Западная социология XIX-XX вв. от классики до постклассической науки

разума». Весьма необычными и даже на первый взгляд шокирующими вы­ глядят рассуждения Фуко о социально отверженных «безумцах» — де Саде, Гёльдерлине, Ницше, Арто, Батае и др., кто в статусе «аутсайдера», «мар­ гинала» осуществляет деконструкцию современной (господствующей) эпистемы. При таком подходе безумие, как и знание, получает новое, уже не столько психическое, сколько социально-историческое (культурное) осве­ щение.

Особое место в творчестве французского мыслителя занимает проблема секса как факта «знания». И здесь нельзя не сказать о его шеститомной «Ис­ тории сексуальности», где, в частности, рассматривается феномен испове­ ди, которая интерпретируется (в соответствии с общей концепцией автора) как процедура, посредством которой субъекты побуждаются к порождению дискурсов истины, способных воздействовать в дальнейшем на их поведе­ ние, в частностити, сексуальное. И опять же интерес в данном случае пред­ ставляет проделанный Фуко анализ исторической динамики названного дискурса, т. е. человеческого знания особенностей и закономерностей сек­ суальной жизни, глубоко социальной по своей природе. Основная мысль, которую проводит Фуко в упомянутом исследовании, та, что обычный, «нор­ мальный» человек не способен дать себе отчет в том, что формирует и изме­ няет его дискурс. Иначе говоря, такой человек есть раб культурного дискур­ са, оперативных правил эпистемы, тогда как именно такого субъекта — homo sapiens — в «цивилизационном» мировоззрении и ставят (по умолчанию) в центр1.

Видным представителем постструктурализма является также очень по­ пулярный в кругах западной интеллигенции французский исследователь, писатель и критик Р. БАРТ (1915-1980). Своими сочинениями он оконча­ тельно укрепил мнение в научном сообществе, что, во-первых, знание как феномен имеет социокультурную и потому исторически изменяющуюся при­ роду и, во-вторых, знание — это не только «наука», но и «литература», «ис­

1Здесь нельзя не сказать о прискорбном факте, который следует рассматривать уже как социальный и даже в определенном смысле историко-научный. Выступая, подобно Райху и Маркузе, за «сексуальное раскрепощение», Фуко стал едва ли не первой жертвой СПИДа (обычно начало эпидемии относят к 1981 году, Фуко погиб в 1984 году, в 58 лет). Гомосексуально ориентированный ученый, уже при жизни за­ писанный в «классики», писал: «Я полагаю, что крайне важно, чтобы сексуальные устремления могли реализоваться так же, как это происходит в банях. Вы встреча­ ете там мужчин, которые имеют к вам такое же отношение, как вы к ним: у вас нет ничего, кроме тела, и посредством различных вариаций вы можете достигать насла­ ждения. Вы раскрепощаетесь внешне, вы не тяготитесь прошлым, вы свободно само­ выражаетесь!» По иронии судьбы, Фуко подхватил ВИЧ-инфекцию именно в обще­ ственных банях — в Сан-Франциско (США).

кусство», «религия», «общественное мнение» и т. д. И если «целью научных трудов» служит «истина» (потому наука у Барта «бесстрастна»), то целью искусства, поэзии (которые у Барта «эротичны») — является, по словам самого ученого, «удовольствие»/«наслаждение»'. Иначе говоря, как социо­ культурный феномен знание мультифункционально. Соответственно, в об­ щественной жизни оно выполняет весьма разные функции. Сам Барт ис­ следует считавшуюся долгое время подцензурной «эротическую» функцию знания (литературного, в частности). Он пишет об «эросе языка», «эротиче­ ском теле текста» и т. п. (Напомним еще раз, что речь идет в данном случае о весьма своеобразном авторском понимании эротики, и именно в связи с функциями удовольствия/наслаждения, которые доставляются познани­ ем.) При этом в характерной для времени творчества Барта манере репрес­ сия против всякого эротического текста (иначе говоря, знания) расценива­ ется как проявление буржуазной (классовой) ограниченности.

Важное место в творчестве ученого-писателя занимает проблема прав­ доподобного знания — «доксы» (греч. doxa — мнение, представление). Это знание обычно противопоставляется научному, основанному на доказатель­ стве, как «мнение», основанное на «традиционной риторике», слепой вере, некритическом следовании авторитетам, психологии толпы. Барт пишет о тирании правдоподобия, уподобляя его мифу. Вот одно из высказываний ис­ следователя: «Докса — это общественное Мнение, Дух большинства, мел­ кобуржуазный Консенсус, Голос Естества, Насилие Предрассудка»12.

