Литература

1. Моисеев Н.Н. Модели экологии и эволюции. М., 1983, с. 11.

2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 8, с. 119.

3. Моисеев Н.Н. Указ, соч., с. 23, 30.

4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21, с. 308.

5. Пушкин А.С. О втором томе «Истории русского народа» Полевого. Поли. собр. соч. В 16-ти тт. Т. 11. М., 1949, с. 127.

6. Лотман Ю.М. Избранные статьи в 3-х тт. Т. 1. Таллинн, 1992, с. 9.

7. Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992, с. 216.

8. Коллингвуд Р. Идея истории. Автобиография. М., 1980, с. 28.

9. См.: Момджян К.Ч. Человек и общество. Закономерности исторического процесса. М., 1992, с. 10.

10. См.: Дильтей В. Типы мировоззрения и обнаружение их в метафизических системах. В кн.: Новые идеи в философии. Вып. 1. СПб.. 1912.

11. См.: Риккерт Г. Границы естественнонаучного образования понятий. (Логическое введение в историю науки). СПб, 1903.

12. См.: Дильтей В. Указ. соч.

13. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М, 1984, с. И.

14. Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950г. – В кн.: Одиссей. Человек в истории. Культурно-антропологическая история сегодня. 1991. М., 1991, с. 52.

15. Гуревич А.Я. М. Блок и «Апология истории». – В кн.: Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1986, с. 229.

Тема 3. Что такое культура»?

А теперь, после предварительных замечаний и рассуждений настала пора определить главный предмет нашего внимания – дать ответ на вопрос, вынесенный в заголовок этой темы.

Исследователи, коллекционирующие определения понятия «культура», встречающиеся в научных публикациях, насчитывают их число в диапазоне от 200 до чуть ли не 500. А это свидетельствует о том, что не существует сколько-нибудь определенного и более или менее общепризнанного содержания (субстанционального или функционального), которое вкладывается в это понятие, а потому исследователи всякий раз вычленяют в неопределенно-обширном поле «культуры» именно тот фрагмент, который совпадает с их исследовательским интересом, и именно его объявляют «культурой».

А такое долгое многоголосие выглядит весьма подозрительно. Действительно, трудно заподозрить поколения серьезных исследователей этого феномена в некомпетентности – все они (прорвавшиеся на страницы научных изданий) знали, о чем ведут речь. Так что дело, видимо, коренится в специфике исследуемого объекта.

Действительно, культурный аспект есть в любой сфере человеческой деятельности. Так, можно говорить о культуре бытовой и культуре общения, культурный аспект есть в политической жизни (например, парламентская культура), существует культура технологическая и экологическая. Словом, любая сфера человеческой жизнедеятельности несет на себе отпечаток культуры, вернее, может быть оценена по критериям «культуры». Другое дело, что такие критерии не имеют абсолютного характера и часто бывают весьма дискуссионными.

Понятие «культура» широко используется для характеристики различных цивилизаций, в том числе и уже погрузившихся в исторический «колодец времени». В этом случае под «культурой» понимается все, что носит на себе следы человеческой активности. Именно это определение, видимо, является самым широким (и строгим!): «культура» – это все, что не является природой, любые следы присутствия человека (как конструктивные, так и деструктивные) в нашем мире есть «культура» в самом широком смысле этого слова. Очевидно, что при таком подходе «культура» неизбежно смыкается с «цивилизацией». И это нормально, ибо как разделить эти понятия, в частности, при изучении следов, оставленных мертвыми человеческими сообществами, – например, крито-микенской культуры (цивилизации) или цивилизации (культуры) латиноамериканских индейцев майя?

Хотя и здесь не все просто. В вышедшем недавно учебнике «История цивилизаций» его автор предлагает различать мировую цивилизацию как «этап в истории человечества, характеризующийся определенным уровнем потребностей, способностей, знаний, навыков и интересов человека, технологическим и экономическим способом производства, строем политических и общественных отношений, уровнем развития духовного воспроизводства» и цивилизацию локальную, выражающую «культурно-исторические, религиозные, экономико-географические особенности отдельной страны, группы стран, этносов, связанных общей судьбой, отражающих и преломляющих ритм общеисторического прогресса» (1). Но поскольку любой этап в истории человечества реализуется «в отдельных странах, группах стран, этносов, связанных общей судьбой», неясно, в чем состоит различие предложенных терминов. Вместе с тем предложенное определение цивилизации понадобится нам в дальнейшем изложении.

Но вернемся к попыткам более или менее строго определить понятие «культура».

Как в свое время заметил Ю.М.Лотман, «культура есть устройство, вырабатывающее информацию». Другими словами, культура – это структурообразующая сила, придающая миру человека более или менее строгие очертания. По мнению этого автора, всем определениям «культуры» присущи две черты: убеждение, что культура имеет признаки, что она есть не некое универсальное множество, но определенным образом организованное подмножество, особым образом организованная сфера, существующая в окружении не-культуры. Вторая фундаментальная черта культуры – ее знаковость. Как он пишет в этой связи, «будем ли мы говорить о таких признаках культуры, как «сделанность» (в антитезе «природности»), «условность» ( в антитезе «естественности» и «безусловности»), способность конденсировать человеческий опыт (в отличие от природной первозданности) – во всех случаях мы имеем дело с различными аспектами знаковой сущности культуры» (2). Культура как социальное явление призвана структурно организовывать окружающий человека мир, она являет собой ненаследственную память коллектива, претворяя в культурные «тексты» жизненный опыт людей, тем самым она обеспечивает необходимую стабильность обществу (3).

Попытаемся систематизировать основные ракурсы, под которыми исследователи рассматривают феномен культуры.

