Ingushi

можно наблюдать в башенных селениях Харпе, Эгикал и Таргим (Чахкиев, 1987в. С. 103–105).

Строители были отлично знакомы со свойствами камня и иных материалов, искусно использовали эти знания. В частности, основание постройки обязательно должно было располагаться на обнаженном скальном грунте, что способствовало ее устойчивости и сейсмостойкости. В основание башни необходимо было класть наиболее крупные каменные блоки, чтобы осаждающие не могли ее разрушить. Стены должны были быть гладкими, чтобы не дать врагу зацепиться за них железной кошкой. Известковый раствор не должен был отделяться от лопаты, когда ее перевернут, а камни следовало класть так, чтобы выступы одного ложились в углубление другого и т.д. Для обработки камня применялись прочные стальные тесла и резцы, молоты и молотки и иной ремесленный инструментарий. Строительный материал (в том числе каменные блоки) поднимали посредством приспособления, напоминающего ворот. Мастера старались сделать постройку не только прочной и долговечной, но и красивой (для этого на стенах выкладывали разнообразные орнаменты и фигуры, использовали цветную штукатурку и т.д.).

Согласно преданиям, строитель на протяжении семи лет нес полную ответственность за качество своей работы. Если же за это время постройка давала трещину, рушились или в ней выявлялся какой-либо дефект, то он подвергался публичному позору и был обязан возвратить заказчику полученную за строительство плату. В дальнейшем с ним опасались заключать вообще ка- кие-нибудь договора. Примечательно, что только наиболее искусные зодчие имели почетное право оставлять оттиск своей руки или пальцев на стенах завершенных боевых (как, например, в сел. Ний, Эгикал, Средний Оздик и др.), полубоевых и жилых башен (сел. Старый Евлой, Пуй, Вовнушки, Хули), на склеповых усыпальницах (сел. Пуй, Хамхи, Верхний Оздик, Эрзи, Ляжги). Интересно, что по обычному праву ингушей и соседних народов хозяинзаказчик нес полную ответственность за жизнь и здоровье строителя, нередко выполняя даже прихоти и капризы зодчего. Так как строительство было не только искусством, но и тяжелым физическим трудом, заказчик должен был хорошо кормить зодчего. Бытовало поверье, что чем лучше заботишься о строителях, тем прочнее и красивее он сложит в установленный срок заказанную постройку Если же зодчий погибал в результате несчастного случая, работая голодным, полную ответственность за это, как за преднамеренное убийство, нес хозяин постройки. В горах широко известно такое предание: вырвавшийся из рук рычаг лебедки столкнул строителя с верхнего этажа башни; летя под откос; тот закричал: «Фетта, фетта», что означает – «натощак»; строитель кричал это, чтобы обеспечить свою семью платой за кровь, но хозяин башни успевает в ответ громко перечислить все, что съел накануне строитель (столько-то хлеба, масла, сыра, мяса…), чем избавляет себя от неположенной платы. Но даже если смерть строителя наступала не по вине хозяина, но на хозяйской работе, выкуп за смерть мог быть только уменьшен, но не аннулирован полностью (Дахкильгов, 1976. С. 62).

Строитель был человеком мирной, но опасной профессии, так как «отходничество» лишало его кровнородственной защиты. Нередко опытного именитого мастера пытались похитить, задержать силой и щедрыми дарами переманить к себе на постоянное жительство представители знати ингуш-

183

ских, а также соседних горных обществ. Так, для похищения известного ингушского каменщика Дуго Ахриева из его родного с. Фуртоуг соседние хевсуры снарядили целый воинский отряд, а представители осетинского привилегированного сословия (баделяты) обещали ему значительный участок земли, огромное стадо быков и овец, если бы Дуго Ахриев дал согласие переселиться со своей семьей в Северную Осетию и продолжить здесь строительство красивых и прочных каменных строений. Местные долгожители сообщают также интересную историю о талантливом зодчем из ингушской фамилии Котиевых, характеризующую условия, в которых работали мастера. «Когда строитель закончил возведение боевой башни в поселке Мецхал, его пригласили на работу к соседним народам. Но опасаясь, что его могут там задержать, он (уходя из своего поселка) условился, что, если пришлет за машиной для поднятия камней, это будет условным знаком, что с ним не все благополучно, и что присланных людей надо задержать как заложников. Предложение оправдалось, его задержали на территории современной Чечни. Когда присланные им люди явились в Мецхал за машиной, жена мастера привела их к лазу в нижний этаж башни, сказав, что машина спрятана там; те спустились в подземелье, а женщина закрыла над ними отверстие. В конечном итоге мастер был отпущен без выкупа, в обмен на задержанных»

(Щеблыкин, 1928. С. 287).

