Глава VI. СЕМЬ ПРОРОКОВ ТВОЕГО СУЩЕСТВА

духовидческой географии того, что было названо «пейзажами хварно» (Стржиговскийсссхх), имеется в виду все тот же свет преображения: одни его частицы возносятся к своей первопричине, другие нисходят им навстречу, чтобы увлечь за собой, прочь от поверхности объектов. Здесь нет никакого противоречия, никакого разлада, но продление и продолжение одной и той же идеи. Ибо во всем восточном христианстве всегда в скрытом виде присутствует некое монофизитствосссхх1, страстный порыв к преображению, саго spiritualis Christi, по отношению к которым фана'фп-'л-ллах суфизма является, быть может, одновременно предчувствием и свершением. Противоречие и разлад следует искать совсем не здесь, а там, где Тень и тени окончательно изгнали этот свет из области иконографии.

3. «Физиологические» цвета у Гете

Не станем возвращаться к ведущим темам данного исследования; речь идет не о заключении — ведь цель каждого подлинного исследователя состоит в том, чтобы открыть путь новым вопросам. Среди этих вопросов, ждущих постановки или разрешения, есть один, который уже промелькнул здесь как бы сам собой. Духовидческие апперцепции, сверхчувственные чувства, тонкие органы или центры, развивающиеся вследствие все большего самоуглубления — короче, все основные темы «физиологии светового человека» — доказали нам, что цветовые фотизмы и сверхчувственное восприятие цветов в их чистом состоянии возникают вследствие внутренней активности субъекта, не являясь простым результатом впечатлений, произведенных каким-либо материальным объектом. В таком случае перед каждым, кто знаком или солидарен с

Farbenlehrecccxxii (цветовой теорией или, скорее, доктриной)

Гете, неизбежно встает вопрос: а не существует ли между нашей «физиологией светового человека» и Гетевским понятием «физиологических цветов» некоей взаимосвязи, которую было бы желательно прояснить?

Задавшись этой целью, припомним, прежде всего, некоторые из основных положений Наджма Кубра, такие, например: если искомое — божественный свет, то его искатель сам

181

СВЕТОВОЙ ЧЕЛОВЕК В ИРАНСКОМ СУФИЗМЕ

является частицей этого света; наш метод — метод алхимический; подобное стремится к подобному; подобное может быть увидено и познано только подобным. И тогда окажется, что Гете сам наметил путь каждому, кто хотел бы ответить на призыв иранского суфия — проникнуть в самую суть данной проблемы: «Глаз обязан своим существованием свету. Воспользовавшись побочным аппаратом чувств, животным или нейтральным, свет превратил его в орган, подобный ему самому; таким образом, глаз был образован светом, из света и для света, затем, чтобы свет внутренний вошел в соприкосновение со светом внешним. Здесь нам надо припомнить древнюю ионическую школу, не устававшую повторять, что подобное познается лишь подобным. И еще припомним слова древнего мистика, которые я перефразировал бы следующим образом:

Когда б не солнечным был глаз, Как мы могли бы свет узреть? Коль Бог бы не был явлен в нас, Как мы могли б к нему взлететь?»12

Можно было бы предоставить уже цитированным [выше] иранским суфиям связать собственные свидетельства и слова древнего безымянного мистика, которого Гете призывает в свидетели. Идея «физиологии светового человека», разработанная Наджмом Кубра в его учении о сверхчувственных чувствах, идея тонких органов, заключенных в разноцветные оболочки, развиваемая у Симнани, — эта идея смыкается с грандиозным замыслом Гете, решившего отвести «физиологическим цветам» главное место в своем обширном труде, где объясняется их мистическое значение и связанный с ними духовный опыт. Не надо только забывать, что термин «физиология» отсылает нас не к какому-то материальному организму, а к чему-то, о чем и не подозревает рационалистическая наука, помимо эмпирических данных знающая лишь абстрактные умствования. Да и сам

12 Farbenlehre (Krôners Taschenausgabe, Bd. 62: Schriften Uber die Natur geordnet und ausgewâhlt von Gunther Ipsen, Stuttgart, 1949), Einleitung, p. 176, франц. перевод Le Traité des Couleurs, Paris, 1973. К сожалению, мы не смогли использовать здесь интересный выпуск журнала Triades (Ш, 4, зима 1955), посвященный «духовному восприятию цветов». Тексты этого выпуска поразительным образом перекликаются с темами данного исследования.