Исходным пунктом здесь, по-видимому, можно принять точку зрения Ю.М.Лотмана о том, что «культура – это устройство, вырабатывающее информацию», генерируя знания о живой и неживой природе, о человеке и обществе. Далее эта информация кодируется с помощью некоего языка (системы знаков) и фиксируется на каких-то носителях. В таком случае культура получает возможность выступать как «ненаследственная память человечества». Что, в свою очередь, обеспечивает структурную определенность социальной жизни и создает условия для ее эволюции (дифференциации, усложнения структуры и т.д.), т.е. для ее прогресса.

Стало быть, культура начала формироваться только в тот момент эволюции, когда в дополнение к генетической появилась логическая информация, т.е. примерно 25 тыс. лет назад. И у нее сразу же появились два аспекта – содержательный (накапливающееся содержание информации, зафиксированной на каких-то носителях) и функциональный (реализация исторически изменчивого набора социальных функций, который можно попытаться привести к некоему «общему знаменателю»).

Рассмотрим культуру с этих двух дополняющих друг друга точек зрения.

Содержательный аспект. Он, как представляется, складывается из информации, которую можно подразделить на четыре сферы:

• религию;

• науку и технологии;

• искусство;

• быт и поведение.

Информация, составляющая каждую из перечисленных сфер, условно может быть подразделена на консервативную часть (богатство, накопленное предыдущими поколениями) и эволюционирующую, развивающуюся часть (инновационная деятельность, творчество современников). Поясним сказанное на примере сферы искусства.

В каждый момент времени искусство любого человеческого сообщества состоит из четырех «слоев», представленных в разных исторически изменчивых пропорциях:

• культурного наследия, созданного отечественными творцами (отечественная классика);

• культурного наследия, созданного представителями других народов, но вошедшего в культурный обиход данного человеческого сообщества (зарубежная классика);

• продуктов творчества современников-соотечественников;

• продуктов творчества современных зарубежных художников, функционирующих в культурном пространстве данного социума.

Все эти четыре слоя культуры находятся в постоянном движении: создаются новые произведения, порождающие точки бифуркации на траектории развития соответствующих видов искусства, дерево искусства ветвится, но одновременно с этим какие-то его побеги засыхают, доказав свою бесперспективность, и т.д. Одновременно с этим меняется представление о ценности каких-то произведений художественного наследия, происходит их перемещение из актуального в латентное состояние и наоборот. Все эти процессы приводят к постоянному изменению (эволюции) поля художественной культуры. Аналогичные процессы (естественно, с поправками на их специфику) происходят и в трех остальных сферах – в науке, религии и быте. Так что содержательный аспект культуры многосложен и исторически переменчив, что позволяет исследователям культуры в соответствии с их научными интересами давать определения отдельным содержательным фрагментам общего культурного поля, а также отдельным фазам исторического бытия культуры.

Функциональный аспект. Как уже было сказано, культура обеспечивает структурную определенность социальной жизни, т.е. в своем функционировании реализует определенные социальные функции. Но при этом очевидно, что как набор, так и иерархия таких функций исторически изменчивы – по разным причинам в тот или иной момент актуализируются одни социальные функции культуры, другие, напротив, уходят на задний план. Более того, разным сосуществующим в едином пространстве культурным сообществам свойственен собственный своеобразный набор актуальных функций, реализуемых системой культуры.

Опять проиллюстрируем сказанное на примере художественной культуры (искусства). Исследователи этой сферы предлагают различные наборы функций, реализуемых искусством в процессе его социального функционирования. Не ввязываясь в полемику по этому поводу, возьмем для примера один из существующих в литературе вариантов (4), согласно которому искусству присущи четырнадцать социально-эстетических функций:

• коммуникативная,

• социально-организаторская,

• социализирующая,

• воспитательная,

• просветительская,

• познавательная,

• эвристическая,

• развлекательная,

• гедонистическая,

• компенсаторная,

• катарсическая,

• суггестивная,

• оценочная

• прогностическая.

В разные исторические периоды под воздействием внутренних (саморазвитие) и внешних (управление) причин иерархия этих функций в реальном функционировании искусства меняется – на передний план могут выходить социально-воспитательные, развлекательно-эстетические, познавательно-просветительские или какие-либо иные функции. Решающее влияние на отбор актуальных функций искусства оказывает государственная система управления этой сферой, осуществляющая некую культурную политику. Эта же система регулирует (контролирует) каналы транслирования культурных ценностей (образование, средства массовой информации), например, с помощью цензуры отбирая произведения, отвечающие целям собственной культурной политики. Вместе с тем параллельно с государственными могут существовать и иные рычаги воздействия на культурную жизнь. Например, меценаты или какие-либо негосударственные структуры, вкладывающие средства в эту сферу. Целью же культурной политики, которая может декларироваться в различных формулировках и проводиться государством с различной степенью настоятельности, является формирование у населения более или менее сходной ценностной ориентации, которая обеспечивает целостность общества и устойчивость властвующих структур, – это для них самое главное, какими бы риторическими фигурами они (структуры власти) не обставляли свои действия. Это и есть искомый «общий знаменатель» того набора социальных функций культуры, который готово поддержать государство, и это есть тот критерий, которым мы будем оценивать самые разнообразные меры в области культурной политики, которые будут предпринимать органы государственного управления.

Очевидно, что сказанное применительно к художественной жизни с неизбежными поправками на специфику справедливо и для других упомянутых выше сфер, которые участвуют в формировании той координатной сетки, через которую человек воспринимает окружающий мир. Понятно также, что любая фаза функционального развертывания культурной информации в обществе тоже может быть отождествлена с культурой как таковой и в связи с этим может претендовать на определение «культуры».

Рассмотрение содержательного и функционального аспектов культуры подтверждает, что действительно очень трудно дать этому понятию «монофундаментальное» определение. Но все же попытаемся синтезировать сказанное выше. Итак, культура – это «устройство, вырабатывающее информацию», это – «ненаследственная память человечества», зафиксированная как на материальных носителях, так и в творческом потенциале людей, а также в обычаях, ритуалах и т.д. Культура структурирует социальный мир через формирование у людей сходных реакций на факты окружающей действительности. Таким образом, определение получилось довольно неуклюжее, но более или менее полно отражающее существо дела как в содержательном, так и в функциональном аспекте. Попытаемся интерпретировать его с различных точек зрения.