Довольно часто, преуспев в своем ремесле, опытные мастера приобретали богатство и знатность, породниться с ними считалось большой честью (даже если они происходили из «худородных» фамилий или же были чужеземцами). Ведь за возведение в течение года только одной боевой башни строитель получал 50–80 коров или до 800 овец и еще подарок – лошадь или быка. За строительство жилой башни ему платили 10–25 коров. Иногда за сооружение башенных и склеповых построек расплачивались землей, оружием, пленниками, металлом, одеждой и прочими изделиями. Обычно мастер возвращался в родной поселокторжественно, обязательно верхом на лошади, гоня перед собой большое стадо скота, некоторую часть которго онраздавал «почетным» людям, уплачивал прошлые долги и жертвовал родному святилищу по случаю благополучного возвращения после успешно завершенной работы.

В позднем Средневековье в среде местных зодчих наметилась более узкая специализация: появление ряда профессиональных групп мастеров по возведению конкретного вида построек (боевого, жилого, хозяйственного, погребального и культового характера) и менее квалифицированных ремесленников по добыче и обработке камня (камнерезчики, каменотесы). Только самые искусные строители, достигшие наивысшего мастерства в своем деле, были универсалами и умели воздвигать несколько видов каменных строений. Обычно это были потомственные зодчие по возведению наиболее сложных боевых башен с пирамидальным венчанием замковых комплексов. Именно этим, наиболее талантливым и знаменитым строителям общество поручало возведение своей культовой святыни – храма или святилища. Причем за это не полагалась плата, и в большинстве случаев там не разрешалось оставлять на стене оттиск своей руки. Но эта работа приносила ему еще большую популярность, покровительство в будущем у жреца и рода данной святыни. В возведении культовой постройки принимало активное участие все взрослое мужское население рода: по обычаю каждая семья обязана былапринести

184

большой камень и еду или же пригнать тучного барана. Мастер не имел права сам добывать камень, даже для ремонта собственных хозяйственных сооружений, а был обязан для этой цели нанимать людей со стороны. В противном случае общество лишало его возможности в течение двух сезонов работать самостоятельно. Добыча камня осуществлялась специальной группой камнедобытчиков повсеместно в горах Ингушетии (в частности, в штольняхкарьерах на склонах гор Мат-Лам, Цей-Лам, Цори-Лам и др.). Карьеры, расположенные около поселений, принадлежали сельским общинам, которые и решали вопросы о конкретных размерах добычи камня, его продаже, найме камнедобытчиков (как местных, так и со стороны). Добыча камня велась группой из 5–9 человек. При знакомстве мастера с камнеразработчиком оговаривались условия заготовок, причем первая заготовка не оплачивалась и была пробной. Если привезенный каменный блок не браковался зодчим, то группа считалась приступившей к работе (Хасиев, 1983. С. 24).

Из полученного камня камнерезчики, например, изготовляли надмогильные памятники – чурты. Многие из последних изготовлены весьма тщательно и являются образцами высокоразвитого местного декоративно-прикладного искусства.

Такимобразом,вингушскомсредневековомобществесложиласьивесьма продуктивно функционировала многочисленная высококвалифицированная, потомственная и привилегированная категория мастеров-зодчих (со своими уставными требованиями), специализировавшихся на возведении оборонительных и погребальных культовых построек.

сИстемы ВОДОсНаБжеНИЯ

Многочисленные башенные комплексы Ингушетии, часто находящиеся на значительной высоте и отличающиеся друг от друга планировкой, обнаруживают характерную общность – возможно близкое расположение к источникам воды. Вопрос снабжения водой башен всегда остро стоял перед заказчиками и строителями. Несомненно, вначале решался вопрос о способе водоснабжения будущей постройки, а затем уже приступали к ее строительству.

