Системно-комплексные исследования динамики языкового пространства3

Итак, античные мыслители, используя термин «образ» для описания гносеологических процессов, указывали на взаимосвязь образов с реальными вещами, ощущениями и представлениями и одновременно на некую оторванность от реального мира.

Являясь междисциплинарным понятием, образ является предметом изучения различных научных направлений. Так, существуют следующие основные определения образа как феномена. Традиционно образ определяется как элемент восприятия. Это так называемая «визуальная» трактовка образа.

Такие ученые, как В. Вундт и И.М. Сеченов, связывали образ с перцепцией и определяли его как сетчаточно-моторный (сетчаточно-мышечный) [Миракян 1990]. Второе направление рассматривает образ как обязательный элемент мышления. В данном случае цепочка выстраивается следующим образом: восприятие/ощущения дает некий образ, который, отрываясь от непосредственного восприятия и наследуя лишь некоторые значимые черты, превращается в образ сознания, который непосредственно участвует в мышлении. Речь идет об образном мышлении. Образы в таком понимании нередко называют представлениями, то есть признается участие образов в мыслительных процессах, но при этом сфера этого участия ограничивается образным мышлением.

Третье направление разделяет точку зрения, что образы участвуют в любых мыслительных процессах. Образ трактуется как некий дискретный элемент знания, а сами образы делятся на понятийные и чувственно-наглядные [Ирина 1978; Мышкина 1991; Славин 1971; Словикова 2008 и др.).

Именно понимание образа как сложного ментального образования, способного, оторвавшись от непосредственного восприятия конкретного предмета или явления, передать информацию о нем в виде понятийного или чувственного представления, характеризует образ как единство общего и единичного. При этом трактовка образа как единства общего и единичного,

вслед за Г. Гегелем [Гегель 1968: 74–75], имеет место в литера-

31

туроведении [Храпченко 1986: 80–83], а также в философии, когнитологии и психологии [Рубинштейн 1984: 34; Славин 1971: 75–76; Сотникян 1968: 147 и др.]. Из изложенного вытекает способность образа передавать общее через конкретное.

Как отмечает в своем исследовании А.В. Славин, формирование образа представляет собой активный целенаправленный процесс. В процессе решения стоящей перед субъектом задачи производятся определенный отбор и упорядочение информации при создании образа. Процесс отбора связан в первую очередь с «установкой» индивидуума. Последняя проявляется в направленности внимания на те свойства и отношения вещей, которые имеют объективное значение для практической деятельности [Славин 1971]. Таким образом, динамичность образа может рас-

сматриваться как процесс развития, изменения образа, при этом процесс целенаправленный.

Итак, образ выступает инструментом мышления, гносеологической единицей, способной при взаимодействии с другими образами регулировать поведение человека сообразно конечной цели его деятельности.

Особого внимания заслуживает вопрос соотношения чувственного и эмоционального в структуре образа, чувственного и понятийного. Как пишет В.К. Вилюнас, традиционно сфера эмоций обособлялась от сферы познания, однако концепция интеллектуализма признает эмоции как свойство или разновидность ощущений, как результат взаимодействия представлений или особый вид познания. В работах В. Вундта речь идет о взаимосвязи образа и эмоций. Изучая роль эмоциональных переживаний в становлении и организации субъективного образа, В. Вундт делает вывод о том, что «эмоциональные переживания выступают синтезирующей основой образа, обеспечивающей возможность целостного и структурированного отражения мозаичного разнообразия фактически действующихраздражений» [Вилюнас1984: 16].

Опираясь на упомянутую концепцию, В.К. Вилюнас объясняет взаимосвязь познания, эмоций и образа. По его мнению,

32

предметность эмоций исключает трактовку, рядополагающую их процессам познания, и требует представления об эмоциональной сфере как об отдельном пласте психического, как бы надстраивающемся над познавательным образом и занимающем положение между ним и внутренними психическими образованиями (потребностями, опытом и т.п.). При таком понимании эмоции легко вписываются в строение образа как носитель субъективного отношения к тому, что в нем отражается [Ви-

люнас 1984: 9]. Таким образом, имеет место тесная взаимосвязь образа и эмоций.

В гносеологическом аспекте образ – это феномен познания. Так, висследованииА.В. Славинаподобразомпонимается«любой дискретный элемент знания, несущий содержательную информацию о некотором классе объектов» [Славин 1971: 7]. Автор считает, что идеальные познавательные образы можно подразделить на два основных вида: чувственно-наглядные и рациональные (понятийные). Именно благодаря «соединению образности (наглядности) и значения (смысла) в слове воспроизводится обобщенное знание об отражаемых объектах, в котором выступают в нерасчлененном единстве чувственные и логические моменты» [Славин

1971: 15–18].