В связи с ее многоаспектностью в науке различают два принципиально несходных взгляда на культуру:

• социологический (функциональный), рассматривающий культуру как регулятор человеческого поведения (систему запечатленных на каких-то носителях – в неких культурных текстах или в поведенческой практике норм и ценностей, регулирующих поведение данного человеческого сообщества). Эти тексты и нормы социолог трактует в связи с социальной реальностью, которую призвана регулировать данная культура. Т.е. смысл для такого исследователя произведен от ценности;

• культурологический, при котором главной становится проблема понимания. А это означает, что ведущей характеристикой исследуемого культурного объекта становится его смысл, а главной задачей исследования – реконструкция этого смысла.

Впрочем, проблема эта имеет общенаучный характер. Поэтому приглядимся к ней в этом широком контексте. Очевидно, что понять нечто, это значит суметь его объяснить. Так что в индивидуальном познании понимание и объяснение – весьма близкие понятия. Вместе с тем историки науки различают два вида знания индивидуальное (в вышеприведенном смысле) и так называемое внесубъектное знание (знание социального коллектива или объективное). В этом втором смысле знание – не наша личная заслуга, но результат истории познания соответствующего фрагмента действительности, зафиксированный на каких-либо носителях информации.

Такое различение субъективного и объективного знания берет свое начало от платоновских двух миров – мира видимого и мира умопостигаемого (идеального) . Понимание в системе таких представлений – это оценка степени приближения реального предмета к миру идей. При этом критериальной основой, естественно, остается мир идей (постоянный, неподвижный), ибо изменчивое не может быть основанием для знания.

Существование знания двух разных типов делает актуальным различие между объяснением и пониманием. Так, «понимание – это особенное состояние сознания субъекта, стремящегося познать мир или определенный круг явлений» (5). Отсюда с очевидностью вытекает, что мы можем ввести в рассмотрение степень понимания субъектом того или иного явления, а также степень достоверности имеющегося у субъекта знания. А это вынуждает нас вводить некие критерии оценки того и другого.

Историки подчеркивают высочайшую значимость совершенствования способности понимания в развитии цивилизации. Эта способность связана как с совершенствованием познавательного научного инструментария, так и с расширением горизонта видения человеком мира. Отмечается, что «если цивилизация собирается выжить, тогда распространение понимания оказывается самой первейшей необходимостью» (6).

Все сказанное выше относится преимущественно к сфере естественно-научного знания, которое в его значительной части трактуется исследователями как объективное. А как быть в специфической гуманитарной сфере, где с объективностью знания постоянно возникают проблемы? Возможно ли здесь понимание вообще, а если да, то в каких границах?

Как отмечал С.С.Аверинцев, «одна из главных задач человека – понять другого человека, не превращая его ни в поддающуюся исчислению вещь, ни в отражение собственных эмоций. Эта задача стоит перед каждым отдельным человеком, но также перед каждой эпохой, перед всем человечеством» (7).

Как это ясно из предыдущего, всякое понимание предполагает объективность, непредвзятость позиции наблюдателя (понимающего). Но как этого достичь, если этот наблюдатель собирает информацию (факты), имея в голове некоторую предварительную гипотезу, если он соотносит эти факты между собой, т.е. оценивает их на основе какой-то теории, концепции, гипотезы? Другими словами, и сбор исходного материала, и его интерпретация не являются последовательно объективными процессами, но в какой-то мере имеют предвзятый характер. А что можно противопоставить концептуальной предвзятости? Видимо, некую методологию, которая будет стоять как бы над фактами, определяя их место в общей познавательной конструкции.

Наблюдатель может попытаться оставаться объективным, когда он имеет дело с «подлежащей исчислению вещью», т.е. с чем-то, к чему он может отнестись отстраненно, что целиком заключено в сферу его рационального познания и никак не захватывает сферу его эмоций, ценностных установок, его позиции в социуме и т.д. Примерно такая ситуация формируется у естествоиспытателя, не зашоренного своим увлечением любимой гипотезой или безусловной приверженностью к какой-то научной школе. В таком случае объект изучается в ряду других объектов, факт – среди других фактов. Цель такого исследования – построение системы знания, наиболее адекватно описывающей их соотношения.

А как можно воспринимать (понимать) другого человека (любой факт или феномен сферы гуманитарного знания), не дистанцируясь от него (т.е. не делая его объектом, предметом «исчисления»)? Ведь в противном случае этот человек или факт неизбежно попадает в сферу заинтересованно-эмоционального отношения исследователя к изучаемому миру.

Размышляя об этой дилемме, В.В.Глебкин пишет: «Обратной стороной медали» стал культурный релятивизм, выражаемый в явно или неявно принимаемом многими историками культуры тезисе, что «все есть культура», который привел к снятию вопроса об объективности и смещению акцентов в гуманитарных исследованиях. Действительно, если высказывание объективных, не связанных с культурой истин невозможно, если любое утверждение имеет силу лишь в некотором культурном контексте и зависит от этого контекста, то задача исследователя состоит в... раскрытии механизма порождения культурой того или иного утверждения. Деятельность подобного рода является так же значимой для историка культуры, как для философа – создание собственной системы или собственной «картины мира» или для естествоиспытателя – открытие нового закона.

Необходимо осознавать, что при изложенных выше установках проблема понимания снимается. Действительно, если все наиболее существенное во мне, мои наиболее значимые мысли и идеи полностью детерминированы моей культурой, то я не только никогда не смогу понять человека другой культуры, я не смогу даже и оценить, приближаюсь я к этому пониманию или удаляюсь от него, т.к. для этого нужен некоторый объективный, т.е. не зависящий от меня или моей культуры критерий» (8).