Многие башни воздвигнуты на высоких скальных крутых берегах горных рек. Во время осады воду обычно доставали ночью, бесшумно опуская в реку на длинной веревке кожаный мешок, но чаще тюк чистой овечьей шерсти. Шерсть впитывала в себя много воды, а в башне ее отжимали (Умаров, 1969. С. 162; АИФ, 2010б. С. 229). Легче и проще вопрос водоснабжения решался, когда на пригодной для строительства башен площадке находился источник. Тогда первопоселенцы старались построить башню (обычно жилую) таким образом, чтобы выбивающийся из расщелин скал родник находился внутри постройки. Затем в нижней части постройки, в черте родника, сооружался овальный каменный отстойник-водохранилище, откуда вода по узкому тоннелю из камня или глины выходила под стенами башни в поселок. Такой источник был, например, в горном ингушском с. Лежги, в нижних частях жилых башен некогда мощных замков фамилии Хутиевых и Курскиевых. В эпических сказаниях о легендарном ингушском герое – воине Пхагал-Бяри

185

особо подчеркивается характерная особенность его башни – наличие внутри нее родника (Далгат, 1972. С. 323). Обладая в изобилии запасами воды, владельцы этих, главным образом, замковых комплексов в многобашенных поселках приобретали большие преимущества в условиях межродовой вражды и набегов внешних врагов. Во время осады их защитники имели возможность постоянно лить на головы штурмующих кипящую воду. Поэтому осада башенных комплексов с внутренними источниками воды была, при наличии достаточного гарнизона, весьма сложным делом (Виноградов, Чахкиев, 1984. С.98–110).Жителибашенныхсооружений,вкоторыхбылиисточники,забот- ливо за ними ухаживали, возводя различные каменные постройки (селения Эрзи, Хули, Пялинг и др.) (Чахкиев, 2003. С. 34–35). В средневековье была распространена и другая система водоснабжения – водопровод от источника на соседней более высокой горе. Вода шла по специально проложенным в толще земли (нередко в скальной породе) каменным желобкам или глиняным трубам. И ныне остатки водопроводов из керамических труб можно видеть

вчерте развалин башен в горных селениях Хамхи, Старый Эгикал, Някист, Цори, Гул и других. Враг всеми средствами старался найти и перерезать линию водопровода, после чего осажденные были практически обречены. Например, в с. Гул осаждавшие башни сумели захватить их защитников только перекрыв воду, поступавшую к ним по подземным каменным желобам. Известные сегодня образцы средневековых керамических труб из горной Ингушетии весьма искусно изготовлены местными мастерами на гончарном круге, имеют хороший обжиг, красного, серого или черного цвета. Когда же невозможно было воспользоваться ни одним из перечисленных способов водоснабжения, или внезапно высыхал источник, то ингуши припасали воду

вбольших глиняных или медных сосудах, устанавливавшихся в нижней, прохладной части башни. Иногда использовались и специальные водохранилища. Так, на территории замка Дударовых близ с. Харпе сохранилась зацементированная конусовидная яма для сбора воды глубиной 1,7 м (Щеблыкин,

1928. С. 288). Чаще так поступали в тех случаях, когда башенные постройки воздвигались на вершинах обособленных гор, как например, это можно видеть в с. Маготе.

сРеДНеВекОВые тамгИ

Ингушские средневековые тамги (тамагIа) еще сравнительно очень слабо изучены. Собранные в последние годы источники (археолого-этно- графические, письменные, фольклорные, изобразительные) уже позволяют сделать о них некоторые выводы. Во-первых, в средневековье тамги имелись только у местных ингушских родов, которые обязательно должны были располагать собственным башенным замковым комплексом, культовой постройкой (храмом, святилищем, священной рощей), погребальной склеповой усыпальницей и горной вершиной. Как правило, они также имели значительное число хорошо вооруженных и обученных воинов, в любой момент готовых встать на защиту не только своего конкретного рода, но и всего общества. И каждый подобный ингушский род располагал общей отличительной тамгой, являясь своеобразной «визитной карточкой» знати общест-

186

Тамги ингушских родов и фамилий, изображенные на стенах башенных строений

XVI–XVIII вв.

