Xlii. О юности и старости

Человек, молодой годами, может быть умудрен жизненным опытом, если он

не терял времени даром. Но это случается редко. Вообще говоря, юность

подобна первым пришедшим в голову мыслям, которые не так зрелы, как

последующие. Ибо юность бывает не только в возрасте, но и в мыслях. И все же

изобретательность у молодых людей более ярка, чем у стариков, идеи рождаются

в их воображении с большей легкостью и как бы более вдохновенно. Натуры,

обладающие огромным пылом и большими и бурными желаниями и страстями, не

созрели для действий до тех пор, пока не перешли меридиан своих лет. Так

было с Юлием Цезарем и Септимием Севером. О последнем из них сказано:

"Juventutem egit erroribus, immo furoribus, plenam"^[201]. И все же

он был, пожалуй, самым способным императором из всех. Но уравновешенные

натуры могут хорошо проявить себя и в молодости, как это видно на примере

Октавиана Августа, Козимо, герцога Флорентийского, Гастона де Фуа и др. С

другой стороны, пыл, живость и пожилой возраст являются отличным сочетанием

для ведения дел. Молодые люди более подходят для того, чтобы изобретать, чем

выносить суждение; выполнять дело, чем советовать; выдвигать новые проекты,

чем продолжать начатое дело. Ведь опыт старых правильно руководит ими в тех

делах, которые попадают в его рамки, но в отношении новых явлений он вводит

их в заблуждение. Ошибки молодых людей означают гибель всего дела; ошибки

пожилых лишь означают, что можно было бы сделать больше или скорее.

Молодые люди, ведя свои дела и управляя ими, захватывают больше, чем

могут удержать; будоражат больше, чем могут успокоить; несутся к цели, не

обращая внимания на средства и желая достичь ее сразу, одним махом; слепо

следуют каким-то нескольким принципам, на которые они случайно наткнулись;

легкомысленно вводят новшества, которые влекут за собой непредвиденные

неудобства; прибегают сразу к крайним мерам и -- что усугубляет все их

ошибки -- не признают ошибок и не исправляют их; не идут на попятную, как

нетренированная лошадь, которую не остановишь и не повернешь. Старики

слишком много возражают, слишком долго советуются, слишком мало рискуют,

слишком скоро раскаиваются и редко доводят дело до полной победы, а

удовлетворяются средним успехом. Разумеется, в деле лучше всего сочетать

достоинства обоих возрастов; это будет хорошо как для настоящего, ибо

достоинства каждого возраста могут исправить недостатки другого, так и для

будущего, ибо молодые могут учиться, пока еще работают пожилые люди; и

наконец, такое сочетание было бы хорошо для внешних связей, ибо старики

пользуются авторитетом, а молодежь -- любовью и популярностью. Однако, что

касается моральной стороны, то здесь, пожалуй, предпочтение будет отдано

молодежи, старость же будет играть роль в политической стороне дела. Некий

раввин, рассматривая библейское высказывание "Ваши юноши будут иметь

видения, а ваши старики увидят лишь сны"^[20][2], делает

вывод, что юноши ближе допускаются к Богу, чем старики, поскольку видение --

это более ясное откровение, чем сон. И разумеется, чем больше человек пьет

от мира, тем больше он опьяняет его; и старость совершенствует, скорее, силы

разума, чем добродетели воли и чувств. Есть такие, которые чрезмерно рано

созревают для своих лет, и зрелость эта рано вянет. К ним относятся прежде

всего те, у кого хрупкий ум, острие которого вскоре притупляется. Таким был

Гермоген-риторик, книги которого чрезвычайно тонки и остроумны и который

впоследствии поглупел. Во-вторых, те, у кого есть какие-либо естественные

наклонности, которые более свойственны молодости, чем старости, как,

например, плавная и цветистая речь, которая лучше подходит молодым, чем

старикам. Так, Туллий говорит о Гортензии: "Idem manebat, neque idem

decebat"^[20][3]. В-третьих, те, которые с самого начала

забираются слишком высоко и величественны более, чем позволяют им прожитые

годы. Как, например, Сципион Африканский, о котором Ливий прямо сказал:

"Ultima primis cedebant"^[20][4].