Итак, наличие по-другому мыслящего и чувствующего человека, погруженного в иную культуру, стало общепризнанным фактом истории культуры. Что же дальше? Как приблизиться к пониманию такого человека?

Ну, например, как об этом уже шла речь выше, «вжиться» в изучаемую эпоху, попытаться научиться мыслить и чувствовать, как человек соответствующей эпохи. Попробовать, конечно, можно. Но где критерии, с помощью которых мы сможем оценить такой процесс «вживания»? При такой постановке проблема выходит за пределы науки и становится задачей чисто художественной. И еще одно важное соображение – разве взгляд изнутри какой-либо культуры более объективен, чем взгляд извне?

Попробуем подойти к проблеме с другой стороны. Так, например, специалисты выделяют два аспекта культуры:

• ее социальную оболочку, составленную из традиций и привычек, вырастающих из быта, из повседневной жизни, т.е. систему гласных и негласных, осознанных и неосознанных, писаных и неписаных норм, обрядов, правил, ритуальных процедур, порожденных сложившимися социальными отношениями. Изменения в этой сфере без заметного временного лага следуют за изменениями в социальной сфере – новый социальный порядок рождает новую социальную оболочку, новые ценностные нормы и правила;

• сферу культурного моделирования – весьма консервативную, обладающую стойкой генетической памятью. «Можно сказать, что на уровне культурного моделирования культура создает свои «правила игры», и для адекватного ориентирования в этом культурном пространстве необходимо лишь правильное понимание его топологии, четкое осознание этих правил. Причем эти правила определяются логикой самой конструкции и не связаны с социумом, которым эта конструкция порождена» (9).

Такая двуаспектность культуры очень похожа на заявленную выше двойственность естественнонаучного знания: и там, и здесь можно говорить о субъективном (социально-субъективном) аспекте и об аспекте объективном. Ясно, что названные аспекты культуры, принципиально отличаясь друг от друга, неизбежно потребуют и различных подходов для их изучения.

Так, социальная оболочка культуры не может быть понята вне породившего ее социального контекста. Здесь «вживание» в эпоху, несомненно, оказывается полезным для понимания соответствующих культурных текстов, их смыслов. Уровень же культурного моделирования, свободный от связей с социумом, наоборот, никакого «вживания» в эпоху не предполагает, ибо критерии оценки содержащихся в этих пластах культуры смыслов лежат вне современного им социума. Значит, задача науки – через анализ конструкции этого пласта культуры выявить «правила» ее функционирования (существования) и на их основе попытаться ее понять. Эта проблема актуальна, например, для современного исследователя, избравшего своим собеседником Платона или Канта.

Но, с другой стороны, всякая культура есть неразрывная целостность, и если мы, пусть даже более или менее оправданно, выделяем в этой целостности различные стороны или более или менее автономные аспекты, это вовсе не означает, что между выделенными частями культуры отсутствует всякая связь и их можно изучать отдельно.

Эта двухслойная модель культуры фактически повторяет универсальную модель любой развивающейся системы, всегда эволюционирующей под влиянием двух групп факторов – внутренних, генетически обусловленных, и внешних – воздействия среды. Очевидно, что генетические факторы, обеспечивающие самоидентичность и устойчивость системы во времени (в процессе эволюции), – это и есть «уровень культурного моделирования». Эти факторы весьма консервативны и слабо связаны со средой (с социумом), но испытывают с ее стороны более или менее сильное давление. Причем диапазон влияния среды на генетические факторы может располагаться между полюсом благоприятствования реализации генетических задатков и возможностей – до самой решительной их деформации и даже такого на них давления, которое приводит к гибели системы.

Обратим внимание еще на один универсальный аспект эволюционирующих систем. Как уже не раз отмечалось, эта эволюция всегда осуществляется путем выбора траектории развития среди некоего их возможного набора. Логично предположить, что возможность реализации того или иного выбора не всегда равновероятна, что одни пути эволюции более соответствуют собственной генетической программе системы, а другие – менее. Но при этом вмешиваются внешние факторы (влияние среды), которые повышают вероятность реализации одних состояний эволюционирующей системы (траекторий развития) и снижают вероятность осуществления других.

Эта общая закономерность позволяет применительно к культуре ввести понятия «потенциального текста» и «возможной культуры» (10). В этом смысле актуальные тексты любой культуры есть не что иное, как более или менее случайная реализация значительно более широкого поля потенциальных текстов данной культуры. Вместе с тем все это поле обладает определенной однородностью и своеобразием, ибо базируется на генетических факторах развития соответствующей культуры.

«Придавая идее «возможной культуры» конкретные очертания, категория потенциального текста позволяет представить культуру как «живое», динамичное образование, не только воплощенное в совокупности застывших, устойчивых форм, но и обладающее определенной потенцией развития. <...> При этом... сохраняется «семантическое ядро» потенциального текста, что позволяет говорить о той или иной культуре как о целостном образовании» (11).

Приведенное выше определение культуры нуждается в операционализации – приведении к виду, позволяющему более или менее строго оперировать с ним в дальнейших рассуждениях. Поможет нам трансформация полученного определения с позиций представленного выше системного подхода.

Посмотрим на культуру с этих позиций. Культура как система состоит из нескольких подсистем, генерирующих собственную информацию: религии, науки и искусства, а также каналов их распространения, ставших сегодня вполне самостоятельными и даже наиболее влиятельными факторами культурного развития – образования и средств массовой информации. Рассмотрим эти подсистемы последовательно с точки зрения их участия в формировании свойств системы.