Древности горной Ингушетии, 2003, рис. 5

ва (как, например, в сел. Харпе, Эрзи, Эгикал, Хамхи, Таргим, Барах, Евлой, Пялинг, Ний и др.) (Чахкиев, 2003. С. 27, 51 и сл.; 2008. С. 19–40, 57 и сл.). Правда,

у наиболее крупных ингушских разветвившихся родов(в частности, Евлой, Оздой, Хамхой), постепенно образовавших ряд новых башенных поселений, уже появляются по нескольку тамг по фамильному признаку (Чах-

киев, 2000. С. 147–149). Во-вто-

рых, тамги обычно аккуратно выбивались линейной техникой на фасадных стенах башенных

комплексов. У старейшин или вождей родов имелись еще и перстни-пе- чатки с изображением тамг. Последними часто скреплялись документы при заключении различных договоров и соглашений (с Россией, Грузией и др.). Например, в 1810 г. при «приведении к присяге на вечное подданство» России «лучшие и почетнейшие люди шести фамилий ингушского вольного и никому неподвластного народа… приложили перстные свои печати» на итоговом договоре-соглашении (АКАК, 1872. С. 899–901). Интересно, что в крупнейшем общенациональном храме Тхаба-Ерды долгое время находился под присмотром потомственных священнослужителей из рода Евлой большой медный котел с выбитыми изображениями тамг – «отличительных знаков благородных ингушских родов», который использовался во время всенародных праздников и торжеств (Чахкиев, 2000. С. 147; 2009. С. 15; Головинский, 1878. С. 247). Недавно стали известны и ритуальные чаши (из серебра и дерева) с изображением тамг, принадлежавшие некогда жителям сел. Таргим и Евлой. В-третьих, обладатели тамг постоянно должны были подтверждать свое право иметь их. И это на практике осуществлялось, как правило, не только силой оружия, но и высокими моральнонравственными качествами, благими деяниями и поступками их для всех членов общества, «Страны ингушей» в целом. Только в этом случае с ними считались, они решали судьбоносные вопросы жизни народа. В-четвертых, согласно бытовавшему в это время у ингушей обычному праву, «за нанесение ущерба, оскорбления или подделку» тамги на виновного обществом «налагался штраф в размере 1/3 крови». Несомненно, специальное целенаправленное выявление и комплексное изучение средневековых тамг позволит осветить многие важные вопросы истории и культуры ингушского народа.

187

ПУтИ сООБЩеНИЯ И сРеДстВа ПеРеДВИжеНИЯ

Основными путями сообщения в горах Ингушетии были дороги, шедшие по дну ущелий горных рек, и горные тропы. Для переправы через реки (там, где это было необходимо) наводились мосты с каменной основой и настилом из бревен и жердей. Над глубокими ущельями наводились подвесные мосты из канатов, жердей и веток. Мосты были непрочными. Весной, во время таяния снега, их часто сносило потоками горных рек. Благоустройство и содержание дорог и мостов в исправном состоянии добровольно брали на себя жители того ущелья (общества), через которое проходили дороги и где находились мосты. Они же, в случае разрушения моста и перекрытия дороги из-за камнепада или из-за снежного обвала, очищали дороги, ремонтировали или заново наводили мосты.

В древности и Средневековье по территории Ингушетии проходили торговые пути. На территории Ингушетии участки трассы средневековых торговых путей можно определить по концентрации на этих участках: в горной зоне – башенных поселений, придорожных «гостевых домиков» в предгорноравнинной зоне – укрепленных городищ. После того, как в послегуннский период перестал функционировать степной путь по Северному Прикаспию до устья Дона, торговля с Европой в основном шла через Черноморское побережье Северо-Западного Кавказ. С VI в. большое значение приобретают кавказские перевальные трассы Великого Шелкового пути. В основном до причерноморских греческих колоний караваны шли по перевалам СевероЗападного Кавказа. Караваны к Черноморскому побережью шли также от Дербента по предгорно-равнинной зоне Северного Кавказа. По территории современной Ингушетии основная трасса торгового пути шла по долине р. Сунжи. На равнине дорога раздваивалась. Одна ветвь шла через Ачалукский проход в Сунженском хребте и через Терский хребет в Маджары (совр. Буденновск). Вторая ветвь – до р. Камбилеевки, по ее течению и далее по Тереку на северо-запад (к Эльхотовским воротам – инг. АргIи наIар – «Ворота (Сунженского) хребта»).