182

Глава VI. СЕМЬ ПРОРОКОВ ТВОЕГО СУЩЕСТВА

Гете начинает с напоминания о том, что феномен, обозначаемый им как «физиологические цвета», был известен издавна; к сожалению, за неимением соответствующей феноменологии, он не был ни понят, ни оценен; все ограничилось разговорами о colores adventici, imaginarii, phantastici, vitia fugitiva, ocular spectracccxxxii> и т.д. Короче, цвета рассматривались как нечто иллюзорное, случайное, неосновательное; их относили к области опасных фантомов, поскольку представление о вселенной, отождествляющее физическую реальность с реальностью как таковой, во всем сверхчувственном может усматривать только спектральное, призрачное. Мы же, напротив, в ходе данного исследования научились видеть в сверхчувственном нечто иное, о чеми говорят нам наши суфии. Иэто«иное» какнельзя лучше согласуется сутверждением Farbenlehre отом, чтоцвета, которые в этом труде называются «физиологическими», принадлежат субъекту, то есть органу зрения, «глазу, который сам является светом»; более того, они являются условием самого акта зрения, который былбыневозможен, если быв нем не осуществлялось некое взаимодействие13.

Определение «физиологические», данное этим цветам по только чтоуказанной причине, обретает свой смысл и оправдание по мере того, какобъясняется понятие «субъекта», о котором идет речь. Субъект, то есть, глаз, в сущности отказывается воспринять чисто внешние и посторонние ощущения, словно бы пассивно отражая внешний мир. Но восприятие света — это действие и противодействие самой души, сообщающееся всей целокупности существа, — восприятие, при котором глаза излучают некую духовную энергию, которая исходит от всего индивида и неподдается никакому измерению (ееможно определить, лишь пользуясь теми мистическими весами, о которых

13 Ibid, §§ 1-3. Вспомним вкратце один из самых простых опытов, который может послужить нам здесь отправной точкой. На листе белой бумаги нужно расположить или нарисовать диск определенного цвета, например, синего, а затем пристально вглядеться в него. Вскоре окружность диска начнет излучать желтовато-красное свечение, яркое, но трудноуловимое (до такой степени, что ему трудно подыскать определение). Этот радужный свет (физиологический цвет) как бы старается вырваться за пределы окрашенного диска (напомним здесь о технике манихейской живописи). Наконец это ему удается, и освободившийся таким образом «световой круг» начинает словно бы витать над листом белой бумаги вокруг цветового диска. Если же этот диск быстро убрать, останется виден только круг физиологического цвета.

183

СВЕТОВОЙ ЧЕЛОВЕК В ИРАНСКОМ СУФИЗМЕ

говорил Наджм Кубра, см. выше, IV, 10). «Цвета, видимые нами на предметах, не являются для глаза чем-то совершенно чуждым, посредством них он впервые как бы определяется к этому ощущению; нет.Этот орган всегда расположен сам производить эти цвета и наслаждается приятным ощущением, когда что-либо сообразное егоприроде приходит к нему извне» (§ 760)cccxxiv. Этопроисходит потому, что цвета лишь изменяют сообразно с обстоятельствами некую латентную способность или потенцию, каковой является сам глаз. В сочинении Гете повторяется как лейтмотив мысль о том, что при этом глаз порождает совсем другой цвет, свой собственный, отыскивая рядом с тем или иным окрашенным пространством свободное место, чтобы заполнить его цветом, необходимым ему самому. В этом стремлении к цельности заключен основной законхроматической гармонии14, и именно поэтому «когда совокупность всех цветовсссхху предлагается глазу извне в качестве объекта, глаз радуется ей,так как сумма его собственной деятельности преподносится ему здесь как реальность». (§ 808).

Не тот же ли самый феномен [стремления к] цельности проявляется в слиянии двух пламенников — того, кто нисходит с небес, и другого, воздымающегося от земной личности, в каковом Наджм Кубра видит теофаническую форму своего «горнего свидетеля» (см. выше, IV, 9),то есть, небесного двойника, обеспечивающего целокупность его существа? Лишним подтверждением реальности этого слияния служат слова «древнего мистика», которые Гете принимает на вооружение и пересказывает во вступлении к своей книге.

