Oldenburg_S_F_Kultura_Indii_S_F_Oldenburg__Moskva_Berlin_Direkt-Media_2020

Я назвал вам только более известные и распространенные

вещи, а число сказочных и повествовательных тем, перенесен-

ных из Индии через Персию на Запад или просто в Персию,

очень велико, причем я имею в виду только такие, индийское

происхождение которых несомненно. Прибавлю еще только

два указания: цифры, которыми вы пишете, и шахматы, кото-

рыми вы играете, тоже индийского происхождения и тоже

прошли через Персию. Как видите, таким образом, влияние

Индии на Запад и Азию было тоже немалое, но носило—

оно со-

вершенно другой характер, чем на Дальнем Востоке—

. Слова Би-

руни показали вам, надеюсь, почему это было так

слишком

уж велика была разница по существу культур различие коли-

чественное перешло ту грань, за которой она уже становится раз-

ницей качественной.

Есть, однако, одно явление в жизни Передней Азии, специ-

ально ислама, настолько своеобразное, настолько расходящее-

ся с его сутью, что пришлось искать его корней вне арабско

персидской среды, и изыскания приводят с значительной«

сте» —-

пенью вероятия к Индии. Мы говорим о мистическом аскети-

ческом движении, называемом суфизмом, от слова

суф

грубая шерстяная одежда, которую носили отшельники. Во-

прос о зарождении суфизма, который связывается и с неопла-

тоническими течениями, пока еще слишком темен, чтобы

вполне ясна была роль индийских учений в этом столь проти-

воречащем исламу суфизме, но новейшие исследователи исла-

ма подчеркивают индийское влияние на это мистическое

учение, давая нам этим право-

установить еще раз то большое

значение, которое имела для мировой культуры глубина и си-

ла индийского религиозно философского мышления. Суфизм

внес в персидскую и отчасти в арабскую литературу элемент

большой красоты глубиной своих образных построений, по-

стоянным противоположением и сопоставлением всеобъем-

лющего и всепроникающего божества со стремящимся слиться

с ним человеческим духом. Пламя« » мистической любви к боже-

ству, которое сжигало суфиев, то страстное стремление к пол-

ному слиянию своего личного

я с мировою душою, с которою

божественной, и часто конкретность этих образов вызывает

невольное смущение, а иногда и сомнение, имеем ли мы дело

только с мистикой. Впоследствии вместе с исламом суфизм

пришел и в Индию, где были его корни, и, в свою очередь, по-

влиял на те разнообразные религиозные течения, которые с

чисто индийской религиозной терпимостью пытались объ-

единить индийские верования с исламом. Чтобы дать вам хотя

бы некоторое представление о том, что говорил тот суфизм,

который роднит—в известной мере Индию с Персией и Перед-

ней Азией вообще, я прочитаю вам несколько изречений пер-

сидских поэтов суфиев.

Я сказал: для кого ты в такой красе?

Она сказала: для себя, ибо я сама

Единство

Я и любовь, я и любящий, я и любимая.

Я и зеркало, я и красота, я и взирающий.

Это беседа человека с божеством

—

божество символически

именуется

красавицей , любимой.

—

—

«

»

—это ты.

Жизнь тела моего и мощь моя

Ты душа и сердце, сердце и душа моя

это ты.

Ты стала бытием моим, ибо ты

—это я.

В свете я перестал быть я, ибо я

это ты.

—

право настаивать на своем утверждении в противоположность

мнению даже столь авторитетных специалистов, как, напри-

мер, Ольденберг. Он западный человек до мозга костей, и по-

тому вот как ему представляется соотношение между Индией и

Западом.

В ведический период, во времена, когда индийские арийцы

стояли« близко к арийцам Европы—

, они унесли с собою в—Индию

зародыши общих с их западными братьями свойств и стремле-

ний, зародыши, из которых,

говорит Ольденберг, если

бы только их взрастили тот же воздух и то же солнце, выросли

бы формы верований и поэзии, обычаев и права, однородные и

равноценные формам

«мысли »и

жизни народов, носителей

высшей, европейской культуры . Но этого не произошло, гово-

рит далее Ольденберг: Силы и черты характера индийцев, ко-

торые единили их с Западом, бесповоротно захирели,

оторванные от свежей жизни Запада, в томительной тишине,

под жгучим небом новой родины, в медленном, неизбежном

смешении с темнокожими туземцами. Должен был образовать-

ся новый народ, новый народный характер, который сложился

так, что у древнего»

высокого умственного дарования, у богатой

фантазии индийских арийцев был отнят противовес здоровой

действенности . И затем Ольденберг дает ряд отрицательных

характеристик разных сторон индийской-

жизни, все время

подчеркивая недостаток в здоровом реализме и особенно в

пластичности форм. Последнее, по моему, особенно важно, как

показатель западного настроя Ольденберга, ибо, действитель-

но, Запад стремится во всем к этой пластике, к этому подчер-

киванию, он плохо понимает намек и вообще все

трудноуловимое, ибо для того, чтобы—

понять это трудноуло-

вимое, нужно время, а лихорадочная жизнь Запада требует

экономии во времени, ибо время

деньги, деньги же в глазах

западного человека исключительно важны, как

разменный

знак, на который, по его мнению, можно купить все.