Подсистема «религия», являясь по существу философией человеческого бытия в мире, активно взаимодействует с другими подсистемами культуры, например, с философией (элементом подсистемы «наука»). Как известно, философские системы нередко включают в себя религиозное объяснение мира и человека. Религиозные представления пронизывают и повседневную эмпирическую жизнь человека, проявляясь в его поведении, в том числе, например, в форме суеверий. Подсистема «религия» самым активным образом взаимодействует и влияет на подсистему «искусство», наиболее очевидно проявляясь в религиозном искусстве как таковом, являющемся компонентом религиозного ритуала, и кончая отражением религиозного отношения человека к миру в произведениях искусства нецерковно-служебного, светского характера. Подсистема «религия» на разных этапах развития общества играла более или менее выраженную роль и в функционировании подсистемы «образование», транслируя с ее помощью присущую соответствующей религии систему ценностных ориентации. Доступ к светским каналам транслирования информации, а также возможность распространять религиозную картину мира через сеть собственных учебных заведений в значительной мере связаны с характером взаимоотношения религии с государством. Надо ли специально отмечать, что взаимодействие религии с другими подсистемами культуры порождает новое качество как в функционировании самой религии (например, вращение научных открытий в систему религиозных представлений), так и в социальном бытии других взаимодействующих с религией подсистем культуры. Но вместе с тем очевидно, что подсистема «религия» – это наиболее консервативный элемент системы «культура». Религия менее всего склонна к эволюции. По Ю.М.Лотману (12), эту подсистему культуры можно трактовать как ориентированную преимущественно на выражение. Она предстает как совокупность нормированных текстов, в связи с чем ее функционирование в культурном поле связано с оппозицией «истинное» – «ложное». Такая особенность религии делает ее одним из базовых элементов, обеспечивающих социальную стабильность.

Подсистема «наука». Ее роль – в получении новых знаний о законах возникновения и функционирования неорганического и органического мира, человека и общества. В этом своем качестве наука как бы противостоит консервативной религии, предлагая всякий раз иное, более полное и «истинное» объяснение различных фактов и феноменов. Но вместе с тем все более тонкое и точное познание объективных законов природы и общества зачастую приводит исследователя к убеждению, что мир, в котором мы живем, не бессмыслен, что существует он не только (а может быть, даже не столько) по вероятностным законам, но подчиняется Закону (или Законам), за которым можно (при желании) углядеть и некоего Автора (Творца). Но вместе с этим очевидно, что наука (вместе с искусством, о котором речь ниже) – наиболее динамичный элемент в системе культуры. Поэтому неизбежны ее столкновения – особенно в ее гуманитарной части – с наиболее консервативным элементом системы – «религией» (а также с ориентированным на самосохранение государством). Но здесь нужно учитывать, что «религия – это, с одной стороны, философия существования мира и человека в мире, и с другой – это система, транслирующая религиозные ценности в общество, имеющая для этого свой социальный инструмент в случае православия, – церковь. И именно этот последний элемент подсистемы «религия» (как и государство, являющееся управленческой надстройкой, заинтересованной в самосохранении) и является хранителем, защитником и источником консерватизма подсистемы в целом. История России показывает, что церковь как управленческая система, вектором существования которой, как и государства, является самосохранение, на всех этапах рьяно боролась с ересью (инакомыслием, диссидентством) в своих рядах. Так что влияние религии на формирование научных представлений о мире несомненно, как еще более несомненно и появление в этом взаимовлиянии нового качества в функционировании обеих подсистем культуры.

О влиянии «искусства» (еще одна подсистема) на формирование научных представлений о мире признают многие ученые. В частности, наиболее часто отмечаются взаимосвязи эстетики как высшего, философского уровня теории искусства с математической наукой (которую, кстати, некоторые ее представители склонны трактовать как особую отрасль искусства). Уже издавна известно, что правильное решение математической задачи – это, как правило, решение изящное, красивое, эстетически совершенное. Все более гуманитаризируются и другие отрасли естественно-научного знания. Так, например, физика элементарных частиц все в большей мере склонна приписывать объектам своего научного интереса эстетические (в частности, цветовые) и даже психологические свойства (например, видимо, не только из известной склонности к шуткам физики ввели понятие «шизоидных» частиц) (13).

«Образование» как подсистема, сама не производящая, но осуществляющая отбор и транслирование фактов культуры в социум, тоже самым активным образом взаимодействует с тремя другими ее подсистемами. В той или иной мере образование транслирует религиозную систему ценностей, в том числе и в сопряжении ее с системой ценностей научных. Но главная его задача – транслировать научную (естественнонаучную и гуманитарную) систему ценностей, готовя людей к исполнению различных потребных обществу социальных ролей.

Поскольку образование в значительной мере являет собой канал, через который транслируются фрагменты отношения к миру, выработанные в науке и религии, а также запечатленные в творениях искусства, и поскольку пропускная способность этого канала принципиально ограниченна, постольку самую существенную роль в его функционировании играют как критерии отбора фактов, подлежащих трансляции, так и организационные формы и методика такой трансляции. Наиболее наглядно это можно проиллюстрировать на примере отбора литературно-художественных фактов, включаемых в программы школьного и послешкольного обучения.

Так, например, совсем недавно в нашем отечестве классиков в любом виде искусства назначали «знатоки» из партийно-государственного аппарата. В результате получалось, что вершиной развития изобразительного искусства стал реализм «передвижников», а в компанию классиков русской литературы XIX века (некоторые из которых оказались «нежелательными», как, например, Ф.М.Достоевский) затесался Н.Г.Чернышевский со своим квазироманом «Что делать?». А С.Есенин и Б.Пастернак вместе с А.Ахматовой и М.Цветаевой оказались неконкурентоспособными рядом с С.Михалковым, С.Щипачевым и некоторыми другими лауреатами Сталинской премии. Так что следует признать, что именно образование как канал связи между человеком и тремя другими подсистемами культуры, определяющий (чаще всего не самостоятельно, но с помощью «знатоков» из управляющей метасистемы) количество и качество (состав) передаваемой по этому каналу информации, является наиболее сильным и стабильным фактором формирования картины мира человека. Именно и главным образом в системе образования осуществляется (чаще всего государством) отбор культурных фактов, составляющих «ядро культуры» данного человеческого сообщества. Очевидно, что через отбор транслируемых фактов и их оценку система образования обеспечивает и свое собственное определенное качество, а через влияние на человека, через подготовку кадров изменяет качество функционирования и других подсистем культуры – религии, науки, искусства.