Привлекает внимание Барта и тема маргинального знания, занявшая в постмодернизме одно из самых видных мест (вспомним «маргинальные про­ делки» с децентрацией Дерриды, разработку тем безумия, секса М. Фуко). Так, одна из работ фанцузского социального и литературного критика по­ священа всемирно известному писателю-маргиналу Э. По. Но работа эта интересна не только текстовым анализом (что, вообще говоря, характерно для всех постструктуралистов), но прежде всего идеями автора. А он уста­ навливает, что текст структурируется культурой, историей, текст — откры­ тая, весьма подвижная система, это во-первых. Во-вторых же, в каждом тек­ сте имеются коды (правила), обеспечивающие коммуникацию. Их пять: «культурный», «коммуникативный», «символический», «акциональный», «энигматический». Поскольку это важно для социологии знания, охаракте­ ризуем кратко каждый.

1Нельзя не обратить внимания на то, что Барт пишет (не без критической иронии) о двух «китах» всей мировой литературы: «мимесисе» и «авторе», что в нашем из­ ложении можно рассматривать как дополнительную характеристику особенностей «ненаучного знания» — беллетристического.

2 Barthes R. Roland Barthes par Roland Barthes. P., 1975. P. 51.

Культурный код включает знание правил общего овладения текстом. Модусы культурного кода: научный, риторический, хронологический, социоисторический.

Коммуникативный код (код коммуникации) — это правила, приемы «об­ ращения к адресату». Здесь важное место занимают элементы взаимопони­ мания.

Символический код — это непременно имеющая место в тексте «симво­ лическая нагрузка», скрытые и обусловленные культурой смыслы.

Акциональный код— код действия. Текст, по Барту, способен вызывать определенную реакцию, побуждать к действию, провоцировать ответные высказывания и т. д.

Энигматический код — код загадки. Каждый текст заключает в себе нечто «непонятое», «интригующее», «скрытое», «неясное», «недоступное» ит. п., в связи с чем встают различные герменевтические задачи1.

Рассматривая по установившейся структуралистской традиции знания как текст, Барт разрабатывает два важных взаимосвязанных понятия: «пись­ мо» и «чтение». И если «речь» у него — «кто говорит», то «письмо» — «тут нечто говорится». Что же касается «чтения», то это у Барта — познание, процесс овладения субъектом знания.

И процесс этот может протекать в двух формах. В одном случае все вни­ мание обращается на «интригу» и игнорируется характер языка (примером здесь может служить чтение романов Жюля Верна). Вдругом случае интен­ цией становится само слово, литературно-художественная ткань произве­ дения. Соответственно, говорить здесь можно, как замечает Барт, об опре­ деленном типе читателя и в более широком смысле личности индивида — «аристократе»12.

Маргинализм как одна из характерных особенностей исследовательско­ го стиля, свойственного постмодернизму, отчетливо проявился и в творче­ стве Ж. ДЕЛЁЗА (г. р. 1926) — французского теоретика, резко выступив­ шего с критикой структуралистского бинаризма. Мишенью критики на этот раз становится структуралистская интерпретация «различия» как проти­ воположности «тождества», «подобия», «идентичности». В своей работе

1В работах Барта можно встретить и другой вариант систематизации кодов. Так, он называет коды: культурный, герменевтический, символический, семический, проайретический (тот же акциональный).

2 Со своей стороны заметим, что один вид чтения можно назвать «инвентарный», другой — «гедонистический». Соответственно разделяются и отношения к знанию вообще. Одно дело, когда историческое исследование читает цензор (здесь имеет место «инвентарное» отношение), другое дело — когда то же исследование читает специалист-историк (здесь имеет место «гедонистическое» отношение, хотя не ис­ ключены случаи и «инвентарного» отношения).

«Ризома», написанной совместно с психоаналитиком Ф. Гваттари, Делёз утверждает, что бессмысленно говорить о каких-либо универсальных струк­ туре знания или языковом коде, ибо мир своим устройством напоминает запутанную корневую систему растения ризома1. Действительным исход­ ным принципом в познании можно считать лишь единство «плюрализм— монизм».