Из взаимообмена, взаимодействия подобного с подобным проистекает идея особого рода действий; этидействия никогда не бывают произвольными, а их следствия убеждают нас в

14 Ibid, § 805: «Как только глаз видит какой-нибудь цвет, он сейчас же приходит в деятельное состояние, и его природе свойственно, столь же бессознательно,как и неизбежно, породить другой цвет, который вместе с данным содержит цельность всего цветового круга. Один отдельный цвет возбуждает в глазу посредством специфического ощущения стремление к всеобщности». § 806:«И вот, чтобы увидеть эту цельность, чтобы удовлетворить себя самого, глаз ищет рядом с цветным пространством бесцветное, чтобы вызвать на нем требуемый цвет» (см. пример, приведенный выше, в примечании 140). § 807: «В этом и заключается, следовательно, основной закон всякой гармонии цветов, в чем каждый может убедиться на собственном опыте, подробно познакомившись с теми экспериментами, которые мы привели в отделе о физиологических цветах».

184

Глава VI. СЕМЬ ПРОРОКОВ ТВОЕГО СУЩЕСТВА

том, что «физиологический цвет» кактаковой является прежде всего опытом души, то есть, духовным опытом самого цвета: «Из идеи противоположности явления, изтого знания, которое мы приобрели об особых условиях его, мы можем заключить, что отдельные цветовые впечатления не могут быть спутаны, что онидолжны действовать специфически и в живом органе вызывать безусловно специфические состояния. Иточно так же в душе (Gemw7)cccxxvi: опыт учит нас, что отдельные цвета вызывают особые душевные настроения»15. На этих впечатлениях и основываются значения цветов, вплоть до значения наивысшего, мистического, которое вызывало особый интерес наших иранских суфиев. Анализу этих значений посвящены прекрасные заключительные страницы Farbenlehre: «Все вышеизложенное было попыткой показать, что каждый цвет производит на человеческое существо определенное воздействие, и что он являет свою сущностную природу как глазу, так и душе. Отсюда следует, что цвет может быть использован в определенных физических, моральных и эстетических целях». Цвет может быть использован и некоторым другим образом, еще лучше выражающим внутреннее значение этого воздействия: речь идет о символическом использовании, которое Гете скрупулезно отличает от аллегорического (вопреки нашему злополучному обыкновению смешивать аллегорию и символ)16.

«В конечном счете легко уяснить себе, что цвет может обретать мистическое значение. В самом деле, схема, отражающая все разнообразие цветов, наводит на мысль об архетипических предпосылках (Urverhâltnisse), свойственных как

15Ibid., §§ 761-762; 763: «Чтобы вполне испытать эти отдельные значительные воздействия, надо глаз полностью занять одним цветом, например находиться в одноцветной комнате, смотреть сквозь цветное стекло. Тогда отождествляешь себя с цветом, он настраивает глаз и дух в унисон с собою». Здесь можно вспомнить великую поэму Низами (XII в.) Хафт Пайкар (Семь красавиц), где сасанидский царевич Бахрам Гур по очереди посещает семь дворцов, каждый из которых соответствует по цвету одной из семи планет; в каждом из этих чертогов его встречает царевна из одного из семи климатов, облаченная в одеяние соответствующего цвета, которая рассказывает ему некую пространную и символическую историю. Иллюстрируя собой известное выражение Vitacoelitus compùranda <'приобретая жизнь небесную' (лат.); возможно, Корбен также имеет здесь в виду одноименный трактат Марсилио Фичино>, эта поэма служит также одним из распространеннейших сюжетов иранской миниатюры.

16Ibid., §915-917. Выше, в примечании 26 [гл. IV], мы упоминали о важной работеодного иранского шейха прошлого века, посвященной символике {та 'впл) красного цвета.

185

СВЕТОВОЙ ЧЕЛОВЕК В ИРАНСКОМ СУФИЗМЕ

зрительному восприятию человека, такисамой природе; исходя из этого, их взаимоотношения можно использовать в качестве некоего языка длявыражения этих предпосылок, которые сами по себе не могут затронуть наши чувства с такой же силой и разнообразием»17. Это и есть тот язык, на котором цветовые фотизмы фактически обращались ко всем ученикам Наджма Кубра, поскольку цвет является не пассивным впечатлением, но языком самой души. В семерице цветов Симнани распознавал семерицу органов светового человека, семерицу «пророков своего существа».