Итак, вышеизложенное позволяет выделить следующие важные моменты:

–мыслительные процессы познания и преобразования имеют неразрывную связь с процессами переживания и оценки;

–в гносеологических процессах принимают участие как чувственно-наглядные, так и понятийные образы;

–комбинирование чувственно-наглядных и понятийных образов ведет к возникновению нового знания – нового образа.

Из изложенного вытекает вывод о синкретизме логического и образного, а именно понятийных и чувственных образов, который является спецификой сознания человека. Как пишет И.Р. Гальперин: «Абстрактное и конкретное сосуществуют в

33

образе» [Гальперин 1981: 81]. При этом процессы познания тесно связаны с эмоциональными, оценочными процессами.

Исходя из этого, можно определить образ как пограничное ментальное образование на границе чувственного и понятийного. Образование динамичное, развивающееся и подвижное, способное сворачиваться и разворачиваться, вступать во взаимодействие с другими образами. Образ, создавая «изображение» в нашем сознании, указывает на какой-либо предмет или понятие. Синтезирующей основой образа выступают переживания и эмоции, так как познавательные процессы тесно связаны с эмоциональными и оценочными процессами.

Поскольку дискурс представляет собой нередко креолизованное явление, актуализируемое комбинацией вербальных и невербальных компонентов, которые при восприятии образуют сложное единство, то встает вопрос о значимости невербальных средств при восприятии смысла текста. И.Н. Горелов отмечает, что именно на этом уровне образуются протопонятия, вырастающие в результате обобщения наглядных образов. Вторая сигнальная система накладывается на более древнюю первую сигнальную систему, не подменяя ее, а органически сплетаясь с ней. Далее автор последовательно проводит мысль о том, что этап оформления смысла не обязательно включает вербализацию. Или в более категоричной формулировке: собственно мыслительный процесс носит невербальный характер. Речевая деятельность также включает невербальный компонент в качестве своего непременного основания. На невербальном уровне обеспечивается мотивация, формируется этап интенции, производится оценка ситуативных условий общения. Понимание текста (и речи в целом) трактуется автором как челночный процесс: «от элементов формы – к содержательной интерпретации, к выдвижению гипотезы относительно формы и содержания, к поиску (упреждающему) на уровне формы и содержания, причем не всегда синхронизированному; затем, по мере наполнения содержательной информации, через снятие формальной и содержательной избыточности – к конструированию смысла,

34

опирающегося на дальнейшие результаты декодирования формы»

[Горелов2007].

Принимая во внимание вышеизложенное, считаем, что категория образности оперирует не только вербальными, но и невербальными средствами. Для четкого определения актуализируемого понятийного образа в смысловом пространстве дискурса нами используется термин «смыслообраз».

Итак, образы могут возникать и посредством чувственного восприятия. Они могут быть слуховыми, наглядными, вкусовыми и т.д. Но, несмотря на перцептивную природу этих образов, они способны участвовать в мыслительных процессах, как было отмечено выше. Это происходит тогда, когда воспринимаемый объект является или становится знаком, то есть речь идет о так называемых чувственно-наглядных знаках. По своей природе эти знаки иные, чем лингвистические. В своей работе «Bildsprache» Christian Doelker отмечает обязательную мотивированность визуального, изобразительного знака и приводит пример: «Изобразительный знак “лошадь” основывается на формальном подобии с объектом и поэтому правильно интерпретируется (если ты родился в соответствующей культуре)» [Doelker 2002: 51]. Изобразительные знаки более понятны для людей разных культур и предпочтительнее для использования при интернациональной коммуникации, так как не требуют перекодировки в представления [Doelker 2002: 51, 53]. Изобразительные знаки более конкретны в отличие от языковых – более абстрактных и зачастую немотивированных. Тем не менее эти знаки передают информацию и имеют в своей структуре такой элемент, как понятие, разница в том, что представление в таком знаке напрямую связано с внешней стороной знака. Тем не менее существуют и чувственно-наглядные образы, которые не являются знаками, но оказывают влияние на восприятие. Например, шрифт, цвет или даже изображение как таковое представляют собой чув- ственно-наглядные образы, но лишь в случае осмысливания изображениясегокомпонентамионо становитсязнаком.