Опираясь в своих рассуждениях на идеи древнегреческих стоиков, Де­ лёз вместо классической лингвистической тернарной теории: «знак — кон­ цепт — реальный объект» развивает квартернарную теорию: «выражение — десигнация — сигнификация — смысл»12. И на основе нового подхода анали­ зирует литературные тексты, в частности произведения Кэрролла и Арто, выделяя в соответствии с квартернарной теорией особые «шизофрениче­ ские слова» — слова, лишенные смысла. В свойственной ему манере Делёз перечитывает названные и другие литературные источники и постулирует существование в человеческом обществе особой области, заключающей не­ кий «инфрасмысл», недоступный нормальным, обыкновенным людям и при­ открытый лишь «безумцам», «социальным извращенцам». Эта исследова­ тельская работа3 легла в основание шизоанализа — метода-альтернативы

1В дальнейшем образ клубня ризомы станет эмблемой и символом авангардизма

в искусстве и социальном познании.

2«Выражение» и «десигнация» у Делеза — два способа построения предложения. «Десигнация» выражает связь физических предметов, «выражение» — связь нете­ лесных событий.

3Для характеристики рассуждений Делёза приведем выдержку из его переведен­

ной на русский язык книги «Логика смысла» (Екатеринбург, 1998): «Когда Арто го­ ворит в своем Бармаглоте: «Покуда руржь [La rourghe] — руаржь [rouarghe] рангмбда [rangmbde] и рангмбд руаржамбда [rouarghambde]», он хочет оживить, вздуть, размягчить и возжечь слово так, чтобы оно стало действием тела без частей, а не страданием разбитого на части организма. Задача в том, чтобы превратить слово в сплав согласных — сплав из неразложимых согласных и мягких знаков. В этом язы­ ке мы всегда можем найти эквиваленты слов-бумажников. Для «rourghe» [руржь] и «rouarghe» [руаржь] Арто сам указывает слова гоее [стремительное движение, на­ плыв, натиск], roue [колесо], route [путь], regie [линейка, правило, закон, норма, по­ рядок] или rout a regler [правильный путь] (к этому мы могли бы добавить Rouergue [Руэргю] — край Родеза, где в то время находился Арто). Точно так же, когда Арто говорит «Uk’hatis» [Ук’хатис], употребляя апостроф внутри слова, он указывает на ukhase, hate [поспешность, торопливость] и abruti [тупой, глупый] идобавляет: «ноч­ ной толчок под Гератой, означающий лунных свиней, сброшенных с прямой тропы». Однако, как только это слово появляется в роли слова-бумажника, его структура и сопровождающий его комментарий убеждают нас в наличии здесь чего-то совсем иного: «Ghore Um’hatls» Арто не эквивалентно потерявшимся свиньям, кэрролловским «зелюкам»или «verchons fourgus» Парисо. Первое не противостоит последним

классическому (фрейдистскому) психоанализу. Причем в отличие от послед­ него шизоанализ, как представляли его авторы Делёз и Гваттари и их после­ дователи, имеет сугубо социологическую ориентацию. Задержим здесь свое внимание.

В 1972 году Делёз и Гваттари выпускают в свет совместно написанную, можно сказать, программную работу «Капитализм и шизофрения: АнтиЭдип» (русский перевод-реферат: М., 1990), где сформулировано такое ис­ следовательское кредо: «Разрушай, разрушай! Шизоанализ идет путем раз­ рушения, его задача — полное очищение бессознательного, абсолютное вы­ скабливание»1. В интересующем нас аспекте основные идеи названной кни­ ги сводятся вкратце к следующему.

Во-первых, реально существуют только «желание» и «социальность». Бес­ сознательное пронизывает все «социальное поле». Но это бессознательное не во фрейдистском «эдиповом» смысле. УДелёза и Гваттари бессознатель­ ное — некое «производящее желание», или «машина желания». И либидо как импульс, стимул, «желание», соответственно, приобретает не сексуаль­ ное значение, а «творческое», «энергетическое» и даже «экономическое», причем носителем его выступают «шизофреники», способные слышать «го­ лос» собственных «шизомолекул». Таким образом, «шизо» здесь заключает не медицинский, а более широкий, социальный, смысл — носителя энергии жизни, «шизоиды» — это те, кто раскрепощают или производят новые фор­ мы «желания»*12.