На всем протяжении караванных путей возникали укрепленные городища – крепости, которые контролировали участки Великого Шелкового пути. На равнине и в предгорной части Ингушетии на сравнительно небольшой по площади территории их зафиксировано более 40. Стены городищ были укреплены башнями, аналогичными тем, что были известны в горах Ингушетии. Большая группа городищ-крепостей расположена вдоль рек Сунжа, Назранка, Камбилеевка, Ачалуки. Возникновение этих укрепленных поселений было связано в основном с необходимостью контролировать территории, через которые проходили караванные пути. Местное население само участвовало в торговле, а также получало прибыль от охраны торговых путей. В этот период по перевальным путям Центрального и Северо-Восточного Кавказа, судя по подъемному материалу из могильников с прилегающей территории, в основном велась торговля северокавказского населения с Закавказьем. Торговые пути по территории Ингушетии от Дарьяльского ущелья шли по нескольким направлениям: по Тереку (через Эльхотовские ворота); через Армхинское и далее через Чулхойское ущелья в Ассинское ущелье, и далее

188

Горная дорога

Джейрахский район Фото Р.А. Джалил-Ходжа, 2013 г.

Мост через р. Армхи

Джейрахский район Фото З.Р. Эльдиева, 2011 г.

189

одна ветвь шла на восток – в Цори и далее, другая – через Ассинское ущелье на равнину и т.д.

В XIII в., когда Предкавказье было захвачено монголами, равнинные караванные пути перестают функционировать. Города на равнине были уничтожены. Торговые пути полностью перемещается в горы. В районе Дербента караваны уходили в горы и выходили на равнину только у Черного моря. На территории Ингушетии горная ветвь пути шла по ущелью р. Гулойхи, вдоль расположения башенных поселений Гули (ГIул), Цори, Пялинг, Ний, Йовли, Вовнушки и т.д. Одна из ветвей сворачивала на Барах и оттуда выходила к Таргиму.ВТаргимскойкотловинерасполагалсябольшойбазар,упоминаемый в ингушском фольклоре. На запад от Таргима дорога шла мимо Эгикала по ущелью р. Чулхи. Здесь дорога раздваивалась – одна шла через Тумгойское ущелье, другая – через Хули, и далее обе выходили в ущелье реки Армхи. Оттуда через Армхинское ущелье путь продолжался на запад. Одна дорога шла на Джейрах, вторая через перевал Гирте выходила в район Ангушта (верховья р. Камбилеевки). Часть пути проходила немного севернее – по ущелью р. Фортанги, через ущелье Эги-чож (в этом районе исследователями отмечены мощные башенные поселения замкового типа), и далее в район селений Даттых-Галашки, затем в район Ангушта и далее на запад.

На всех участках Великого Шелкового пути, которые находились в Горной Ингушетии,возникалимощныекаменныебашниипоселениязамковоготипа. В XIII в. развитие башенного строительства из-за нашествия монголо-татар стало более интенсивным (Дударов, Кодзоев, 2011. С. 38–47). В древности на главных путях выставлялись заставы, которые охраняли дороги и взимали плату за проезд. Одну из таких застав успел зафиксировать в начале XIX в. исследователь горной Ингушетии Моритц фон Энгельгард (Путешествие в Крым…, 1815).

Со второй половины XVI в. и особенно в XVII в. Московское государство направляло на Северный Кавказ и в Грузию посольства для сбора сведений о народах Кавказа, в том числе и разведки путей сообщения (Полиевктов, 1932). Маршруты посольств проходили в том числе и по территории Ингушетии. Путь посольств, как правило, пролегал от устья р. Сунжи до р. Камбилеевки. Перейдя здесь Терек, далее следовали к Дарьяльскому проходу или сворачивали налево, в долину р. Армхи, двигались к Архотскому перевалу. В Грузию посольства попадали, преодолев Крестовый или Архотский перевалы, по долинам Арагви или Алазани. Местным жителям были известны и другие пути в Грузию: через Шанское, Кистинское и другие ущелья. В июне 1637 г. из Москвы в Грузию было отправлено посольство Ф. Волконского и дьяка А. Хватова. Это посольство, по причине осложнения отношений грузинского царя Теймураза с арагвинским эриставом, контролировавшим часть Дарьяльского ущелья, выше Ларса свернуло в ущелье р. Кистинка (Охкаройхи), где было встречено ингушским владельцем Хавсой и сопровождено далее до границы с Грузией (Волкова, 1974. С. 146–148).