35

Термин «смыслообраз» соотносителен с термином «понятийный образ» в его широком толковании и используется нами для обозначения любого интегративного смыслового образования в семантическом пространстве, который представляет со-

бой систему смысловых компонентов, интегрированных единым образом, который при отображении частично конкретизируется актуализирующими его знаками, а частично остается расплывчатым и, вследствие этого, амбивалентным, способным взаимодействовать. Взаимодействие же чувственно-наглядных образов и смыслообразов ведет к возникновению интегрального образагештальта всего дискурса, организующего развитие смыслового пространства дискурса согласно прагматической цели.

Рассуждая о методологическом аспекте, нужно подчеркнуть, что общедискурсивная категория образности может выступать инструментом научного анализа смыслового пространства дискурса. Путем выделения и изучения системы образов/смыслообразов конкретного дискурса можно определить законы его сущностного построения как объекта-системы, с результатом креации отдельных элементов в единый образ-гештальт дискурса (текста), вскрыть механизмы его диалектической природы и рассмотреть динамическиелинейныеинелинейныепроцессы.

Итак, в свете вышеизложенного считаем правомочным говорить об общедискурсивном статусе и универсальности категории образности и перспективности ее исследования на материале разных типов дискурсов.

36

ЭЗОТЕРИЧЕСКОЕ КАК ОБЪЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ В ЛИНГВИСТИКЕ

И.В. Звездакова

1.1. Определение эзотерического смысла

Термины «эзотеризм», «эзотерическое знание» и другие аналогичные термины начали фигурировать к концу двадцатого столетия не только в теологической и эзотерической литературе, но и в серьёзных научных трудах. Не стала исключением и лингвистика. В ней появилось много исследований, в которых ученые так или иначе рассматривают проблемы эзотерического (Н.Л. Мышкина, К.К. Сунгуртян и др.).

Чтобы определить, что такое эзотерический смысл, обратимся к понятиям, указанным выше. Несмотря на распространенность этих терминов, отсутствует единство в их понимании. Поэтому, думается, необходимо дать анализ взглядов на понятие «эзотерическое знание» и на его основании определить кри-

терии эзотерического.

Рассмотрев взгляды ученых (О.Б. Белякова, В.А. Беляев, В. Данченко, Т.Б. Захарян, О.А. Иванова, И.А. Копышева, Е.Н. Копышев, Н.Б. Мечковская, Н.Л. Мышкина, И.В. Нежинский, К.К. Сунгуртян, Л.В. Фесенкова, Ю.Н. Шейнин, А.Г. Юркевич идр.), мы определили критерии, по которым знание может определятьсякакэзотерическое.

Первый выделенный нами критерий – это закрытость знания для непосвященных. Ученые определяют «эзотерические знания» как «внутренние», «скрытые», «тайные», доступные только для посвящённых, в противопоставление «экзотерическим», «внешним» знаниям, доступным «для толпы» [Юркевич 2001 см. также В.А. Беляев, В. Данченко 1986 и др.]. При этом исследователи называют три причины «закрытости» знания. Вопервых, согласно мнению некоторых представителей эзотериче-

37

ской и теологической практики, преждевременная экзотеризация определённых знаний может представлять собой опасность [Данченко: электронный ресурс]. Во-вторых, причиной сокрытия определенной информации, относимой к «эзотерической», могут быть коммерческие (корыстные) цели. В-третьих, эзотерическая информация в силу ее сути сложна для передачи [Юркевич 2001: 149], поскольку эзотерические знания относятся к высшим уровням бытия и состояниям сознания [Нежинский: электронный ресурс]. Последний из приведенных нами параметров представляется особенно важным.

В. Данченко определяет знание как «эзотерическое» не по его содержанию, а по его статусу – «статусу неосвоенности». Содержание эзотерического знания со временем изменяется, в то время как статус остаётся неизменным [Данченко: электронный ресурс]. Данное определение позволяет нам выделить второй критерий: эзотерическим является знание, которое фикси-

рует опыт отношений человека и мира, не освоенный общественной практикой.

