Лебедев И.Б. История психологии. Хрестоматия

112

В несовместимости движений, одновременно вызываемых в железе телом посредством «духов» и душой при помощи воли, заключается вся борьба между низшей частью души, называемой чувствующей, и высшей ее частью,

разумной. Это та же самая борьба, которая бывает между естественными вожделениями и волей. Так как у нас только одна душа, а части этой души ничем не отличаются друг от друга, то чувствующая часть является и разумной и все ее вожделения считаются желаниями. Ошибка, которую делали,

приписывая ей различные и совершенно противоположные значения,

происходит только оттого, что ее функции не точно отличаются от функций тела. Только последнему следует приписывать все то, что противоречит нашему разуму. В сущности между этими частями души нет никакой борьбы;

только небольшая железа, находящаяся в середине мозга, может находиться под влиянием, с одной стороны, души, а с другой стороны, «животных духов».

Как уже было указано, «духи» представляют собой только тела, и часто случается, что эти два воздействия бывают противоположны, причем более сильное мешает проявлению более слабого. Но можно различать два вида движений, вызванных в железе «духами». Одни движения представляют душе предметы, влияющие на чувства или впечатления, встречающиеся друг с другом в мозгу и не отражающиеся на воле. Другие движения отражаются на ней; это как раз те движения, которые вызывают страсти и сопровождающие их телесные процессы. Что же касается первых движений «духов», то они, хотя часто и мешают деятельности души и сами задерживаются ею, явно не противоположны друг другу, поэтому здесь также нельзя заметить никакой борьбы. Борьба происходит лишь между последними из указанных движений и противоположными им желаниями, например между силой, с которой «духи» действуют на железу, для того чтобы вызвать в душе желание чего-либо, и

напряжением, с которым душа ее отталкивает, противясь этому. Эта борьба происходит главным образом потому, что воля, не имея возможности непосредственно вызвать страсти, принуждена прибегать к уловкам и различным приемам, из которых лишь один на мгновение изменяет

113

направление «духов», а следующий за ним прием уже не действует, и «духи» тотчас же возвращаются к своему прежнему направлению. Происходит это потому, что предрасположение нервов, сердца и крови не изменяется и душе почти одновременно приходится желать и не желать одного и того же. Отсюда и возникает предположение о том, что в душе имеются две друг с другом борющиеся силы. Некоторую борьбу можно заметить лишь в том, что часто одна и та же причина вызывает в душе какую-нибудь страсть,

сопровождающуюся известными движениями тела, которым душа не содействует, а задерживает или старается при их появлении задержать. То же самое замечается при страхе, когда «духи» уходят в мускулы, служащие для движения ног при беге, но задерживаются желанием быть храбрыми.

48. Как познается сила или слабость души и в чем заключается недостаток слабых душ.

По исходу этой борьбы каждый может определить силу или слабость своей души. Самыми сильными душами обладают те, в ком воля естественно может легче всего победить страсти и задержать сопровождающие их движения тела.

Есть такие люди, которые не могут испытать своей силы, потому что они не заставляют душу бороться ее собственным оружием, а применяют только то,

которым снабжают ее некоторые страсти для сопротивления другим страстям.

То, что я называю собственным оружием души, суть твердые и определенные суждения о добре и зле, следуя которым она решила действовать в своей жизни.

Самые слабые души – те, воля которых не заставила себя следовать определенным правилам, а непрерывно поддается увлечению наличными страстями, часто противоположными друг другу. Они попеременно перетягивают волю то на одну, то на другую сторону, заставляя ее бороться с собой, ставя душу в самое жалкое положение, какое только может быть. Таким образом, когда страх представляет смерть крайним злом, от которого можно спастись только бегством, а чувство собственного достоинства указывает на позор этого бегства как на зло худшее, чем смерть, то эти две страсти

114

действуют на волю различно, она же, подчиняясь то одной, то другой страсти,

расходится сама с собой и таким образом делает душу рабской и несчастной.

49. Силы души без познания истины недостаточно.

Правда, на свете мало людей столь слабых и нерешительных, что у них нет других желаний, кроме тех, которые им предписывают страсти. У большинства же имеются определенные суждения, служащие им руководством, когда они действуют в некоторых случаях. Хотя часто эти суждения ложны и даже основаны на некоторых страстях, победивших и подчинивших волю, но так как при отсутствии страстей, определивших эти суждения, люди продолжают следовать им, то суждения, на которых основано поведение, можно рассматривать как собственное оружие воли и считать, что души бывают более сильные или более слабые в зависимости от того, насколько они могут следовать этим суждениям и сопротивляться существующим страстям противоположного характера. Однако есть большая разница между решениями,

вытекающими из какого-нибудь ложного мнения, и решениями, основанными только на познании истины, потому что, если следовать последним, можно быть уверенным в том, что никогда не придется сожалеть или раскаиваться, в

то время как всегда появляется раскаяние, если обнаруживается заблуждение,

основанное на ложном мнении.

50. Нет столь слабой души, чтобы при хорошем руководстве она не могла бы приобрести полной власти над своими страстями.