В1783 г., после того, как был заключен с Грузией договор о вхождении

всостав Российской империи, встал вопрос о безопасном сообщении между ними. Было решено проложить дорогу от Моздока до Дарьяльского ущелья, через которое имелся наиболее удобный проход в Закавказье – Военно-Гру- зинская дорога, часть которой проходила по территории Ингушетии. Дорога

190

шла по ущелью Терека через селения Ларс и Гвилети, пересекала Крестовый перевал и опускалась в долину Арагви. Одновременно строилась дорога, получившая у местных горцев название ГIалгIай никъ («Ингушская дорога») – начальная часть Военно-Грузинской дороги. От с. Заурово до «Замка Тамары» дорога пролегала по правому берегу Терека. Далее она шла по левому берегу р. Армхи, выходила в Таргимскую котловину и далее в Грузию.

В строительстве этих дорог русским властям помогали местные жители, сами нуждавшиеся в хороших дорогах для поездок в Грузию и Моздок. Новые дороги способствовали развитию торговли горцев. В конце XVIII–XIX в. ингуши торговали в основном на рынках Владикавказа, Моздока, Кизляра, Тифлиса. Продавали лес, камень, предметы ремесленного производства (бурки, сукна разных цветов, ручные ковры и орнаментированные кошмы, предметы кузнечного производства, гончарные изделия, сельскохозяйственный инвентарь, предметы домашнего обихода, изделия из кожи и т.д.), продукты земледелия и скотоводства, соль и т.д.

Основным средством передвижения с древнейших времен была лошадь, которая,судяпоинвентарю,добытомувмогильникеус.МужичивАссинском ущелье, была одомашнена еще в III тыс. до н.э. Древние аборигены Кавказа активно использовали лошадь не только как основное транспортное средство, но и во всех сферах повседневной жизни, в том числе – и в ратных делах. О факте доместикации лошади на Кавказе еще в глубокой древности красноречиво свидетельствуют материалы раскопок Экажевского поселения, относимые исследователями к III–II тыс. до н.э. (Лопан, Маслов, 1999. С. 70–71).

Дороги в горной Ингушетии были очень плохими и неухоженнными, писал М.А. Иванов (Иванов, 1904). В зимнее время года жители горных районов Ингушетии, вынужденные передвигаться по узким горным тропам, чтобы не допустить падения в пропасть, брали с собой палку с острым наконечником, а к обуви привязывали специальные железные подковы (Мартиросиан, 1928.

С. 134).

Для перевозки грузов использовались мул (вирбIарз), осел (вир) и вол (уст, мн. ч. – шерч). Для каждого вида вьючного животного использовали специальные седла: вьючное седло для ослов и мулов кодж, водж – вьючное седло для лошадей, вьючное седло хIодж. Для гужевого транспорта широко использовали и переметные сумы талсаж. «Особняком стоит лошадь, которая не считалась рабочим скотом, хотя ее и использовали, чтобы вывезти сено с горных склонов или дрова из леса. Лошадь в основном предназначалась для передвижения на дальние расстояния, для скачек, свадеб, походов, праздников, поездок в гости или на ярмарку. Коня дарили в качестве самого дорогого подарка. Кража коня воспрималась как нанесение тяжелейшего оскорбления. «Другом человека» у ингушей была лошадь, а не собака. Следует отметить, что ингуши конину в пищу не употребляли (Гагиев, 2007. С. 3).

Грузы перевозили на двухколесной горской арбе (ворда; от инг. вар – «то, что едет» и классного показателя д, со значением «суть, есть»), четырехколесной телеге гIудалкх, санях соалоз, волокуше лаьза и вьючных животных. Сани делали из березы (дакх, Iарждакх) и липы (хьех), волокушу – из дуба (надж) и чинары (поп). Сани использовали в горах не только зимой, но и летом для перевозки грузов. Арба была известна преимущественно в горной зоне, телега – на плоскости. Особого искусства требовало изготовление

191

Волы тянут сани

Горная Ингушетия, 1920-е годы Личный архив Н.Д. Кодзоева

Двухместная бидарка

ЧИАССР. Пригородный район, с. Яндиево. 1937 г. Личный архив И.Г. Алмазова

192