И наконец, «искусство» (художественная культура) как специфическое средство познания и оценки человеком мира, в котором он живет. Как известно, в этой сфере наиболее разносторонне и комплексно отражаются представления человека о мире, воспринимаемом им сквозь присущую ему координатную мировоззренческую (мироощущенческую и мировосприятельную) сетку. Если три (вернее, две, исключая образование) другие подсистемы культуры, имея дело со специализированными аспектами человеческого существования, фиксируют и хранят «парциальное» знание о жизни социума в соответствующий исторический период, то искусство дает комплексное представление о «жизни человеческого духа», как это точно и образно сформулировал в свое время К.С.Станиславский. Поэтому искусство как подсистема культуры занимает в ней ключевое положение, являясь тем центром, той результирующей, которая фиксирует совокупное влияние на человека всех прочих сторон и аспектов его жизнедеятельности. Именно поэтому искусство есть наилучший фактор диагностики здоровья общества.

Как уже отмечалось, в системе «культура» подсистема «религия» – наиболее консервативный элемент. Зато подсистемы «наука» и «искусство» – элементы крайне неустойчивые, склонные к скачкообразным переходам из одного устойчивого состояния в другое. Потому что талантливый (а тем более гениальный) ученый или художник своим творчеством создает точку бифуркации на траектории развития науки или искусства и своими собственными усилиями обеспечивает скачкообразный переход соответствующей подсистемы в новое качественное состояние. При этом своим творчеством отнюдь не закрывая альтернативные траектории развития своей науки или вида искусства (такое случается только за счет целенаправленных усилий системы управления). В то же время

Подсистема «образование», не продуцирующая нового знания, но его транслирующая, всегда была объектом особого управленческого внимания со стороны государства. Именно через этот канал в значительной мере и осуществляется культурная политика любого государства. Если не считать прямой или косвенной цензуры, воздействующей на развитие искусства и – отчасти – науки, особенно в ее гуманитарной части.

С позиций представлений системного подхода, всякая система есть нечто, погруженное в среду. В этой связи поставим важную в контексте настоящих рассуждений проблему – что же такое «среда» по отношению к системе «культура» ?

Под «средой» системы «культура» (а она, как уже отмечалось, всегда ассоциирована с какой-то человеческой общностью), на философском уровне противопоставленной не-культуре, можно понимать реалии более общего уровня. Например, представляется разумным ввести модель «матрешки в матрешке», которая позволяет под средой определенной культурной общности понимать культуру более широкой общности. Так мы различаем культуры более или менее широкого человеческого сообщества – культуру региональную, национальную, общегосударственную, континентальную (например, европейско-христианскую, мусульманскую, буддистскую) и т.д. Самым широким контекстом системных размышлений о культуре является представление о глобальной культуре землян, по-настоящему осознать которое мы сможем лишь в том случае, если окажется, что мы не одиноки во Вселенной. Так что любая культура есть подсистема культуры более общего (метасистема) характера.

Установлено, что в культуре существуют некие универсальные концепты, стоящие «над индивидуальным употреблением». Как, например, в математике понятия «число» и «множество» существуют независимо от нашего знания о них, так и в культуре существуют некие слабо реагирующие на время константы, которые составляют ее основу (14). Видимо, именно эти константы (концепты – «ментальные образования», «как бы сгустки культурной среды в сознании человека») и составляют то относительно постоянное, слабо связанное с социумом ядро культуры, которое выше было названо культурным моделированием. Таким образом, все формы духовного и социального функционирования более или менее однородных национальных или территориальных сообществ опираются на определенную систему ценностей, воплощенных в идеальной форме, в вещной (материальной) среде и в образе жизни. Эти ценности ориентируют человека в многообразии фактов окружающей жизни, дают ему ключ к их интерпретации, обеспечивают большее или меньшее единообразие реакций членов данного сообщества, то есть взаимопонимание в рамках данной культуры.

В свете сказанного попытаемся выработать некую модель культуры, использовав для этого графический образ. В этом случае культуру можно представить в виде некоего объема, в пределах которого находятся индивиды, принадлежащие к данному сообществу. Внутри объема расположено то, что можно назвать культурным ядром. По мере удаления от него наблюдается все большее культурное своеобразие, происходит накопление культурных отличий. На максимальном удалении от ядра располагаются культурные вариации, очень далекие от базовой, иногда отличные настолько, что их чаще называют контркультурами. В контексте таких представлений механизм культурного развития сводится к взаимодействию культурного ядра общества с культурными вариациями, которые допустимо назвать субкультурами. Но и эти последние взаимодействуют между собой и, следовательно, оказывают друг на друга влияние.

Однако такую модель можно считать лишь первым приближением. Потому что представление о культуре как о некоем объеме, в котором как сгустки, более или менее далеко отстоящие от ядра, располагаются субкультуры, не фиксирует очень важной их характеристики – непременного включения в состав субкультур субстанции ядра культуры. В этой связи представляется правильным трансформировать рассмотренную модель в «ромашку», у которой из ее центрального ядра вырастают лепестки субкультур. Длина таких лепестков пропорциональна степени отличия каждой субкультуры от культурного ядра общества, а объем – количеству членов общества, принадлежащих к данной субкультуре, В этом случае даже любая контркультура оказывается генетически связанной с ядром, что и позволяет считать ее субкультурой, а не неким самостоятельным, не связанным с культурой данного сообщества образованием.