Таким рисуется Ольденбергу индийский дух, бездействен-

ный, резко отличный от действенного западного духа. Но за

этой характеристикой-

следует книга Ольденберга, которая го-

Не было тогда небытия, не было и бытия;

Не было воздуха, и не было неба над ним.

Что было сокрыто? Где? В чьей охране?

Были ли воды, непроницаемые, глубокие?

Не было смерти, и не было бессмертия.

Не было признака дня и ночи.

Это единое дышит само, без ветра;

Кроме него, не было ничего иного.

Вначале был мрак, мраком сокрытый,

Море безразличное было это все;

Простое, пустое, единое

Силою жгучею было оно рождено.

Любовь затем пришла, которая есть

Первое семя разума.

Родство бытия и небытия нашли

.

Мудрецы«

, ища»

в сердце« размышление»

Мерку поперек они натянули,

Было ли внизу , было ли наверху ?

Были распространители семени, были силы,

Сущность внизу, силы вверху.

Кто же знает, кто возгласит,

Откуда оно родилось, откуда явилось творенье?

Из этого творенья явились боги,

Но кто знает, откуда оно явилось?

Откуда явилось это творенье?

Создано оно или не—

создано?

20

На высшем небе кто на все взирает,

Тот, верно, знает

или и он не знает?

Вы видите в конце мучительный вопрос, который пока

остается без ответа. Лучше не знать ответа, чем обманывать

себя. Мысль индийца не «покидает ни»на минуту своей творче-

ской работы, на смену всяческим гимнам явились философские

поэмы, как вы помните, Упанишады-

, и в них опять красною

И сын покорно идет в подземную обитель бога смерти Ямы-

Бога нет, три дня и три ночи он отсутствует, и Начикетас ждет

его, никто не заботится о нем, о госте, как того требует закон—

обычай. Возвратившийся бог, чтобы искупить этот грех, дарует

Начикетасу исполнение трех желаний. Первые два желания

чтобы отец принял ласково возвратившегося от бога смерти

юношу, чтобы Яма научил юношу употреблению

—того огня, ко-

торый открывает путь к небу, где нет страха, нет горя, где нет

бога смерти Ямы, где есть как будто бессмертие,

эти два же-

лания бог смерти легко удовлетворяет, но третье желание его

смущает.

Начикетас говорит:

Есть сомнение, когда умирает человек:

говорят другие.

Он есть,

говорят одни.

Его нет,

Да постигну я это, тобой наученный,

Из даров это третий дар.

—

—

—

—

Великим, о Начикетас, стань на земле.

Всех желаний участником сделаю тебя.

Все, что труднодостижимо в мире смертных,

Все те желания вволю проси тебе,

На колесницах с лютнями красавицы,

Для любви недостижимые.

Пусть служат они тебе, мною данные,

О Начикетас, об умирании меня только не спрашивай!

Начикетас отвечает:

Заботы смертного, о Смерть, о завтрашнем дне

Притупляют все желания.

—

Даже вся изжитая, кратка жизнь,

пляска и пенье.

Твоими пусть будут колесницы, твоими

Богатством не удовлетворишь человека.

Разве станем мы добиваться богатства, узрев тебя?

А жить будем, доколе захочешь ты.

А дар я выбираю только этот.

Подойдя к богам, не стареющим

Здесь, на земле, кто, зная, что подвержен

—

страсти и смерти.

Кто, думая о радости, наслаждениях, красках.

Будет радоваться чрезмерно долгой жизни?

О чем сомневаются, о Смерть,

скажи нам,

Что бывает при великом уходе?

Дар, который в тайное проник,

Его выбирает Начикетас, не другой дар.

—

—

Яма говорит:

Одно лучшее, другое то. что милее.

Они оба, разнообразные но существу, приковывают человека

Из людей тот, кто выбирает лучшее, бывает счастлив,

Лишается сути, кто выбирает, что милее.

этот знаменательный

К сожалению, я должен сократить