрерывными трансформациями. Вначале и сама нация, вернее часть ее, ощущала потребность (во имя промышленного переустройства) полностью отдать эко­ номический потенциал в руки политической партии. Такую концентрацию, до конца возможную только с изменением отношений собственности, партия — «авангард пролета­ риата» и «наиболее сознательная сила социализма» —

всячески поощряла. Изменение действительно последовало, вылившись сначала в национализацию крупных, а за­ тем и мелких предприятий. Устранение частной собствен­ ности было условием, предваряющим индустриализацию и возникновение нового класса. Но без особой для себя роли — управления обществом и распоряжения собствен­ ностью — коммунисты не смогли бы превратиться в но­ вый класс и стабилизироваться в этом качестве. Постепен­ но материальные богатства становятся формально нацио­ нальными, а в действительности — через право владения, пользования и распоряжения — собственностью отдель­ ного слоя в партии и объединившейся вокруг него бюрократии.

Факт относительно медленного течения этого процесса рыхлил почву дальнейшему укоренению иллюзий, что в коммунизме речь идет о собственности не некоего нового класса, а общества, целиком нации.

Поняв, используя власть, что значит собственность для укрепления ее могущества и сколь много радостей она с собой приносит, партбюрократия уже не в силах остано­ виться и не «наложить лапу» на мелкотоварное произ­ водство. Более того, проявляя природную свою тотали­ тарность и склонность к монополизму, враждуя с любой формой собственности, которой он не управляет и не распоряжается, новый класс сознательно стремится либо уничтожить эти формы, либо завладеть ими.

Накануне коллективизации Сталин восклицал, что, мол, вопрос стоит «кто — кого», хотя разобщенное поли­ тически и экономически крестьянство для советской вла­ сти серьезной опасности не представляло. Но новый класс, пока рядом существовали и другие собственники, чувствовать себя уверенно никак не мог: а вдруг саботаж в сельскохозяйственном и сырьевом производстве! Это и было непосредственной причиной расправы с крестьянст­ вом. Но была и еще причина — классовая: при нестабиль­ ной ситуации крестьяне могли пошатнуть позиции нового класса. Новый класс был вынужден с помощью колхозов и МТС экономически и административно подчинить себе крестьянство. Того же требовал стихийный рост рядов нового класса в самой деревне, где бюрократы множи­ лись с неимоверной скоростью.

Хотя отчуждение собственности от иных классов, осо­ бенно от мелких хозяев, часто вело к падению произ­ водства и хаосу в экономике, новый класс это мало забо­

тило. Как и каждому собственнику, о чем свидетельствует история, ему было важно захватить собственность и укре­ пить свои позиции. Пусть нация в проигрыше: новому классу его новая собственность давала выгоды. Коллекти­ визация деревенских частных хозяйств, как известно, себя не оправдавшая, была необходима для утверждения ново­ го класса в его могуществе и в его собственности.

Хотя достоверные данные об этом отсутствуют, но ска­ зать, что урожайность полей в СССР, если сравнивать с царской Россией, увеличилась, нельзя. Во всяком случае, известно, что урожайность низкая, а югославские эконо­ мисты подсчитали (естественно, в период конфликта с

СССР), что даже на плодородных землях Украины сбор зерна не превышает 10 центнеров с гектара. Количество голов крупного и мелкого рогатого скота, а также птицы, по данным многих наблюдателей, в том числе и Уотсона, за период коллективизации снизилось более чем на 50 процентов и до сих пор не может достичь уровня отсталой царской России.

Но если эти потери можно подсчитать, то потери люд­ ские — те миллионы крестьян, брошенных в трудовые лагеря, — неисчислимы. Коллективизация прокатилась страшной истребительной войной, сошедшей бы за умо­ помешательство, не будь она столь выгодна новому клас­ су, не обеспечь она этому классу господство.

Частную собственность уничтожали или же обращали в «коллективную» (в собственность нового класса) всеми мыслимыми способами: национализацией, принудитель­ ным кооперированием, высокими налогами, неравнопра­ вностью на рынке. Неважно, использовал ли бывший хо­ зяин наемную рабочую силу, не имеет значения, спо­ собствовало или нет отчуждение собственности решению экономических проблем, — новому классу все едино.

Появление нового класса и его собственности, естест­ венно, не могло не отразиться на изменении психологии и образа жизни тех, кто к нему принадлежал, — в зависимо­ сти от положения на иерархической лестнице, конечно. Захвачено было все: дачи, лучшие квартиры, мебель и т. п. Высшая бюрократия, элита нового класса, жила в особых районах, отдыхала на особых закрытых курортах. Партий­ ный секретарь и шеф тайной полиции сделались повсе­ местно не только высшей властью, но и людьми, которым принадлежали лучшие квартиры, машины и прочее. Вслед за ними по служебному ранжиру выстраивались осталь­

ные. Госбюджетные средства, «подарки», строительство и переоборудование якобы для нужд государства и целей представительства — все это вечные, неиссякаемые источ­ ники благ, предназначенных политбюрократии.

Лишь в случаях, когда новый класс был не в состоянии «обслуживать» присвоенную собственность или она ста­ новилась для него слишком дорогостоящей и политически опасной, делались уступки другим слоям, то есть другим формам собственности. В этом, например, был смысл отказа от коллективизации в Югославии: крестьянство со­ противлялось коллективизации, а постоянный спад произ­ водства представлял собой скрытую опасность для режи­ ма. Между тем новый класс никогда и нигде не заявлял о готовности отречься от этой собственности вообще и не воспользоваться ею при случае, то есть не провести-таки коллективизацию. Да и не может он отречься, не был бы он иначе тем, что есть, — тоталитарным и монополистиче­ ским по своей сущности.