Во-вторых, действительное (истинное) познание как творческий про­ цесс доступно исключительно ненормальным индивидам — шизофреникам,

ине только потому, что они носители творческой энергии, но и потому, что они (и только они) чувствуют себя свободными, раскрепощенными в обще- стве-«деспоте». Слова, которые приведены ниже, можно расценивать как манифест авангардизма в социальном познании. «Шизо, — пишут Делёз и Гваттари, — порождает себя как свободного человека, лишенного ответст­

водном и том же плане. Слово, предложенное Арто, не обеспечивает размножение серий на основе смысла. Напротив, оно задает цепь ассоциаций между тоническими

исогласными элементами в области инфрасмысла согласно принципу текучести и

горения, который эффективно снова и снова впитывает смысл, как только последний производится: «Uk’hatis (лунные свиньи, сбившиеся с пути) — это К’Н (толчок, со­ трясение), «КТ (ночной) и Н’КТ (Геката)» (С. 127-128).

1Deleus С. Guattari F Capitalisme et schizophrenie: L’Anti-Oedipe. P., 1972. P .311.

2 Термин «шизоид» введен в науку Э. Кречмером, и в соответствии с авторскими представлениями он должен служить для обозначения психопатической личности, больной шизофренией, главным показателем которой является разрыв между ин­ теллектуальными и эмоциональными функциями, их раздвоение.

венности, одинокого и радостного, способного наконец сказать и сделать не­ что просто от своего имени, не спрашивая на то разрешения; это желание, не испытывающее ни в чем нужды, поток, преодолевающий барьеры и коды, имя, не обозначающее больше какое-либо “это” Он просто перестал боять­ ся сойти с ума».1Именно «шизо», «шизоиды» воплощают, согласно автор­ ской концепции, революционное начало и как таковые они противостоят «параноикам» с присущим им «реакционным», «фашистским» «желанием».

В-третьих, современное общество либо подавляет «желания», либо мани­ пулирует ими. Капитализм, категорически заявляют Делёз и Гваттари, — это «безмерная жестокость». Действительная социальная революция в эпо­ ху современного капитализма — это революция не в марксистском или маркузеанском понимании. Это революция во имя освобождения шизофрени­ ческого потенциала общества, когда главную и ведущую роль будут играть искусство и наука, опирающиеся на легитимированные «безумие», «галлю­ цинации» и «фантазмы», которые обнаруживают лишь «шизоиды» и кото­ рые не показаны «нормальным»12.

Характеризуя в целом шизоанализ как метод познания, Делёз и Гват­ тари пишут, что «позитивная задача» этого метода — в обнаружении у каж­ дого субъекта «машины желания, независимо от любой интерпретации». «Шизоаналитик — это механик».

В 70-80-е годы XX столетия в социологии знания заявляет о себе; преж­ де всего благодаря исследованиям Ж.-Ф. ЛИОТАРА (г. р. 1924), нарратология — наука о социально-процессуальных закономерностях человеческо­ го знания в форме «повествования», «рассказа» (нарратив — от фр. narra­ tive — рассказ, повествование), репрезентирующей ту или иную культуру. Еще Тойнби в свое время обращал внимание в книге «Человечество и колы­ бель-земля. Нарративная история мира» на нарративный характер истории. Появление нарратологии многие социологи рассматривают также как ха­ рактерную черту постмодернизма.

Человеческие знания, по Лиотару, существуют как «нарративы», кото­ рые представляют собой суверенную и вместе с тем глубоко историческую форму дискурса. По утверждению ученого, в нарративах закрепляется со­ циальная организация. Культуры — это «соседство» многообразных нарра­ тивов, которые бывают двух типов: «микро-» и «макро-» («мега-»). Микро­ нарративы распространены в обыденой жизни и характерны для индивидов, небольших социальных объединений типа языческого племени, семьи и т. д.

1Deleus С., Guattari F Capitalisme et schizophrenic: L’Anti-Oedipe. P. 131.

2 Художественный образ такого шизо-революционера создан писателем К. Кизи в романе «Полет над гнездом кукушки» и воссоздан в одноименном кинофильме ак­ тером Дж. Николсоном.

Макронарративы связаны с «легитимацией» социальной жизни, обоснова­ нием власти, порядка, подчинения закону. И если в раннеисторических со­ обществах не кто другой, как «рассказчик» устанавливал свое право гово­ рить и легитимность того, что он говорит, то в цивилизованном обществе имеют место гетерогенные «языковые игры», разделяющиеся на «денотатив­ ные» («означивающие» — язык науки, искусства и пр.) и «прескриптивные» («предписывающие» — язык власти, юридических норм и пр.). Показатель­ но при этом, что феномен прескрипции (прескриптивности) Лиотар связы­ вает прежде всего с обществом, социальными условиями, а не с формально­ логической структурой дискурса-нарратива.