Быть может, последнее указание Гете подсказывает нам, каким образом духовный опыт цвета может посвящать в откровение «горнего свидетеля», небесного Вожатого, о котором говорили Сухраварди, Наджм Кубра и Симнани. «Если как следует уловить противоположность желтого и синего, если, в частности, пронаблюдать их интенсификацию в красный и заметить, как два противоположных качества тянутся друг к другу, соединяясь в третьем [качестве], тогда можно ощутить, как в нас начинает брезжить разгадка великой тайны, предвкушение того, что этим двум раздельным и противоположным сущностям можно приписать некий духовный смысл. Когда видишь, как они образуют зеленый цвет внизу и красный вверху, трудно отделаться от впечатления, что там ты созерцаешь земные существа, а тут — небесные существа

элохимов» (§919).

гетевским учением о цветах и световой физикой наших иранских мистиков, у которых она является традицией, восходящей к древнему, доисламскому Ирану. Наши рассуждения были беглыми. Многие из вопросов были не решены, а только поставлены, хотя сама их постановка оправдывает затраченные на нее усилия. В той мере, в какой оптика Гете представляется «оптикой антропологической», она всегда

17 Ibid.t § 918, заканчивающийся так: «Математикам известно значение и назначение треугольника; треугольник пользовался большим уважением у мистиков; в треугольнике может быть схематизировано множество вещей; посредством удвоения и наложения треугольников образуется древняя и загадочная фигура гексаэдра».

186

Глава VI. СЕМЬ ПРОРОКОВ ТВОЕГО СУЩЕСТВА

наталкивалась и будет наталкиваться на привычки и предрассудки так называемого «научного разумения». Ему следовало бы преследовать те цели, которые оно себе поставило. Здесь же речь идет о совсем других вещах, других целях, стоящих перед теми, кто подобным же образом испытал на себе «деяния Света».

Эту цель можно определить как сверхсуществование высшей личной индивидуальности, достигаемое путем соединения со своим собственным световым измерением, своим «световым ликом», который сообщает индивидуальности ее полноту. Чтобы это соединение стало возможным, в земном существе должна открыться тяга к «полярному измерению», возвещающая о себе беглыми зарницами сверхсознания. Физиология светового человека способствует такому открытию — именно этот процесс символически описывает Симнани, когда он говорит о духовном младенце, которого должен породить «Авраам твоего существа». Наджм Кубра признается, что ему пришлось немало размышлять, прежде чем он понял, кем является этот свет, пылающий в небесах его души, — свет, к которому восходит пламенник его собственного существа. И если он понял, что искомый свет — там, то только потому, что знал, кто был ищущим: «Искомое — это божественный Свет, а ищущий — частица этого Света». «Коль Бог бы не был явлен в нас, как мы могли б к нему взлететь?» — в свою очередь вопрошает «древний мистик», вдохновлявший Гете во вступлении к Farbenlehre.

Почти буквальное совпадение этих высказываний позволяет нам рассматривать исследование истоков и причин «физиологических цветов» как экспериментальное подтверждение физиологии светового человека, то есть, цветосветовых феноменов, наблюдавшихся и толковавшихся иранскими суфиями. И там, и тут речь идет об одном и том же — Поиске светового человека, и ответ [искателям] дан, так сказать, наперед устами Марии Магдалины в книге Пистис София: «Световой человек во мне», «мое световое существо» уразумело эти вещи, осознало смысл этих слов (см. выше, II, 1). Кто же этот искомый? И кто этот искатель? Неотделимые один от другого, оба этих вопроса не могут

187

СВЕТОВОЙ ЧЕЛОВЕК В ИРАНСКОМ СУФИЗМЕ

оставаться чисто теоретическими. Свет, являющий откровение, всякий раз опережает свет явленного откровения, а феноменологии остается лишь констатировать свершившийся факт. Тогда пять наших чувств превращаются в чувства иного рода. Superama tellus sidéra donafccxxvû: «И оставшаяся позади земля одаривает нас звездами» (Боэций).

188