Третий критерий определяется тематикой знания: в эзотерических знаниях отражаются отношения мира и человека, они затрагивают духовную сферу (Н.Б. Мечковская, Н.Л. Мышкина, К.К. Сунгуртян и др.). Отметим, что традиционно в социологии и культурологи к сфере духовного относят некие объединяющие начала общества, которые выражаются в виде определенных моральных ценностей и традиций. Кроме того, подчеркивается деятельностный аспект духовной жизни человека и общества: размышляющая душа определяется как свойство духовной жизни человека, а суть духовной жизни общества выражается в деятельности, направленной на закрепление в социальной реальности ценностей и норм. Отметим также, что духовное определяется через оппозиции: внешнее – внутреннее, вечное – преходящее, материальное – нематериальное. Согласно данной трактовке эзотерическое знание можно определить как знание, которое дает человеку понимание внутренней сути вещей, как исходное тайное знание об истинном

38

порядке бытия и устройстве мира, как импульс к самосовершенствованиюикачественномуизменениюего бытия.

Мы выделяем вслед за А.Г. Юркевичем две основные трактовки «эзотерического». С позиций первого, узкого подхода это понятие рассматривается в связи с эзотеризмом как типом рациональности в культуре, истоки которого находятся в миропостигающих процедурах, а также в психо- и антропотехниках (Эзотеризм: Энциклопедия 2002). Эзотерические истины принципиально обращены лишь к человеку, они а-инженерны. Апологеты «эзотерики» акцентируют исконность «эзотерического» знания, его древность и говорят о существовании общего фундамента большинства духовных систем. Фундаментальные идеи, содержащиеся в них, выражают особенности эзотерического мировоззрения как культурно-идеологического и философского направления духовнойжизничеловека.

Другая точказрения представлена в трудах ученых, которые, как заметил А.Г. Юркевич, со стороны смотрят на проблему «эзотерического» и порой слишком свободно манипулируют этимологией понятий «эзотерика» и «эзотерический», выводя фактически их за пределы терминологии в строгой дефиниции этого слова [Юркевич 2001: 149]. В этом случае ученые исходят из определений этого термина, которые представлены в словарях, где «эзотерический» трактуется как «тайный, скрытый, предназначенный исключительно для посвящённых» [Толковый словарь иностранныхслов: электронныйресурс].

Обозначенные подходы к термину «эзотерический» нашли отражение и в лингвистике. В работе А.М. Камчатнова отражается «широкий», нестрогий подход к трактовке термина «эзотерический». Исследователь определяет понятие «экзотерический» как 'предназначенный для непосвящённых', 'не представляющий тайны, 'внешний', а «эзотерический» – 'предназначенный исключительно для посвящённых', 'внутренний', 'тайный', 'скрытый'. Таким образом, ученый разделяет понятие смысла по признаку адресата и ставит знак равенства между понятиями эзотерический смысл и

39

подтекст, понимая под последним «тот смысл, который предназначен лишь для избранных и понятен только посвящённым, т.е. эзотерическийсмысл».

Столь свободная трактовка понятия «эзотерический» позволяет ученому говорить о бытовой речи как о сфере эзотерических смыслов. Чтобы проиллюстрировать сказанное, приведем пример высказывания, содержащее, как считает А.М. Камчатнов,

эзотерический смысл: Когда жена говорит мужу: "Мы завтра идём в кино?", а он ей отвечает: "Разумеется, я уже и билеты купил", то сторонние лица, присутствующие при разговоре, могут лишь по интонации догадаться, что в этих фразах присутствует какой-то тайный смысл, подтекст, но только посвященные в отношения супругов (знающие об их ссоре), могут понять тайный, эзотерический смысл: почувствуют в словах супруги предложение помириться, а в ответе супруга – согласие помириться [Камчатнов 1988: 43]. Таким образом, А.М. Камчатнов понимает подтекст как «метафорическое обозначение того же понятия, которое обозначается термином смысл, внутренний смысл, имплицитное содержание, сигнификат» [Камчатнов 1988: 40–45]. Таким образом, исследователь ставит знак равенства между понятиями «экзотерический» и «эксплицитный», а также «эзотерический» и «имплицитный».

Узкого (строгого) понимания термина «эзотерический придерживаются Н.Л. Мышкина и К.К. Сунгуртян. В работах Н.Л. Мышкиной понятие «эзотерический смысл» рассматривается с позиций контрадиктно-синергетического подхода. Автор указанной концепции считает понятие имплицитность и эзотерический смысл скрытым выражением знания в естественном языке, но не отождествляет их: «Сам факт возможности скрытого выражения знания в естественном языке отражён многими лингвистическими и общефилологическими понятиями (например, понятиями имплицитность, пресуппозиция, подтекст, эзотерическое знание и др.)». Ученый говорит о малоизученности форм передачи эзотерического знания. Полагаем, что это обусловлено сложностью передачи и усвоения эзотерики, посколь-

40