Обращая особое внимание на макро(мега)нарративы — «большую наррацию», призванную легитимировать существующий политический строй, сложившуюся систему норм, укоренившийся образ мышления, социальные институты, адекватные данной культурной системе, французский иссле­ дователь пытается решить загадку «языка власти». Названную наррацию отличает своего рода агрессивность и экспансионизм. Распространение, утверждение, доминирование среди других нарраций «дискурса легитима­ ции» совпадает с историческим моментом «современности». Наррации это­ го типа непременно стремятся утвердиться в стутусе «истинных» и «спра­ ведливых». Кризис «большой наррации» — первый признак заката культур­ ной эпохи, наступления новой вехи в истории.

Вманере постмодернизма Лиотар много пишет о «языковых играх». Это понятие в концепции ученого призвано отразить динамику, движение нар­ ративов в человеческой истории. В частности, современная эпоха (постмо­ дерн), как считает ученый, характеризуется нарративной маргинализаци­ ей, утратой позиций «мифологических нарративов», подрывом легитимиру­ ющей функции макронарративов.

Врамках социологии знания и вместе с тем самостоятельное развитие получает социология науки. Исследуя науку как специфический общест­ венный институт, социология науки, тем не менее, не ограничивается этой темой. Ее интересуют, кроме того, закомерности профессионально-науч­ ной деятельности, функционирования научных коллективов и в целом про­ блемы научного сообщества — кадровые, образовательные и др.

Известный английский ученый и политический деятель ДЖ. БЕРНАЛ (1901 -1971) в целом ряде своих книг «Социальная функция науки», «Наука

иобщество», «Наука в истории общества» убедительно показывает много­ гранность взаимоотношений общества и науки, делая акцент на диалекти­ ческом характере процесса институциализации научного познания. Другой крупный современный исследователь Т. КУН (1922-1996) в своей широко известной монографии «Структура научных революций» изображает общее историческое развитие науки также преимущественно с социологических

позиций. В высшей степени показательно, что при описании и характери­ стике этого процесса американский ученый использует социологические по­ нятия: «революция», «норма» («парадигма»), «аномалия», «конкуренция», «кризис», «традиция», «прогресс» и др. В целом концепция Куна заключает­ ся в следующем.

Развитие науки носит стадиальный характер. Вначале имеет место ее допарадигмальное состояние. Эта стадия сменяется «нормальной» — парадигмической (парадигмальной), за которой непременно следует науч­ ная революция, означающая экстраординарное состояние научных знаний. Важно не упускать из виду, что переходы науки от одной стадии к другой обусловлены не только внутренними причинами, научной автономией, но и внешними — гетерономными по отношению к самому процессу познания социальными причинами: экономическими, техническими, политическими (например, военными), нравственными, гуманитарными, культурными, пси­ хическими и пр. Вот, в частности, как характеризует сам автор «нормальную науку». «Нормальная наука, на развитие которой вынуждено тратить почти все свое время большинство ученых, основывается на допущении, что науч­ ное сообщество знает, каков окружающий нас мир»1. Здесь отчетливо выра­ жена связь науки с социальным субъектом и уровнем социального прогрес­ са. В другом месте упомянутой книги Кун прямо связывает смысл понятий «научная революция» и «политическая революция». Он пишет: ..-.генети­ ческий аспект аналогии между политическим и научным развитием не под­ лежит никакому сомнению»12.

В заключение этого раздела обратимся к понятию этос науки. Обычно под «этосом» понимается, как уже отмечалось, поведение, принятое в дан­ ной культурной системе или определенной социальной сфере, детермини­ руемое сложившимися традиционно или декретированными нормами и пра­ вилами. И в самом деле, в каждой культуре, в каждую историческую эпоху научное творчество регулируется не только экономическими, политиче­ скими и прочими факторами, но и этическими предписаниями, нормами коллективно-профессиональной деятельности, сложившимися представле­ ниями о назначении ученого и его труда. Здесь для примера достаточно вспомнить знаменитую клятву Гиппократа, регулирующую профессиональ­ ный этос врачей. Или не менее знаменитое изречение Аристотеля: «Ты друг мне, Платон, но истина мне дороже!», ранжирующая ценности в научном поиске и в отношении ученого к социальному окружению.

Уже известный нам американский социолог Р. Мертон — автор социоло­ гического исследования «Наука, техника и Общество Семнадцатого Центра

1Кун Т Структура научных революций. М., 1975. С. 21. 2Там же. С. 124.