Культура любого народа, отражая специфику его исторического развития, есть динамическая данность, цементирующая конкретное сообщество и сообщающая его существованию определенность и устойчивость. Культура – продукт длительной истории жизни сообщества, и все ее особенности и отличительные черты возникают не случайно, но обусловлены совместным действием причин, которые допустимо назвать внешними (природно-географические, исторические, политико-экономические и т.д.), и причин внутренних (генетических), связанных со своеобразием менталитета данного народа. Поэтому, строго говоря, нет каких-либо универсальных критериев оценки разных культур, как невозможно сформулировать такие критерии для оценки естественно возникших биологических видов, существующих на Земле. Потому что и те, и другие возникли как реакция их генотипа на определенные внешние условия, и тот факт, что они выжили, свидетельствует, что все сущие на земле культуры свою приспособительную функцию выполняют удовлетворительно. Потому что все культуры, не соответствовавшие этому критерию, благополучно вымерли.

Вместе с тем всякая осмысленная политика в любой сфере, в том числе и в культуре, предполагает наличие каких-либо критериев оценки существующего положения вещей и представлений о должном состоянии управляемой системы. Поэтому и нам придется искать такие критерии в интересующей нас сфере.

Если предположить, что культура человека определяет его видение окружающего мира, то допустимо ввести визуальный критерий оценки. Да, мы не можем сказать, какая картинка лучше – тропического острова в Тихом океане или картинка чукотской тундры. Каждая из них по-своему красива, и для их сравнения у нас нет никаких надежных критериев за исключением субъективно-вкусовых. Но мы можем оценивать качество каждой из картинок, полученных, условно говоря, разными субъектами с разным качеством зрения. Мы можем говорить о том, что кто-то плохо различает подробности окружающего его мира, а кто-то получше. При подобных попытках на поверхности обнаруживается такой довод – всякая картина может быть более или менее красочной, разнообразной, богатой деталями, может в большей или меньшей мере отражать те реалии, в которых приходится жить человеку. Так что, очевидно, сопоставления различных культур возможны лишь на основе некоей базисной общности, то есть можно сравнивать и оценивать культуры, по каким-то признакам близкие друг другу, вырастающие из сходных этико-религиозных, политических и эстетических постулатов. Например, допустимо (но не в категориях «лучше»-«хуже») сравнивать культуры различных христианских народов, формировавшихся в сходных географических (Европа) и концептуально-философских (античность, христианство, Возрождение) условиях. Можно сопоставлять культуры и по каким-либо частным признакам (шкалам), в том числе и с употреблением оценочных критериев. Но в каком-то высшем смысле всякая культура, даже представленная самым малочисленным народом, не выше и не ниже культуры народа многомиллионного. Потому что связанная с ней картина мира позволила этому народу выжить, т.е. эта картина мира достаточно хорошо отражала действительность и служила надежным ориентиром для поведения людей данной культуры. Так что все культуры в этом смысле равноправны и рядоположенны, и их оценка может сводиться только к тому, что они другие, разные.

Это – что касается культур. Но по отношению к --. субкультурам (картинкам, которые видят различные представители одной и той же культуры), как представляется, возможен и оценочный подход. Прежде всего потому, что они выросли из общего культурного ядра. Кроме того, среди совокупности субкультур, функционирующих в силовом поле той или иной культуры, могут быть субкультуры как другие (в вышеприведенном смысле) и потому в определенной мере рядоположенные, так и субкультуры, не вполне одобряемые обществом, а также и антисоциальные (например, субкультура уголовного мира), что делает оценочный подход к ним не только возможным, но и просто необходимы. В то же время, как ясно из предыдущего, антисоциальная культура невозможна по определению.

Различные культуры сосуществуют и взаимодействуют друг с другом. По каким критериям следует оценивать эти процессы? Здесь, видимо, может помочь Второе начало термодинамики – закон возрастания энтропии в замкнутых системах, который в конечном счете предрекает таким системам так называемую тепловую смерть. Точно так же усредненная в планетарном масштабе (или в ином замкнутом пространстве, например, государства или какой-либо другой территории) культура будет означать состояние максимальной энтропии, культурной смерти, подобное смерти тепловой. Только постоянно поддерживаемая и сохраняемая культурная дифференциация, осуществляемая за счет двух разнонаправленных процессов – бережного культивирования культурного своеобразия и взаимодействия, информационного обмена с иными культурами – может обеспечить нормальное развитие как отдельных национальных или территориальных культур, так и культуры многонациональных государств. Поэтому все мы – представители различных культур и социально одобряемых субкультур – кровно заинтересованы в том, чтобы этих культур и составляющих их субкультур, возникших исторически по объективным законам жизни, сохранилось как можно больше. Предметом заботы всех человеческих сообществ должно стать сохранение наличного богатства культурного «генофонда» и их носителей – людей, что является условием нормального развития всякой сущей на земле культуры. Это развитие осуществляется как через саморазвитие, то есть через реализацию внутренних потенций каждой культуры, так и через взаимодействие с другими культурами, через их взаимовлияние. Но такое взаимовлияние ни в коем случае не должно приводить к смешению, к усреднению культур.

Размышляя о динамике культурного развития, Ю.М.Лотман делает такой вывод: «Традиционная модель цивилизации как большой структуры рисуется в тех чертах, которые ей придавали многочисленные антиутопии: культурная унификация, всемирная казарма, полное уничтожение индивидуальности. Подлинная жизнеспособная Большая Структура должна принципиально строиться на иных основах. Чтобы сохранить жизнеспособность, она должна не потерять структурного двуединства – способности быть одновременно единой и бинарной. Это означает, что будущая Большая Культура должна будет не только сохранить, но и культивировать структурное различие ее частей, разнообразие своих внутренних языков. Взаимная необходимость различно организованных структур – единственное средство сохранить их органичность. Только различно организованные части нужны друг другу, между тем как насильственно организуемые унифицированные структуры, которые, распространяясь количественно, подавляют внутреннее разнообразие, лишь ускоряют тем самым момент своего развала.