Полезно узнать здесь, что хотя, как уже было сказано выше, каждое движение железы с самого начала жизни кажется от природы связанным с соответствующей нашей мыслью, эти движения, однако, могут быть в силу привычки связаны с другими мыслями. Например, опыт показал, что слова,

вызывающие движение в железе, передают душе только свой звук, когда они произнесены голосом, или вызваны изображением букв, когда они написаны; в

силу же привычки, образовавшейся при мысли о значении слов, во время

115

разговора или чтения написанного внимание обычно более обращено на значение звуков и букв, чем на изображение этих букв или звуков, образующих слог.Полезно также знать, что хотя движения железы и движения «духов» мозга, представляющих душе определенные предметы, естественно связаны с теми движениями, которые вызывают определенные страсти, эти движения,

однако, по привычке могут быть отделены от тех страстей и соединены с другими, совершенно отличными от них страстями; и эта привычка может быть приобретена одним-единственным действием и не требует продолжительного навыка. Например, если в пище, которую едят с аппетитом, неожиданно встречается какой-нибудь грязный предмет, то впечатление, вызванное этим случаем, может так изменить состояние мозга, что после него нельзя будет смотреть на эту пищу иначе, как с отвращением, тогда как перед тем ее ели с удовольствием. То же самое можно заметить у животных; так как они не имеют разума и, возможно, никакой мысли, то все движения «духов» и железы,

вызываемые у нас страстями, появляются и у них, но не для поддержания и укрепления страстей, как у нас, а для движения нервов и мускулов,

обыкновенно их сопровождающих. Например, когда собака видит куропатку,

она, естественно, бросается к ней, а когда слышит ружейный выстрел, звук его,

естественно, побуждает ее убегать. Но тем не менее легавых собак обыкновенно приучают к тому, чтобы вид куропатки заставлял их остановиться, а звук выстрела, который они слышат при стрельбе в куропатку,

заставлял их подбегать к ней. Это полезно знать для того, чтобы научиться управлять своими страстями. Но так как при некотором старании можно изменить движения мозга у животных, лишенных разума, то очевидно, что это еще лучше можно сделать у людей и что люди даже со слабой душой могли бы приобрести исключительно неограниченную власть над всеми своими страстями, если бы приложили достаточно старания, чтобы их дисциплинировать и руководить ими.

117

впечатлений, могут достигнуть всего своего знания и прийти к достоверности без таких первоначальных понятий или принципов. Ибо, я думаю, все охотно согласятся, что дерзко предполагать врожденными идеи цветов в существе,

которому Бог дал зрение и способность воспринимать при помощи глаз цвета от внешних вещей. Не менее безрассудно считать некоторые истины природ-

ными отпечатками и врожденными знаками, ибо ведь мы видим в себе способность прийти к такому же легкому и достоверному познанию их и без того, чтобы они были первоначально запечатлены в душе (что я и надеюсь показать в последующих разделах этого сочинения) (11.I.96).

Кто даст себе труд хоть сколько-нибудь внимательно вдуматься в деятельность сил разума, найдет, что быстрое согласие разума с некоторыми истинами зависит не от прирожденного запечатления и не от процесса рассуждения, а от способности ума, совершенно отличной от того и другого,

как мы увидим позже. Следовательно, рассуждение не имеет никакого отно-

шения к нашему согласию с этими максимами. И если словами «Люди знают и признают эти истины, когда начинают рассуждать» хотят сказать, что рассуждение помогает нам в познании этих максим, то это совершенно ложно;

а если бы оно было верно, то доказывало бы, что эти максимы неврожденны

(11.I.101).

Идея Бога неврожденна. Если какую-нибудь идею можно представить себе врожденной, то идея Бога более всего, по многим причинам, может считаться такой. Ибо трудно понять, как могут быть врожденными нравственные принципы без врожденной идеи божества: без понятия о законодателе нельзя иметь понятия о законе и об обязательности его со-

блюдения (11.I.137 – 138).

Но если бы даже все человечество повсюду имело понятие о Боге (хотя история говорит нам о противном), из этого не следовало бы, что идея Его врожденна. Ибо, если бы даже нельзя было найти народа, который [не знал бы]

имени Бога и не имел скудных, смутных представлений о Нем, это так же мало доказывало бы природную запечатленность в душе этих представлений, как

118

всеобщее принятие и знание людьми названий «огонь», «солнце», «жар»,

«число» и их идей доказывает врожденность идей, этими словами обозначаемыми.С другой стороны, отсутствие такого имени или отсутствие в человеческой душе такого понятия так же мало является доводом против бытия Божия, как мало может служить доказательством того, что в мире нет магнита,

то обстоятельство, что большая часть человечества не имеет ни понятия о подобной вещи, ни имени для нее (11.I.139).