Англии», опубликованного еще в 1938 году, называет четыре наиболее об­ щих императива научной деятельности:

—универсализм — это способность ученого опираться на все имеющиеся достижения науки, что возможно при условии широкой и глубокой науч­ ной эрудиции;

—всеобщность — согласно этому императиву научную деятельность, да­ же тогда, когда она носит сугубо индивидуальный характер, необходимо рассматривать как интегральный, коллективный продукт многих поко­ лений ученых и мыслителей;

—незаинтересованность — предполагает приоритетную ориентацию на истину, а не на личные корыстные интересы и прочие превходящие фак­ торы;

—скептицизм — самокритичная оценка как своих собственных, так и име­ ющихся исторических достижений в научном поиске.

Представляется, что в настоящее время на основе уже имеющихся ис­ следований можно говорить о появлении новой социальной дисциплины, которую по примеру уже давно получившей гражданство «медицинской деонтологии», занимающейся вопросами весьма специфического медицин­ ского этоса, можно назвать научной деонтологией. Вчисле задач этой дис­ циплины — изучение закономерностей нормативной (правовой и мораль­ ной) регуляции научной деятельности, особенностей научного общения, культуры научного труда и пр.

Вряду современных ученых, уделяющих социологии науки особое вни­ мание, видное место занимают Б. Барбер (США), Д. Прайс (США), П. Ожё (Франция). Социологической проблематики в рамках науковедения в той или иной мере касаются в своих сочинениях выдающиеся ученые нашего времени А. Энштейн, Н. Бор, Ф. Жолио-Кюри, Луи де Бройль, В. Гейзен­ берг, М. Борн и др.

Внастоящее время социология знания представляет собой достаточно разветвленное направление в социологии. Она тесно связана с такими от­ носительно самостоятельными направлениями, как социология искусства, социология религии, мифология, социология техники, социолингвистика,

атакже дидактика, социокоммуникативистика, социометодология, инфор­ матика и др.

СОиИОКОММУНИКАТИВИСТИКА

В социологии, начиная с первой четверти XX столетия, получил распро­ странение целый ряд учений о социальной коммуникации. Наметившийся в западно-европейской науке чрезвычайно широкий подход к названной теме находит свое объяснение в подготовленной учеными из 29 стран мира и из­ данной в 1989 году в США «Международной энциклопедии коммуникации» в 4-х томах. Ее главный редактор Э. Барнув во Вступительной статье пишет, что становится все более очевидным центральное положение коммуника­ ции в человеческой истории. Это объясняет, почему такие различные дис­ циплины, как антропология, искусство, образование, этология, история, журналистика, право, лингвистика, философия, политические науки, пси­ хология и социология стремятся к объяснению процесса коммуникации и сотрудничают в создании новой дисциплины, которую многие авторы наре­ кают коммуникативистикой. Что касается социологии, то в ее спектре в той или иной степени оказались следующие концептуальные модели.

Лингвистические концепции социальной коммуникации ведут нача­ ло от работ знаменитого швейцарского языковеда Ф. де Соссюра, находив­ шегося под заметным влиянием идей О. Конта, Э. Дюркгейма и Г Тарда. ДЕ СОССЮР (1857-1913) рассматривал язык — важнейшее средство социаль­ ной связи — как «коллективное произведение» и считал, что к языку следу­ ет относиться как к «социальному факту». Для Соссюра «язык есть система, все элементы которой образуют целое». Поскольку же язык есть сугубо со­ циальное явление, его следует отличать от речи — явления индивидуально­ го. Чрезвычайно важным является положение швейцарского лингвиста о «речевой деятельности». При этом, как неоднократно подчеркивал сам ав­ тор теории, именно язык выражает социальный аспект речевой деятельно­ сти. Коммуникативную функцию, т. е. функцию социальной связи, язык и речь способны выполнять благодаря значимости лингвистических знаков. Подчеркивая же сугубо социальную природу знаковых систем, Соссюр ука­ зывает, что таковыми они становятся благодаря традиции.

Многие идеи Ф. де Соссюра в последующем развил и дополнил француз­ ский лингвист А. Мейё. Наибольший интерес для нас представляют поло­ жения Мейё о способности языка (речи) в процессе коммуникации воздей­ ствовать на поведение и психические состояния людей и, следовательно, способности управлять действиями индивидов.

В дальнейшем эта идея была подхвачена и развита представителями

пражской школы функциональной лингвистики, которую обычно рас­