Однако эта двойственность жизнеспособна, только если одновременно является единством. Последнее, однако, достигается не внешним насилием, а подключением структуры, при которой каждая минимально замкнутая частица подобна (изоморфна) целому и в этом смысле является целым. Мы снова сталкиваемся с той наиболее функционально эффективной системой, троичность которой достигается одновременным слиянием бинарной и унифицированной структур» (15).

Предложенная нами выше модель культуры, как представляется, вполне согласуется с анализом Ю.М.Лотмана: ядро культуры обеспечивает необходимое единство ее структуры, а вырастающие из него субкультуры одновременно представляют собой и определенную целостность (имеют все свойства системности), и в то же время являются более или менее различающимися подсистемами Большой Культуры, взаимодействующими и как между собой, так и с ядром культуры.

Таким образом, на культуру мы можем смотреть с двух сторон: в функциональном аспекте, когда предметом исследования становятся решающие собственные проблемы взаимосвязанные между собой подсистемы культуры, и в структурном (содержательном) аспекте, когда анализируются составляющие культуру комплексы, называемые здесь «субкультурами». Сказанное убеждает, что в пределах системы «культура» при обоих ракурсах ее анализа каждый ее элемент (подсистема) являет собой более или менее самостоятельное образование, обладающее собственными системными свойствами, характеризующееся присущей ему мерой устойчивости и погруженное в соответствующую социокультурную среду.

Как известно, всякой системе свойственно стремление к самосохранению. Для этого существуют два механизма: консервативный, обеспечивающий устойчивость системы за счет сохранения оправдавших себя достижений и завоеваний прошлого, и инновационный, определяющий адекватную реакцию на меняющиеся внешние факторы (изменение среды) и тем самым обеспечивающий развитие системы. Именно совместное действие этих двух механизмов под влиянием требований, предъявляемых к системе со стороны среды, и обеспечивает ее устойчивость как за счет здорового консерватизма, т.е. сопротивления среде, так и за счет оправданной изменчивости, т.е. адекватного приспособления к изменяющимся требованиям среды.

Механизм такой устойчивости Ю.М.Лотман иллюстрирует, введя представление о двух типах культур (преимущественно направленных либо на содержание, либо на выражение). Он предлагает модель маятнико-подобной смены их доминирования. Эти «две культуры» выглядят у автора следующим образом: «Культура с преимущественной направленностью на содержание, противопоставленная энтропии (хаосу), основной оппозицией которой является противопоставление «упорядоченного» и «неупорядоченного», – всегда мыслит себя как начало активное, которое должно распространяться, а не-культуру рассматривает как сферу своего потенциального распространения. Напротив, в условиях культуры, направленной преимущественно на выражение, где в качестве основной оппозиции выступает противопоставление «правильного» и «неправильного», может вообще не быть стремления к экспансии (наоборот, в этих условиях может оказаться более характерным стремление культуры ограничиться собственными пределами, отграничиться от всего, что ей противопоставлено, замкнуться в себе, не распространяясь вширь)» (16).

В дальнейшем из всех реальных и актуальных аспектов культуры мы будем ориентироваться преимущественно на ее функциональный аспект. И прежде всего в связи с очевидным фактом: основным носителем культуры, ее субъектом и в то же время объектом воздействия является отдельно взятый человек. Хотя такое представление о культуре, может быть, и не покрывает се смысловое поле, связанное с этим понятием, оно позволяет выделить, как представляется, его самый существенный фрагмент. Такой подход (умышленно абстрагируясь от иных возможных аспектов) позволяет трактовать культуру личности как своеобразную систему координат (картину мира), с помощью которой человек только и может мыслить и действовать. Картина мира включает в себя концепцию отношения человека к миру (человек – природа, человек – общество, человек – другой человек) и к самому себе. Другими словами, «культура» в таком понимании объемлет собой и мироощущение, и мировосприятие, и мировоззрение человека, выступая универсальной категорией, определяющей все аспекты его взаимоотношений с окружающим миром и с самим собой.

В рамках понимаемой таким образом культуры можно выделить более узкие сообщества (субкультуры), отличающиеся друг от друга существенными фрагментами картины мира. Субкультуры могут конституироваться по национальному, религиозному, возрастному, профессиональному или какому-либо иному признаку (признакам). Так что всякая культура, строго говоря, это совокупность большего или меньшего числа субкультур, вырастающих (ромашка) из общего «ядра культуры» – совокупности неких базовых фрагментов картины мира, общих для всех составляющих данную культуру субкультур.

Таким образом, будем считать, что «культура» есть нечто целое, создаваемое главным образом совместной деятельностью основных (взаимодействующих между собой и являющихся объектом культурной политики) подсистем: религии, науки, образования, средств массовой информации и художественной культуры (искусства) . Именно эти сферы жизнедеятельности наиболее активно формируют человеческую личность (картину мира) и, следовательно, определяют важнейшие параметры ее поведения.

Итак, картина мира – это система представлений человека о мире и о его месте в нем, комплексное представление о конкретной действительности и о взаимоотношениях с ней человека. Более точно картину мира можно определить как:

• систему образов – наглядных представлений о мире и месте человека в нем;

• систему связей между ними – сведений о взаимоотношениях человека с действительностью: человека с природой, человека с обществом, человека с другим человеком и с самим собой;

• порождаемые этой своеобразной конфигурацией образов и сведений жизненные позиции людей, их убеждения, идеалы, способы познания и деятельности, знания, ценностные и духовные ориентиры (любые существенные изменения картины мира автоматически влекут за собой перемены в системе указанных элементов).

В соответствии с этими особенностями картина мира:

• целиком определяет своеобразие восприятия и интерпретации человеком любых событий и явлений;

• представляет собой основу, фундамент мировосприятия, опираясь на который человек действует в мире;

• имеет динамичный характер, что предполагает постоянное изменение, корректирование картины мира под влиянием жизненных обстоятельств.