Откуда мнение о врожденных принципах. То, что люди нашли несколько общих положений, в которых могли не сомневаться сразу, как только их поняли, это, на мой взгляд, прямо и легко вело к заключению, что они врожденны. Это, будучи однажды принято, избавило ленивого от мук исканий и остановило сомневающегося в его исследованиях и коснулось всего, что было однажды названо врожденным. А для тех, кто претендовал на роль ученых и учителей, было немалой выгодой установить в качестве принципа принципов то положение, что нельзя подвергать сомнению принципы. Ибо, установив раз принцип, что есть врожденные принципы, они внушили своим последователям необходимость принять некоторые учения как такие принципы, чтобы отвлечь людей от пользования собственным разумом и способности суждения, заставив принимать все на веру и слово, без дальнейшего исследования. При такой слепой доверчивости легче было ими управлять и сделать их полезными для тех, кто обладал умением и имел задачу наставлять их и руководить ими.

Обладать авторитетом диктатора принципов и наставника неоспоримых истин и понуждать других на веру принимать за врожденный принцип все, что может служить целям учителя, – это немалая власть человека над человеком (11.I.151

– 152).

Идея есть объект мышления. Так как каждый человек сознает, что он мыслит и что то, чем занят ум во время мышления, – это идеи, находящиеся в уме, то несомненно, что люди имеют в своем уме различные идеи, как,

например, такие, которые выражаются словами: «белизна», «твердость», «сладость», «мышление», «движение», «человек», «слон», «войско»,

119

«опьянение» и др. Прежде всего, стало быть, нужно исследовать, как человек приходит к идеям (11.I.154).

Все идеи приходят от ощущения или рефлексии. Предположим, что ум есть, так сказать, белая бумага без всяких знаков и идей. Но каким же образом он получает их? Откуда он приобретает тот [их] обширный запас, который деятельное и беспредельное человеческое воображение нарисовало с почти бесконечным разнообразием? Откуда получает он весь материал рассуждения и знания? На это я отвечаю одним словом: из опыта. На опыте основывается все наше знание, от него в конце концов оно происходит. Наше наблюдение,

направленное или на внешние ощущаемые предметы, или на внутренние действия нашего ума, которые мы сами воспринимаем и о которых мы сами размышляем, доставляет нашему разуму весь материал мышления. Вот два источника знания, откуда происходят все идеи, которые мы имеем или естественным образом можем иметь (11.I.154).

Объекты ощущения – один источник идей. Во-первых, наши чувства будучи обращены к отдельным чувственно воспринимаемым предметам,

доставляют уму разные, отличные друг от друга восприятия вещей в соответствии с разнообразными путями, которыми эти предметы действуют на них. Таким образом мы получаем идеи желтого, белого, горячего, холодного,

мягкого, твердого, горького, сладкого и все те идеи, которые мы называем чувственными качествами. Когда я говорю, что чувства доставляют их уму, я

хочу сказать, что от внешних предметов они доставляют уму то, что вызывает в нем эти восприятия. Этот богатый источник большинства наших идей,

зависящих всецело от наших чувств и через них входящих в разум, я и называю ощущением (11.I.154 – 155).

Деятельность нашего ума – другой их источник. Во-вторых, другой источник, из которого опыт снабжает разум идеями, есть внутреннее восприятие действий (operations) нашего ума, когда он занимается приобретенными им идеями. Как только душа начинает размышлять и рассматривать эти действия, они доставляют нашему разуму (understanding)

120

идеи другого рода, которые мы не могли бы получить от внешних вещей.

Таковы «восприятие», «мышление», «сомнение», «вера», «рассуждение», «по-

знание», «желание» и все различные действия нашего ума (mind). Когда мы сознаем и замечаем их в себе, то получаем от них в своем разуме такие же отличные друг от друга идеи, как и те, которые мы приобретаем от тел,

действующих на наши чувства. Этот источник идей каждый человек целиком имеет внутри себя, и, хотя этот источник не есть чувство, поскольку не имеет никакого дела с внешними предметами, тем не менее он очень сходен с ним и может быть довольно точно назван внутренним чувством. Но, называя первый источник ощущением, я называю второй рефлексией, потому что он доставляет только такие идеи, которые приобретаются умом при помощи размышления о своей собственной деятельности внутри себя (11.I.155).

Если спросят, когда же человек начинает иметь идеи, то верный ответ, на мой взгляд, будет: «Когда он впервые получает ощущение». Так как оказывается, что в душе не бывает идей до доставления их чувствами, то я полагаю, что идеи в разуме (understanding) одновременны с ощущением, т.е. с

таким впечатлением или движением в какой-нибудь части нашего тела, которое производит в разуме некоторое восприятие. Этими-то впечатлениями,

произведенными на наши чувства внешними объектами, впервые, кажется,

занимается душа в деятельности, называемой нами восприятием,

воспоминанием, размышлением, рассуждением и т.д. (11.I.167 – 168).

Чтобы лучше понять природу, характер и объем нашего знания, нужно тщательно соблюдать одно положение, касающееся наших идей, – то, что одни из них – простые, а другие – сложные. Холод и твердость, которые человек ощущает в куске льда, – такие же отличные друг от друга в уме идеи, как запах и белизна лилии или вкус сахара и запах розы. Для человека ничто не может быть очевиднее ясного и четкого восприятия таких простых идей. Каждая такая идея, будучи сама по себе несложной, содержит в себе только одно единообразное представление или восприятие в уме, не распадающееся на различные идеи (11.I.169).