Никакая бюрократия не смогла бы с такой неумоли­ мостью преследовать свои цели. Только хозяева, которые при новых формах собственности прокладывают путь но­ вым формам производства, в состоянии демонстрировать такое упорство и такую последовательность.

Маркс предвидел, что для пролетариата после его по­ беды опасность будут представлять свергнутые классы и собственная бюрократия. Когда коммунисты, особенно югославские, критикуют сталинское правление и бюро­ кратизм, они обычно ссылаются на эту мысль Маркса. Между тем все сегодня происходящее в коммунизме имеет с Марксом, во всяком случае, с его предположе­ нием, о котором идет речь, очень мало общего. Маркс предвидел, что паразитическая бюрократия чрезмерно расплодится (именно это имеет место в современном коммунизме), но никак не мог предвидеть, что коммуни­ стические властители, подобно нынешним, станут распоря­ жаться материальными богатствами даже не в интересах бюрократии как целого, а только в интересах своей узкой коммунистической касты. Так что Маркс в данном случае для коммунистов — лишь хорошая возможность покрити­ ковать чрезмерные аппетиты отдельных слоев нового класса либо зарвавшуюся администрацию.

Дело, таким образом, не только в бюрократическом своеволии, извращениях и паразитизме, хотя коммунисти­ ческие режимы полны этого, как никакие другие, а в при­

своении коммунистами исключительного права на управ­ ление общенациональной собственностью и ее распреде­ ление, в чем они конкретно проявляют себя ядром нового класса собственников и на чем базируется их тоталита­ ризм.

Современный коммунизм — это не только партия определенного типа или возникающий из монополистиче­ ской собственности и чрезмерного государственного вме­ шательства в экономику бюрократизм. Современный ком­ мунизм — это прежде всего носитель нового класса соб­ ственников и эксплуататоров.

6

Ни один класс не возник в результате сознательного действия, хотя подъем каждого из них сопровождался организованной и сознательной борьбой. То же касается нового класса. Но есть в данном вопросе некоторые особенности.

В силу шаткости своих экономических и общественных позиций, а также особенности возникновения из недр одной партии он вынужден был прибегнуть к максималь­ но возможной организованности, к тому, чтобы выступать всегда предельно осмысленно и сознательно. Новый класс, таким образом, сознательнее и организованнее всех своих исторических предшественников.

Данный вывод точен, лишь воспринятый относительно, как отношение сознания и организованности к внешнему миру, к иным партиям, классам и общественным силам. Ни один класс в истории не был столь сплоченно­ единодушным в отстаивании и освоении своего объедини­ тельного начала — коллективно-монополистической соб­ ственности и тоталитарной власти.

Но вопреки всему это и класс, наиболее перегружен­ ный самообманом, наименее осознающий сам себя, то, в частности, что он действительно — класс, хотя и с новыми чрезвычайными характеристиками. Любой частник-капи­ талист или феодал сознавал свою принадлежность к определенной общественной категории и был при этом уверен, что как раз этой категории дано осчастливить род людской, что без нее наступил бы хаос й всеобщая поги­ бель. Коммунист, входящий в новый класс, тоже верит, что без его партии общество вернулось бы назад и погибло.

Такой человек вместе с тем не осознает своей принадле­ жности к классу собственников, поскольку оным себя не считает, невзирая ни на какие привилегии, которыми с удовольствием пользуется. Правда, стоит лишь сделать попытку отделения от класса, как привилегии исчезают, словно их не было. Он понимает, конечно, что относится к группе с определенными идеями, целями, ментальностью, ролью. И только. Уяснить, что одновременно он входит и в определенную общественную категорию — класс собст­ венников, человек не в состоянии.

Коллективность собственности, сплачивающая класс, в то же время мешает ему разобраться в своей классовой сущности: каждый, кто допущен сюда, мыслит иллюзиями своей принадлежности к движению, призванному пол­ ностью покончить с классовым обществом.

Вообще сравнение нового класса с другими классами собственников открывает как немало схожего, так и круп­ ные различия.

Новый класс жаден и ненасытен, совсем как молодая буржуазия, но свойственной буржуазии бережливости, экономности ему явно недостает. Он жестко спаян и за­ крыт, словно аристократия, но обходится без аристократи­ ческой рафинированности духа и высокого рыцарского достоинства.

Хотя и преимуществ у нового класса при подобном сравнении тоже немало.

Наиболее монолитный, он в большей мере готов на подвиги и жертвы. Каждый его «боец» до «последнего атома» подчинен целому — в идеале, по крайней мере, задумано так. И это действует даже тогда, когда «индивид» безудержно «гребет под себя» или бесцеремонно проби­ вается наверх. Безликость почти стопроцентная, но и пре­ данность коллективу никак не меньше. Практические и иные начинания новому классу подвластны как ни одному другому до него: ничем не ограниченный материально, полностью распоряжаясь национальными ресурсами, он и собственный духовный потенциал, и все силы народа спо­ собен направить на осуществление задач, для него жи­ зненно важных.

Новая собственность не совпадает с политической властью, но создается и используется с ее помощью вла­ дение, пользование и распоряжение собственностью — прерогатива партии и ее головных структур.

С осознанием, что власть, то есть распоряжение нацио­